Что будет, то и будет. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 6

Глава 3 ЦИАНИД ПО-ТУРЕЦКИ

Свернув на стоянку, я аккуратно притормозил и заглушил двигатель. Повертев головой, я обнаружил, что сбил лишь один колышек ограждения (вчера было три).

Я вылез из машины и увидел перед собой полицейского офицера. В званиях я не разбираюсь, форма на меня действует магнетически.

– Всего один колышек, господин офицер, – сказал я голосом достаточно твердым, чтобы самому быть уверенным, что говорю правду. – Я все восстановлю, не сомневайтесь.

– Не сомневаюсь, – широко улыбнулся офицер и протянул руку. – Комиссар Бутлер, Тель-Авивская уголовная полиция.

Я стал лихорадочно соображать: не сбил ли пешехода на всегда забитых тель-авивских улицах? Трупы на дороге не вспоминались, но и уверенным я себя не чувствовал. Только уголовной полиции мне не хватало! За рулем «Субару-авиа» я самостоятельно сидел третий день, права получил неделю назад, а машину мне пригнал из магазина студент, сдавший с седьмой попытки курс новейшей истории Великобритании.

– Первый день за рулем? – участливо спросил Бутлер.

– Третий, – автоматически поправил я и только после этого увидел за спиной полицейского «мазду», борт которой я оцарапал вчера, возвращаясь с работы.

– Чувствуется, – сказал комиссар. – Когда я впервые сел за руль, то от волнения сразу въехал в столб, а столб, заметьте, стоял посреди чистого поля, где я решил потренироваться в вождении.

Похоже, полицейский не собирался меня арестовывать. Может, удастся отвертеться?

– Если я не ошибаюсь, – не унимался полицейский, – вас зовут Павел Амнуэль, и вы живете в десятой квартире. Не возражаете, если я приглашу вас на чашку кофе?

Предложение было настолько неожиданным, что я автоматически ответил:

– Да, комиссар.

Какой кофе подают в полиции? Растворимый? Эспрессо? Или по-турецки?

Бутлер повернулся и пошел к дому – похоже, он пригласил меня выпить кофе в моей же квартире. Это было, конечно, оригинально, но требовало некоторой подготовки: Рина наверняка придет в замешательство, увидев меня в сопровождении комиссара полиции.

– Я живу этажом ниже вас, – бросил Бутлер через плечо. – Вы снимаете квартиру или купили?

– Купил, – сказал я, чувствуя себя все более глупо. – Мы переехали месяц назад, и я никого из жильцов еще не знаю. А вы…

– Я здесь живу третий год, – сказал Бутлер, открывая передо мной дверь лифта. – Я и моя жена Лея, сейчас я вас познакомлю. У нас есть еще дочь Ора, но она замужем и живет в Ариэле.

– А у меня сын, – сообщил я. – Сейчас он в армии.

Лифт остановился на шестом, и мы вышли.

***

На журнальном столике стоял кипящий кофейник – настоящий, только что снятый с огня, а не электрическая безделка. Мы с комиссаром сидели в глубоких креслах, разглядывали друг друга в упор, не скрывали взглядов и – странное дело! – получали от этого удовольствие.

Когда я бросил взгляд на часы, оказалось, что говорим мы уже около двух часов, и количество тем, затронутых в беседе, перевалило за второй десяток.

– Было очень приятно, – сказал я. – Поднимитесь вечером ко мне, и мы продолжим знакомство.

– Непременно, – согласился Роман. – Только не сегодня, мне через два часа на дежурство. Но завтра – ждите в гости.

– Дежурства, – спросил я, стоя в дверях, – беспокойные? Я имею в виду – часто ли случаются… э-э… уголовные преступления?

– Хватает, – неопределенно отозвался комиссар. – В основном, рутина, но бывают интересные случаи, требующие хорошей работы этого…

Бутлер постучал себя по макушке и по взгляду моему понял, что при очередной встрече я непременно попрошу рассказать хотя бы одну историю из практики.

