Замок тамплиеров
– Buscando la verdad, Santo padre!
Священник с удивлением воззрился на нее, явно ничего не поняв. Он растерянно пробормотал:
– Отец Евлампий я…
Ульяна прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Все ее мысли были о незнакомце, с которым она только что рассталась. Поэтому и к батюшке она обратилась по-испански. «Ищу истину, святой отец!» Еще хорошо, что тот ее не понял, а то счел бы за сумасшедшую. И был бы, вероятно, недалек от истины.
Ульяна, не теряя времени на объяснения, уже на чистом русском языке спросила:
– Батюшка, если кто-то лишает другого человека возможности зачать ребенка, он тем самым совершает грех?
Но в лучшую сторону ситуация не изменилась. Лицо отца Евлампия выразило столь сильное недоумение, что Ульяне вдруг захотелось махнуть на все и вся рукой, повернуться и бежать со всех ног без оглядки из монастыря. Но понимая, что это выглядело бы еще более странным, чем все то, что происходило до сих пор, она сдержала свой душевный порыв и не сдвинулась с места. Изменилась лишь ее улыбка, став печальной.
Возможно, только неожиданно погрустневшее лицо Ульяны и сподвигло ошеломленного отца Евлампия на ответ. Запинаясь, он пробормотал:
– Дочь моя, грех аборта страшнее убийства. Ибо он не только лишает жизни ребенка, но и лишает его возможности принять Таинство Святого Крещения…
– Да я не об этом,– нетерпеливо отмахнулась Ульяна, не дослушав. – Аборт – это тяжкий грех, об этом каждая школьница знает, батюшка. А вот если женщине не дают даже зачать ребенка? Это грех или нет?
– А яко же, – перешел от смущения на старославянский батюшка. – Это великий грех перед Богом – препятствовать зачатию.
– Любыми средствами? – уточнила Ульяна.
– Любыми, – укрепившись духом, подтвердил отец Евлампий.
Ульяна торжествующе улыбнулась и заявила:
– Я так и знала! – После чего проникновенно добавила: – Спасибо вам, батюшка! Вы мне очень помогли.
Они помолчали. Отец Евлампий, растерянно поморгав глазами, все-таки не смог преодолеть искушения и полюбопытствовал:
– Дочь моя, не мое, это, конечно, дело, но исповедуйся, как на духу. Кто-то не дает тебе зачать ребеночка?
– Мне? – глядя на него невинными глазами, спросила Ульяна. Но говорила уже не она, а Дэнди.
Плох тот танцор фламенко, на которого никогда не сходил дух этого древнего испанского танца, называемый дуэнде. Одержимый им танцор творит на сцене чудеса, вызывая у зрителей восторг своим искусством. Но, однажды посетив Ульяну, дуэнде по каким-то причинам так и не покинул ее. Привыкнув к его существованию внутри себя, Ульяна даже дала ему имя, назвав, не мудрствуя лукаво, Дэнди. И теперь живший в ней бесенок требовал вознаграждения за долгое смирение. Решив не быть слишком строгой, Ульяна уступила ему.
Опустив глаза, кротким голосом она произнесла:
– Да что вы, батюшка! У меня другая беда.
– И какая же, дочь моя? – не удержался отец Евлампий от вопроса. И немедленно был наказан за свое любопытство.
– Я ведьма, поэтому зачать не могу, – горестно вздохнув, ответила Ульяна. – Бесплодные мы, ведьмы. Уж вам ли не знать, батюшка!
Отец Евлампий открыл было рот, но не смог произнести ни слова, и снова закрыл его, словно рыба, издав громкий чмокающий звук.
– Я вот что хотела спросить, батюшка, – вдохновенно продолжала Ульяна. – Если ведьма примет таинство святого крещения, то сможет ли она после этого зачать? У нас всякое об этом говорят, а вот что вы думаете?
Пышущее здоровьем румяное личико отца Евлампия приобрело серый оттенок. Он троекратно осенил себя крестным знамением, повернулся и почти побежал по аллее, часто семеня короткими ножками. Ряса мешала ему, и он приподнимал ее руками. Тяжелая железная дверь, ведущая в башню, где когда-то томилась в заточении одна из царственных особ, с тяжким грохотом захлопнулась за его спиной.
Глядя ему вслед, Ульяна невольно рассмеялась.
