Городская сюита

Но, несмотря на горячку работы, Дольников в час дня запирал двери кабинета и отправлялся на обед. Когда-то Ирина готовила ему «ссобойки», но потом Олег решил освободить ее от этой повинности и стал ходить на обед в столовую, иногда за компанию с кем-нибудь из сотрудников, но чаще всего один.

Столовая располагалась на первом этаже студенческого общежития рядом с редакцией. Там было шумно и не очень чисто, а качество подаваемых блюд порой внушало серьезные опасения. Но зато обеды обходились дешево, а свойские манеры, царившие среди набегавших шумными толпами студентов, сильно разбавляли чопорное течение жизни, из которой на короткое время удавалось вырваться взрослому человеку.

Двигаясь вдоль стеллажей с нехитрым набором блюд, известных еще с незапамятных времен, Олег поставил на поднос салат из свеклы, полстакана сметаны, тарелку горячих щей, жаркое с картофельным пюре, компот из сухофруктов и сэндвич с вишневым вареньем.

«Похудеешь тут», – подумал он, положив на край тарелки два куска хлеба и высматривая, чего бы взять еще перед тем, как расплатиться.

Все вместе едва потянуло на пять рублей, и Олег, тяжело груженный, нашел свободный стол и поставил на него поднос, с интересом посматривая на двух девиц, сидевших по соседству. Девицы, впрочем, не обратили на него внимания. Наклонившись друг к другу, они с жаром обсуждали какого-то Диму, величая его то «козлом», то «извращенцем».

Олег улыбнулся, сел за стол и принялся за еду.

Обедая, он не переставал смотреть на людей, сидевших вокруг него. Тут были и его ровесники, и люди моложе, и курсанты из военного факультета, евшие так жадно, точно их кормили раз в сутки, и, конечно, студенты, публика разнообразная и любопытная. Один тощий, высокий парнишка взял, например, лишь тарелку супа и чай – сочетание, изумившее Дольникова. «Как же он даже без хлеба?» – думал он, наблюдая, как быстро и бездумно бросает в рот ложки супа паренек. Другой, напротив, набрал ворох отбивных и, расставив локти, уминал их с методичностью опытного атлета – он был раздут модельной мускулатурой и, видимо, знал толк в еде. Многие сидели группами, порой даже не обедая, а просто болтая, вытянув ноги и роясь в телефонах – эдакий клуб по интересам. Дольников вспоминал, что во времена его учебы нравы были куда более сдержанными, во всяком случае громко хохотать и в голос переговариваться через весь зал никто бы не отважился. Нынешние молодые люди были другим, и раскованность их наводила на мысль о невозможности возврата к прошлому – от этого было грустно и утешительно одновременно.

«Жизнь и должна меняться, – размышлял Дольников, глядя на молодые лица, – иначе какой смысл в том, что мы делаем?»

Изучая сидящих за столами, он пытался угадать, какое будущее их ждет. Тот высокий, тощий парнишка, нервно хлебающий суп, станет к сорока годам упитанным мужчиной с животом и надвинутыми на переносицу бровями, будет занимать руководящий пост, не давая спуску подчиненным. А этот, поглощающий отбивные одну за другой, превратиться в сердечника, желчного и всем недовольного субъекта. Две девицы по соседству вырастут в бесцветных теток, любимым занятием которых будет перемывать косточки своим ближним. А может, все случится совершенно иначе, и у них сложатся фантастические судьбы – жизнь тем и хороша, что предсказать ее невозможно, сколько вариантов не перебирай. И потом, кто знает, какой из них самый лучший?

Олег подумал о Диане – она ведь была чуть старше этих юнцов. Два года назад, на последнем курсе университета, она пришла к нему на практику – и осталась в газете. Конечно, он приложил некоторые усилия, чтобы ее взяли в штат. Но ни разу не пожалел об этом. Диана была отличным работником. Она без раздумий бралась за любую тему и делала ее не просто быстро – молниеносно. Мчалась за информацией в любой конец страны и сдавала готовый материал сразу по возвращении. Ее рвение к работе граничило с фанатизмом. Часто она писала по ночам и брала работу на выходные. Дольников сам отличался повышенной ответственностью, но энтузиазм Дианы впечатлял даже его.