– До завтра, – сказал Бутлер, и мы понимающе кивнули друг другу.

***

Так я познакомился с Бутлером, комиссаром уголовной полиции. Наши субботние посиделки за чашкой кофе скоро стали традицией. Роман не любил, как он говорил, «высовываться» – рассказывать, как раскрывает преступления. Будь у Романа другой характер, я мог бы выполнять роль доктора Ватсона или капитана Гастингса. На деле же мне с трудом удавалось разговорить Романа настолько, чтобы услышать чуть больше, чем я мог прочитать в интернете. Не то чтобы Роман не доверял мне служебные тайны, просто ему казалось, что расследование – процесс достаточно занудный и интересный только в сочинениях Кристи, Гарднера или Стаута.

О деле Кацора Роман рассказывал мне несколько вечеров, из чего не следует, что он все это время не закрывал рта. Скорее наоборот, подробности мне приходилось выпытывать с помощью методов, используемых самим Бутлером во время допросов.

***

В прошлом году Шай Кацор был избран заместителем генерального директора экспортно-импортной фирмы «Природные продукты». Он считался человеком жестким – во всяком случае, когда журналисты спрашивали его, как он обычно разговаривает с конкурентами, Кацор отвечал, вздернув квадратный подбородок:

– Условия ставим мы. Фирма достаточно сильна, чтобы заставлять конкурентов плясали под нашу дудку.

Весной Кацору исполнилось сорок три года. Он был женат, его единственный сын Гай проходил службу в ЦАХАЛе. Хая, жена, не работала.

Что еще мог знать о Кацоре читатель «Маарива» или «Новостей»? Он собирался прибрать к рукам еще и компанию «Роксан» – так считали все, но к тому дню, с которого мой рассказ начинается, положение было уже иным, о чем знал очень узкий круг лиц.

***

В гостиной беседовали пятеро мужчин. Один из них был хозяином виллы, четверо – его гостями. Они сидели в глубоких креслах вокруг журнального столика и говорили о бизнесе.

– Твое решение вызовет раскол в правлении. Не думаю, что ты поступаешь верно, – сказал один из гостей, повторив эти слова в третий раз.

На что хозяин в третий раз ответил:

– Фирма, в которой можно вызвать раскол, вполне этого достойна.

Второй гость сказал примирительно:

– Мы начали повторяться. Давайте сделаем перерыв и поговорим о футболе.

– Выпьем кофе, – предложил хозяин виллы. – Я сделаю по-турецки. В ожидании любителя.

Кипящий кофейник появился на столике через несколько минут. Все это время гости сидели молча – каждый думал о том, что миссия их провалилась, Кацор не собирается менять своего решения, и для фирмы могут настать сложные времена. Его внезапное решение уйти выглядело не столько нелогичным, сколько нелепым – кто оставляет дело, в которое вложил деньги, время и силы? И ради чего?

Перед каждым из пяти мужчин стояла фарфоровая чашечка на блюдце и лежала маленькая красивая ложка.

– Наливайте сами, – сказал Кацор. – Вот молоко – кто желает.

Он не смотрел в глаза гостям, не хотел говорить о делах, тем более, что общих дел, с его точки зрения, у них больше не было.

Разлили кофе по чашкам, хозяин сделал это последним.

– «Маккаби» Хайфа в этом сезоне сплоховала, – сказал один из гостей, отпив кофе и поставив чашечку на блюдце.

Остальные тоже сделали по глотку и задумались о перспективах израильского футбола. Хозяин виллы привстал и выронил чашечку. Кофе разлился – на белой рубашке появилось темное пятно.

– А-а… – прохрипел Кацор и повалился лицом на столик.

***

Когда бригада, возглавляемая Бутлером, прибыла на место трагедии, парамедики «скорой» уже констатировал смерть Кацора.

В углу гостиной, бледные и растерянные, стояли гости – Рон Полански, Даниэль Кудрин, Бени Офер и Нахман Астлунг, члены Совета директоров компании «Природные продукты». Гости молчали – все, что они могли сказать друг другу, было сказано до приезда «скорой» и полиции.