– Flota como una mariposa, pica como una abeja, – вздохнув, произнесла она. В переводе с испанского это означало: «Порхай как бабочка, жаль как пчела».
После чего она с возмущением спросила у Дэнди:
– Ну, теперь ты доволен?
Но ответа так и не дождалась. Лукавый дух хорошо знал, что когда хозяйка сердится на его проделки, то лучше промолчать.
Глава 4
Пора было возвращаться в привычную, мирскую жизнь. Но Ульяна почему-то медлила, как будто что-то удерживало ее в Новодевичьем монастыре, который еще совсем недавно внушал ей панический ужас.
Она дошла по аллее до скамейки, на которой сидел ее недавний таинственный собеседник. И увидела, что он забыл свою газету. Крупный заголовок на испанском языке можно было прочесть издали. Это была «El Mundo», крупнейшая газета Испании, ежедневный тираж которой составлял более трехсот тысяч экземпляров. Ветер загибал ее страницы. Одна из статей была обведена красным фломастером, и на ней была проставлена дата – 7 июля. Ульяна поняла, что именно эту статью читал незнакомец.
Идею, которая пришла в голову Ульяны при виде забытого номера «El Mundo», едва ли можно было назвать оригинальной, но она показалась ей очень удачной. Ульяна подумала, что ее никто не осудит, если она вернет газету хозяину. А заодно спросит его, что он имел в виду, когда на ее призыв к людям ответил такой странной, если задуматься, фразой. Да еще и на чистейшем русском языке. А затем почему-то начал прикидываться, что ни бельмеса не понимает по-русски. Странное поведение ее собеседника занозой засело в голове Ульяны, но только сейчас она осознала, что именно эти мысли не дают ей покоя и не позволяют уйти из Новодевичьего монастыря.
С газетой в руках Ульяна поспешила к воротам монастыря. Учитывая неторопливый шаг незнакомца и непродолжительное время, затраченное на разговор с отцом Евлампием, она вполне могла догнать его.
Но Ульяне пришлось испытать жестокое разочарование. Мужчина как будто сквозь землю провалился. Исчез и ролс ройс. Сопоставив эти два факта, Ульяна поняла, что именно ее недавний собеседник и был хозяином допотопного автомобиля, стоившего, тем не менее, целое состояние. Почему-то это ее не удивило.
– Я все могу понять, – задумчиво произнесла она по своей неискоренимой привычке, привитой одиночеством, размышлять вслух. – Кроме того, почему я бегаю за ним, как последняя дура!
Но Дэнди, которому она обычно и адресовала свои вопросы, промолчал и на этот раз. Поэтому Ульяна развернула «El Mundo», словно надеялась прочесть ответ на ее страницах. Перелистав страницы газеты, она открыла статью, которую читал незнакомец.
Крупный заголовок гласил: «Джорджийские скрижали подверглись нападению вандалов».
Подзаголовок, набранный чуть меньшим шрифтом, был не менее броским: «Десять заповедей постапокалиптического послания к человечеству залили полиуретановой краской. Полиция города Элбертон подозревает членов местной христианской общины».
Ниже на странице был опубликован большой снимок, на котором Ульяна увидела четыре гигантских плиты с необработанными краями, установленные вокруг центральной плиты. Еще одна плита была расположена поверх них, венчая это гигантское гранитное сооружение, испещренное какими-то надписями, почти не видными из-за густых потеков черной краски.
Под снимком газета опубликовала все заповеди в их первозданном виде. Ульяна прочитала текст сначала по-испански, затем перевела его на русский язык. И вот что у нее получилось:
1. Поддерживайте численность населения Земли в пределах 500 000 000 человек, чтобы пребывать в равновесии с природой.
2. Разумно регулируйте рождаемость, заботясь о здоровье и многообразии человечества.
3. Объедините человечество живым новым языком.
4. Проявляйте терпимость в вопросах чувств, веры, традиций и тому подобного.
5. Защитите людей и нации справедливыми законами и справедливыми судами.
6. Пусть каждая страна сама решает свои внутренние дела, предоставляя решение иных проблем суду международному.
7. Избегайте мелочных законов и бесполезных чиновников.
8. Поддерживайте равновесие между личными правами и общественными обязанностями.
9. Превыше всего цените истину, красоту и любовь, стремясь к гармонии с бесконечностью.
10. Не будьте раковой опухолью на земле – оставьте место для природы.
