52-й драгунский Нежинский полк. Русско-японская война

3. Философия войны: от «непротивления злу» до «Кодекса Бусидо»

В дневнике графа Л. Н. Толстого, в записи от 29 апреля 1904 года, отмечено:

«Все это время писал еще прибавление к статье о войне. Нынче кончил и доволен ей…»

Первые наброски статьи на животрепещущую тему яснополянский старец сделал еще 30 января, спустя три дня после объявления войны. 19-го марта отдал материал в переписку. Затем правил, делал вставки и уже после отправки рукописи дописывал прибавления. Под первым прибавлением поставлена дата 30 апреля (итого работа заняла ровно три месяца), но было еще и второе прибавление, помеченное 8-м мая. В окончательном варианте статья названа «Одумайтесь!».

Писатель, хоть и находился большую часть времени в Ясной Поляне, был весьма информированным человеком. Мыслил независимо и бесстрашно, в соответствии с собственными идеалами, и привычный для большинства миропорядок представлялся ему ненормальным, весьма далеким от совершенства. К примеру, вот каково было его мнение о посещении Императором войск, намеченных для похода в Маньчжурию (написано это еще до Высочайшего смотра в Орле 6-го мая):

«Газеты пишут, что при встречах царя, разъезжающего по России гипнотизировать людей, отправляемых на убийство, проявляется неописуемый восторг в народе. В действительности же проявляется совсем другое. Со всех сторон слышатся рассказы о том, как там повесилось трое призванных запасных, там еще двое, там оставшаяся без мужа женщина принесла детей в воинское присутствие и оставила их там, а другая повесилась во дворе воинского начальника. Все недовольны, мрачны, озлоблены. Слова: «за веру, царя и отечество», гимны и крики «ура» уже не действуют на людей, как прежде…»

Эта картина резко контрастирует с той, которая, по сообщениям иностранных информационных агентств, наблюдалась в противоположном лагере. Япония была охвачена небывалым милитаристским подъемом. В обществе давно уже укрепилось стремление поставить Россию на место, отомстить за ее оскорбительное отношение к Стране восходящего солнца как к второстепенной державе. Там тоже люди шли на суицид. Так, в знак протеста кончали жизнь самоубийством добровольцы, которых по каким-либо причинам не брали в армию. Об этом со ссылкой на телеграммы из Токио поведал Н. Г. Гарин-Михайловский в своем «Дневнике во время войны». Газеты сообщали также о жертвенном самоубийстве 63-летней «матери-патриотки». В предсмертном письме к сыну, поручику Судзуки, были такие слова:

«Если я буду дольше жить, то зря буду занимать место в твоей душе, и ты из-за этого можешь отставать от других на фронте. А если так, то нет большей неверности государю. Поэтому я и решила покончить с собой, чтобы под сенью листьев и трав услышать о твоем ратном подвиге».

Не последнюю роль в формировании духа японского воинства сыграли традиции и средневековые предания. Уникальным носителем древней мудрости, явившейся результатом многовекового осмысления военного опыта, был «Кодекс Бусидо» («Путь благородного воина»). Собственно, это учение складывается из трудов нескольких средневековых авторов. Вряд ли о них были достаточно осведомлены в России в начале ХХ века. И напрасно! Кодекс содержит немало философских положений, моральных установок и практических советов по военному мастерству, с которыми было бы полезно ознакомиться любому.

Для примера, приведу несколько изречений воина-мыслителя Ямомото Цунэтомо:

«Путь самурая обретается в смерти. Когда для выбора имеются два пути, существует лишь быстрый и решительный выход – смерть. Будь тверд в своей решимости и иди вперед. Умереть, не достигнув цели – это действительно фанатизм. Но в этом нет бесчестия. Но не добиться своей цели, отступиться и продолжить жить – это трусость.

Настоящий мужчина не думает о победе или поражении. Он безрассудно бросается вперед – навстречу смерти.

В течение всей своей жизни каждый день продвигайся вперед, становясь более умелым, чем вчера, более умелым, чем сегодня. Этот путь никогда не заканчивается.

Мужество заключается в том, чтобы, стиснув зубы, идти вперед, не обращая внимания на обстоятельства.