И все новое поколение было таким. Несмотря на внешнюю расхлябанность, внутренне это были бойцы, нацеленные на результат. Диана, например, и не скрывала, что стремиться сделать карьеру. «Я не собираюсь долго сидеть в простых корреспондентах», – говорила она, и Олег не сомневался, что с ее талантами повышение не заставит себя ждать. И больше всего ему внушало уважение то, что она, пользуясь без особого стеснения своей привлекательностью, в первую очередь уповала на неутомимость и безотказность в работе – качество прирожденного руководителя. Он как мог поощрял ее стремления, но не мог не задумываться над тем, сможет ли он всегда соответствовать им. Сейчас-то она с удовольствием признавала его авторитет, всячески это подчеркивая. Но что будет позже, когда она повзрослеет и начнет отмахиваться от его поучений? А такое время настанет, она развивается быстро, и ремесло их не столь уж замысловато, чтобы бесконечно осваивать его премудрости.

Но о том, чтобы расстаться с Дианой, Олег не мог и подумать. Он долго не решался сделать шаг ей навстречу, хоть она, с бесшабашностью молодости, едва ли не с первых дней дала понять, что готова на все. Он отнюдь не чурался женского внимания, и в холостые годы имел завидный донжуанский список. Но возраст, семейная жизнь и занимаемая должность сделали его более осторожным, и внимание совсем еще юной девушки хоть и польстило ему, но в то же время озадачило и напугало. Во-первых, разница в возрасте: она была едва ли не ровесницей его дочери! Во-вторых, боялся дать пищу нелепым слухам, будто бы он использовал свое служебное положение, домогаясь ее. И потом, он уже не был так уверен в себе, как раньше, и отчаянно трусил из-за возможного фиаско – в его годы, увы, такое случается. А еще не хотел изменять Ирине, надеясь как-то исправить их все более усложняющиеся отношения, в том числе и интимные – и долго мучился от всего этого, не зная, где найти верное решение и к какой прибегнуть помощи. Но в начале весны, когда вся редакция праздновала восьмое марта, и было выпито слишком много, и танцевали, и расходились продолжать веселье по кабинетам, все случилось само собой, и это начисто изменило жизнь Олега. Чувство, которое он испытал к Диане, потрясло его. А далее оно захватывало все сильнее, и вернуться назад не было возможности, а, главное, желания.

И теперь надо было решать, что ему делать дальше. И главный вопрос – как быть с Ириной – терзал неотступно, не давая покоя и наполняя жалостью, стыдом и ожесточением: в конце концов, имел он право на личное счастье или нет?

После обеда Олег устроил себе короткую прогулку в сторону площади Якуба Колоса, с наслаждением подставляя лицо солнечным лучам, пробивающимся сквозь листья деревьев. Рядом то и дело раздавался гул пробегающих трамваев, угасая через минуту в шелесте ветра и уличной разноголосице. По дорожкам сновали взад-вперед группки студентов – вдоль всей улицы высились здания политехнической академии, а учебный год уже неделю как начался. Старики, сидя на лавочках, кормили хлебными крошками голубей. Неспешно катили перед собой коляски молодые мамы. Мир был до чрезвычайности прост и благожелателен. Олег в темпе, но не очень быстро шел по тенистой аллее, вглядываясь в лица прохожих и слушая звуки, окружавшие его, и думал о том, что незачем все усложнять, а надо поступить решительно и честно – и все закончить, к общему и скорейшему облегчению. Эта мысль так понравилась ему, что он совершенно успокоился и вернулся в редакцию бодрым и помолодевшим.

– Вы как будто из салона красоты, Олег Петрович! – встретила его в коридоре Филонова.

Прозрачные ее глаза отсвечивали нехорошим блеском, и Дольников сразу подобрался, как перед дракой. Но отвечать на ее вызов не стал. Филонова была серьезным противником, и, как выяснилось, злопамятным.

Пять лет назад она пришла в газету, красивая и напористая мать-одиночка, и сразу положила глаз на Олега. Но он тогда все еще лелеял надежду прожить с Ириной долго и счастливо, и заигрывания Светланы Андреевны хоть и не очень решительно, но все же отверг. Она не подала виду, что разочарована, но, видимо, только и ждала случая, чтобы расквитаться. И теперь с ней надо держать ухо востро. Она, правда, успешно выйдя замуж, до последнего времени в прямые столкновения с Дольниковым не вступала. Но для этого у нее не было необходимого оружия. Теперь оно появилось и обладало грозной силой. Не то чтобы Олег так уж боялся последствий ее мщения, но за работу свою он держался, а бескомпромиссность Слуцкого была хорошо известна: при малейшей угрозе реноме газеты или его собственному он не щадил ни чужих, ни своих.

