Черный лебедь

Он ощущал одной ладонью гибкую, трепетно вздрагивающую спину, другой шелковистые волосы, и каждая секунда, дарящая блаженство объятий все глубже затягивала его в омут чувств.

Анна, непроизвольно разрешив себе хоть немного побыть слабой, залила слезами всю грудь Глеба. Хотя точно нельзя было сказать, каково было процентное соотношение слез и речной воды, не успевшей стечь или испариться. Потом осознав, что происходит, она попыталась отстраниться и подняла свои, полные алмазных слезинок, глаза, и произошло то, что неизбежно должно было произойти при таком опасно близком контакте. Безмолвный диалог взглядов – и короткое замыкание. Оба едва не вздрогнули, по их телам молнией пронеслись миллионы ярких искорок желания, которое словно оголило нервы и заставило сердца стучать набатом. Оба стояли на краю. Вмиг пересохшие губы, которые безумно хотели слиться с другими, еще такими незнакомыми, но невообразимо желанными. Дыхание сбилось …

Глеб, задыхаясь от обжигающего желания впиться в эти трогательно припухлые, находящиеся на расстоянии поцелуя губы, понял, что окончательно пропал.

«Нельзя», – слабо подал голос разум, который в таких случаях у большинства мужчин предпочитает в этот момент вообще взять больничный. Но его жалкий писк не был услышан, и Штольцев стремительно терял почву под ногами.

И коль разум не справился с возложенной миссией, последним бастионом стал внутренний голос, которому не чуждо было чувство юмора. Как спасательный круг, он бросил лозунг советских времен: «Сталевары! Ваша сила в плавках!» Аналогия была очевидна. Его жаждущая сила, благодаря плавкам, вернее их совершенно мокрому состоянию, удержалась в рамках приличий. Иначе пришлось бы жениться.

Больше не доверяя себе, он мягко отстранился и перевел взгляд, опять ступив на тонкий лед, на грудь девушки. Голос предательски сел, но Штольцев мужественно выполнил свою миссию.

– Ну вот, я вас совсем намочил! Давайте не будем плакать, а займемся приготовлением еды.

Привычная арифметика на этот раз не спасала. Отстраниться он смог, но окончательно выпустить из своих рук, потерять контакт было ох как трудно. Все доводы разума разбивались о гранит внутреннего убеждения в неслучайности этой встречи. Его тело отзывалось каждой клеточкой на прикосновение к этой девушке, словно какой-то точнейший камертон перенастроил весь его организм, доселе функционирующий, как часы. На определенные раздражители реагировал соответствующим образом.

Если женщина выгибается, как кошка, заводит руки за голову, призывно хохочет, показывая диаметр рта – это все включает базовые инстинкты в мужчине и, если женщина приятна, он начинает хотеть ее.

Сейчас же ни одного намека на сексуальность, а его уже почти трясет. И предельно понятно, что это не от того, что свежо. Он хотел ее. То, что случилось, не поддавалось осмыслению. Девушка, которую он должен охранять, от домогательств в том числе, желанна до судорог.

Произошел сбой в системе. Базовый инстинкт включился спонтанно, вопреки устоявшейся, выверенной схеме. Анна в свою очередь была потрясена. Невозможно было представить, что с ней может произойти такое. Она практически никогда не плакала. В случае огорчения, даже травмы, она стискивала зубы, никому не показывая боль или переживания. Это ее образ жизни. И вдруг все перевернулось. Словно гигантские песочные часы, бесстрастно и размеренно отсчитывавшие круговорот ее жизни, вдруг перевернулись и начали все с нуля. С совершенно новых ощущений, мыслей и желаний.

Руки этого мужчины, кажется, совершенно невинно гладившие ее, были такими чувственными и сильными, что она просто им доверилась. Как же она хотела, чтобы блаженство этих минут не кончалось! Не кончалось вопреки всем Нельзя. Анна вдруг осознала, что хочет доверять Глебу. Хочет хоть иногда быть слабой, чтобы почувствовать его защиту. Увидеть в его глазах ответы на все вопросы. В том числе и на тот единственный вопрос, который она не посмела задать даже себе.