Настоящие мудрость и храбрость рождаются из сострадания. Когда человек наказывает кого-то или стремится к чему-нибудь, неся сострадание в своем сердце, то всё, что он делает, будет правильным и обладающим безграничной силой.

Что важно, чтобы быть самураем: развивать свой ум, поощрять в себе человечность и укреплять храбрость.

Сначала выигрывай, сражайся потом.

Сначала намерение, затем – просветление.

Не существует ничего невозможного.

О достоинствах и недостатках предков можно судить по поведению их потомков. Человек должен поступать таким образом, чтобы проявились хорошие качества его предка, а не плохие. В этом заключается уважение к предкам.

О достоинстве говорит спокойное выражение лица. Достоинство проявляется в немногословности. Есть достоинство в безукоризненности манер. В основе всего этого простота мышления и сила духа».

В противовес этому русское богоискательство, в лице его выдающегося представителя, графа Л. Н. Толстого, некогда офицера, выдало нечто совсем иное. Вот несколько цитат из начальных глав его уже упомянутого публицистического сочинения «Одумайтесь!»:

«Опять война. Опять никому не нужные, ничем не вызванные страдания, опять ложь, опять всеобщее одурение, озверение людей.

Не могут просвещенные люди не знать того, что поводы к войнам всегда такие, из-за которых не стоит тратить не только одной жизни человеческой, но и одной сотой тех средств, которые расходуются на войну… Все знают, не могут не знать главного, что войны, вызывая в людях самые низкие, животные страсти, развращают, озверяют людей.

Правительство возбуждает и поощряет толпы праздных гуляк, которые, расхаживая с портретом царя по улицам, поют, кричат «ура» и под видом патриотизма делают всякого рода бесчинства. И по всей России, от дворца до последнего села, пастыри церкви, называющей себя христианской, призывают того Бога, который велел любить врагов, Бога-Любовь на помощь делу дьявола, на помощь человекоубийству.

И одуренные молитвами, проповедями, воззваниями, процессиями, картинами, газетами, пушечное мясо, сотни тысяч людей однообразно одетые, с разнообразными орудиями убийства, оставляя родителей, жен, детей, с тоской на сердце, но напущенным молодечеством, едут туда, где они, рискуя смертью, будут совершать самое ужасное дело: убийство людей, которых они не знают и которые им ничего дурного не сделали… Остающиеся же дома радуются известиям об убийстве людей и, когда узнают, что убито японцев много, благодарят за это кого-то, кого они называют Богом.

И всё это не только признается проявлением высоких чувств, но люди, воздерживающиеся от таких проявлений, если они пытаются образумит людей, считаются изменниками, предателями и находятся в опасности быть обруганными и избитыми озверевшей толпой людей, не имеющих в защиту своего безумия и жестокости никакого иного орудия, кроме грубого насилия».

Статья была опубликована в британской газете “Times” 27 июня 1904 года (по российскому календарю – 14 июня), когда эшелоны 52-го драгунского Нежинского полка были уже в пути. Разумеется, офицеры нигде – ни в пути, ни уже по прибытии в Маньчжурию – не имели возможности познакомиться с этим сочинением. В России оно было сразу же запрещено, но некоторые газеты – «Русский Листок» (20 июня), «Новое Время» (21 июня), «Гражданин» (24 июня), «Московские Ведомости» (27 июня) – поместили критические отклики. Однако понять, из-за чего все-таки разгорелся сыр-бор, было трудно, оставалось только предполагать, что дело в пацифизме, в известном толстовском «непротивлении злу насилием». А вот в Стране восходящего солнца центральные газеты и журналы оперативно познакомили читателей с кратким содержанием памфлета. Видимо, рассчитывали подчеркнуть слабость духа и небоеспособность противника. Но ведь русский писатель критиковал и призывал одуматься обе стороны. И это нашло отклик в охваченной милитаризмом Японии. Оказывается, в ней уже нарастало антивоенное движение («хеймин ундо», что переводится как «движение простых людей»): первые митинги против надвигающейся войны прошли еще осенью 1903 года. А 7 августа (25 июля по ст. ст.) 1904 года социалистическая газета «Хеймин симбун» опубликовала полный перевод «Одумайтесь!» под заголовком «Трактат Толстого о Русско-японской войне». Потом выпустили несколько дополнительных тиражей этого номера, а также и отдельную брошюру, которая разошлась в нескольких десятках тысяч экземпляров. Неслыханно для страны самураев!

