Основоположник

– Да ладно! Они клёвые.

– Позорники они, Лёся, вот что я тебе скажу. А ты так и остался жлобом, хоть теперь и при бабках. Ладно, наливай.

Подперев щёку кулаком, Иосиф в задумчивости наблюдал как друг открывает бутылку. Радости от предвкушения, что он сейчас снова накатит, уже не было. Она куда-то ушла. Иосифа потянуло на разговоры, на откровения, которыми он давно уже ни с кем не мог поделиться.

– Ты пойми: настоящее искусство растворяется в дерьме, уходит, если уже не ушло. Не могу я в балаганах участвовать: «лёвчик-вовчик». Тошно. А другого ничего пока не найду. Везде одно и то же: «Звиняйте, нам нужно что-то пооригинальней… мы вам позвоним… сейчас не готовы…» Представляешь, к самому Фоменко в труппу мог пробиться, но облом случился. Дупель-пусто. Пролетаю я, Гротик, как фанера…

У Маркина навернулись на глаза слезы. Он встал и подошёл к кухонному окну.

– Слышь, Лёха, ты можешь отстегнуть мне долларов триста? Я верну, гадом буду.

IV

В отечественном искусстве творилось что-то неладное. И это «неладное» Иосиф Маркин в полной мере ощущал на собственной шкуре. Творчество переставало кормить мастеров, наделённых, как и он, божьей искрой.

– Ты Гамлета своего засунь в задницу, – советовал Иосифу бывший однокашник по институту Антон. – Решай свой вопрос «быть или не быть». А про Пьера Безухова забудь. С голоду подохнешь… Тебе это надо?

Антон работал на киностудии и считал, что судьба отнеслась к нему благосклонно. В годы учебы он слегка завидовал Иосифу и его популярности. У того всё получалось само собой, в нём души не чаяли педагоги, давали пробоваться на главные роли.

Теперь, в новой жизни, Антон не отказывал себе в удовольствии наставлять Иосифа, учить уму разуму. Так он отыгрывался за свои прошлые поражения, считая, что жизнь сама расставила всё по своим местам.

– Короче, садись и слушай сюда: у нас начался новый проект. Бабки даёт один англичанин из бывших наших. Клёвый мужик, весёлый. Ему нужен помощник, знакомый, как он говорит, с системой Станиславского и Немировича-Данченко. Ты как?

– Что я как? – удивился повороту разговора Иосиф.

– Только вот не надо придуриваться! Ты всё понял. Пойдёшь в помощники?

– Я актёр, Антоний, а никакой не помощник. Мне роли, понимаешь, роли нужно играть, выходить на сцену. А ты мне всякие гадости предлагаешь. Иди к черту. Не смогу я.

Антон поднял бровь и с наигранной жалостью посмотрел на несчастное лицо Маркина.

– Знаешь, кого ты мне сейчас напомнил? – и, не дожидаясь ответа, продолжил:

– У нас в армии лашпек был один, врубись, – из Кошкупыра. Здоровый такой. Звали, как сейчас помню, Ганджа Якубов. Хитрый, сволочь, был. По-русски то понимал, то – ни в зуб ногой. Так вот он с такой же несчастной рожей, как у тебя сейчас, жаловался нашему старлею: «Вай, пилят, трутно». Сейчас всем «трутно». Империализм наступает. Так что сдавайся и начинай играть роль помощника. Ты же – актёр?

– Да я и не отказываюсь. Подумать надо.

– Вот там и подумаешь.

Иосиф закусил губу – вроде всё ещё сомневается – и затем, как путник перед дальней дорогой, решительно хлопнул себя по коленям и встал.

– Ладно. Если бы не нужны были бабки, хрен бы я согласился. Только я вот что-то не пойму: с чего это вдруг наш англичанин решил раскошелиться? Лишние башли завелись?

– Классный вопрос. Пять баллов. Завтра не забудь спросить его об этом. А пока – на вот, держи. Я здесь написал как с этим хреном связаться, – и Антон сунул в руку Маркина листок, вырванный из перекидного настольного календаря.

Иосиф около часа после условленного времени сидел в приёмной, дверь которой была украшена золотой табличкой:

Сэр Го (Sir Goe), генеральный продюсер

Секретарша изредка поглядывала на скромного симпатичного посетителя, виновато улыбалась и повторяла:

– Потерпите ещё немного. Он уже скоро будет.

