Ледоколы, события, люди. Книга 7

Сойдя на лед, гидролог сразу же приступил к восхождению, и вскоре казавшееся совсем небольшим расстояние между двумя ледоколами превратилось в настоящую полосу препятствий, которую в самом деле приходилось штурмовать. Усталость в немалой степени накатывала не от недостатка физических сил, а от нервного напряжения, охватившего все его существо. По спине побежали струйки пота, а руки начали предательски подрагивать; приходилось становиться на четвереньки, а иногда и ползти – скользкий лед не давался и сбрасывал назад, силы убывали с каждой минутой, но полученное поручение продолжало гнать вперед на одних волевых качествах.

Примерно после половины пройденной дистанции раздался едва уловимый гул, показавшийся Николаю шумом в ушах от усталости, охватившей все тело. Но гул постепенно нарастал и вскоре превратился в грохот, сродни горному обвалу. Ледяные горы пришли в движение, напоминая картину апокалипсиса, создалось ощущение появившейся громадной воронки, поглощающей все вокруг, напоминающей черную дыру в стадии активной деятельности, в то время еще не ведомой даже продвинутым астрономам и астрофизикам. Оцепеневший гидролог лишился чувства времени и неизвестно как долго пребывал в таком состоянии, но вскоре все закончилось, и снова воцарилась тишина с другим, более ровным рельефом. Успев отдохнуть и несколько успокоиться, он забыл об усталости и продолжил путь уже в адекватном состоянии. Прибыв на судно, передал конверт капитану, и обратный путь уже не вызвал трудностей.

Утром ледяные поля стали более разреженными, и ледокол обрел движение, не будучи скован ледовыми объятиями. Ночной апокалипсис был всего лишь обычной разрядкой ледовых полей после сильного сжатия, почему и исчезли многие торосы и ропаки, превратив ледовые горы в равнину. Подошел ледокол «Сибирь», отправленный штабом арктических операций на выручку изнемогающей троице, здорово подкрепивший упавший боевой дух экипажей, и вопрос о зимовке, к счастью не доведенный до команд всех судов, уже не поднимался. Да и не нужно будет засыпать палубу угольным шлаком для утепления во время зимовки, как рекомендовал штаб арктических операций. Ледокол, уже переделанный на жидкое топливо, лишился всех своих топок и восьмидесяти кочегаров, уполовинивших экипаж. За бортом стоял октябрь, что по арктическим меркам является самой настоящей зимой.

После долгих совещаний в Певеке о возможной зимовке «либертоса» пришли к выводу подлатать его, насколько это возможно, и отправить в сопровождении ледокола по назначению. На этот раз сильно повезло, и переход хромого парохода прошел почти по чистой воде вплоть до Берингова пролива, что само по себе выглядит исключительным случаем для начала октября, когда устойчивые северные ветры блокируют прибрежное плавание, наглухо закрывая на всем тысячемильном переходе все лазейки по направлению к спасительному проливу. Но на этот раз ветры запоздали, и «Сучан» вместе со всеми своими недугами успел вскочить в последний вагон уходящего поезда, не без помощи бородатого вице-адмирала, погибшего со всем своим штабом во время взрыва на флагманском броненосце «Петропавловск» 31 марта 1904 года и лишившего страну даже шанса победить в той русско-японской войне. Но имя его осталось увековеченным в названии ледокола, как прародителя первого «Ермака».

Вскоре выяснилось, что утерянный винт и конечный вал ледокола «Москва» необходимо заказывать на верфи Вяртсиля в Финляндии, и пока проходила вся бюрократическая рутина согласования, а затем отправка необходимого движителя, установка его в доке, где тоже нужно было дожидаться своей очереди, время шло, и к началу осени стало ясно, что ледокол просто не успевает подготовиться к зимней магаданской навигации. Как бы ни было страшно, но руководство пароходства проинформировало магаданский обком партии о срыве зимней навигации в столицу Колымского края, что, по сути, означало едва ли не катастрофу, в результате которой придется закрывать многие прииски и шахты, остающиеся без необходимого оборудования, запасных частей, строительных материалов и топлива, а людей эвакуировать. Разразился небывалый скандал, докатившийся до Центрального комитета партии, и оттуда вскоре пришло грозное постановление, приказывающее пароходству любыми средствами осуществить зимнюю навигацию.

