Слова в дни памяти особо чтимых святых. Книга восьмая. Январь, февраль

Перед благочестивой девушкой встала тяжелая необходимость выбора дальнейшего жизненного пути. Ее чистая душа с ранних лет полюбила Христа, тянулась к Нему всеми своими силами, и Эмилия всерьез задумывалась о принятии подвига девства, чтобы полностью посвятить свою жизнь служению Господу. При этом девушка понимала, что положение бедной сироты-христианки в окружении язычников таило в себе немало опасностей. Эмилия отличалась редкой красотой, умом и образованностью, что привлекало к ней внимание множества каппадокийских юношей. При царивших в тогдашней, еще языческой Римской империи нравах кто-нибудь из потерявших голову влюбленных мог решиться похитить девушку даже из общины девственниц… Так как у сироты Эмилии не осталось земных защитников, она приняла решение вступить в брак с надежным человеком, который смог бы защитить ее от угроз и искушений языческого мира и с которым она могла бы построить настоящую христианскую семью.

Несмотря на то что Эмилия после мученической кончины родителей осталась бесприданницей, удивительные красота и ум давали ей возможность сделать любую, самую удачную партию и тем самым вернуть себе утраченные достаток и положение в обществе. Тем не менее мудрая и благочестивая Эмилия выбрала в мужья человека не столь богатого, сколь добродетельного, умного и целомудренного. Вот что пишет об этом один из сыновей Эмилии, младший брат Василия Великого святитель Григорий Нисский (335–394): «[Наша мать] была столь добродетельной, что во всем руководствовалась Божиим повелением, и так сильно стремилась к чистой и непорочной жизни, что и брак не избрала бы по своей воле. Но поскольку она была круглой сиротой, а в пору юности цвела такой красотой телесной, что молва о ней побуждала многих искать ее руки, возникла угроза, что если она не соединится с кем-либо по доброй воле, то ей придется вынести какое-нибудь нежелательное оскорбление, потому что обезумевшие от ее красоты уже готовы были решиться на похищение. По этой причине избрав человека известного и уважаемого за безупречность поведения, она нашла в нем защитника своей жизни».

Избранником Эмилии стал понтиец Василий, преподаватель основы античного высшего образования – риторики. Этот молодой человек, как и сама Эмилия, принадлежал к благочестивой христианской семье, пострадавшей за Христа в годы правления императора Максимина Дайи (305–311), жестокого гонителя христиан. Родители ритора Василия (мать его, духовная дочь святителя Григория Чудотворца (213–270), епископа Неокесарийского, впоследствии была прославлена в лике святых как Макрина Старшая) семь лет скрывались в горных лесах Понта от преследований язычников. Святитель Григорий Богослов (близкий друг Василия Великого и Григория Нисского) пишет об этом подвиге исповедничества следующее: «Настало гонение, и из гонений самое ужасное и тягостное; говорю об известном вам гонении Максимина, который, явясь после многих незадолго до него бывших гонителей, сделал, что все они кажутся перед ним человеколюбивыми, – такова была его дерзость и с таким упорством старался он одержать верх в нечестии! С ним препирались многие из наших подвижников, и одни подвизались до смерти, а другие едва не до смерти, для того только оставленные в живых, чтоб пережить победу и не окончить жизнь вместе с борьбой, но других побуждать к добродетели, быть живыми мучениками, одушевленными памятниками, безмолвной проповедью. В числе многих известных были и предки Василия [Великого] по отцу; и как они прошли весь путь благочестия, то время это доставило прекрасный венец их подвигу. Хотя сердце их было готово с радостью претерпеть все, за что венчает Христос подражавших собственному Его ради нас подвигу, однако же они знали, что и сам подвиг должен быть законным. А закон мученичества таков, чтобы как, щадя гонителей и немощных, не выходить на подвиг самовольно, так, выйдя, не отступать, потому что первое есть дерзость, а последнее – малодушие. Поэтому, чтобы и в этом почтить Законодателя, что предпримут они? Или лучше сказать, куда ведет их Промысл, управляющий всеми их делами? Они убегают в один лес на понтийских горах, а таких лесов у них много, и они глубоки и простираются на большое пространство; убегают, имея при себе весьма немногих спутников в бегстве и служителей. Другие станут удивляться частью продолжительности бегства, которое, как говорят, было весьма долговременно, длилось до семи лет или даже несколько больше, частью роду жизни для людей, живших в довольстве, скорбному и, вероятно, непривычному бедствованию их на открытом воздухе от стужи, жары и дождей, пребыванию в пустыне, вдали от друзей, без сообщения и связи с людьми, что увеличивало злострадания видевших себя прежде окруженными многолюдством и принимавших от всех почитание».