Полицейский врач, осмотрев тело, сказал комиссару:

– Без всяких сомнений – убийство. Отравление цианистым соединением. Точнее скажу после аутопсии.

– Чашки и кофейник – на экспертизу, – распорядился Бутлер.

Случай был классическим. Пятеро в закрытой комнате. Жертва и четверо гостей, один из которых убийца. Смысла в этом убийстве Бутлер не видел (давние друзья, общее дело), но разве в убийствах бывает смысл? Мотив – да, причина, повод… Но – смысл?

– Простая формальность, – сказал Роман извиняющимся тоном. – Вы все важные свидетели, и я хочу допросить каждого прямо сейчас. Конечно, вы можете вызвать своих адвокатов.

– Да что там, – мрачно сказал Кудрин, щуплый мужчина лет пятидесяти, с огромной родинкой на правой щеке, делавшей его лицо отталкивающе неприятным. – Мы не свидетели. Мы подозреваемые.

Бутлер ничего не ответил и выбрал для допроса комнату на втором этаже виллы. Здесь не принимали гостей, и обстановка казалась уютнее, чем внизу. Раздвижная стеклянная дверь вела на балкон, где стояло кресло под большим разноцветным зонтом. Наверняка хозяин любил сидеть здесь в одиночестве, глядя на море, до которого было не так уж далеко – два ряда вилл и прибрежная песчаная полоса.

Первым Роман пригласил Бени Офера.

– Садитесь сюда, – сказал Роман, придвигая журнальный столик к дивану, – так вам будет удобнее сидеть, а мне удобнее слушать. Это официальный допрос свидетеля, и после того, как мы запишем формальные данные, я попрошу вас быть предельно внимательным к каждому сказанному слову. Может, вы все же предпочитаете говорить в присутствии адвоката?

Офер покачал головой и положил на стол обе руки ладонями вниз – так ему было легче справиться с волнением. Офер был самым молодым из гостей, ему еще не исполнилось сорока, и первое впечатление, доверять которому Бутлер, конечно, не собирался, было благоприятным. В отличие от остальных, Офер был в однотонной рубашке с галстуком – ощущал себя представителем европейского бизнеса, а не ближневосточного с его левантийской расхлябанностью.

После выполнения формальностей Бутлер спросил:

– Кто готовил кофе и кто при этом присутствовал?

– Шай, – сказал Офер. – Он варил кофе сам, а мы оставались в гостиной. С места, где я сидел, видна часть кухни, и я краем глаза видел, как Шай ходил от плиты к шкафу, что-то доставал и перекладывал… Потом он принес кофейник и молочник с чашками на подносе и поставил на журнальный столик.

– Кофе был уже разлит по чашкам?

– Нет, чашки были пустыми.

– Кто наливал кофе?

– Каждый наливал себе сам. И каждый мог взять любую чашку. Молока не налил никто. Если бы яд был в кофейнике, мы бы сейчас все…

– Экспертиза покажет, был яд в кофейнике или в ином месте, – отмел предположения Бутлер. – Скажите, господин Офер, чему была посвящена ваша встреча?

– Мы обсуждали экспортные планы фирмы. В подробности вдаваться не могу, извините. Мы собирались в таком же составе несколько раз. И здесь, и у меня.

Офер лукавил и не скрывал этого. Он не хотел говорить об истинной причине встречи, и комиссар, подумав, задал вопрос иначе:

– Сегодняшняя встреча отличалась от предыдущих?

– Да, – сказал Офер, помедлив.

– Чем?

– Только одним. Шай сказал, что покидает фирму. Это было как гром с ясного неба. Тяжелый удар, скажу прямо…

– Какова была роль господина Кацора в фирме?