Невысокий человек без шеи, с черными волосами, собранными сзади в небольшой хвостик, влетел в узкую приёмную, обдав Иосифа приятным терпким парфюмом. Следом за ним, утопая в ароматах шефа, появился охранник и встал спиной к двери, за которой коротышка исчез.

Телохранитель тяжелым взглядом посмотрел на Маркина и буркнул:

– Заходи.

Сэр Го стоял перед зеркалом и нервными движениями пытался сорвать резинку, запутавшуюся в его смолистых волосах. Длины рук «англичанину» не хватало, и он облегчал процесс тем, что старательно сопел и показывал зеркалу кончик языка. Наконец, хвостик распался. Продюсер встряхнул головой, разметав пружины-кудряшки по плечам тёмно-синего клубного пиджака.

– Почему они не вьются у порядочных людей? – явно на что-то намекая, задался вопросом не совсем иностранный продюсер, подмигнул Иосифу и расхохотался. Смех его оказался натужным, начинался и заканчивался внезапно, будто кто-то невидимый стоял у сэра Го за спиной и жестко управлял им, включая и выключая короткими приказами: «Смейся!», «Молчи!»

Маркин был поражен увиденным. Когда-то давно, почти так же его тронул вид цветущей вишни на исходе осени. Природная ненормальность пробудила в нём жалость к нежным розовым цветкам, обреченным на гибель под напором грядущих холодов. Таким же ненужным, достойным сожаления, Иосифу показался и смех короткорукого мужчины, глаза которого смотрели на собеседника подозрительно и не давали повода для ответного искреннего веселья.

Бизнесмен глянул на отражавшуюся в зеркале кривую ухмылку Маркина, двумя резкими взмахами одежной щетки сбил с пиджака перхоть и продолжил в той же шутливой манере:

– Как говорил наш замечательный сатирик Аркадий Райкин: «Юмор – друг человека».

Слово «юмор» сэр Го произнёс на английский манер: «хьюмо», чем дал понять, что, кроме всего прочего, между ним и мнущимся у двери экспертом по Станиславскому существуют еще и языковые отличия.

Генеральный продюсер опять рассмеялся, вскинул руки и небрежно указал на стены, где в два ряда расположились убранные в рамки дипломы и благодарности. Вопросительным кивком головы он заставил Иосифа отдать должное наградам.

Тому ничего другого не оставалось, как промямлить: «Солидно» и, оттопырив губу, несколько раз кивнуть головой. Решив, что и этого может показаться потенциальному работодателю мало, претендент на место помощника выставил перед собой большой палец и, улыбнувшись широкой голливудской улыбкой, воскликнул:

– Супер!

– Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы, туды его в качель, – снова пошутил сэр Го и указал на одну из висевших на стене рамок.

– Читай, мальчишка!

Причудливо сплетённые буквы не дали Маркину сходу осилить задачу. Кучерявая вязь уже на первом слове заставила запнуться:

– Че… человек, у которого отсутствует чувство юмора, подобен па-а-ампушке без чеснока, – без выражения прочитал Иосиф.

– Великая фраза! Вот за что я обожаю Чехова, так это за его лаконизм. Гениальный человек, большой писатель. «Подобен пампушке без чеснока». Каково! «Без чеснока». Кто бы ещё мог так сказать?

Через неделю Иосиф Маркин уже знал, в какой источник регулярно нырял его шеф, чтобы сыпать бесконечными шутками и анекдотами.

– Коля, врубай шарманку, – садясь в машину, командовал он шофёру, и весь путь от дома до работы слушал магнитофонные записи отечественных юмористов.

Чуть ли ни каждый день сэр Го находил что-то свеженькое, откапывал имена новых комиков, которых на просторах страны становилось всё больше и спрятаться от которых было делом почти немыслимым. Они заполонили собой подмостки, экраны телевизоров и радиоэфиры. Каждый из этих жизнерадостных людей считал своим долгом записывать сольные концерты на магнитофонные кассеты и миллионными тиражами пускать их в продажу.

От посвящённого в тему шефа Иосиф впервые узнал о классиках жанра – любимце кооператоров Мишеле Невздорном и о Грише Жуковицких, веселившем узкую прослойку интеллектуалов и продвинутую часть пролетариата.

Новинки незамедлительно проверялись на водителе Николае и охраннике. Сэр Го не всегда мог правильно сориентироваться в дебрях отечественного юмора. Бог не наделил его этим завидным даром, поэтому реакция двух простодушных людей, скаливших зубы по любому поводу, была ему крайне интересна и важна. Порой у продюсера уходило несколько дней на то, чтобы запомнить смешные фразы и выяснить: в каком именно месте нужно безудержно хохотать, а где достаточно было простой ухмылки.