Таким образом, Господь, по Своей неизреченной милости, соединил двух благочестивых христиан, потомков мучеников и исповедников Своих. Брак этот оказался на редкость счастливым: Василий Старший и Эмилия любили друг друга истинно христианской супружеской любовью и рука об руку шли по дороге к Царствию Небесному. Святой Василий Ритор был одним из лучших в ту пору учителей красноречия, а святая Эмилия – образцовой хранительницей домашнего очага. Будучи одним из самых известных риторов в Римской империи, глава семьи учил своих учеников прежде всего подлинной нравственности – и тем же самым занималась в отношении своих домочадцев его достойная помощница. При этом необходимо отметить, что античные риторы зачастую принимали обучающихся на дому, где сам вид благочинно устроенного семейного быта был немалым подспорьем в деле внедрения в учебный процесс христианских нравственных начал.

Святитель Григорий Богослов, восхищенный прекрасным примером христианского супружества, так говорит о родителях своего лучшего друга: «Супружество его родителей, в котором единое стремление к добродетели играло неменьшую роль, чем единство тел, имело многие отличительные черты, как-то: питание нищих, странноприимство, очищение души посредством воздержания, посвящение Богу части своего имущества, а о последнем многие тогда усердствовали, как ныне, когда обычай этот вошел в силу и уважается по прежним примерам. Оно имело и другие добрые качества, которых достаточно было, чтобы наполнить слух многих даже и тогда, когда бы Понт и Каппадокия разделили их между собой».

И действительно – святая семья, возвратившаяся на родину ритора Василия, в Понт, и проживавшая в городе Неокесарии, была известна своей добродетельной жизнью не только среди христиан, но и среди язычников, – союз Василия и Эмилии стал настоящим примером христианской семьи, гармонично сочетавшей в себе духовное, душевное и телесное. Они жили в миру, не прячась от него в «твердыне» псевдоблагочестия, занимались обычными мирскими делами – но при этом не проникались чуждыми влияниями, а, наоборот, своей искренней любовью к Богу и друг к другу преображали мир вокруг себя, наполняя его Светом Христовым.

Благочестивый и гармоничный христианский союз Василия и Эмилии принес обильный и прекрасный плод – не только духовный, но и телесный. За двадцать лет семейной жизни у супругов родилось десять детей. Один из этих детей умер во младенчестве (что было не редкостью для той эпохи), но остальные девять – Макрина, Василий Великий, Навкратий, Григорий Нисский, Петр Севастийский и четыре дочери, имена которых не дошли до нас, – благополучно выросли, с ранних лет питая свои души благочестием родителей, и впоследствии также просияли святостью. Святитель Григорий Богослов не зря называет супружество Василия и Эмилии «многочадным и благочадным» и говорит о благочестивых супругах такие проникновенные слова: «О родителях же Василия засвидетельствовал нам действительный опыт, что они и сами по себе, если бы не сделались родителями таких детей, довольно имели у себя похвальных качеств, и имея таких детей, если бы не преуспели столько в добродетели, по одному благочестию превзошли бы всех. Ежели из детей один или двое бывают достойны похвалы, то это можно приписать и природе. Но превосходство во всех очевидно служит к похвале родивших. А это показывает блаженнейшее число иереев, девственников и обязавшихся супружеством, которым супружеская жизнь никоим образом не воспрепятствовала наравне с первыми преуспеть в добродетели; напротив, они обратили это в избрание только рода, а не образа жизни».