– Огромная! Шай был одним из тех, кто начинал дело. У него очень быстрый ум, и он… был… именно Шай вносил почти все предложения по развитию. В правлении никто, кроме него, не верил, что можно что-то заработать в России. Шай в прошлом году ездил в Москву и подписал три контракта с… извините, комиссар, эти контракты еще не утверждены, и я не могу…

– Завтра, – пообещал Бутлер, – у меня будут полномочия, утвержденные судьей. Тогда вам и вашим коллегам придется ответить на любые мои вопросы. А сейчас… – Роман пожал плечами. – Этот контракт или иной, мог ли стать причиной неприязни кого-либо к господину Кацору?

– Уверяю вас, был сугубо деловой спор. Разве это мотив для убийства? Мы спорим так каждый день!

– А уход господина Кацора? Если он произвел, как вы сказали, впечатление разорвавшейся бомбы… Если дела фирмы так сильно зависели от господина Кацора…

– Это тяжелая утрата. – Офер наклонил голову, разглядывая носки своих туфель. – Но фирма без Кацора выживет, а Шай без фирмы… Ох, простите, я как-то не подумал…

– Господин Кацор знал о делах нечто такое, что могло бы сильно навредить фирме, если бы он сообщил эту информацию конкурентам?

– Шай знал все. И я убежден, никогда не пошел бы на нарушение коммерческой тайны. Даже если бы действительно начал работать на… ну, скажем, на «Текоа» или «Тнуву».

– Он собирался перейти в одну из этих компаний?

– Нет… Не знаю. Мы не успели задать Шаю этот вопрос. Все произошло так… Да он бы и не ответил…

– Вы видели, чтобы кто-нибудь прикасался к чашке господина Кацора после того, как кофе был разлит?

– Это было невозможно! Каждый налил себе и не выпускал чашки из рук до тех пор, как… ну…

– Я понял. Как по-вашему, мог ли сам Кацор…

– Глупости. Для чего? Чушь! Он был в расцвете сил, у него были свои планы, он очень честолюбив, его, насколько я могу судить, не устраивали масштабы нашей деятельности, хотя мы – одна из самых перспективных… Он хотел большего! Он собирался поехать зимой в Иоганнесбург, правда, правление еще не утвердило план этой поездки, и Шая это крайне раздражало… «Эта ваша левантийская медлительность», – говорил он…

– Господин Кацор ведь сам был…

– Его родители приехали из Йемена, вы правы, но Шай был человеком очень западным. Он пять лет провел в Штатах… Нет, господин комиссар, я не могу себе представить, чтобы Шай мог сам… особенно при сложившихся обстоятельствах… Глупости.

– Но если никто не касался его чашки, только сам господин Кацор мог положить в нее яд так, чтобы вы не обратили на это внимание. Например, с сахаром.

– Шай терпеть не мог сахара. Он пил чистый кофе – без сахара, без молока, без лимона. К тому же, он не очень любил кофе по-турецки. Обычно он кофе смаковал – пил маленькими глоточками. А сегодня просто налил и выпил.

– Спасибо, – сказал Бутлер с сомнением в голосе. – Вы можете подождать в нижней гостиной?

***

Нахман Астлунг руководил в фирме отделом маркетинга. Ранняя седина и густая нечесаная шевелюра делала его похожим на Эйнштейна. Впрочем, сходство этим и ограничивалось. У Астлунга были восточные черты лица, да и ум был, хотя и быстрым, но скорее поверхностным.

Астлунг подтвердил показания Офера. Каждый налил себе кофе, взяв со столика чашку. Сам Астлунг ни на ниг не задумался, почему взял эту чашку, а не другую. И если в одной из них уже был яд… Хотя, как мог оказаться яд в пустой чашке?

– О! – сказал Астлунг, округлив глаза. – Получается, что умереть мог любой из нас! Тот, кто случайно…

– Не нужно строить гипотез, – прервал комиссар рассуждения свидетеля. – Скажите мне, в каких вы были отношениях с господином Кацором?

– В нормальных. Спорили. Бывало – на высоких тонах. Как все.

– Он действительно сказал сегодня, что покидает фирму?