Глеб, разжимая объятья, напоследок скользнул ладонями по обнаженным рукам девушки, чуть дольше приличного задержавшись на локтях. Щемящая нежность забралась в его душу, будто бездомный, изголодавшийся котенок, на минуту обласканный, а теперь трепещущий от страха, что его выбросят на улицу. И что теперь с этим делать, мужчина решительно не знал. «Что-что! Выделить коробку, миску и наказать, чтоб в тапки не гадил». И едва сдержав огорченный вздох, он повторил:

– Пойдемте, обед соорудим. Вы когда-нибудь готовили что-нибудь своими руками?

Анна смущенно улыбнулась:

– Мои руки только в танце хороши. А что касается быта.., – она знала, как говорят о таких не приспособленных к домашнему хозяйству руках. Однако ж не озвучивать это вслух… и она добавила: – Они у меня из тазобедренных суставов растут.

Глеб изумленно посмотрел на нее – она еще и шутить умеет – и слегка усмехнувшись, сказал:

– Ну, пойдемте, попробуем приспособить ваши руки к более приземленной деятельности. Я вам нож могу доверить? Только аккуратней с пальцами. Аптечка, конечно, есть, но не хотелось бы видеть вашу кровь еще раз.

А внутренний вирус вредности многозначительно помолчав, изрек: «Ага! А у самого аж ручонки тряслись, когда рану обрабатывал и перевязывал…так на нежность пробивало…»

Глеб нахмурился. Действительно, девушка была удивительной. И невозможно уже было думать по-прежнему, чувствовать по-прежнему да и жить по-прежнему. Потеряло прочность убеждение насчет современных пионерок, поколения потребительниц и пустышек, которые сбиваются в стайки, обсуждают модные журналы, гоняются за брендами, рисуют угрожающе насупленные брови, при виде которых сразу сказка «Морозко» вспоминается и Марфушенька –душенька. А если подумать…И чего это он на современных ополчился? Эдакие марфушеньки были во все времена.

И зачем далеко ходить? Его Нина…хоть и не пионерка… Никогда не работала, от двух мужей получила хорошие отступные. Нет, чтобы женщина имела возможность посвящать время себе, он только За. Но кроме салонов, светских тусовок, должна же быть какая-то самореализация? Точка приложения способностей?

Хотя, видимо, он уже настолько увлекся Анной, что начинает свою подругу рассматривать через кривое зеркало. А это непорядочно. Она умна, начитанна, водит дружбу с творческой богемой, разбирается в искусстве. И к тому же Нина прекрасно готовит. Восхитительно. Он перевел взгляд на Анну: она старательно, неуклюже, с воодушевленным лицом, будто на конкурсе « Юный поваренок» кромсала огурцы. Нина. А с чего он решил, что она прекрасно готовит? Мозг, получив новую задачу, начал быстренько обрабатывать имевшуюся информацию. К его приезду еда была уже в стадии «с пылу, с жару». Нигде – следов приготовления – ни грязной посуды, ни отходов. И сама она активная, не измученная стоянием у плиты. Хотя она и не говорила, что это сама приготовила. В ответ на его «Ммм, вкуснятина» она просто кокетливо улыбалась. Да, собственно, ему и неважно было – главное – его ждали.

Он не обращал внимания на мелочи, воспринимал ее целиком. Взбрыкнет – они расстаются, мирятся – снова расстаются. Капризна, эгоистична. Но любая женщина – та еще птица. И он не орнитолог, чтобы изучать их повадки, места гнездовий и прочее.

Он понимал, что самка любой породы птиц запрограммирована на витье гнезда, высиживание яиц. Хотя опять же птица птице рознь. Кукушки подбрасывают свои яйца в чужие гнезда. Пингвиниха делегирует полномочия супругу – именно он по большей части стоит на яйце…

Из состояния глубокомысленной зависнутости его вывел голос Анны.

– Глеб Платоныч! А это у вас ритуал такой – первую порцию шашлыка сжечь? Или рецепт особый?

Штольцев едва не вздрогнул – настолько он погрузился в философствование. От неожиданности он брякнул первое, что пришло в голову.

– Ну, ваши огурцы будут достойным дополнением к шашлыку.

Могло бы сойти за корявую шутку, но учитывая, что Анна честно призналась, что она неумеха, прозвучало обидно. Анна, трогательная и нежная, враз исчезла, словно ежик спрятал свою милую мордочку в колючки.

– Мои огурцы пусть и неказисты, зато не испорчены. А ваш шашлык и волк голодный есть не будет.

– А вас ..,– защитный рефлекс уже, как демон – искуситель, вкладывал в уста Штольцева « думаете, с вашей худобой голодный волк есть будет?»