Основой христианского воспитания, которое святые Василий и Эмилия дали своим детям, было привитие им навыка постоянного пребывания с Богом. Соответственное возрасту молитвенное правило, хорошее знание Священного Писания и Священного Предания, а самое главное – регулярное посещение Церкви – вот три столпа, на которых зиждилось их семейное обучение христианской вере.

Дорогие во Христе отцы, братья и сестры! История семьи святителя Василия Великого – замечательный пример христианского супружества, чадородия и воспитания детей. Нередко в наше время приходится слышать в православной среде (в том числе из уст священников) призывы к непременной многодетности. Призывы эти основываются на утверждении, что жена спасется чадородием (1 Тим. 2, 15). Однако нигде в Писании буквально не утверждается, будто женщина спасется исключительно чадородием, то есть что это главный и чуть ли не единственно верный для нее путь спасения. Вот что говорит апостол Павел в своем Первом Послании к Тимофею: жена… спасется через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием (1 Тим. 2, 15). Иными словами, условием спасения апостол называет здесь не чадородие как таковое, а веру, любовь, целомудрие и вообще добродетельную христианскую жизнь, святость! Не зачатием и родами спасается женщина, но – жизнью в Боге, возрастанием в добродетели, очищением своего сердца…

При чем же здесь в таком случае чадородие, зачем апостол вообще упоминает его, даже еще и с предлогом «через» – который свидетельствует, что и рождение детей все же имеет некоторое отношение ко спасению?

Да при том, дорогие мои, что, воспитывая своих детей надлежащим образом, уча их вере и любви к Богу – и не только словом, но и личным примером, помогая им стать людьми добродетельными и праведными, приводя таким образом в мир новых христиан, достойных этого великого имени, – женщина приносит немалую пользу и собственной душе. Вообще, посодействовать спасению другого человека – одно из наиболее значительных добрых дел, доступных нам на земле; а собственным детям, которые безгранично доверяют родителям, которые берут с родителей пример во всем, оказать это содействие удобнее и легче всего.

Поэтому весьма неразумно и даже преступно поступают те многодетные родители (да и вообще любые родители), которые стремятся лишь к тому, чтобы только родить ребенка, и считают, что на этом их долг перед Богом и перед собственными детьми исполнен. Нет, дорогие мои, на этом родительские обязанности только начинаются! Дав жизнь ребенку, мы должны вырастить его настоящим человеком, христианином – а это нелегкий труд! И этого труда родители не имеют права избегать, оправдываясь тем, что им «некогда», «не хватает времени и сил»: нельзя снимать с себя ответственность за будущее человеческой души на земле… и в вечности.

Конечно, для подобного труда недостаточно одних только познаний о вере – необходимы личные добродетели, ведь детей невозможно обмануть. Если родители учат их одному, а сами поступают совсем по-другому – все благие родительские слова пропадут втуне, потому что личный пример для детей неизмеримо важнее слов. Потому-то апостол и подчеркивает, что женщина спасется, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием. Относится это, конечно, не к одним только женщинам, но и к мужчинам – ведь отец для ребенка не менее важен и нужен, чем мать, и должен принимать неменьшее участие в воспитании. Замечательный пример подобного подхода, подлинно благого, христианского чадородия и многочадия видим мы в родительской семье святителя Василия Великого. И плод этого подхода, этих благих родительских трудов оказался поистине прекрасен: целое семейство святых!

Раннее детство Василия Великого прошло в окрестностях родного города его отца, Неокесарии. Ритор Василий, будучи традиционным понтийцем и соблюдая древние обычаи своего народа, временно передал своего старшего сына, сразу после его рождения, на воспитание в семью простых понтийских крестьян. Этот пришедший из глубины веков обычай, согласно которому старшие сыновья-наследники аристократов в течение нескольких лет воспитывались в простых семьях (за что временные родители впоследствии получали вознаграждение), вплоть до недавнего времени сохранялся у многих народов Понта и Кавказа (в русской литературе он известен под названием «аталычества»). Цели обычай преследовал благородные, вполне согласные с духом Христовой веры: мальчики из знатных и богатых семей с ранних лет узнавали жизнь простонародья, приучались, несмотря на собственное богатство, довольствоваться малым, а впоследствии лучше понимали свой народ и относились с состраданием к его бедам. Кроме того, члены семьи временных родителей и после окончания периода аталычества продолжали считаться близкими родственниками своего знатного воспитанника – это родство с простолюдинами не позволяло юношам-аристократам излишне кичиться своей знатностью и отделять себя от народа.