– Это, конечно, удар, мы его все уговаривали. Я так и не понял причину. По-моему, до завтра он бы передумал.

– Скажите, а раньше… Кому-нибудь из вас могло придти в голову, что Кацор предаст?

– Вы называете это предательством?

– Мне показалось, господин Офер именно так оценивает поступок Кацора.

– Каждый думает о своей карьере, это естественно, хотя для коллег может быть ударом. Момент, конечно, катастрофически неудобный… Впрочем, можно это назвать и предательством. Вы думаете – это повод для убийства? Кошмар!

Взгляд Астлунга неожиданно застыл – видимо, ему опять представилась эта картина: Кацор, роняющий чашку и падающий лицом вниз…

– Извините, – пробормотал Астлунг. – Может, это все-таки сердечный приступ? Недавно умерла журналистка, двадцать два года, прямо во время телерепортажа… Секунда – и нет человека. Это кошмар, но так бывает…

– У Далии Нахшон был рак, – напомнил Бутлер. – Может, вам что-то известно о болезни господина Кацора?

– Нет, Шай был здоров как… в общем, совершенно здоров. Но ведь, бывает, умирают и совершенно здоровые люди. Помните футболиста из «Ха-поэля»… ну, такая восточная фамилия…

– Экспертиза покажет точно, от чего умер Кацор, – прервал Бутлер рассуждения Астлунга. – Не будем фантазировать.

***

Разговор с Кудрином и Полански не дал ничего нового. День клонился к закату, гостиную насквозь пронзили оранжевые лучи, и пришлось приспустить шторы. Кудрин, господин пятидесяти лет, дышавший, как лев после пробежки по пустыне, нервничал так, что Бутлеру пришлось его отпустить, задав несколько общих вопросов. Полански держался спокойно, ответы обдумывал и не произнес ни одного не только лишнего, но даже сколько-нибудь существенного слова. Оба – Кудрин и Полански – отвечали в фирме за стратегические разработки и потому в большей степени, чем Офер или Астлунг, были недовольны поступком Кацора. Могло ли это стать поводом для убийства?

Комиссар внимательно присматривался к обоим свидетелям. Они были ему неприятны, и он не мог сразу объяснить себе причину. Потом понял: ни Полански, ни Кудрин не считали происшедшее трагедией. Ну, был человек. Ну, не стало человека. Переживем. А вечером по телевидению футбол, и у дорогого племянника день рождения, куда не нужно опаздывать… От полиции одни неприятности.

Когда Бутлер раздумывал, отпустить ли всех четверых по домам, зазвонил телефон и Моше Бар-Нун из экспертного отдела сообщил:

– Отравление цианистым калием. Никаких сомнений.

– Где был яд? В чашке? В кофейнике?

– Ни там, ни там. И ни в одной из остальных чашек. Нигде.

– Ты хочешь сказать, что чашки и кофейник кто-то успел вымыть?

– Нет, ни в коем случае. Ни к чашкам, ни, тем более, к кофейнику, никто не прикасался – я имею в виду, не пытался мыть чем бы то ни было.

– А что отпечатки пальцев?

– Тут еще проще. На каждой чашке отпечатки пальцев только одного человека – того, кто из этой чашки пил.

– На чашке Кацора…

– То же самое. Только пальцы Кацора.

– На кофейнике?

– На поверхности отпечатков нет. Видимо, Кацор протирал посуду, прежде чем подавать на стол. Есть отпечатки на ручке, но очень плохого качества… Поверхность ребристая и… Можно сказать только, что отпечатков несколько. Но каждый из них брал кофейник за ручку, чтобы налить себе кофе, верно?

– Да, конечно. Спасибо, Моше. Переправь заключение на мой компьютер.

– Уже отослал.

Комиссар спустился вниз. Обыск закончился, эксперт-криминалист Борис Авербах на вопрос комиссара ответил кратко:

– Ничего. Никаких капсул, пакетов, растворов. Если здесь и был цианид, то в кармане кого-то из гостей.