И тем не менее – война началась, и решение накопившихся противоречий легло на плечи военных. Теперь всё зависело от их воли, упорства, выдержки, способности переносить тяготы и умелого владения оружием. Офицеры-Нежинцы, думается, тогда могли бы поспорить с графом Л. Н. Толстым. Они, профессиональные воины, скорей всего, не были знакомы с «Бусидо», однако, несомненно, имели четкие представления о чести, благородстве и необходимости жертвенно служить Отечеству.

4. Офицеры

Мало кто из кавалеристов в начале ХХ века имел реальный боевой опыт. Не обладали таковым и большинство офицеров 52-го драгунского Нежинского полка. Всего несколько человек, как говорится, понюхали пороху. Так, подполковник персидский принц Али Кули Мирза (р. 2 мая 1854 г., Шуша, Нагорный Карабах) вскоре после окончания Тифлисского кадетского корпуса (в 1875 г.)

принял участие в Русско-турецкой войне 1877–1878 гг. в составе 164-го пехотного Закатальского полка, был ранен в кисть левой руки. За отличие в боях награжден орденом Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». После войны перешел в кавалерию, в 17-й драгунский Северский Его Величества Короля Датского полк, затем, по окончании курса Офицерской кавалерийской школы, был направлен в Орел для прохождения службы в 51-м драгунском Черниговском полку (ВП от 12 ноября 1896 г.). И уже оттуда его перевели в Елец, в 52-й драгунский (ВП от 26 июля 1903 г.). К этому времени у него появился еще ряд наград: ордена Св. Станислава 3-й и 2-й степеней, орден Св. Анны 3-й степени, орден Св. Равноапостольного князя Владимира 4 ст. с бантом и персидский орден «Шири Хуршид» («Льва и Солнца»). Персидский принц Али Кули Мирза был незаурядной личностью: он любил книги, изучал языки, увлекался верховой ездой, охотой и особенно фотографией.

Подполковник Али Кули Мирза

Двум другим подполковникам, Николаю Николаевичу Мирбаху и Владиславу Валериановичу Нарбутту, помощнику командира полка по хозяйственной части, повоевать не довелось. Своего положения они достигли обычным усердием и исполнительностью. В Елец они попали в разное время и разными путями: В. В. Нарбутт вместе со своим эскадроном 18-го драгунского Клястицкого полка в 1896 году при формировании нового драгунского полка, а Н. Н. Мирбах – по переводу из 24-го драгунского Лубенского полка в мае-июне 1903 года.

Подполковник В. В. Нарбутт

Перед самой отправкой на фронт, 8 июня 1904 года, к 52-му драгунскому Нежинскому полку был прикомандирован полковник Генерального штаба Сергей Петрович Ванновский, сын генерала от инфантерии Петра Семёновича Ванновского (1822–1904), военного министра (1881–1898) и министра народного просвещения (1901–1902) Российской Империи. Этот тридцатипятилетний штаб-офицер успел проявить себя в боях на границе с Афганистаном. Еще будучи капитаном, в 1893 году, он в составе Памирского отряда участвовал в рекогносцировке ханства Рошан. Группа Сергея Ванновского (20 человек) прошла по долине реки Бартанг с целью политической демонстрации прав России на Рошан. У таджикского кишлака Иму смельчакам в течение нескольких дней пришлось сдерживать на неукрепленной позиции осаду превосходящих сил афганцев. Позже, в 1900 году, уже в звании подполковника, С. П. Ванновский участвовал в Китайском походе, а затем, вернувшись в Санкт-Петербург, стал правителем дел по учебной части Офицерской кавалерийской школы.