Чтение и перевод заняли довольно много времени. Но Ульяна, увлеченная прочитанным, уже никуда не спешила. Она, гуманитарий, не особо дружила с цифрами, но даже ей было понятно, что вызвало праведный гнев тех, кого газета в погоне за сенсацией в броском заголовке окрестила вандалами.
В свое время Ульяна интересовалась этой темой и помнила, что еще десять тысяч лет назад на земле жило всего около пяти миллионов человек. К 1930 году планету населяло уже два миллиарда человек. А всего через сорок лет после этого, в 1974 году, численность человеческой расы удвоилась, превысив четыре миллиарда. Это дало повод говорить о настоящем демографическом взрыве. Рационально мыслящие ученые из Организации Объединенных наций подсчитали, что если динамика роста не претерпит разительных изменений, то к 2100 году Землю будут населять уже одиннадцать миллиардов человек.
ПУсть это было отдаленное будущее, а в настоящее время планету населяет от семи до восьми миллиардов человек. Тем не менее, призыв сократить население Земли до пятисот миллионов многим мог показаться бесчеловечным, даже кощунственным, сродни нацистской идеологии, обосновывающей истребление неполноценных рас.
Как известно, всякое действие рождает противодействие. Джорджийские скрижали только залили краской, а ведь могли заложить под гранитные плиты взрывчатку и, как говорится, разом решить проблему.
Подумав об этом, Ульяна поморщилась. Она воочию представила себе эту ужасающую, сопровождающую любой террористический акт, картину – взрыв, обломки гранита, разлетающиеся вокруг, быть может, погибшие туристы, кровь…
Она не одобряла такой способ разрешения споров. Людей на земле с каждым годом становится больше, но отстаивать свои взгляды и принципы они по-прежнему предпочитают силой, как их далекий предок, пещерный человек. Камнем по голове, не тратя лишних слов.
– Джорджийские скрижали, – задумчиво произнесла Ульяна. – Десять заповедей постапокалиптического послания к человечеству. Так вот какие у тебя интересы! Чем ты меня еще поразишь, мой таинственный незнакомец?
В газетной статье упоминалось то время, когда Ульяна еще не появилась на свет. Когда 22 марта 1980 года на окраине города Элбертон в штате Джорджия был торжественно открыт памятник, местный священник, присутствующий на немногочисленной церемонии в числе ста других гостей, отозвался о нем с ужасом. Он во всеуслышание заявил, что монумент построен для сатанинских языческих культов.
С того дня споры вокруг Джорджийских скрижалей не стихали, Ульяна знала об этом. Ведь даже ей однажды удалось принять участие в одной из дискуссий на эту тему. Ульяна училась в университете, и диспут, как она смутно помнила, назывался «Завет Веку Разума или очередная проделка сатаны?». Ульяна в то время отстаивала теорию, согласно которой Джорджийские скрижали были всего лишь глупым розыгрышем какого-то эксцентричного миллиардера. По ее мнению, призыв поддерживать численность населения Земли в пределах пятисот миллионов человек, являющийся первой «заповедью» из десяти, выбитых на каменных глыбах, был попросту абсурден. И тогда, с помощью неотразимых аргументов, ей удалось блестяще доказать свою правоту.
Спустя несколько лет Ульяна была готова признать, что главными среди тех аргументов были ее юность и смазливая мордашка. А еще сверхкороткая юбочка, не скрывавшая, а, скорее, обнажавшая умопомрачительные ножки. Как ни странно, но она была единственной женщиной на том диспуте.
Но это ей сейчас подобный факт кажется странным, подумала она, усмехнувшись, а тогда он казался совершенно естественным. В молодые годы Ульяна не терпела конкуренции. По этой причине она даже отказывалась принимать участие в конкурсах красоты, несмотря на то, что все ее друзья-мужчины, которых было великое множество, загодя дружно пророчили ей победу.
С тех пор многое изменилось. Она уже давно принципиально не носит мини-юбок, а дружить предпочитает с Милой. Если задуматься, то это тоже несколько странно…
– Стоп, подруга, – решительно остановила сумбурное течение своих мыслей Ульяна. – Сейчас речь не о себе, любимой, а о некоем таинственном незнакомце и не менее таинственных Джорджийских скрижалях, которые его так заинтересовали, что он исчеркал всю статью красным фломастером. Еще хорошо, что не своей кровью. Этот человек, как мне кажется, способен на все. А вот на что способна ты?