В руководстве компании воцарилось уныние, едва ли не паника; времена были тяжелые, и все помнили совсем недавние расправы с виновниками даже по мелочным делам, а тут срыв целой навигации тянул как минимум на высшую меру для многих причастных и непричастных к делу о «саботаже» или намеренном срыве государственных планов. «Был бы человек, а дело всегда найдется!» – любимое изречение прокуроров того времени, взращенных Андреем Януарьевичем Вышинским. Все были в растерянности и даже не помышляли о каких-то действиях, ибо даже старые ледоколы не могли обеспечить зимнюю доставку грузов магаданского направления. Смиренно ждали своей участи, словно барашки перед забоем, груженые пароходы. Но совершенно неожиданно нашлась палочка-выручалочка, во всемогущество которой сначала никто не верил, встречая в штыки, ничего взамен не предлагая. Самый известный, безболезненный и безопасный вид критики: с одной стороны, понятно, что вроде бы человек радеет за общее дело, а со второй – всегда сохраняет за собой пути отхода, ибо при любом раскладе виновным не окажется. Иного ждать не приходилось, ибо стандартная реакция человека на очевидное непонятное и невероятное, находящееся у всех на виду, но неожиданно предложенное другим решение, – это бурное отторжение, к которому примешивается чувство зависти: «Почему он, а не я?»

Гидролог Николай Бубнов пришел на прием к секретарю магаданского обкома партии Афанасьеву с предложением попробовать проводить груженые суда и вовсе без ледокольной проводки, но нужен самолет-разведчик в его полное распоряжение, и вкратце объяснил свои намерения. Секретарю обкома ничего другого не оставалось, как согласиться, ибо других вариантов не было. Он посоветовал оформить официальное предложение в обком партии от службы ледокольных операций пароходства. Когда Бубнов выступил в службе со своим предложением среди всех умудренных ледокольщиков, то вначале получил общую обструкцию, и более всех протестовал капитан ледокола «Адмирал Макаров» Абоносимов, будущий Герой Социалистического Труда. В итоге начальник «холодной» службы Лютиков прекратил прения и спросил о конкретных предложениях, но все промолчали. Тогда он резюмировал: «Человек пришел нам помочь, а мы устраиваем ему головомойку за одно лишь его желание. Будем пробовать», – тем самым поставил точку над разошедшимся словоблудием. После этого состоялся отдельный разговор с Лютиковым, и гидролог объяснил, что для осуществления плана, кроме письма в обком, нужны еще и полномочия, ибо ни один капитан судна или ледокола не будет его слушать, сочтя за банального самозванца. Лютиков подумал и согласился, но когда Бубнов попросил полномочия начальника службы ледокольных операций, то возразил: а не велика ли окажется «шапка Мономаха», ведь начальником является он сам? В итоге сошлись на заместителе, и хотя Николай внешне вел себя уверенно, твердо веря в успех казавшегося безнадежным предприятия, но на душе скребли кошки и мучило позднее раскаяние в той авантюре, в которую он ввязался.

Делать было нечего, «назвался груздем – полезай в кузов». В Магадане гидролог поселился в гостинице, и в его распоряжение выделили машину, доставляющую в аэропорт, где уже ожидал самолет ледовой разведки, на котором ежедневно по многу часов он барражировал над Охотским морем, тщательно изучая лед и его структуру и движение, особенно вдоль западного побережья Камчатки и по маршруту дальнейшего следования в направлении южной оконечности острова Завьялова перед самым Магаданом, где традиционно, на основании предыдущих наблюдений ледокольщиков, лед находится в более проходимом состоянии, обращая особое внимание на его вынос из Пенжинской губы залива Шелихова. Приливы в губе достигают десяти метров, и лед не удерживается, а выносится в центральную часть моря при преобладающих северо-восточных ветрах. Ледообразование и все сопутствующие аспекты появления льдов наносились на карты и в записные книжки с фиксированием конкретной силы ветра, температуры, сжатия и разрежения, включая едва различимые разломы, похожие на марсианские каналы.