Еще вчера именно так бы он и ответил. Но сегодня все изменилось. Произошло невероятное и предельно очевидное – жить как раньше – невозможно. И по-другому тоже жить невозможно. У нее жених, богатый папа, сцена, а у него … и здесь куча нельзя. Несомненно, они расстанутся, и хорошо, если она вспомнит о нем. Но сейчас никак не хочется ссориться. Хотя бы ради возможности повторить тот волшебный миг – объятия – сердце в лезгинке – голова вообще не при делах. Только острое, до боли, чувство единения и фантастический букет эмоций.

Анна пристально, с вызовом вскинула на него глаза.

– Ну, продолжайте «А вас и волк голодный есть не станет?»

В списке удивляющих в ней качеств появился еще один пункт – читает мысли.

– А вас…я научу пользоваться ножом не только для еды. И простите, если нечаянно обидел.

– Вы извиняетесь? – снова перед ним мелькнул радостно-удивленный образ ребенка.

– Получается, что так, – Штольцев улыбнулся открыто и покаянно. Льдинки растаяли – взгляд девушки потеплел. Снова Анна поняла, что невольно сравнивает человека, за которого она выходит замуж и этого мужчину с пронзительным взглядом. Кирилл никогда не извинялся. Да она собственно и не обижалась на него никогда. Просто принимала к сведению его замечания. Такая классическая будущая английская семья. «Дорогая!», «Да, дорогой?!»

Минутное сомнение – и глаза Анны, устремленные на Глеба, снова поменяли выражение. Вопрос – просьба о помощи – нерешительность. И детская потребность в защищенности, потребность доверять…

– Глеб Платоныч! А можно я вам расскажу причину, по которой мы с вами здесь?

Штольцев едва не подавился куском мяса, который снял с шампура для пробы. «Ансамбль песни и пляски»,– констатировал он, даже не пытаясь понять, что творилось у него в мозгах. «Маятники», «хлопушки» и «присядки», выделываемые собственными мыслями, всерьез его обеспокоили. Они сменяли друг друга, не давая владельцу головы толком зацепиться хоть за одну. Первая – ликующая – «благодаря этой причине – они здесь». Другая – тревожная – «ведь проблема-то должна решиться». Третья – «это не в его компетенции». Четвертая – «Кирюша – 1:0 – мы выигрываем». Пятая – « почему он так разволновался». Шестая – «их отношения укрепляются». …Седьмая –« это невозможно». Сколько их еще бы пронеслось, если бы не необходимость ответить.

– Конечно.

– Я танцую в кордебалете. Чтоб вы понимали – это безликие рабочие лошадки, создающие всю красоту, зрелищность балета. С отточенной техникой, неимоверными затратами энергии и желанием когда-нибудь стать примой. Потому что прима – это известность, успех. Как из семнадцатого лебедя в третьем ряду попасть в солистки? Данные примерно у всех одинаковы. Ну, если не брать звезд. И, к сожалению, как во многих видах искусства – не последнюю роль играют связи, протекция. В театре, в котором я служу, …служила, наверно уже, прима – …, – Анна замялась неловко, подбирая слово, – подруга Винченцо Козадио, известного мафиози. Из всех нас Лючия меньше всего создана была для этого. Прима – это образ, эталон. А она чрезвычайно капризна, взбалмошна. И всем приходится мириться с этим. Кирилл хотел, чтобы я перешла в другой театр и там похлопотать за меня, сделать звездой. Я отказалась. Я считаю это неприемлемым, – девушка гордо вздернула подбородок.

И опять Глеб увидел упрямую, волевую Анну, которая его поразила при встрече. Он залюбовался. Как же хороша она была, наверно, в танце! И, несомненно, в роли солистки.

– Самое интересное началось, когда начали работать над «Лебединым озером». Одетту – Одилию – Белого и Черного лебедя – традиционно танцует одна артистка, чтобы понятно было, как принц мог их перепутать. Но Черный лебедь крутит тридцать два раза фуэте. А наша прима этого не могла сделать, и постановка катастрофически теряла поклонников. И вот режиссер, сделав тридцать три китайских поклона, убедил Лючию отдать вторую роль мне. Тем более, что мы с ней слегка похожи. Я репетировала чуть ли не до потери сознания.