– Погода хорошая, Светлана Андреевна, – сказал Олег, улыбаясь и высматривая дверь своего кабинета.

Чуть развернувшись и выдвинув вперед плечо, он обозначил желание обойти преграду, но Филонова, не сводя с него глаз, как бы случайно заступила дорогу. Дольникову невольно пришлось задержаться, сообразил, что сейчас услышит нечто не очень для себя приятное. Но не пробиваться же ему через нее силой! Надо было принимать удар, и Олег решил держаться непринужденно и твердо. В конце концов, кто она такая, чтобы бояться ее?

– А вы были сейчас на улице? – понимая, что говорит пустое, в последней какой-то надежде разойтись мирно, спросил Олег. – Если не были – рекомендую. Погода просто сказка.

– Зачем вы соврали Илье Захаровичу, Олег Петрович? – словно не услышав его, негромко, почти шепотом, спросила Филонова.

У Дольникова похолодело внутри. Но не само это обвинение вызвало такую реакцию, а интонация, с которой оно было предъявлено.

Небрежной шуткой тут не отделаешься, понял Олег. По-прежнему улыбаясь, он беспечным тоном спросил:

– Вы о чем, Светлана Андреевна?

– Ведь у Князевой сегодня никакого рейда нет, – надвигаясь на него, отчеканила Филонова.

– Да? – опешив так, что нужные слова не сразу нашлись, выдавил Дольников. – И что из этого следует?

Улыбка все еще не сходила с его губ, но с отвращением и досадой он вдруг почувствовал, как вспотела спина, а жар от нее медленно распространяется по шее и лицу.

– Вы можете относиться к вашим подчиненным как угодно, – проговорила Филонова, слава Богу, негромко. – Но есть обязанности перед коллективом, и никто от них не освобожден.

– Что-то я не помню, чтобы в обязанности журналистов входило ублажение гостей, – разозлившись на себя за то, что стоит и мнется перед этой нахальной бабой, выпалил Олег. – Может, для вас это и норма, но для меня – нет.

– Ах, вот как! – тихо воскликнула Филонова.

Глаза ее сверкнули победным блеском: она услышала даже больше того, что желала бы услышать. Но Олег уже махнул рукой на предосторожности: будь что будет. В конце концов он ей не мальчик и имеет право на собственное мнение.

– Да, так! – сказал он. – Можете бежать и передать это… кому угодно.

В последний момент он смягчил тон, снова ощутив опасность, которой ему грозила полная откровенность в этом разговоре. Он и так сказал слишком много, и оба они понимали, что «ублажение гостей» может обернуться для него если не потерей места, то резким снижением доверия со стороны редактора. Но Олег не жалел о проявленной несдержанности. В конце концов он бился не только за себя, но и за Диану. И разве он был бы достоин ее, если бы сейчас отпраздновал труса? Хотя… раскаяние уже приходило на смену возбуждению, и Олег, борясь с незваным чувством, вскинул подбородок, давая понять, что он несет любую ответственность за свои слова.

– Никому ничего я передавать не буду, – ответила тихо Филонова. – И вам должно быть стыдно, Олег Петрович. Я думала, мы одним делом занимаемся…

Она опустила голову и, задев плечом стену, шагнула в сторону.

Он отступил в сторону, растерянный и недоумевающий.

– Вы меня не так поняли, Светлана Андреевна! – торопливо воскликнул он. – Это же шутка.

Он замолчал, улыбнулся и пожал плечами, сам понимая, как неубедительно это выглядит со стороны. Филонова на ходу обернулась, покачала головой и ушла, ускоряя шаг.

Олег какое-то время смотрел ей вслед, не зная, что еще сказать. Кричать в спину не хотелось, бежать следом – тем более, проследив, как уменьшается на фоне окна ее тонкая, высокая фигура, он пошел в свой кабинет.

«Как-то глупо вышло, – подумал он. – Это все вторник виноват. Да, вторник…»

Привычное списывание неприятностей на нелюбимый день немного успокоило. Он занялся текущими вопросами и вскоре почти забыл о стычке в коридоре.

«Кажется, рано я занес Филонову в свои враги, – думал он время от времени. – Она на самом деле печется о деле, волнуется. А я только лишнего со страху наговорил. Называется, взяла на пушку. Ну ничего, авось обойдется. Не в первый раз… Хотя… может и наболтать».