– Не было у них ничего, – раздраженно сказал Бутлер. – Их обыскали в первую очередь. Видел бы ты эту процедуру…

– Представляю, – хмыкнул Борис.

– Я не могу их задерживать, – продолжал Бутлер. – Они все весьма известные личности. И если кто-то решит плюнуть мне в…

– Их адвокаты дожидаются в большом кабинете, – сказал Борис, – и очень недовольны.

Адвокаты ждали комиссара в кабинете хозяина виллы, большой комнате на первом этаже, обставленной с большим вкусом в стиле «ретро». Адвокатов было трое, и все они были комиссару хорошо знакомы.

– Привет, – сказал он, входя. – Кто-то из вас представляет сразу двоих клиентов, как я понимаю?

– Я, – кивнул молодой и энергичный Рон Барух, известный не только победами в гражданских процессах, но и сокрушительным поражением – год назад суд приговорил его подзащитного к пожизненному заключению за убийство жены, и адвокату не удалось добиться смягчения приговора в Верховном суде. – Я представляю Офера и Астлунга.

– Надеюсь, – агрессивно сказал Мордехай Злотин, нацелив на Бутлера палец, его иссиня-черная борода делала юриста похожим на Навуходоносора, и только черная кипа на макушке не позволяла продолжить это сравнение, – надеюсь, вы, комиссар, уже отпустили наших клиентов с миром?

– Да, – Бутлер устало опустился на диван, где ему оставили самое неудобное место под прямыми лучами заходившего солнца, – я отпустил их всех и благодарен вам, господа, что вы не стали вмешиваться в допросы на этом этапе следствия.

– Хорошее дело! – возмутился Барух. – Да нас просто не пустили, и я намерен подать жалобу в…

– Как? – изумился комиссар. – Я сказал каждому из свидетелей, что они могут посоветоваться с адвокатом, и никто из них не захотел…

– Все это ваши полицейские штучки, – взмахнул руками Барух. – Господа, я ухожу.

Поднялись все.

– Кому-то будет предъявлено обвинение? – спросил Злотин.

– Кому-то – конечно. Но я не уверен, что кому-то из ваших клиентов. Все они проходят как свидетели.

Бутлер хотел добавить «пока», но не стал этого делать.

***

Подозреваемые разъехались около восьми, жена и сын убитого нагрянули ближе к полуночи. Хая Кацор прибыла из Эйлата, где принимала морские ванны, а сын Эльдад – из Кирьят-Шмоны, где проходил службу. Сцена, которую закатила вдова, к расследованию не имела отношения, и пересказывать ее мне Роман отказался.

Он вернулся в управление, не имея ни одной версии, достойной внимания.

***

Итак, цианид не обнаружили, из чего следовало, что полиция допустила просчет, позволив убийце скрыть следы преступления. Когда и как это произошло? Все четверо гостей утверждали, что после того, как Шай упал лицом на стол, вплоть до прибытия полиции никто ни до чего не дотрагивался. О том, чтобы кто-нибудь взял одну из чашек (или все?) и помыл, не могло быть и речи. Заключение экспертизы не оставляло на этот счет никаких сомнений.

Могли они договориться друг с другом о координации показаний, пока не было полиции? Могли. Но – зачем? Они что – дураки? Не понимали, что, избавившись от следов яда, неминуемо спровоцируют подозрение, что убийство было задумано и совершено сообща?

Узнали о предательстве Шая Кацора, возмутились…

Глупости. Мало ли какие причины могли заставить Кацора принять решение? Разве что этот поступок мог повлечь за собой некие разоблачения, нетерпимые для «Природных продуктов»… Могло быть так?

Даже если могло, это ничего не решало. Если четверка узнала об уходе Кацора только в тот день от самого Шая, когда, черт возьми, они могли найти цианид, когда обдумали свое поведение? Это должен был быть экспромт. Чепуха.

Или нет? Наверняка Кацор не в то утро решил покинуть фирму. Он должен был обдумать. Это могло отразиться на его поведении. Кто-то мог догадаться…