В полку был еще один офицер с серьезным боевым опытом – ротмистр Алексей Яковлевич Загорский. В двадцатилетнем возрасте, будучи унтер-офицером, он принял участие в Русско-турецкой войне. За мужество и храбрость в боях под Филиппополем 3–5 января 1878 года был награжден Знаком отличия Военного ордена 4-й степени. Затем окончил Елисаветградское кавалерийское юнкерское училище, Высочайшим приказом от 14 января 1881 года произведен в корнеты. Долго служил в 9-м гусарском (27-м драгунском) Киевском полку. В сентябре 1896 года его эскадрон был выделен на формирование 52-го драгунского Нежинского полка, после чего он был произведен в ротмистры (ВП от 15 марта 1897 г.) и вскоре утвержден командиром 5-го эскадрона. Из наград за всё прошедшее время появилась только светло-бронзовая медаль в память Русско-турецкой войны и орден Св. Станислава 3-й степени за выслугу лет.

Остальные ротмистры, судя по их послужным спискам, боевого опыта вовсе не имели. Командир 1-го эскадрона Илья Иванович Смирнов, начав в 1883 году службу корнетом в 30-м драгунском Ингерманландском полку, был переведен штабс-ротмистром в 52-й драгунский Нежинский полк (ВП от 12 ноября 1896 г.) и вскоре тут стал ротмистром (ВП от 15 марта 1897 г.). Но выше по служебной лестнице не продвинулся.

2-й эскадрон штабс-ротмистр Константин Васильевич Дараган (р. 14 мая 1875 г.) принял в начале 1904 года, и лишь три месяца спустя, 12 апреля, двадцативосьмилетний офицер был произведен в ротмистры.

Командир 3-го эскадрона ротмистр Николай Петрович Коломнин (р. 26 мая 1863 г.) посвятил военной службе всю свою жизнь. Выпускник Орловской Бахтина военной гимназии (1881 г.), он в 1883 году окончил по первому разряду полный курс наук в Николаевском кавалерийском училище и затем прошел путь от корнета до ротмистра в 24-м драгунском Лубенском полку. В октябре 1895 года его командировали в Офицерскую кавалерийскую школу, однако, ввиду перехода школы на новое положение, в августе следующего года его отчислили и вернули обратно в полк. А вскоре, в октябре 1896 года, вместе со своим эскадроном он был отправлен на формирование 52-го драгунского Нежинского полка. И с тех пор никакого продвижения по службе.

Ротмистр К. В. Дараган

Командир 4-го эскадрона ротмистр Александр Дмитриевич Дросси (р. 28 августа 1866 г.) был утвержден в этой должности 16 мая 1900 года. По окончании в 1891 году Елисаветградского кавалерийского юнкерского училища направлен корнетом в 18-й драгунский Клястицкий полк. В 52-й драгунский Нежинский полк переведен штабс-ротмистром 5 января 1897 года. Через два года был произведен в ротмистры (ВП от 15 марта 1899 г.) и 9 октября принял эскадрон.

И командир 6-го эскадрона, поляк Карл-Болеслав Тупальский (р. 16 апреля 1870 г.), выпускник Николаевского кавалерийского училища (1891 г.), тоже попал в 52-й драгунский Нежинский полк из 18-го Клястицкого. Случилось это в октябре-ноябре 1896 года. После этого он перебывал на разных должностях: хозяина офицерского собрания, заведующего полковой учебной командой. Приходилось ему временно командовать и 1-м, и 2-м, и 3-м, и 4-м эскадронами. Наконец, он был произведен в ротмистры (ВП от 12 июня 1902 г.) и в том же году 8 июля утвержден в должности командира 6-го эскадрона.

Все ротмистры, кроме А. Я. Загорского, носили всего лишь по одному скромному ордену Св. Станислава 3-й степени, разумеется, без мечей и банта. У некоторых имелась еще серебряная медаль в память царствования Императора Александра III. И это – всё! Отсутствие боевых наград красноречиво говорило об отсутствии боевого опыта.