И настал судьбоносный день. В кордебалете я уже не участвовала, первое действие наблюдала из-за кулис. И вот я должна была одеться для партии. Лючия, изрядно позлопыхательствовав, согласилась делить свою «звездную» гримерку со мной. Захожу туда – там висело платье для меня. И застаю там «адъютанта» Козадио, который буквально отпрыгнул от моего наряда. Такая улыбчивая гиена. Он выносил корзины с цветами на сцену для Лючии. Однако в гримерку доступ был ему закрыт.

…– Что вы здесь делаете? – спросила я.

– О, я пробрался тихонько, чтобы никто не видел. Моя младшая сестра твердо решила стать балериной. И на удачу попросила вытащить перышко из пачки примы. А вы, синьорита, знаете, что счастье сестры для брата важней его собственного, – начал тараторить он. – Вы, пожалуйста, никому не говорите, что меня видели. Мало ли чего могут подумать?!

– А почему вы тогда без пера?

«Гиена» слегка смешался, но тут же нашелся:

– Ну, вы застали меня на месте преступления, – с деланным смешком ответил он. – Теперь уже поздно, волшебства не будет – нужно было перо выдергивать, чтоб этого никто не видел.

И чуть ли не пятясь, он выскочил в коридор. Я, уже наученная горьким опытом, насторожено отношусь ко всему странному. Пуанты, после того, как мне подложили сломанное лезвие, всегда ношу с собой. Поэтому и платье я решила осмотреть. Меня не прельщали лавры Кшесинской, которая эпатировала публику, станцевав с обнаженной грудью после того, как оборвалась лямка.

Штольцев, до того предельно внимательно слушавший Анну, едва не утерял нить повествования, только представив эту соблазнительную картину. Сглотнув слюну, он улетел в мечтаниях в театр и, словно наяву, увидел эту невозможно красивую девушку, танцующую только для него. Рвется лямка …и…

– Глеб Платоныч?! – Анна вопросительно вскинула на него взгляд.

Наверно, на лице сурового сыщика остался отпечаток от только что совершенного полета фантазии, так что девушка, несколько дней не решавшаяся рассказать о своей проблеме, сейчас даже не обиделась на невнимательность. Она лукаво усмехнулась. Штольцев, пытаясь скрыть свой конфуз, глубокомысленно посмотрел на Анну.

– Я пытался предугадать, что случилось с вашим платьем.

«Ну-да! Ну-да!», – некстати включился в диалог внутренний голос.

– Я осмотрела лиф и нашла иголку, – продолжила Анна. – Артисты достаточно суеверны. И не смейтесь, пожалуйста, я тоже. Я подумала, что таким образом на меня хотели навести порчу. Мне сразу пришло в голову, что это Лючия нажаловалась своему покровителю, который собаку съел в деле устранения неугодных людей. Она ненавидит меня.

– Анна Викторовна! – Штольцев снисходительно, словно разговаривая с ребенком, улыбнулся. – Вы молодая, современная девушка. Ладно, причуды, связанные с боязнью сглазить удачу. Это в каждой профессии есть. Но это скорей ритуал, который составляет ее неофициальную, так сказать духовную суть. Приметы, байки, черный юмор – все это позволяет снять напряжение, подчеркнуть родство, чувство единения. А людям, знаете ли, присуща необходимость быть в стае. Природный инстинкт.

Штольцев притормозил поток философствования. И очень вовремя. Выразительное лицо Анны снова превратилось в маску корректной вежливости. Но Глеб успел заметить быстро погашенную искорку какой-то детской обиды.

– Благодарю, что уделили мне внимание, – эти пять слов, словно пять иголок вонзились в сердце. Глеб почувствовал себя полным идиотом. Эта запуганная девочка едва решилась довериться ему, а он…

Отойдя от мангала, он опустился на корточки перед сидящей на пледе девушкой. Не отдавая себе отчета, взял обеими ладонями ее руку. И на миг забыл, что хотел сказать. От соприкосновения они снова вздрогнули, словно случайно дотронулись до чего-то раскаленного. Горло пересохло. Переплетенные взгляды будто породили маленькие сверкающие молнии, обжигающими зигзагами метнувшиеся по жаждущим познать друг друга телам.

Совладав с дыханием и отчаянно борясь с вновь захлестнувшим желанием притянуть к себе эту трогательно тонкую фигурку, он наклонился, по живому разрывая контакт глаз, и поцеловал изящную кисть. Он пытался придать своему поступку шутливую чопорность, однако получилось то, что получилось. Прикоснувшись губами к нежной коже, Глеб окончательно убедился, что это не свистопляски гормонов, когда просто жаждешь тела. Это было мучительное желание быть с этой девушкой в горе, и в радости.