Действительно, святитель Василий впоследствии обнаруживал замечательное понимание проблем и нужд простого народа, составлявшего большинство его паствы. Хотя духом и умом святитель возносился в высочайшие пределы созерцания и богословия, в его пастырской практике для него не существовало «низких» предметов: он с одинаковым усердием вникал и в тонкости учения о Троице, и в дела об умыкании невест в горных деревнях. Молочный же брат Василия, родной сын его временной матери и кормилицы, по имени Дорофей, до конца дней оставался его близким родственником и другом – по словам самого Василия, он считал Дорофея «за одно с собою». Впоследствии Дорофей, как и его молочный брат, принял священный сан. С большой долей уверенности можно предположить, что получить надлежащее пресвитеру образование ему помогла семья Василия.

Впрочем, несмотря на обычай, Василию все же не пришлось долго пробыть в семье кормилицы: этому помешало его слабое здоровье. Еще будучи «младенцем» (то есть не старше семи лет от роду), Василий тяжело заболел, так что не оставалось уже никаких надежд на его выздоровление. За умирающего ребенка горячо молилась вся его родня. Наконец, отцу Василия во время молитвы явился Сам Христос, обратившийся к нему со словами из Евангелия, три века тому назад сказанными царедворцу из Капернаума: Пойди, сын твой здоров (Ин. 4, 50). И действительно, в тот же час мальчик чудесным образом исцелился. Однако здоровье его так и не восстановилось до конца: с тех пор и до конца земной жизни святителя Василия мучил какой-то тяжкий недуг, о котором и он сам, и его друзья и родственники неоднократно упоминают в письмах. Святитель принимал свою телесную немощь со смирением, как данный Богом крест и лекарство от гордыни и излишней горячности нрава. В этом Василий уподобился апостолу Павлу, которому также дано было жало в плоть, ангел сатаны, удручать его, дабы он не превозносился чрезвычайностью откровений (2 Кор. 12, 7).

В целях поправки здоровья юного Василия поселили у бабушки по отцу, Макрины Старшей, в ее загородном поместье на берегах реки Ирис. Время, проведенное с бабушкой, сыграло важную роль в деле духовного воспитания будущего святителя: благочестивая исповедница Христова Макрина, в отличие от большинства бабушек – увы, и тогдашних, и нынешних, – заботилась не только о том, как бы побаловать любимого внука, но и прилагала все усилия, дабы воспитать его истинным христианином, «образуя его догматами благочестия», как он сам впоследствии вспоминал. Эти духовные семена, посеянные в душе маленького Василия бабушкой, проросли и явили миру поистине чудный плод.

Время шло, и Василию пришла пора получать образование. Оставив дом бабушки, он вернулся в город, к родителям, и в течение нескольких лет обучался в начальной школе Неокесарии под руководством собственного отца, воспринимая от праведного Василия не только основы наук, но и основы благочестия. Мальчик выказывал недюжинные способности и к тому, и к другому, преуспевая, по воспоминаниям его брата Григория Нисского, как в слове, так и в делах.

Однако благочестивому отцу не долго пришлось радоваться успехам старшего сына. Когда Василию исполнилось четырнадцать лет (возраст, с которого для мальчиков начиналось совершеннолетие), его отец заболел и скоропостижно скончался.