Это был вопрос, ответ на который обычно заводил Ульяну в такие дебри, что далеко не всегда она могла выбраться из них без посторонней помощи, а тем более без потерь. Услышав его, Дэнди, затаившийся внутри Ульяны, воспрянул духом и радостно завозился. По опыту он знал, что вскоре их с хозяйкой ожидают приключения, в которых ему будет где разгуляться и чем потешить себя.
– Ну, ты, не очень-то радуйся! – осадила его Ульяна. – Еще ничего не решено. Подумай сам, что мы имеем? Газетную статью, обведенную фломастером, и написанную на этой статье дату. Единственное, что мне приходит на ум – именно в этот день, седьмого июля, наш незнакомец собирается побывать в Элбертоне, чтобы своими глазами увидеть оскверненные Джорджийские скрижали. Но я могу ошибаться.
Дэнди не согласился с хозяйкой. Он был уверен, что она никогда не ошибается.
– Пусть так, и мое предположение верно, – не стала спорить Ульяна. – В таком случае, чтобы встретиться с ним еще раз, я должна быть в районе Джорджийских скрижалей седьмого июля, и ни днем позже.
На этот раз Дэнди согласился. Иногда он тоже был не чужд логики.
– Но Джорджийские скрижали – это в Америке, тогда как я в Москве, – грустно сказала Ульяна. – А седьмое июля – это уже послезавтра. И как, скажи на милость, я могу там оказаться за столь короткий срок?
Дэнди промолчал. Проза жизни его обычно не интересовала. Он был мечтателем, а не прагматиком.
– Лично я вижу только одну возможность, – задумчиво произнесла Ульяна. – И это – командировка от газеты в город Элбертон. Так сказать, на место событий. С заданием от редакции написать статью об осквернении вандалами известного всему цивилизованному миру монумента.
Дэнди возликовал. Выход был найден. Но Ульяна была настроена менее оптимистично и восторженно.
– Но не будем спешить собирать чемоданы, – сказала она, вздохнув. – Для начала мне нужно переговорить с главным редактором газеты, в которой я, если ты не забыл, получаю зарплату.
Услышав это, Дэнди сразу поскучнел. Главный редактор газеты, в которой работала Ульяна, был, выражаясь поэтическим языком, ее злым гением. Именно он пресек на корню великое множество ее грандиозных творческих замыслов, которые, по задумке, должны были увеличить тираж газеты, а попутно известность самой Ульяны, до мировых масштабов.
Звали его Абрам Осипович Зильбер, и он предпочитал не лезть на рожон, а, взяв за образец своего любимого поэта Тютчева, предугадывать «как слово наше отзовется». К этому он призывал и Ульяну, к ее вящему неудовольствию.
Ульяна часто сердилась на его почти отеческие увещевания и отвечала в том духе, что еще в библейские времена рожном называлась длинная заостренная палка, которой кололи отставших волов, возвращая их в стадо. Но Абрам Осипович только хитро щурился и примирительно говорил, что тем более не понимает, зачем Ульяне это надо. Спорить с ним было бесполезно, он только внешне казался мягким, словно воск, а в действительности был неуступчив и настойчив. Ульяна в первые месяцы своей работы в газете иногда сравнивала его с теплым ласковым ветром. Однако, как известно, плевать против ветра – занятие не благодарное, чреватое неприятными последствиями, и она очень скоро это поняла.
Поэтому к неизбежному разговору с главным редактором следовало хорошо подготовиться.
Глава 5
Ульяна, решив, что ей требуется время на раздумья, присела за столик летнего кафе с видом на Новодевичий монастырь и заказала чашку черного кофе без сахара. Этот горький напиток лучше всего остального возбуждал ее ум, а вовсе не был средством сохранить стройную фигуру, как утверждала Мила.
Но одной чашки на этот раз оказалось мало. Слишком сложную задачу ей предстояло решить – как добиться от Абрама Осиповича разрешения на срочную командировку в Элбертон. Только после третьей чашки в голове Ульяны созрел план, который мог принести ей успех. Она понимала, что дуэль с главным редактором будет скоротечной, и на победу можно рассчитывать только в том случае, если она нанесет удар первой, причем удар этот должен быть неотразимым или, по меньшей мере, ошеломляющим. Поэтому план ее, несмотря на всю свою изощренность, состоял всего из одного пункта.
Но зато если бы он провалился, то потерять Ульяна могла все, чем дорожила – любимую работу, неизменную опеку Абрама Осиповича, привычный образ жизни.