Но это желание являлось даже не насмешкой Судьбы, а скорее язвительной гримасой Фортуны.

У нее скоро свадьба, а он так и не вспомнил из-за армяно – бургундского конфликта «Арарата» и «Мерсо», успел ли пообещать что-то Нине.

– Простите великодушно, не хотел вас обидеть, – мысленно вылив на себя ушат ледяной воды, Глеб вновь обрел способность здраво рассуждать.

Анна, потрясенная этой минутной, без сомнения можно сказать, самой настоящей близостью, тоже едва пришла в себя. «Хорошо, хоть он оделся», – подумала она.

– Продолжайте, прошу вас, – произнес Штольцев, медленно выпуская ее руку.

– Я взяла иголку салфеткой и положила в сумочку, не зная, что с ней нужно сделать. Я даже не помню, как я танцевала. Наверно, все-таки хорошо, – слегка зардевшись, добавила она. – Кирилл был в отъезде, и поэтому после представления домой меня отвез Антон, с его сестрой мы в приятельских отношениях (она тоже танцует в кордебалете).

Мы дружим. И я решилась поделиться с ним проблемой. И в отличие от вас, он меня внимательно выслушал. Забрал иголку. И на следующий день уже выдал мне результаты анализа. Кончик иголки был обработан сильнейшим ядом, который вызывает сердечный приступ и быстро распадается в организме, практически не оставляя следов. А при наших нагрузках такая смерть может показаться вполне объяснимой.

«Черный лебедь», – Штольцев буквально еще минуту назад нравоучительно разлагольствовал о примитивной природе суеверий, сейчас был потрясен. В совпадения и случай он не верил, всегда и во всем отыскивая закономерность. Сейчас мистика буквально вломилась в его идеально функционирующую мировоззренческую систему. «Черный лебедь» Талеба – это то, чего никак нельзя было ожидать. И вот к нему этот Черный лебедь и прилетел. Нежданно, негаданно, сокрушая все. Он никогда не думал, что его представления о жизни станут с ног на голову, что эту самую голову может потерять, как мальчишка, что ему встретится такая девушка. «Седина в бороду, бес в ребро и на молоденьких потянуло?» Да трижды нет! Нина даст сто очков вперед любой двадцатилетней. Нина – это квинтэссенция жизненной энергии, драйва, это яркая комета, торнадо, способный смести все на своем пути. Часто игра. Азартная и без правил. Здесь другое.

Анна – это потрясающая внутренняя сила, красота, чистота. Анна – это свет, это все настоящее, честное. Эта девушка не предаст. И от этого на душе стало еще горше. Не предаст. У нее жених. Значит…

Змеюка – ревность подняла голову. Кто же он, этот Кирилл? Чем привязал к себе эту девочку? Ушат, еще ушат холодной воды. Срочно. Усилием воли он вернулся к действительности.

– Итак, мы имеем покушение на убийство. Однако доказать это не представляется возможным. Если иголку воткнул адъютант мафиози, то лучшие адвокаты разобьют в пух и прах все обвинения. Второе. Вы сказали, что Лючия ненавидит вас. Но это же связано, я так понимаю только с театром? И раз вы сказали, что служили, значит, возвращаться не собираетесь? Или вас уволили? Значит, опасность миновала, задача, я так понимаю, выполнена – вы не будете мозолить глаза сиятельной приме.

Анна удивленно посмотрела на Глеба. В суматохе она над этим не задумывалась.

– Теоретически, это может означать все, что угодно. Вы же не застали адъютанта именно в момент преступления? Возможно, иголку подложил Кирилл, чтобы заставить вас уйти из театра. Он же хотел этого? – увидев возмущенно распахнутые глаза Анны, он поспешил поправиться. – Это я перечисляю заинтересованных людей, не смотрите на меня так! Ведь он наверняка знает о вашей осторожности! Или он попросил Антона выдать вам неправильную информацию, и никакого яда там не было?

– Вы подозреваете близких мне людей?! – в голосе девушки зазвенела сталь.