Василий к тому времени уже окончил школу и следующие два года неотлучно провел в Неокесарии, утешая скорбящую мать. Однако юноше необходимо было продолжать свое образование – этого всегда хотел и его покойный отец. Поэтому в возрасте шестнадцати лет, с благословения матери, Василий покинул Понт и отправился в Кесарию Каппадокийскую. В знаменитом училище этого города Василий познакомился с одним из своих соучеников, таким же, как он сам, юношей из христианской семьи, по имени Григорий (впоследствии названный Богословом). Вот что вспоминал святитель Григорий об этих первых годах соученичества с Василием в Кесарии: «Василий в короткое время приобрел славу и у простолюдинов, и у первостепенных граждан, обнаруживая в себе ученость выше возраста и твердость нрава выше учености. Он был ритором между риторами еще до кафедры софиста, философом между философами еще до слушания философских положений, а что всего важнее, иереем для христиан еще до священства. Столько все и во всем ему уступали!… А главным его занятием было любомудрие, то есть отрешение от мира, пребывание с Богом, по мере того как через дольнее восходил он к горнему и посредством непостоянного и скоропреходящего приобретал постоянное и вечно пребывающее».

Из Кесарии Каппадокийской Василий отправился в столицу империи – Константинополь, где либо там, либо проездом в Антиохии обучался у прославленного ритора Ливания. Ливаний был язычником, однако благочестивый Василий, в отличие от некоторых «чрезмерно православных» (по выражению святителя Григория Богослова) христиан, не считал зазорным учиться у него светским наукам, видя в учителе не духовного наставника, а лишь замечательного знатока своего дела. Христианское же благочестие и проницательный ум Василия, ничего не принимавшего слепо и без рассуждения, помогали ему отделить то полезное, что было в светских науках, от языческих заблуждений самих преподавателей. Впоследствии светские знания и навыки очень пригодились Василию в деле проповеди веры Христовой и в полемике с язычниками и еретиками. О пользе же светских наук и о том, как извлекать из них пользу без вреда для души, Василий, уже будучи епископом, написал известное «Слово к юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями». Вот из него замечательный отрывок:

«Собственное превосходство дерева – изобиловать зрелыми плодами; но оно носит на себе и некоторое украшение – листья, колеблющиеся на ветвях; так и в душе истина есть преимущественный плод, но не лишено приятности и то, если облечена душа внешней мудростью, как листьями, которые служат покровом плоду и производят не неприличный вид. Почему говорится, что и тот славный Моисей, имя которого за мудрость у всех людей было весьма велико, сперва упражнял ум египетскими науками, а потом приступил к созерцанию Сущего [то есть Бога]. А подобно ему, и в позднейшие времена о премудром Данииле повествуется, что он в Вавилоне изучил халдейскую мудрость и тогда уже коснулся Божественных уроков…

<…> Как для других наслаждение цветами ограничивается благовонием и пестротою красок, а пчелы сбирают с них и мед, так и здесь, кто гоняется не за одною сладостью и приятностью сочинений, тот может из них запастись некоторою пользою для души. Поэтому, во всем уподобляясь пчелам, должны вы изучать сии сочинения. Ибо и пчелы не на все цветы равно садятся и с тех, на какие сядут, не все стараются унести, но, взяв, что пригодно на их дело, прочее оставляют нетронутым. И мы, если целомудренны, собрав из этих произведений, что нам свойственно и сродно с истиною, остальное будем проходить мимо. И как, срывая цветы с розового куста, избегаем шипов, так и в этих сочинениях, воспользовавшись полезным, будем остерегаться вредного».