Но работа снова поглощала его, и это было даже во благо – не думать о неприятном, а заниматься тем, что ясно, испытано и приносит вполне предсказуемый результат.

С Сахно возились два с половиной часа, и интервью с ним обещало быть грандиозным. Номер на завтра сверстали очень сильный – даже шеф не нашел, к чему придраться. Филонова заходила раз-другой, спросила о чем-то незначительном, и Олег уверил себя, что ничего особенного между ними не произошло. День, в общем, выдался не самым плохим. И поэтому вечером, подъезжая в метро к станции «Октябрьская», Дольников еще раз сказал себе, что напрасно так мучается, думая, как ему поступить с Ириной. Немного твердости, немного легкомысленности, – и все решится наилучшим образом.

Олег вышел из метро возле Дома офицеров и, пересекая Александровский сквер по дорожке, ведущей к Купаловскому театру, подошел к фонтану. Здесь они договорились встретиться с Дианой.

Из-под скульптуры мальчика с лебедем с тихим плеском лилась вода. Стоял самый лучший час, когда вечер еще не начался, но дневные заботы уже уходят, обещая отдых и надежду на «ту самую» встречу, которую ждешь всю жизнь. С другой стороны фонтана рослый парень в клетчатой рубахе подхватил девушку и принялся ее целовать, вертя вокруг себя. Девушка счастливо смеялась, и окружающие смотрели на них с улыбками. Многие сидели на лавочках парами, это было место любви и встреч, и ничего за последние годы здесь не изменилось.

Олег вдруг подумал, что лет двадцать назад неподалеку отсюда, у «танка», он встречался с Ириной. Настроение от этого немного испортилось, а тут еще вспомнил, что забыл позвонить дочери. С утра ведь собирался, но днем так завертелся, что все вылетело из головы! Он вытащил телефон из кармана, собираясь исправить оплошность, но вдруг в конце аллеи появился силуэт Дианы, и он сразу опустил руку.

Диана шла прямо к нему, покачиваясь на каблуках, как манекенщица. Влетающий в аллею ветер развевал ее длинные светлые волосы, голубое платье вилось вокруг бедер. На нее смотрели все, даже влюбленные юноши. Диана никого не замечала. Она шла прямо к Олегу, и глаза ее были устремлены только на него, словно кроме них двоих никого больше не существовало.

Онемевший от того, насколько она красива и недоступна, Дольников смотрел на нее и думал, что ничем не заслужил этой девушки, и то, что она идет сейчас к нему – сон, и он вот-вот проснется, и все кончится.

– Привет, – сказала Диана, сияя улыбкой.

Она остановилась так близко, что коснулась коленом его ноги. Олег вздрогнул, точно в самом деле спал, и перевел дух.

– Привет, – сдержанно ответил он.

Ему тоже хотелось подхватить ее и закружить – и силы на это были, и желание. Но, понимая, как это смешно будет выглядеть со стороны, – и в глазах Дианы прежде всего – он ограничился лишь легким пожатием ее руки чуть выше кисти. Даже на поцелуй в щеку не отважился. Какой там поцелуй, когда к ним приковано столько внимания? Надо быть человеком поистине античной храбрости, чтобы позволить себе не думать ни о чем, кроме своих желаний. Или снова стать молодым, но этот фокус не под силу даже богам: и они стареют, несмотря ни на что, ибо кто может обмануть время?

– Мне собирался звонить? – спросила Диана, указывая на телефон.

– Да, – засмеялся Олег, пряча телефон в карман.

– Ты же знаешь, я никогда не опаздываю.

– Знаю.

– Не доверяешь? – ослепила его улыбкой Диана.

Она улыбалась всегда и везде, и это было оружие сокрушительной силы. Она разбивала сердца десятками. Юные красавцы и солидные мужи заваливали ее километрами sms-сообщений. Особенно неистовствовали последние. Диана сама со смехом показывала в телефоне Дольникову многословные, полные слюнявого обожания, письма людей, занимающих видное положение в обществе. Они объяснялись в любви и молили о свидании. С одними Диана сдержанно переписывалась, другим отвечала твердым отказом. Но поток писем не ослабевал. Дольников говорил ей, чтобы она была осторожней в этих играх: мало ли на кого нарвешься, зачем дразнить гусей? Но Диана только смеялась в ответ. Страх ей был еще не ведом – одно из главных достоинств молодости. Она упивалась своей неотразимостью, как Наполеон победами, и останавливаться пока не собиралась. В самом деле, не держать же ей себя под замком! А мужчины… что ж, пусть и у них будет лишний повод помечтать. Она добрая, ей хочется, чтобы всем было хорошо.