Настало время подхода груженых судов, и, внутренне холодея, Николай сбросил первый вымпел с рекомендованным путем форсирования ледовых полей вплоть до Магадана. Как ни странно, но первый пароход прошел, самостоятельно следуя ежедневно сбрасываемым вымпелам. Иногда гидролог находил несоответствие в рекомендациях лоции: неоднократно облетая пролив между островом Завьялова и мысами Таран и Алевина обнаружил интенсивное торошение льда в прибрежной зоне, хотя лоция рекомендовала следовать именно таким путем. Выяснил столь очевидное противоречие из-за возникновения местной «боры», когда охлажденный воздух скатывается с гористой местности и, встречаясь с преобладающими северными ветрами, прижимает лед к берегу, вызывая сжатие и торошение, тем самым тот становится непроходимым, и гораздо предпочтительнее следовать посередине пролива, где такое явление не возникает. Это открытие во многом помогло груженым пароходам дойти до Магадана.

Возникали и малые проблемы, которые приходилось решать по ходу их возникновения. Проживание в местной гостинице было ограничено одним месяцем, после чего следовало выселение или двойная оплата. Пришлось позвонить Лютикову и объяснить, что командировочных хватает лишь на половину ежедневной гостиничной платы. Вскоре ему позвонил секретарь обкома, уведомив, чтобы не беспокоился – его больше никто не тронет, пусть живет сколько хочет. Мелочь, а приятно, когда о тебе заботятся большие люди.

Однажды произошла пауза в прибытии судов, и, словно желая испробовать метод Бубнова в его жестком варианте, наступило маловетрие с усилившимися морозами. Николай ежедневно с тревогой наблюдал за медленно, но неумолимо смерзающимися полями льда, приобретающими более светлый оттенок, говорящий об увеличении толщины. Облетая совсем недавно проходимый участок Охотоморья накануне подхода небольшого каравана из трех судов, искал хотя бы мельчайший ручеек или черточку, через которую можно проникнуть, но бесполезно: однообразная ледяная пустыня напоминала антарктический купол, лед успел смерзнуться, не оставив никаких надежд на самостоятельное форсирование. Николай в отчаянии подумал: «Конец моей авантюре. Какой только бес попутал меня?» Но заднего хода, как у самолета, не было, «назвался груздем – полезай в кузов», да и времени совсем не оставалось, на подходе три парохода, и запоздалые раскаяния и сожаления лишь отвлекают от настоящего дела, оставляя гидролога наедине со своими совсем не радужными мыслями. « Глаза глядят, а руки делают!»

Сбросил первый вымпел на палубу подошедшего судна с рекомендацией всем пароходам следовать прижимаясь к западному берегу Камчатки, а при возникновении трудностей держаться строя уступа, или, как говорят военморы, строя пеленга: при остановке лидирующего за ним параллельно следует второй, пробиваясь дальше и освобождая первый, затем в дело вступает третий и так далее, словно большая бурильная машина при прокладке тоннелей. Тактика казалась верной, и вся троица прошла самую опасную ледовую преграду. Далее последовали держась не менее чем в пяти милях от мысов Алевина и Таран, обращая внимание на крупные торосы, выносимые из залива Шелихова. Как это ни странно, но пароходы прошли – как будто гора с плеч свалилась.

Если везет, то везет во всем: в бухте Нагаево северо-восточный ветер вынес весь лед, и швартоваться можно было в свое удовольствие, не тыкаясь часами между льдин в стремлении подойти к причалу. Кстати, в каменном мешке бухты ледообразование и нарастание льда при очень низких температурах происходит быстро, и единственно верное решение проблемы нашли опытным путем: при значительном усилении северо-восточного ветра ледокол сразу же принимался за окалывание льда по всему периметру, а крепкий ветер тут же выносил лед в море, очищая портовую акваторию. Налицо использование местных погодных факторов в своих корыстных целях.

Случались и неожиданные эскапады с приятными оценками: капитан Веронд, следуя рекомендациям гидролога, без проблем прошел до Магадана зимним «санным» путем и утром, встретив Николая, от всей души поблагодарил его, а позже дал радиограмму в адрес министра морского флота, от которого гидролог получил персональную благодарность.