Стоило ли оно того? Едва ли не в первый раз в жизни Ульяны ее разум вступил в конфликт с чувствами. Разум настаивал на том, чтобы Ульяна забыла о незнакомце, которого она встретила в Новодевичьем монастыре. Чувства, впервые за долгие годы задетые за живое, противоречили. Устав от этого спора и сомнений, Ульяна пришла к выводу, что ей нужен третейский судья.
Недолго думая, она подозвала официантку, которая подносила ей кофе. Это была рослая белокурая девица лет двадцати пяти с крупными чертами лица, на котором явственно читалась скука.
– Извините, как вас зовут? – поинтересовалась Ульяна преувеличенно вежливо, не зная, с чего начать беседу на интересующую ее тему.
– Ну, Оксана, – ответила та, ткнув пальцем в карточку с именем, прикрепленную к ее груди. Бэйдж на фоне пышной груди терялся, имя почти не читалось. – А что не так?
– Да все так, Оксана, спасибо, просто я хотела кое о чем спросить вас, – старательно выговаривая каждое слово, пояснила Ульяна. Она уже поняла, что предстоящий разговор с этой скучающей пышнотелой девицей будет не из легких.
– Ну, спрашивайте, – равнодушно разрешила девушка. – Только быстро. Нам не разрешают с клиентами попусту болтать, если те ничего не заказывают.
– Так это, наверное, с мужчинами, – улыбнулась Ульяна.
– Ну да, – согласилась Оксана. И тут же возмутилась: – А мужчины что, не люди?
– Люди, конечно люди, – успокоила ее Ульяна. – Кстати, как раз о мужчинах я и хотела вас спросить. Мне кажется, что вы много о них знаете.
– Это почему же вам так кажется? – подозрительно взглянула на нее девушка.
– Ну, вы такая красивая, – польстила ей Ульяна. – Я уверена, что мужчины так и вьются вокруг вас, слово пчелы над цветком.
– Это точно, – охотно подтвердила официантка, не чувствуя подвоха. И милостиво разрешила: – Ну, спрашивайте!
– Видите ли, Оксана, одна моя подруга совсем недавно встретила мужчину, очень интересного и очень таинственного…
В глазах Оксаны впервые появился подлинный интерес.
– Но он неожиданно исчез, – вздохнула Ульяна.
– Такое часто бывает, – сочувственно кивнула ее собеседница. И убежденно добавила: – Потому что все они подонки!
– Он не такой, – не согласилась Ульяна.
– Значит, вашей подруге повезло, – вздохнула на этот раз Оксана. – Мне вот все как-то не везет… Ну, и что дальше?
– Дальше? – Ульяна помолчала, задумавшись, а потом честно ответила: – Соя подруга хочет с ним встретиться снова. Но для этого она должна, образно выражаясь, поставить на карту все, что у нее есть. Причем без какой-либо уверенности, что выиграет…
– Нет, так нельзя, – убежденно заметила Оксана. И ее пышная грудь возмущенно колыхнулась. – Пожертвовать всем ради мужчины, который ее к тому же бросил?
– Исчез, – робко уточнила Ульяна.
– А не все ли едино? – сурово отрезала Оксана. И решительно резюмировала: – Передайте от меня вашей подруге, что она просто дура!
В словах официантки было слишком много простой житейской правды, чтобы Ульяна начала спорить. Оксана только подтвердила ее сомнения.
Но в действительности именно это Ульяне и надо было, чтобы начать действовать. Препятствия только раззадоривали ее. Когда ей говорили, что это опасно и лучше повернуть назад, она шла напролом, закусив удила, словно своенравная кобыла. А потому, выслушав здравомыслящие рассуждения Оксаны, Ульяна твердо решила, что предпримет все, что только в ее силах, чтобы встретиться с незнакомцем вновь. Иначе она никогда не простит саму себя.
Ульяна расплатилась за выпитый кофе, щедро одарив официантку чаевыми, и поспешила к станции метро. После того, как решение было принято, она не собиралась терять ни минуты.
Она хотела было даже взять такси, но по здравому размышлению передумала, опасаясь извечных московских пробок, неизменно превращающих метро в самый быстрый вид общественного транспорта в Москве. По мнению Ульяны, Москва была прекрасна только в одно время суток – с двух часов ночи до пяти часов утра, когда автомобилисты отсыпались после утомительного стояния в уличных заторах. Именно поэтому, несмотря на свою нелюбовь к метрополитену, она так и не приобрела машину, предпочитая кратковременные мучения поездок на метро длительной агонии автомобильных пробок.