– Пойдем, – сказал Олег, потянув ее за руку.

Рука была прохладной, несмотря на очень теплую, почти жаркую, погоду.

– Пойдем, – кивнула Диана, прижимаясь к нему плечом и приноравливая свой шаг к его шагам.

– Как прошла встреча с участковым? – спросил Олег, сразу беря тон, которым ему легче всего было разговаривать с ней, особенно на людях.

– Отлично, – пропела Диана.

– Филонова мне сделала выговор, – сообщил Олег. – Сказала, что у тебя не было никакого рейда, и мы с тобой подводим коллектив.

– Да ты что! – ахнула Диана.

Испуг ее был дурашливым, и Олега это неожиданно рассердило. Он вдруг понял, что разговор с Филоновой не прошел для него бесследно. И то, что Диане казалось не заслуживающим внимания, могло иметь самые неблаговидные последствия.

Но думать о плохом сейчас не хотелось. Сделав над собой усилие, Олег начал прислушиваться к тому, что говорила Диана. А она рассказывала об участковом – пожилом, но еще очень бойком майоре милиции, который ухаживал за ней, как за дамой сердца, и строил глазки. Он наговорил ей кучу комплиментов, до того своеобразных, что она всю дорогу смеялась, когда от него ехала.

– Представляешь, он сказал мне, что я стройная, как торшер!

– Так и сказал? – улыбнулся Дольников.

– Да! И еще сказал, что мне надо срочно выходить замуж. Иначе засижусь в девках, и это будет преступление против рода человеческого.

– Да уж, забавный тип.

– Я же тебе говорю!

– А по существу он что-нибудь сказал?

– На целый роман наговорил! Сегодня отпишусь.

– Только не очень там резвись. Сама знаешь, как придирчиво в МВД читают такие материалы.

– Да знаю я, – отмахнулась Диана. – Не маленькая.

Олег только усмехнулся в ответ.

– Что? – обиделась Диана. – Скажешь, я плохо пишу?

– Не скажу.

– Ну и что тогда не так?

– Все так. Успокойся.

– Ну вот, – перестала улыбаться Диана. – Вечно тебе не угодишь.

Настроение у нее менялось мгновенно. Только играет, и вдруг надуется шаром и забьется в угол. Олег уже привык и внимания не обращал. Знал, что не пройдет и минуты, как она первой пойдет на мировую. Золотая черта характера. Все на поверхности, и хорошее, и дурное. Никаких подводных камней и упорного, ничем не объяснимого молчания. Дольников снова вспомнил Ирину. Вот уж где человек-гиря! И дочь в нее.

– А этот Верховцев, он какой? – спросила Диана.

– А какой тебе надо? – улыбнулся Олег.

– Ну… – пожала плечами Диана. – Интересный.

– Этого сколько угодно. Сейчас убедишься.

Они прошли через перекресток у Купаловского театра, миновали расположенный на углу книжный магазин и остановились у небольшого уличного кафе, где за стеклянной перегородкой в одиночестве восседал Вадим Верховцев. Он, видимо, уже давно следил за ними и улыбался Диане, как старый знакомый.

Олег махнул ему рукой в знак приветствия.

– Красивый, – пробормотала Диана с нотками растерянности в голосе.

– Пошли, – потянул ее Дольников за собой.

Вадим поднялся из-за столика, поцеловал руку Дианы.

– Вы еще прекраснее, чем я думал, – сказал он.

– А вы обо мне думали? – спросила Диана.

Она уже пришла в себя и начала свою обычную игру. Улыбка вспыхивала у нее на губах поминутно, а глаза просто «ели» собеседника.

– Постоянно, – усмехнулся Верховцев. – С той минуты, когда Олег… Олег Петрович рассказал мне о вас.

– А Олег Петрович вам все рассказывает? – покосилась на Дольникова Диана.

– Абсолютно.

– Что же еще он говорил обо мне?

– Что вы очень талантливы.

– Да? – не сразу нашлась Диана, и снова покосилась на Олега. – А мне он этого не говорит.

– Он просто боится вас испортить.