Зато у командира Нежинцев полковника Павла Александровича Стаховича (р. 14 января 1865 г.) вся грудь была в орденах и медалях. Карьера его складывалась весьма успешно: он был, что называется, баловнем судьбы. Его отец, Александр Александрович Стахович (1830–1913), не принадлежал к древней родовитой знати (сын артиллерийского капитана), после окончания Николаевского кавалерийского училища начал службу лейб-гусаром, затем удачно женился на дочке генерала, фрейлине Двора Ольге Павловне Ушаковой и со временем дослужился до шталмейстера Двора. Думается, причина его успехов крылась, в первую очередь, в природном уме и в талантливость живой, энергичной натуры. В своем селе Пальна он устроил конный завод, с увлечением разводил орловских рысаков и чистокровных английских скакунов. Отсюда, думается, и любовь его многочисленных детей к лошадям. Помимо лошадей, Александр Александрович превосходно знал театр, был прекрасным чтецом и актером-любителем, дружил с артистом М. С. Щепкиным, часто посещал Л. Н. Толстого в Ясной Поляне (даже подарил сюжет «Холстомера»). Его дочь, Софья, совершала с писателем верховые прогулки, сдружилась со своей сверстницей Татьяной Толстой и на долгие годы стала своим человеком в семье графа.

А Павла Стаховича в 9 лет зачислили пажом к Высочайшему Двору, затем последовало обучение в престижном Пажеском корпусе – и производство в корнеты, в Кавалергардский Ее Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны полк (14 августа 1884 г.). Через три года его приняли в Николаевскую Академию Генерального штаба. Курс наук в Академии окончил по 1-му разряду и был причислен к Генеральному штабу. Потянулись будни штабной работы, разнообразие в которые внесло недолгое цензовое командование эскадроном в 3-м драгунском Сумском полку да прикомандирование на полгода (в 1899 г.) к 52-му драгунскому Нежинскому полку для ознакомления с общими требованиями управления и ведения хозяйства. Затем началась более интересная жизнь: числясь делопроизводителем в канцелярии Военно-ученого комитета Главного штаба, полковник П. А. Стахович побывал в командировке в Южной Африке, где наблюдал за действиями британских войск на первом этапе Англо-бурской войны. Вследствие этого в 1901 году получил от короля Великобритании Эдуарда VII памятную медаль. Следует заметить, что к этому времени он собрал уже довольно значительную коллекцию отечественных наград: ордена Св. Станислава и Св. Анны, оба 3-й степени, орден Св. Владимира 4-й степени, серебряную медаль в память царствования Императора Александра III и еще две медали в память коронаций 1883 и 1896 годов, в которых он принял участие. Иностранные регалии тоже не обходили стороной: был пожалован офицерский крест французского ордена Почетного Легиона (1897 г.), болгарский орден Св. Александра 3-й ст. (1898 г.), бухарский орден «Золотой звезды» 2-й ст. (1902 г.). Удивительно! Награды сыпались одна за другой, хотя герой в сражениях не участвовал. 6 декабря 1903 года полковник получил очередной орден – Св. Владимира, более высокой, 3-й степени. А через две с половиной недели, 24 декабря, он был Высочайшим приказом назначен командиром 52-го драгунского Нежинского полка. Правда, к месту нового служения он отправился только 19 января 1904 года, прибыл же и принял полк 23 января, за четыре дня до начала войны.

Полковник П. А. Стахович

Широко известен снимок, на котором запечатлены офицеры полка, расположившиеся в три ряда у кирпичной стены. Такие фотографии обычно делали возле казармы, однако известно, что полковая казарма в то время была деревянной. Поэтому остается вопрос: где был сделан этот кадр? На всех офицерах летняя походная форма, на многих фуражки с опускающейся на плечи материей, призванной защитить затылок и шею от жаркого маньчжурского солнца. В первом ряду, в центре, разумеется, сидит командир полка – полковник П. А. Стахович. Справа от него – помощник по строевой части подполковник Али Кули Мирза, слева – помощник по хозяйственной части подполковник В. В. Нарбутт. Также в первом ряду видим всех ротмистров, адъютанта полка и священника. Во втором ряду стоят штабс-ротмистры и поручики, а корнеты расположены над ними, в третьем ряду. Не все еще идентифицированы.

Перед отправкой на фронт. 1904 г.