На подходе к острову Завьялова в конце зимы образовывалась ледяная каша, иногда достигающая нескольких метров толщины, и груженые пароходы втыкались в нее, словно в вату, теряя передний ход, и никакая сила не могла сдвинуть с места. Но и здесь нашелся выход: суда, с трудом выбравшись из этой засасывающей трясины и разворачиваясь, начинали двигаться задним ходом, используя винт в качестве метлы, отбрасывающей в сторону ледяную кашу, медленно, но верно продвигаясь вперед, используя центробежную силу движителя. Преодолев неожиданное препятствие, снова разворачивались и ложились на курс, продолжая начертанное движение. Известно немало случаев, когда даже линейные ледоколы застревали в этом многометровом месиве и в дальнейшем пробивались вперед лишь на заднем ходу.

Чего стоила только работа двух самых мощных ледоколов, «Адмирал Макаров» и «Красин», в Сахалинском заливе по высвобождению застрявших рыбаков. В конце декабря 2010 года в ледовом плену оказались плавбаза «Содружество», транспортный рефрижератор «Берег Надежды», научно-исследовательское судно «Профессор Кизеветтер» и траулер «Мыс Елизаветы». Причина банальна, и иначе чем головотяпством назвать ее трудно. Подошедший к плавбазе траулер с уловом из-за штормовых условий не смог пришвартоваться для сдачи рыбы, и тогда решили забраться в лед для уменьшения качки и заливаемости забортной водой, чтобы совершить перегрузку на базу. Работал северный, северо-восточный ветер, быстро забивая небольшие ледовые поля и наслаивая их друг на друга, создавая многослойную ледовую подушку из ледяной каши, растущую вглубь. Перегрузчик и плавбаза, наблюдая за льдом, по их мнению не представляющим опасности, продолжали заниматься своим делом с чисто рыбацким подходом – прежде всего рыба, как те самолеты, ну а девушки потом. В том-то и дело, что потом было уже поздно, и попали они как кур в ощип вместе с примкнувшим к ним научником, который действовал так же, но надеялся на большие суда: под их прикрытием он не пропадет и всегда успеет выйти, держась в кильватерной струе. В итоге двум мощным линейным ледоколам потребовался целый месяц, чтобы вытащить всю теплую компанию из ледовых объятий. К тому же им помогал ледокол «Магадан». По оценке Дальневосточного пароходства, спасательная операция обошлась в пять миллионов долларов. Неизвестно, как долго продолжалась судебная тяжба и какова была действительная сумма компенсации от рыбацких судовладельцев и их коллег, владельцев научника, который хотя и действовал хитро, но в итоге перехитрил самого себя.

Глава 7

Ледокол «Москва» в свои юные годы часто оказывался в западном секторе Северного морского пути, случалось ли это по воле рока или заурядного случая, но к этому экипаж привык и ничему не удивлялся, хотя вполне возможно, что смена привычной обстановки восточного сектора на западный привлекала многих, особенно тех, у кого родственники проживали в европейской части страны, а таких было немало.

В летнюю навигацию 1964 года ледокол проводил караван, состоящий из трех судов, в порты восточного сектора, начиная с Хатанги, хотя назвать эти несколько домиков селением, да еще портом, можно лишь с громадной натяжкой, равносильно воробья спутать с соловьем. Несколько небольших домиков с метеостанцией – вот вся Хатанга, нанесенная даже на карты самого малого масштаба. Нежданный -негаданный случай произошел на подходе к проливу Вилькицкого, разделяющему полуостров Таймыр с архипелагом Северная Земля и соединяющему Карское море с морем Лаптевых. Вертолет часто взлетал на разведку, выискивая наиболее безопасные пути следования среди ледовых полей, подолгу зависая над подозрительными разломами и торосящимися льдами. На борту постоянно находился гидролог Николай Бубнов.

В один из таких полетов услышали тихий, едва различимый голос, вызывающий крылатую машину. Ответили на вызов, и оказалось, что вызывает полярная станция с острова Гейберга с просьбой забрать больную. Ледокол разрешил полет на остров, и когда вертолет приблизился к району вызывающей станции, обнаружили кучу камней, на самом большом из которых и находилась станция, какое-то подобие гнездовья альбатросов. Сесть на этот самый камень оказалось едва возможным, и лишь спрыгнувший Николай указывал летчику точное место посадки, чтобы не ошибиться даже на считаные сантиметры.