Мгновения хватило, чтобы разрушить ту фантастическую близость, которая только что едва не бросила их в объятия друг к другу. Или показалось? И может и, правда: «Когда Господь хочет наказать нас, то лишает разума»?! И это только его разыгравшееся ретивое придумало очередную отмазку от женитьбы на Нине в виде неземного притяжения к другой? Ведь так не бывает, чтоб бац – и накрыло? Нет, с кем-то, может, и бывает. Но только не с ним. Голову он никогда не терял. Просто сейчас с дуру поверил в сказку. А Анна любит своего Кирилла…

Да, такого с ним точно не было. Чтоб эмоции захлестнули, подчинили себе и разум и тело, огненным смерчем прошлись по душе. И теперь свое еще не раскрывшееся в полной мере чувство он должен захоронить, как ядерные отходы, еще и сверху придавив свинцовой плитой.

– Простите, я по привычке начал рассуждать вслух. Несомненно, здесь Кирилл не причем – тогда не нужно было бы прятать вас, – вслух произнес Глеб, а про себя добавил «и он отправил вас подальше в строжайшей секретности, чтобы показать, какой он надежный или еще по какой причине».

Сейчас Штольцев чувствовал себя у разбитого корыта. Сказка превратилась в …пыль. Да и еще он начал сомневаться в себе как в профессионале: ни разу им не виденный Кирилл вызывал раздражение. Либо это уязвленное мужское Эго, либо профессиональная чуйка – и этот жених ( так и хотелось презрительно на манер старушек у подъезда сказать жАних) не такой белый и пушистый, каким кажется Анне.

– Дальше, может у вас в театре нашлись другие завистницы? – перешел Штольцев на подчеркнуто деловой тон, который еще больше озадачил Анну. Несмотря на все «Не», она не хотела разрушить ту иллюзию теплоты, нежданно согревшей ее. Зачем она только его одернула? Привычка?! Убеждение, что Кирилл всегда прав?

– Не думаю, у меня со всеми ровные отношения, – растерянно произнесла девушка.

– Если отталкиваться от мысли, что адъютант подложил иголку, то здесь тоже не все просто. В принципе, хоть он и не должен был находиться в гримерке, но оправдаться мог и менее глупым образом. Например, измерял зеркало, чтобы заказать дорогую раму. Босс хотел сюрприз сделать. А так получается, что он понес какую-то чушь. Почему?

– Не ожидал никого увидеть.., – тихонько произнесла Анна и немигающе уставилась на Глеба. – Он не знал, что гримерка на двоих, и что роль Черного лебедя исполняет не Лючия. Об этом в программке пока не писали.

– Ну вот, это больше похоже на правду! Наверняка, она и любовника своего достала, а раз вы говорите, что она в последнее время была совсем не в себе, то возможно начала требовать от мафиози чего-то невозможного. И растворяющийся бесследно яд – самый эффективный способ решить проблему.

– Тогда это значит, что мне ничто не угрожает?! – облегченно выдохнула Анна.

«Отравленная ядом отчаяния острая стрела вонзилась в израненное сердце», – с иронией подумал Штольцев, действительно, ощутив болезненный укол. Для этой красотки ничего не изменилось в мире, небо с землей не поменялось местами. Он для нее никто и ничто, и она рада возможности вернуться к привычной жизни.

– Напротив, теперь ваша жизнь точно в опасности, – буркнул он, не поднимая взгляда. Горечь утраты того, что еще не было приобретено, жгла сердце. «Что, игрушку отобрали?» – язвительный голос заставил Глеба вернуться к реальности. – Если мафиози избрал такой экзотический способ избавиться от любовницы, значит, действительно, боялся, чтобы его не заподозрили. И только вы можете связать воедино любое происшествие с Лючией и визитом секретаря. Ведь вы фактически сбежали после триумфа. Значит, догадались о цели визита. И не проблема для мафии узнать, не проводилась ли экспертиза.

Взгляды снова встретились. Боль потери, разочарование, тоска, прикрытые деланным безразличием увидела Анна в глазах своего визави. «Так и должно быть», – горькое эхо разносило эту мысль вокруг.

Они будто стояли на тонком льду. И жаркая страсть, взорвавшая их размеренную жизнь, вот-вот грозила растопить этот лед. И что тогда? Вдвоем ко дну?!

«Еда – наслаждение вкусом!» – вспомнилась Глебу навязшая в зубах реклама. Однако сейчас никакого наслаждения не было и в помине. Шашлык словно сделан был из ваты, кинза, которую он считал идеальным партнером мяса, казалась травой с газона. Аппетит пропал, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не показать, до какой степени он расстроен. Кусок, даже получив тридцать три приглашения, все равно не хотел лезть в горло.