5. Добровольцы

После сдачи выпускных экзаменов в учебных заведениях в полк прибыло пополнение из вольноопределяющихся. Многие приехали в конце мая, но некоторые, видимо, добрались только в начале июня, перед самым отъездом. Едва молодые люди переоделись в драгунскую форму – решено было их сфотографировать. Причем в ателье делались не просто снимки на память. Судя по всему, кадры изначально готовились для печати. И действительно, некоторые фотографии впоследствии были помещены в иллюстрированном прибавлении № 54 к «Московскому Листку» № 192 (от 11 июля 1904 года).

Волнующее это дело – листать старые пожелтевшие страницы газеты. Интересующий нас номер посвящен печальному событию – кончине 2 июля, в Баденвейлере, А. П. Чехова. Но на некоторых страницах размещены крупные фотографии с группами военных в драгунской полевой форме.

Вот одна из них. Кто-то сидит на диванчике, кто-то присел на тумбочки, небрежно задрапированные материей. Несколько человек стоят, один прилег. За ними – стена ателье с нарисованными полями и редкими деревцами. Все уже при оружии: вперед выставлены грозные драгунские шашки. Всего мы видим 13 человек. Они пронумерованы. Под фото перечислены фамилии, однако, не обошлось без ошибок: тут и опечатки, и инициалы указаны далеко не у всех, а три персоны, как я докажу, и вовсе перепутаны. Приведу детальный анализ фотографии.

Прежде всего: что это за молодой офицер (№ 7), сидящий в центре? Подписи верить нельзя: под № 7 значится Жуковский, а такого офицера в полку не было. Читаем рядом: «6) корн. Хокольский…» Действительно, служил в полку в 1904 году корнет Фёдор Хакольский. Только видно, что № 6 – это на самом деле вольноопределяющийся Борис Романов, из Императорского училища правоведения. На отдельном снимке пяти выпускников этого училища он стоит крайним справа.

Итак, выявлена распространенная в газетах ошибка: в подписи под снимком путаница. Становится понятно, что сидит в центре корнет Фёдор Хакольский, за ним стоит Борис Романов, а впереди, в папахе, на которую ретушер нанес цифру 5, разлегся вольноопределяющийся Жуковский. Что касается остальных участников съемки, то они названы точно.

Но почему корнет Фёдор Хакольский в центре этой группы? Он окончил Елисаветградское кавалерийское юнкерское училище, после чего был выпущен в 29 драгунский Одесский полк эстандарт-юнкером. В июне 1899 года произведен в корнеты, а 23 апреля 1901 года переведен в Елец, в Нежинский полк. Как видим, опыта службы у него уже хватало. И тут возникает догадка: очевидно, корнет был приставлен к молодежи, обучал пополнение, в основном из гуманитарных вузов, основам военного дела. Потому-то ему и отвели почетное место в середине, на диванчике!

Теперь можно рассмотреть и другие персоналии.

Вольноопределяющиеся

№ 1 – Фёдор Фёдорович Цирус. По виду уже вполне зрелый мужчина, с густыми усами, в очках с круглыми металлическими оправами. На правой стороне груди виден знак, свидетельствующий об окончании какого-то высшего учебного заведения. В его наградном листе указано, что он – охотник в 4-м эскадроне. А награжден он будет Знаком отличия Военного ордена св. Георгия 4-й степени за бой 26 сентября 1904 года у деревни Тадусанпу, на реке Шахэ. Он примет участие и в набеге на Инкоу, о чем рассказ далее.

№ 2 – Евгений Евгеньевич Измайлов, вольноопределяющийся 6-го эскадрона. В Центральном Государственном Историческом архиве Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб) о нем и его товарищах по Училищу правоведения удалось собрать множество любопытнейших документов. Например, стало известно, что Евгений родился 14 февраля 1882 года в Москве, рано лишился отца, отставного штабс-капитана. После 4-го класса Московской классической гимназии в 1896 году был переведен в приготовительный класс ИУП. За содержания сына в училище вдова платила немалые по тем временам деньги – 700 рублей. А в результате – вместо юридической карьеры молодой человек в патриотическом порыве выбрал опасную службу драгуна.