– Ну, что? Дадим стране угля? – спрашивал он Иосифа прежде, чем отправиться на запланированные деловые встречи, во время которых на головы потенциальных деловых партнёров сыпался град из заранее заготовленных шуток и анекдотов.

После творческих вылазок ни у кого из бывших земляков сэра Го не поворачивался язык назвать новоявленного англосакса «пампушкой без чеснока». Вот в чем действительно безошибочно разбирался бизнесмен, и что неизменно наполняло его глаза жизненной силой и смыслом, так это томно покачивающиеся бёдра знойных фигур, выхваченные взглядом в толпе или среди офисного контингента партнёров по переговорам. В таких ситуациях последовательный любитель женщин радостно поворачивался к помощнику и возбуждённо шептал:

– Видел, видел какие буфера?

В ответ Иосиф, по уже многократно отработанному сценарию, сально улыбался и произносил первую часть излюбленной шутки начальника:

– Всех не перетрахаешь…

– … но к этому нужно стремиться, – с расстановкой добавлял остаток фразы сэр Го, и они дружно хохотали, создавая у окружающих иллюзию крепкого, слаженного тандема.

V

Сэр Го взлетел на воздух вместе со своим автомобилем субботним утром, в большой церковный праздник: на следующий же день после того, как на счета фирмы «капнули» деньги с загадочных Каймановых островов. Проект, о котором Иосифу поведал Антон, советуя «подмогнуть» весёлому мужику, заглох, а вскоре и вовсе захлопнулся. Новые хозяева скромно помянули безвременно покинувшего этот жестокий и несовершенный мир космополита, купили себе в центре города квартиры, а на остатки денег открыли сеть элитных магазинов «Вторая рука».

В услугах последователя учения Станиславского никто из топ-менеджеров компании больше не нуждался. Шесть пустых конвертов, в которых знаток знаменитой системы регулярно получал зарплату, ещё лежали в прикроватной тумбочке. Выбросить их у Иосифа не хватало духа. Страх, что своя же рука уничтожит призрачную нить к вожделенному достатку, заставлял хранить пустые реликвии. Именные конверты с надписью в виде посвящения «Маркину», сделанные рукой главного бухгалтера фирмы Клотильды Зарасилло, оставались единственным, что согревало душу при воспоминаниях об участии в дорогом, но так и не состоявшемся проекте.

Новая жизнь отставного помощника разнообразилась, в основном, участием в розыскных мероприятиях, неопределённостью и тревогой. Следователи дёргали Иосифа перекрёстными допросами и звонками. Они бесконечно уточняли какие-то детали, сопоставляли факты, в надежде, что в процессе личной беседы – будь то в кабинете, или на месте самого преступления – удастся расколоть мутного актёришку, увидеть в его растерянном взгляде запоздалое раскаяние.

– Пиши, как закладывал бомбу. Это же ты, ты?! Больше некому, сука! Признавайся, тебе зачтётся, – по-доброму советовали сыщики, и в слепящем свете лампы подсовывали под руку Иосифу чистые листы бумаги.

В моменты задушевных бесед они не упускали случая сообщить, что всегда лучше самому признаться в злодействе и отсидеть положенный срок, чем, как Родион Раскольников, мучиться и постепенно сходить с ума, до смерти пугая родных и близких.

Маркин, как мог, отнекивался, но после каждой такой встречи воля его ослабевала. Он был уже почти близок к тому, чтобы наклепать на себя.

– Дурак ты, дурак! – кричал Лёшка Грот, когда узнал, что друга сдерживало только то, что он не был знаком с подрывным делом настолько, что даже Станиславский, прочитав его признание, в восторге бы воскликнул: «Верю!»

– Идиота кусок, – никак не мог успокоиться Грот.

Лёшка негодовал и возбуждался, когда рядом с ним возникал разговор о милицейских буднях. Руки его начинали трястись, лицо покрывалось красными пятнами и мрачнело.

Друг-одноклассник жил в квартире Иосифа почти месяц. Появился он в городе, как всегда, внезапно, но уже без привычного груза и вкусных гостинцев. Коммерсант заметал следы. Он бросил все дела в обласканной солнцем ривьере, где его прибыльный шоколадный бизнес внезапно лопнул, неосторожно нарвавшись на угловатого и всегда выглядевшего усталым капитана милиции Петрова.