Диана замолчала. Манера Верховцева сбивала ее с толку. Он был чрезвычайно учтив, и в то же время так неуловимо ироничен, что она боялась показаться ему смешной. К тому же он был очень красив. Высокий, стройный, с коротко стрижеными седыми волосами и черными, как уголь, глазами, он обладал внешностью настоящего мужчины, мужчины без прикрас, которому нечего скрывать и который знает себе цену. Диана притихла. А Верховцев вел себя так, словно находился у себя дома.

– Я заказал Шато Латур, – сказал он, указывая на бутылку на столе. – Как вы относитесь к красному вину? – заботливо спросил он Диану.

– Хорошо, – коротко ответила она.

– Ну и отлично. А ты, – обратился он к Дольникову. – Водки, как всегда? Или виски выпьешь, как цивилизованный человек?

– Что нальют, то и выпью, – засмеялся Олег. – Ты расскажи лучше, что празднуем.

– Книженцию очередную пристроил, – небрежно, но без тени рисовки, ответил Верховцев. – Чушь ужасная, но заплатили хорошо. По высшему разряду. Так что гуляем.

– А про что чушь? – осторожно поинтересовалась девушка.

– Честное слово, Диана, не хочется и вспоминать, – махнул рукой Верховцев. – Такая тяжелая работа… С глаз долой, из сердца вон. Одно радует: хоть выходит не под моей фамилией.

– Вы так стесняетесь того, что пишете?

– Этого – да, – ответил, чуть помедлив, Верховцев. – Может, когда-нибудь напишу что-то стоящее…

– А когда напишете? – не отставала Диана. – Кажется, возраст у вас такой, что…

Она вдруг замолкла, сообразив, что ляпнула ужасную бестактность.

Но Верховцев только улыбнулся.

– Да, возраст у нас древний. Но надежда не умирает, и слава Богу. Мы ведь еще в пути. А как говорят на Востоке, все придет к тому, кто идет. Поэтому давайте выпьем за надежду и за наше состоявшееся знакомство!

Они выпили, и Верховцев вместе в Дианой принялся обсуждать меню. Благодаря его опыту, нужный тон был найден, и Диана стала вести себя естественнее.

Дольников смотрел на них и думал о том, что Вадим, конечно, не посмеет отбить у него Диану. Он эгоист до мозга костей, но, кроме Олега, близких друзей у него нет. А даже самый независимый человек нуждается в том, чтобы кто-нибудь его ценил и любил просто за то, что он есть на белом свете.

– Ты что будешь из горячего? – обратился к нему Верховцев. – Тушеную телятину, отбивную или шашлык?

– Отбивную, – улыбнулся Олег, вспомнив парня в студенческой столовой.

– Здесь отлично готовят, – сказал Верховцев, адресуясь к Диане. – Гарантирую это как завсегдатай.

– Вы часто здесь бываете? – спросила она.

– Часто.

– Почему? Кажется, есть места…

– Получше? – улыбнулся Верховцев. – Может быть. И там бываю тоже. Но здесь я словно нахожусь в самом центре своей молодости.

– Как это? – не поняла Диана.

– Смотрите, – ответил Верховцев. – Здесь рядом стадион «Динамо», а за ним наше общежитие. В одной трамвайной остановке от него находился пивной бар. Мы называли его «Шайба» и околачивались в нем целыми днями. Там, – он махнул рукой в сторону проспекта, – был ресторан «Неман», куда нам изредка удавалось просочиться через злодея-швейцара и где мы знакомились с красивыми женщинами, которые иногда увозили нас к себе домой… А напротив, в подвале, располагалась так называемая «Помойка», набитая всяким хипстерским сбродом. В Доме офицеров был знаменитый «Мутный глаз», пристанище столичной богемы. А порой мы брали приступом ресторан «Седьмое небо» в гостинице «Минск» и чувствовали себя едва ли не небожителями. А если не выходило с «Седьмым небом», переходили в «Папороть-кветку», до которой было каких-то три шага…

– Ты еще «ПэНэУ» вспомни, – усмехнулся Олег.

– А это что? – спросила Диана.

– Пивная напротив университета, – пояснил Вадим. – Легендарное место. Какое пиво там подавали, какие бутерброды! Представляете, они мелко-мелко крошили кильку, накладывали ее на батон и густо покрывали тертым сыром. Мы просто горы этих бутербродов съедали. Ну, и пива, конечно, выпивали соответственно…