Оказалось, на станции пять человек, в числе которых одна женщина – жена начальника, и она была на сносях и вот-вот должна родить. Ближайший пароход ожидался через месяц, и времени для раздумий не оставалось, да и «подождать» она не могла. Решили везти ее на мыс Челюскин, где по всем раскладам находились большой аэродром и медицинский пункт. Собираясь, роженица набрала с собой множество вещей, и в вертолет они не входили, как ни пытались втиснуть, ибо кабина Ми-1 далека от салона пассажирского лайнера. Пришлось, на смех птицам, привязывать ее имущество к колесам и шасси. На лету геликоптер представлял то еще чучело с развевающимися предметами женского гардероба. Завидев небывалое чудище, чайки издалека сворачивали в сторону, удаляясь на безопасную дистанцию и выражая негодование громкими криками.

На подлете к Челюскину запросили посадку и объяснили причину, диспетчер подтвердил, но тут же добавил, что медпункт закрыт, а врачей уже давно нет. Оставалось возвращаться на ледокол, где хоть и был врач, но не акушер, и к тому же он наотрез оказался переквалифицироваться хотя бы всего лишь на один раз. Едва успели повернуть, как раздался тот же тихий голос диспетчера: «А она транспортабельна? На старте пассажирский рейсовый самолет на Москву, который можем задержать. Сколько вам осталось долететь?» Отделались десятью минутами, хотя оставалось лететь все двадцать. Приземлились почти у трапа самолета, заполненного пассажирами, которые уже махали руками через иллюминаторы. Выскочившие пилоты помогли женщине влезть в самолет, отправив туда же и барахло. «А билет?» – спросила она. «Без него полетишь!» – ответил кто-то из экипажа. Полетели назад и сообщили на станцию о передаче больной на самолет, приблизившись к ней, но не рискуя больше садиться на единственный камень. Считая свою задачу выполненной, возвращались к своему подвижному дому с чистыми сердцами и чувством выполненного долга.

Пришли в восточный сектор Северного морского пути, ибо там хватало работы и самые болевые точки по обеспечению проводки арктических конвоев находились именно здесь, по пути освободившись от судов каравана, направившихся в порты своего назначения: Хатангу и Тикси. Ледокол занимался разрушением отколовшихся припайных полей в районе мыса Ванкарем, где непреодолимым препятствием для караванов обоих направлений являлась образовавшаяся тяжелая перемычка из припайного льда.

Вскоре снова пришлось действовать в режиме скорой помощи: в эфире прозвучала просьба о помощи с малого портового ледокола «Ерофей Хабаров»: «У женщины кровотечение, нужна срочная медицинская помощь». Вот уж поистине женский полярный день устроили. После подтверждения ледокола полетели искать его малый аналог. Обнаружив того в туманной мгле, выяснили, что сесть на него практически невозможно, учитывая незначительные размеры, и единственным, но очень рискованным местом для посадки оставалась кормовая палуба с кнехтами, утками и прочими мешающими приземлению устройствами. Но делать нечего, нужно спасать еще одну душу, может быть, жертвуя своими. Попросили завалить кормовой флагшток с флагом и убрать с палубы выскочивших зевак. Пришлось вновь спрыгивать с подвисшего вертолета и жестами указывать точное место пилоту-миллиметровщику. Сразу же запихнули кровоточащую бабу внутрь кабины и начали взлетать, но тут еще обнаружили вышедший из меридиана гирокомпас, а без него как без глаз, даже верное направление в тумане определить невозможно.

Оказывается, беда приходит не только вдвоем, но и втроем, а дальше как Бог пошлет. Куда лететь, в какую строну – неизвестно. Висящий туман не добавлял бодрости ни на йоту. Пришлось выбрать единственное решение: лететь на низкой высоте, не теряя из виду береговую черту, иногда снижаясь до десятка метров, когда природный поводырь почти терялся из виду из-за густеющего тумана. Но на этот раз судьба уберегла, и смогли почти вслепую добраться до мыса Шмидта. У диспетчерской службы аэропорта неожиданный прилет неизвестного геликоптера вызвал явно не дружелюбную реакцию, но в итоге все разъяснилось и тетку сдали.

На выходе из здания столкнулись с летчиками, принявшими роженицу. Те обрадовались и спросили ее фамилию и имя, но вертолетчики, недоуменно переглянувшись, в унисон ответили: «Не знаем!» – что вызвало общий задорный смех, будто избавились от непосильной ноши. Все поняли, что они люди и совершили благородный поступок не из какой-то собственный выгоды, а лишь по человеческому участию, невзирая на грозившие им опасности, произошло сближение родственных душ.