Не правда ли, отцы, братья и сестры, эти слова великого святителя – прекрасный урок как для тех, кто считает всю светскую ученость одинаково полезной для христианина, так и для тех, кто вовсе отвергает светское образование как якобы «душевредное»? Конечно, нельзя без рассуждения принимать на веру все, о чем пишут в светских книгах, – в особенности это касается таких дисциплин, как история, философия и литература, где субъективное и слишком свободное отношение к предмету неизбежно вносит искажение в описание реальности. Необходимо поверять слова и утверждения светских авторов твердою истиной Христовой и отсеивать явно нехристианские домыслы. Но в то же время никак нельзя пренебрегать теми полезными знаниями и навыками, которые накопили для нас ученые и мыслители за тысячелетия существования человечества, – пусть даже не все эти люди и как подобает право веровали в Истинного Бога! Христианин Коперник не находил ничего зазорного в том, чтобы воспользоваться исследованиями греческого язычника Фалеса из Милета, – и в результате пришел к верному описанию Солнечной системы; а алгебраические или химические формулы разве становятся хуже от того, что немалый вклад в развитие этих наук внесли мусульмане-арабы и европейские мистики, а по совместительству даже алхимики? Само же по себе познание созданного Богом мира и его законов христианину необходимо – ведь мы живем в этом мире и должны знать, как взаимодействовать с ним, как вести себя в нем, чтобы развивать и украшать, а не уничтожать его своими действиями. А знание таких вещей, как история, литература и философия, и подавно может немало пригодиться нам в деле проповеди веры Христовой – да что там, даже в деле развития нашей собственной души. Ведь, например, хорошо знающий историю человек не будет слишком смущаться происходящими вокруг него – в том числе в Церкви – различными нестроениями: он знает, что все это уже происходило и в прошлом, причем неоднократно, и может брать пример в преодолении этих нестроений с людей прошлых веков, учась как на их успехах, так и на их ошибках. Духовности же, устроению души учащегося светские науки бессильны как-либо повредить, если в этой душе горит огонь подлинной любви христианской, – как видим мы это на примере святителя Василия Великого.

Ритор Ливаний очень гордился своим способным учеником, который, еще не окончив курса, уже успел прославиться в Константинополе как оратор. Слава о Василии распространилась и за пределы столицы, достигнув Афин – тогдашней цитадели светских наук, – так что любой афинский преподаватель был бы рад иметь Василия в числе своих учеников. Поэтому, когда около 350 года Василий действительно отправился продолжать образование в Афинскую академию, его уже ждали там с интересом и нетерпением.

В Афинах Василий усердно принялся за постижение наук. Однако первоначальный энтузиазм вскоре сменился периодом разочарования: Василий, мечтавший об Афинах как о твердыне чистой науки, теперь увидел в среде преподавателей и особенно учеников всевозможные склоки и интриги. Его собственные земляки из Понта и Армении, постаравшиеся сблизиться с ним, на деле завидовали способностям и ранней известности своего молодого соученика и за его спиной всячески старались опорочить его в глазах афинского ученого сообщества. Василий загрустил, начиная уже сожалеть о своем приезде в Афины, которые теперь представлялись ему «обманчивым блаженством».

Но Господь не оставил Василия. Оказалось, что в Афинской академии учился и прежний знакомый и соученик Василия по Каппадокии – Григорий. Юноши возобновили свое знакомство и, сблизившись еще больше, чем прежде, крепко подружились. Григорий постарался утешить Василия, употребляя, где нужно, логические рассуждения, а где и просто дружеские слова ободрения и поддержки. Эти попытки Григория увенчались успехом, уныние Василия совершенно рассеялось – ведь теперь он был не одинок, рядом с ним был верный, искренний друг и единомышленник. «Когда же по прошествии некоторого времени, – вспоминал впоследствии святитель Григорий, – открыли мы друг другу желания свои и предмет их – любомудрие, тогда уже стали мы друг для друга всем – и товарищами, и сотрапезниками, и родными; одну имея цель, мы непрестанно возрастали в пламенной любви друг к другу… Нами водили равные надежды и в деле самом завидном – в учении. Но далека была от нас зависть, усерднейшими же делало соревнование. Оба мы домогались не того, чтобы одному из нас самому стать первым, но каким бы образом уступить первенство друг другу; потому что каждый из нас славу друга почитал своей собственной». Василий и Григорий не только вместе постигали науки, но и вместе шли по пути духовного совершенства. Друзьям, по воспоминаниям святителя Григория, «известны были две дороги: одна – это первая и превосходнейшая – вела к нашим священным храмам и к тамошним учителям; другая – это вторая и неравного достоинства с первой – вела к наставникам наук внешних». Дружба эта продолжалась впоследствии всю их жизнь, с годами лишь укрепляясь.