– Ты знаешь этого урода. Он тогда у нас участковым был, – наводил товарища на воспоминания Грот. – Помнишь, его ещё один раз на рынке отметелили? Тырил мясо у колхозников.

Маркин старался вспомнить роковой для правоохранителя случай, но у него не получалось.

– А то, что Светкин отец его отмудохал, когда узнал, что Петров по пьянке к ней клеился, тоже не помнишь? Мы тогда в восьмом классе учились. Ну, Светка! Из десятого «б». Смеху было! – гнул своё и всё больше распалялся Лёха. – Ты же торчал от неё. Ладно, проехали. Теперь, прикинь, этот гумозный мент на Светке женился и стал у нас главным по борьбе с экономическими преступлениями. Сдохнуть можно!

Лёшке хотелось, чтобы друг ясно представил проклятого «мусора» и возненавидел так же люто, как ненавидел его сам.

Иосиф много раз слышал историю про то, как капитан Петров вместе с двумя своими «орлами» отмёл у Алексея всю партию шоколада, и под автоматами заставил перевезти груз во двор отделения милиции. Через неделю выяснилось, что из-за опасности заражения сотрудников продуктами разложения, товар, как скоропортящийся, был вывезен с территории отделения и ликвидирован. По ошибке, вместе с грузом свезли и уничтожили протокол изъятия, «таможню» и другие документы, за которыми все семь дней ходил к Петрову бизнесмен Грот.

– Бандюгам я двадцать процентов отстёгивал, а эта сука всё забрала. Теперь я у братков на «счетчике», а ментяра ходит и лыбится. Сволочи они, Ёся. Драпать надо. Не дадут они тебе спокойно жить.

Маркин растерянно смотрел на друга, и никак не мог взять в толк – к чему он ведёт, и какое отношение всё это имеет к его непростой ситуации.

«Кой черт я послушал этого Антона? – скулил Иосиф. – Бегал бы сейчас спокойно на утренники; и никакой тебе изжоги. Искал бы свою тему. Дурак! Дурак! Дурак! Какой же я болван!».

Ругал он себя нещадно, но как только вспоминалось о содержимом конвертов, нервы Иосифа не выдерживали, и он со слезами подходил к окну. Боязнь навсегда остаться без средств к существованию делала его излишне сентиментальным.

Лёшка успокаивал друга, говорил, что всё проходит, что когда-нибудь и это пройдёт. Грот был мудрым, умел слушать и сострадать. Он не причинял лишних мучений ни ненужными расспросами, ни запоздалыми советами.

Глава третья

ЕСЛИ НЕЛЬЗЯ, НО ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ

I

Вопрос: «Ты – самый умный?» заставляет многих людей пугаться и решительно отрицать такую возможность. Слишком горячие головы готовы даже кидаться в драку, чтобы доказать обидчику ошибочность подобных предположений. Обыкновенному человеку не хочется ни быть, ни слыть умным. Ценность его в другом! В своих голубых, серых, карих глазах рядовой гражданин во всей полноте отражает жизнь, которую сам же и называет не иначе, как «сложной штукой».

Встанет один такой сероглазый утром, посмотрит в дождливое небо и, с досадой протягивая слова, скажет: «Да-а, погодка нынче подкачала». Другой, глядя в ту же хмурую хлябь, пробубнит, неизвестно на кого обижаясь: «Не надо было вчера бежать за третьей бутылкой». И оба будут правы. Правы потому, что истиной для них будет служить не картинка, стоявшая перед глазами, а то, что они при виде её чувствовали.

Это гении не полагаются на эмоции, стараются детально во всём разобраться, разложить явления по полочкам, чтобы дойти до сути. Втемяшат эти умники себе в голову какую-нибудь идею и ходят с ней, будто их огрели из-за угла пыльным мешком. Ходят год, два, десять лет, пока вдруг не ошарашат окружающих своей «эврикой», на которую сбегутся, чтобы вместе порадоваться, не больше двух десятков таких же широколобых гомосапиенсов.

Обыкновенные же люди не позволяют себе подобной расточительности. Их, как говорится, если и беспокоит «гондурас», то только исключительно по причине собственноручного его третирования. Что же касаемо андронных коллайдеров, круговорота воды в природе, вращения планет, всё это для большинства – ничто, пшик, по сравнению с проблемой как прожить ещё неделю до получки.

Примечания