Оказывается, женщина родила мальчика на Диксоне, а на обратном пути из Москвы привезли ей в подарок корзинку клубники на рейсовом самолете.

Глава 8

Геннадий Иванович Антохин родился в 1949 году в городе Красноярске, на одной из величайших рек мира – Енисее-батюшке, в семье железнодорожников. И даже более чем в семье: весь их род каким-то образом походил на династию, подобно московским наследственным кланам определенных профессий, так прекрасно описанных Владимиром Гиляровским. С тех пор у него осталось какое-то подспудное влечение к паровозам и их более поздним последователям. Бывая в Санкт-Петербурге, Геннадий непременно посещает музей железнодорожного транспорта и, смотря на паровозы, замершие на вечной стоянке, вспоминает давно ушедшее детство. Кстати, кроме близких членов семьи, к клану железнодорожников принадлежали даже родственники, проживающие в Кемеровской области.

Гена с детства пристрастился к книжкам, открывающим дверь в другой, большой мир: мореплавателей и пиратов, охотников и золотоискателей, индейцев и ковбоев, скачущих на необъезженных мустангах. Но у него и в мыслях не было ничего, что могло бы связать его с дальними плаваниями, и даже могучий Енисей не привлекал внимания и не входил в планы, связанные с выбором будущей профессии. В Красноярске и без того хватало институтов, более приземленных. Политехнический для него являлся самым надежным прибежищем, если придется отступить. Занимаясь в секции бокса при институте и заняв второе место в крае среди юниоров, он был бы завидным студентом, только пожелай. Спортсмены высокого уровня являлись визитной карточкой вузов, и за такими абитуриентами шла самая настоящая охота.

Новосибирский институт инженеров железнодорожного транспорта, привлекающий профессиональной приемлемостью, находился всего лишь в двенадцати часах езды поездом. Мысли школьного выпускника раздваивались между двумя институтами, и он никак не мог выбрать свою будущую альма-матер. Но жизнь гораздо сложнее кажущейся простоты и тем интересна и непредсказуема. В 1965 году прибыл на побывку вроде бы родственник, хотя и десятая вода на киселе – Валерий, внук бабушки Агафьи, у которой отец и мама жили на квартире, пока не построили свой дом, и за годы стали самыми настоящими родственниками, ибо не так уж и редко бывает, что кровные родственники становятся едва ли не врагами и даже не здороваются друг с другом. Вот и понимай родственные узы как хочешь, и, скорее всего, они зависят от духовной близости и стремления делать хорошее, ибо давно известно, что человек дающий получает большее удовлетворение, чем берущий (конечно, и здесь возможны варианты).

Валера прибыл из города Сучан (нынешний Партизанск) Приморского края, и хотя там моря нет, но выглядел он под стать умудренному морскому волку, да и служил стрелком-радистом на бомбардировщике морской авиации, но это не играло никакой роли – морская форма компенсировала все. Молодой, красивый – молодость всегда красива, – c двумя лычками старшины второй статьи, а скорее всего, младшего сержанта, ибо военно-морские звания лишь у корабельного состава военно-морского флота, с расстегнутой верхней пуговицей бушлата, откуда выглядывала полосатая тельняшка, он будто приворожил Геннадия, и тот следовал за ним повсюду, замечая, как девки зыркали, а некоторые откровенно пялились на Валеру, гордясь своим вновь обретенным другом и чувствуя свою причастность к морю. От него-то и узнал Гена о Владивостоке и пароходах, которые тот видел только сверху, пролетая над ними в своем бронеколпаке стрелка-радиста.

Произошло мгновенное перерождение, напоминающее обычный силлогизм, когда из двух суждений рождается третье. Закончив школу, выпускник с новеньким аттестатом зрелости отправил документы в Дальневосточное высшее инженерное морское училище имени самого известного исследователя приморских территорий от Посьета до Охотска – адмирала, а тогда еще капитана первого ранга Геннадия Невельского, к тому же полного тезки, что, в свою очередь, на чисто интуитивном уровне подтверждало правильность сделанного выбора, то есть произошла та самая закономерная случайность, смысл которой может не пониматься вовсе или же его осознание приходит гораздо позже.