На дорогу от станции Спортивная до станции Савеловская, а затем пешком от метро до редакции газеты, в которой она работала, Ульяна потратила не более получаса. Войдя с жары в прохладный вестибюль здания, она с облегчением вздохнула, словно достигла земли обетованной после долгого скитания по пустыне. Это был ее мир, в нем она чувствовала себя уверенно и независимо, защищенной от разного рода случайностей, подстерегавших ее даже в Новодевичьем монастыре. Здесь она знала почти всех, кто встречался на ее пути. Радостно здоровалась с ними, отвечала на приветствия. Отшучивалась, когда кто-то смеялся над ее непривычным, почти монашеским, одеянием. Сама не заметила, как поднялась на этаж, где находился кабинет главного редактора. Притихла и потянула на себя дверь, ведущую в приемную.
Ей повезло, был обеденный час, и приемная оказалась непривычно безлюдной. А главное, в чем Ульяна увидела некий знак свыше, не было даже секретаря, Маргариты Павловны, обычно неусыпным стражем стерегущей дверь кабинета главного редактора и безжалостно отсекающей поток посетителей и сотрудников редакции, жаждущих проникнуть к Абраму Осиповичу без предварительной записи или устной договоренности. Вероятнее всего, Маргарита Павловна спустилась в столовую, находящуюся на первом этаже здания, тем самым опровергнув утверждение, что она не обыкновенный человек, а мифологическое чудовище Аргус, превратившееся за минувшие тысячелетия из многоглазого великана в сухую и желчную женщину неопределенных лет. Автором этого мифа была сама Ульяна. И, на ее беду, Маргарита Павловна каким-то образом узнала об этом. После чего для того, чтобы пройти в кабинет главного редактора, Ульяне приходилось совершать поистине чудеса, если, конечно, Абрам Осипович не вызывал ее сам, что бывало не так уж часто.
Мстительно показав опустевшему стулу Маргариты Павловны язык, Ульяна открыла массивную, обитую черной кожей дверь и вошла в святая святых редакции, чувствуя, вероятно, то же самое, что и Юлий Цезарь, когда он переходил Рубикон, сжигая за собой все мосты.
Несмотря на обеденное время, главный редактор сидел за письменным столом, читая и подписывая какие-то бумаги. Не надо было быть провидцем, чтобы заметить, что внезапное появление Ульяны не обрадовало его. По горькому опыту Абрам Осипович знал, что его душевный покой, которым он дорожил больше всего на свете, с ее появлением будет немедленно и надолго нарушен. Но он не вымолвил ни слова, продолжая заниматься своим делом, словно надеясь, что Ульяна сжалится над ним и выйдет из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь.
Полноватый, с морщинистым лицом, в немодном черном костюме-тройке, выглядел он как типичный пожилой еврей, для полноты картины не хватало только бороды и длинных неподстриженных прядей волос на висках. Но, как считала Ульяна, пейсы он не носил только из желания скрыть от окружающих свои консервативные ортодоксальные взгляды на современную жизнь. Не дожидаясь, пока он что-то скажет, Ульяна подошла к столу и положила перед главным редактором лист бумаги с написанным от руки текстом. Она не только нервничала, но еще и торопилась, когда писала его, поэтому почерк оставлял желать много лучшего. Но до щепок ли, когда рубят лес…
Абрам Осипович тяжело вздохнул, отложил свои бумаги и с легкой картавинкой, которая появлялась в его голосе, когда он начинал волноваться, спросил, как будто не умел читать:
– Это что еще такое?
– Заявление на увольнение, – с видом оскорбленной добродетели пояснила Ульяна. – Поскольку я не согласна с редакционной политикой, то, как честный журналист, не считаю возможным…
Ульяна осеклась, не договорив. Тому, кто плохо ее знал, могло показаться, что она вот-вот заплачет. Абрам Осипович нахмурился, и Ульяна подумала, что перегнула палку. Сердце в ее груди испуганно затрепеталось, как птица. попавшая в силки. Но главный редактор сдержал свой порыв. И вместо того, чтобы подписать заявление, как это сделала бы, будь она на его месте, сама Ульяна, он спросил: