Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX – XX столетий. Книга I

Коронерское жюри заседало несколько дней, вплоть до 20 апреля. Если первоначально жюри собиралось для рассмотрения обстоятельств убийства Минни Уилльямс, то в дальнейшем оно приняло в работу и материалы предварительного полицейского расследования по факту обнаружения трупа Бланш Ламонт. Хотя упомянутые эпизоды разделял довольно большой интервал времени, они считались связанными между собой как местом совершения, так и, возможно, лицом, виновным в этих деяниях.

Всю первую половину заседания коронерского жюри 15 апреля Теодор Дюрант демонстративно читал привезенную с собой книгу. Причём, читал её очень медленно, листая страницы с заметной задержкой, и со стороны было хорошо заметно, как он прислушивается к происходившему вокруг. Поведение Теодора, скажем прямо, выглядело крайне инфантильно, он делал вид, будто заседание жюри не имеет к нему ни малейшего отношения, дескать, всё это сплошная ошибка и он вынужден здесь находиться лишь из-за полицейского принуждения, однако в конечном итоге Дюрант затеянной им самим игры не выдержал. Он отложил книгу и с неподдельным интересом стал следить за ходом заседания.

Первые сообщения свидетелей носили технический характер и касались места, времени и обстоятельств обнаружения трупа Минни Уилльямс.

Далее помощник прокурора вызвал для дачи свидетельских показаний пастора Джорджа Гибсона [его не следует путать с детективом Гибсоном – это разные люди!], служившего в церкви Святого Эммануила. Священник рассказал, что на 21 час 12 апреля в доме общинного старосты Фогеля была назначена встреча прихожан. Теодор Дюрант на неё опоздал, что было крайне нехарактерно для всегда пунктуального библиотекаря. Он выглядел необычно, лицо его казалось налитым кровью. На слова пастора об опоздании, Дюрант извинился и невнятно объяснил задержку тем, что был занят поиском формы для предстоящих на следующий день сборов Сигнального Корпуса, в которых ему предстояло принять участие.

Следующим свидетелем стал Фрэнк Сейдеман (Frank A. Sademan), садовник при церкви Святого Эммануила. Насколько можно судить по документам заседания, Фрэнк оказался чрезвычайно словоохотлив. Мужчина рассказал о том, как однажды поинтересовался у Дюранта ходом розысков Бланш Ламонт, ведь тот обещал заняться поиском девушки! По словам садовника, Теодор отмахнулся от него, как от назойливой мухи и высказался приблизительно следующим образом: я могу, конечно, заняться этим делом, но я не стану тратить своё время бесплатно, пусть мне заплатят хотя бы 50 долларов, а там посмотрим. В своём месте мы упоминали о том, как Дюрант вечером 5 апреля явился в дом Ноблов и пафосно пообещал помощь… Теперь же выяснилось, что на самом деле он и не думал обременять себя подобной чепухой. Цинично, конечно же, но ненаказуемо!

Несколько зарисовок, сделанных газетными художниками во время заседания коронерского жюри 15 апреля 1895 г. Слева направо: Теодор Дюрант, офицер полиции Риль, садовник Сейдеман, баптистский пастор Гибсон.

Далее садовник рассказал о ремонте газового светильника, который затеял или якобы затеял Дюрант в день исчезновения Бланш Ламонт. Что именно и для чего ремонтировал библиотекарь, осталось невыясненным, поскольку по утверждению Сейдемана приход оплачивал услуги слесаря газовой компании, занимавшегося профилактикой и ремонтом внутренних газовых сетей.

Весьма информативным оказались свидетельские показания Джорджа Кинга, церковного органиста. Это был 19-летний юноша, работавший в течение дня электриком в телефонной компании, а в вечернее время игравший для души на различных музыкальных инструментах. Джордж являлся юношей малообразованным и простодушным, а потому неудивительно, что на Теодора Дюранта – без пяти минут дипломированного врача! – он смотрел с почтением и уважением. Тем интереснее оказались показания этого свидетеля весьма разоблачительного свойства.

3 апреля Кинг появился в церкви около 17 часов и поначалу он думал, что находится в здании один. На эту мысль его навела запертая входная дверь, которую ему пришлось открыть своим ключом. На этой детали допрашивавший молодого человека коронер сделал особый акцент. Кинг сел играть на фортепиано и не успел доиграть даже первую пьесу, как на пороге комнаты появился Дюрант. Тот выглядел странно всклокоченным, налитые кровью глаза слезились, лицо было красным от прилившей крови, волосы – растрёпаны. Он был без пиджака. Теодор сказал удивленному Джорджу, что занимался ремонтом газового светильника и надышался газом. Он попросил друга сбегать в аптеку и купить для него сельтерской воды и пакетик брома, что Кинг с готовностью и сделал. Поход в аптеку много времени не занял – минут 5—7, вряд ли больше. Возвратившись в церковь из аптеки, органист неожиданно для себя столкнулся с Дюрантом в холле. Тот оказался полностью одет, т.е. он успел облачиться не только в пиджак, но и в демисезонное кашемировое пальто. Теодор бросил в бутылочку сельтерской бром, выпил раствор и, взяв Джорджа под руку, вывел его из церкви, сказав, что может проводить его домой. Они действительно пошли в сторону дома Кинга, но пройдя буквально пару кварталов, Теодор попрощался с товарищем и пошёл в обратную сторону.

Согласитесь, поведение Дюранта выглядело странным! Он не дал Кингу заниматься разучиванием пьесы и фактически увёл его из церкви. Отравление газом моментально излечилось и ничуть не помешало Дюранту прогуливаться по улицам. Также странным выглядело то, что Теодор, очевидно явившийся в храм раньше органиста, почему-то запер за собой входную дверь, так что Кинг даже не понял, что находится в здании не один.

Следующим свидетелем, вызванный полицией для дачи показаний, стал Чарльз Морган (Charles H.Morgan), сосед Минни Уилльямс. Морган и Уилльямс арендовали соседние комнаты в доме №1707 по Говард стрит (Howard street).

Чарльз Морган был почтенным джентльменом, с которым его соседка Минни Уилльямс общалась очень доверительно, точно с отцом. За несколько часов до убийства она рассказала ему о непозволительных приставаниях Теодора Дюранта. Свидетельство Моргана выглядело очень весомо, поскольку он не знал Дюранта лично и не имел мотива его оговаривать.

Именно во время ответов Моргана на вопросы коронера Дюрант отложил в сторону свою книгу и более к чтению не возвращался.

По словам свидетеля днём 12 апреля, в Страстную пятницу, за несколько часов до убийства девушки, Теодор Дюрант явился к Минни и имел с нею долгую беседу. О содержании этого разговора свидетель узнал после ухода Дюранта от самой же Минни.

Согласно утверждению свидетеля, Дюрант сначала пригласил девушку покататься с ним по городу в его коляске с целью покупки всего необходимого для украшения церкви к празднику Пасхи [напомним, события происходили в Страстную пятницу]. Минни не хотела общаться с Теодором, но и грубо отшивать его тоже не считала возможным, поэтому она уклончиво ответила, что считает подобную поездку излишней, ведь они увидятся через несколько часов на вечернем собрании.

Услышанный ответ собеседнику явно не понравился. Теодор упрекнул Минни в том, что она завлекает его и вводит в заблуждение, а ему нужна ясность. У него назначена встреча с Минни Самнер (Minni Sumner), но если Уилльямс согласится встречаться в ним, то он отношения с Самнер прервёт. Не довольствуясь сказанным, Дюрант добавил, что он скоро станет дипломированным врачом и имеет достаточно специальных медицинских познаний для того, чтобы избавить женщину от любых неприятностей, связанных с интимными встречами с любимыми мужчинами. Намёк на возможный аборт шокировал Минни Уилльямс, она возмутилась высказанной вслух пошлостью и в гневе оттолкнула Дюранта, велев убираться прочь. Разговор, как по всему видно, получился очень некрасивый!

Вернувшаяся в дом девушка пребывала вне себя от гнева. По-видимому, она испытывала потребность с кем-то поделиться опытом неприятного общения и рассказала о беседе Моргану.

Показания этого свидетеля были, конечно же, исключительно интересны, поскольку проливали свет на события последних часов жизни убитой девушки, однако на этом открытия того дня не закончились.

Этот рисунок из газеты изображает момент полемики между лейтенантом Лизом, начальником дивизиона детективов Департамента полиции Сан-Франциско, и окружным коронером Баком во время заседания коронерского жюри. Лейтенант нарисован сидящим за столом (крайний слева), а коронер Бак расположился к нему лицом (крайняя справа фигура).

Для дачи показаний коронерскому жюри был вызван детектив Абрахам Энтони, тот самый «Охотник за женщинами», что заключал Дюранта брал под стражу. Об этом полицейском в своём месте было сказано несколько слов. В ту минуту, должно быть, Теодор и большинство присутствовавших подумали, что речь пойдёт о деталях задержания в Уолнат Крик, но – нет! – всё оказалось намного интереснее. Энтони был очень спокойным полицейским и по его речи не всегда можно было понять насколько важно то, о чём он говорит. Заняв место перед жюри, он сообщил достопочтенным господам, что 18-ю месяцами ранее Теодор Дюрант совершил преступление в отношении молодой девушки, которой пообещал жениться и уговорил сбежать с ним из дома. Соблазнив легковерную девочку, Дюрант вывез её в город Сан-Хосе, расположенный в 60 км. юго-восточнее Сан-Франциско, где продал в публичный дом. Детектив Энтони по заявлению родителей девушки занимался её розыском и в конечном итоге возвратил беглянку домой.

По словам детектива, личность соблазнителя девушки, всё это время оставалась неизвестна. При задержании Дюранта 13 апреля он обратил внимание на то, что тот отлично соответствует словесному портрету непойманного негодяя. Сегодня утром детектив отправился в дом беглянки и предъявил ей фотокарточку Теодора. Потерпевшая без колебаний его опознала!

Согласитесь, поворот сюжета оказался в высшей степени необычным. Студент-медик, без пяти минут врач и в минуты досуга церковный библиотекарь вёл себя как гадкий мошенник и растлитель, предававший тех, кому клялся в любви. Такое поведение за гранью мужской этики, таким людям руки не подают!

Ближе к концу первого заседания жюри лейтенант Лиз, представлявший правоохранительные органы, заявил, что по его мнению Дюрант умышленно не предпринял мер по сокрытию трупа убитой им Минни Уилльямс, поскольку намеревался в ближайшие дни сжечь деревянную церковь. Это предположение представляется очень разумным и хорошо объясняющим самые разные детали этого дела. На месте преступника действительно имело бы смысл устроить пожар, дабы разом избавить как тел обеих жертв, так и всевозможных сопутствующих улик.

Затем судебно-медицинский врач Джеймс Барретт (J. S. Barrett) рассказал о результатах вскрытия тела, заявив, что смерть потерпевшей имела комбинированную природу и последовала в результате механической асфиксии, вызванной удушением руками и острой кровопотери из-за причинения ранений холодным оружием, которые были нанесены в условиях резко сниженной активности сердечной деятельности [то есть тогда, когда девушка находилась в состоянии комы или была близка к агонии].

Доктор Барретт, судмедэксперт службы коронера, производил вскрытие тела Минни Уилльямс и 19 апреля 1895 г. выступил  перед членами жюри с сообщением о результатах своей работы .

По мнению судебного медика 2 глубоких раны в середине груди, одна из которых достигла сердца, были нанесены посмертно. При этом раны в верхней части груди и в основание шеи наносились прижизненно.

Причина смерти в заключении Барретта была сформулирована так: «смерть её последовала от кровотечения из рваных ран и удушения от сдавления горла» (дословно на языке оригинала: «came to her death from hemorrhage due to lacerated wounds and asphyxia due to strangulation»). Время наступления смерти эксперт отнёс к вечеру 12 апреля, приблизительно за 12 часов до момента обнаружения тела. Посягательство имело сексуальную природу, на что указывало состояние одежды и нижнего белья убитой девушки, но половой акт с жертвой нападавший не осуществил.

Вердикт коронерского жюри оказался вполне предсказуем – смерть Минни Уилльямс квалифицировалась как умышленное убийство и накопленная полицией доказательная база признавалась достаточной для формального обвинения в совершении этого преступления Теодора Дюранта. И хотя последний сообщил жюри о своей непричастности к убийству и наличию alibi, сие заявление не избавило его от официального статуса «обвиняемый в убийстве». После этого жюри приступило к анализу материалов, связанных с обнаружением в церкви трупа Бланш Ламонт, и на протяжении последующих заседаний рассматривало этот эпизод. В результате этой работы Дюрант также был признан обвиняемым и окружному прокурору было предложено решить, по какому из двух обвинений должен состояться первый суд.

Правда, говоря о вердикте жюри мы немного забежали вперёд, поскольку вынесено оно было лишь 19 апреля, т.е. на пятый день работы. Чтобы не разрывать повествование на фрагменты, постараемся придерживаться хронологической последовательности событий.

16 апреля журналист агентства «Ассошиэйтед пресс» получил возможность встретиться с Дюрантом в тюрьме5. Что и говорить, подобное разрешение следует признать совершенно необычным, за этим явно стоял некий расчёт. Но автор должен честно признаться, что расчёт этот постичь не в силах. Невозможно представить, чтобы нарцисс, подобный Дюранту, сознался в отвратительном убийстве журналисту и заявил о раскаянии, зная, что его слова будут растиражировано на всю страну! Напротив, можно было не сомневаться в том, что самовлюбленный и трусливый садист не скажет ни слова правды, но получит от подобной встречи огромное удовольствие. Спрашивается, ради чего ему это удовольствие доставлять?

В общем, перед нами некий чисто американский феномен, связанный с почтительным отношением к журналистам и, скажем честно, совершенно нелепым почитанием прессы.

Журналист в своей статье рассказал о бессонных ночах заключенного и его криках в редкие минуты сна. К этим крикам соседи арестанта уже привыкли. Журналист особо отметил вежливость Дюранта и его улыбчивость во время прогулок в тюремном дворе. Эдакий милый, сердечный человек, попавший в тюремную клоаку по причине ужасной полицейской ошибки!

Теодор встретил журналиста безукоризненно одетым, вообще же, он тщательно следил за собой в заключении, оплачивал стирку рубашек, чистку костюма и услуги парикмахера. Выглядел арестант очень спокойным, собранным и совершенно неопасным.

Говоря о его внешности, следует упомянуть, что практически все журналисты описывали Теодора как молодого человека невысокого, щуплого и совершенно безобидного. Например, 5 сентября 1895 г. в заметке газеты «The San Francisco call» автор так охарактеризовал облик Теодора: «Дюрант – маленький, кроткий, похожий на мальчика человек» (дословно: «Durrant, the little, mild-faced, boyish-looking individual»). Подобные описания встречаются неоднократно, по-видимому, обвиняемый и впрямь мало соответствовал тогдашним представлениям об убийце.

Теодор Дюрант в свою бытность арестантом окружной тюрьмы

Своё общение с журналистом Дюрант начал с того, что сообщил явившемуся о запрете на контакты подобного рода, полученном от адвоката. Многословно порассуждав на эту и дав понять, что разговаривать с журналистом он не станет, Дюрант неожиданно брякнул – другого слова не подобрать! – что видит перед собой воспитанного человека [т.е. журналиста!] и с его стороны будет невежливо отправить его обратно, не поговорив.

Можно не сомневаться, Теодор Дюрант упивался собою в ту минуту. Буквально наслаждался звуками собственного голоса и вниманием к собственной персоне! Подобное самолюбование мы можем видеть у многих завсегдатаев телевизионных ток-шоу разного калибра – люди несут чепуху, явно лицемерят, откровенно лгут, но остановиться не могут, в такие минуты их просто несёт…

Вся содержательная часть весьма продолжительного, но демагогического по своей сути монолога Дюранта свелась всего к одной фразе: «Я никогда не видел ни одну из этих девушек и не помню ни одной из тех встреч с Бланш Ламонт, что они описывают» (дословно: «I never saw any of these girls and have no recollection of any such meeting with Blanche Lamount as they describe.»).

Помимо газетчика, арестованного посетил и начальник Департамента полиции Сан-Франциско Патрик Кроули (Patrick Crowley). Визит этот следует признать довольно необычным, впрочем, необычным человеком являлся и сам шеф полиции. Он заслуживает того, чтобы сказать о нём несколько слов.

Кроули родился в марте 1831 г. и на момент описываемых событий ему уже исполнилось 64 года. Молодость его прошла на востоке страны, в Нью-Йорке он работал в типографии и ничто, казалось бы, не предвещало его судьбе крутых поворотов. Но – опять это судьбоносное «но!» – в Калифорнии началась «золотая лихорадка» и в 1850 г. молодой человек подался на Западное побережье. Так Кроули открыл в себе дар предпринимателя – купив лодчонку, а потом и шаланду поболее, он стал заниматься тем, что мы теперь называем «услугами по транзиту». В общем, он перевозил прибывающую в район Сан-Франциско публику через залив или куда его просили. Надо сказать, что добывать золото приезжали люди очень разные, было немало таких, кому зарезать человека было не сложнее, чем два пальца об забор вытереть, так что насмотрелся Кроули в те годы немало. Но с людьми Патрик работать умел, довольно быстро он получил известность и уже в 1854 г. от партии демократов избрался в офис городского констебля. В те годы полицейские должности в Сан-Франциско являлись выборными. Хотя работу в полиции Патрик совмещал с бизнесом, никаких коррупционных делишек за ним не водилось и он заслужил репутацию кристально честного человека, которой чрезвычайно дорожил.

В 1866 г. Кроули был впервые избран на должность шефа Департамента полиции Сан-Франциско и на протяжении 30 лет бессменно её занимал. Причём часть этого времени должность была выборной, а начиная с 1878 г. занималась по назначению. Со временем лодочный бизнес Кроули весьма развился и стал приносить ему неплохой доход, но ему пришлось от него избавиться после введения запрета на совмещение госслужбы с коммерческой деятельностью.

За время своей работы в должности начальника полиции Патрик Кроули избирался на неё или назначался в общей сложности 28 раз! Он выдерживал все конкурсы и побеждал на всех выборах, на которые выдвигался.

Подобные успехи объяснялись, разумеется, не только мощной партийной поддержкой, но и незаурядными личными качествами этого человека, его репутацией неподкупного и справедливого руководителя, защитника Закона и Порядка.

То, что Кроули решил лично встретиться с Теодором Дюрантом, свидетельствует о стремлении шефа полиции лично разобраться в ситуации, сложившейся вокруг расследования убийств Бланш Ламонт и Минни Уилльямс.

Патрик Кроули.

С одной стороны, подчиненные Кроули должностные лица докладывали ему о результатах следствия и доклады эти вызывали доверие. Но с другой, категорическое непризнание арестантом вины рождало обоснованные сомнения в честности полиции. А вдруг имеет место какая-то грязная игра? Вдруг детективы пошли по пути наименьшего сопротивления и свалили вину на бедного студента, не желая разбираться в деле по существу? Вдруг полиция упускает нечто важное и не желает признавать собственные заблуждения из ложно понимаемого чувства чистоты мундира?

Кроули хотел составить личное мнение об обвиняемом и можно не сомневаться, что если бы начальник полиции поверил в невиновность Дюранта, то данной ему властью он бы сумел повернуть ход расследования на новые рельсы. Но чуда не случилось и после приватного разговора с арестантом, Патрик Кроули не без некоторого удивления признался журналистам, что не встречал ещё человека до такой степени хладнокровного и способного управлять своими эмоциями. Причём начальник полиции не преминул напомнить о своём немалом стаже работы в правоохранительных органах – более 40 лет, если считать с 1854 года! – и том, что повидал немало находчивых и хитроумных преступников.

Но никого, похожего на Дюранта, он прежде не встречал.

17 апреля сержант полиции Уитмен (Whitman) на ступенях перед входом в здание Департамента полиции обнаружил небольшую картонную коробку. Открыв ней, полицейский нашёл испачканную штукатуркой женскую перчатку с запиской внутри и небольшой бумажный свёрток. В свёртке находилась прядь каштановых волос.

Записка, помещенная в перчатку, была написана красными чернилами и гласила: «Вы ошиблись. Подстрелили не ту птицу. Моя работа. Найди меня, если сможешь. Гарри-хакер» (дословно на языке оригинала: «You are on the wrong trail. Go the wrong bird. My handiwork. Find mo if you can. Harry the Hacker.»)

В полиции посчитали, что коробка с запиской – это грубая мистификация, не имеющая ни малейшего отношения к убийствам Ламонт и Уилльямс. Цвет пряди волос, помещенной в коробку, не соответствовал цвету волос убитых девушек. Тот, кто мастерил эту поделку, не имел ни малейшего понятия о настоящем цвете волос Бланш и Минни.

После многочисленных публикаций в апреле 1895 г. в дальнейшем наступил некоторый спад интереса общественности к расследованию. До начала судебного процесса, которое пришлось на последнюю декаду июля того года, количество публикаций о Дюранте и инкриминируемых ему преступлениях упало до минимума, буквально до 1—2 в месяц. Но неправильно было бы думать, что время с апреля по конец июля прошло в полном бездействии прокуратуры и защиты. Нет, обе стороны деятельно готовились к предстоящему суду.

Имеет смысл сказать несколько слов на эту тему. О защитнике обвиняемого Джоне Дикинсоне (Dickinson) было уже упомянуто, в скором времени к нему присоединились два других адвоката – Юджин Дюпри (Eugene Deuprey) и Томпсон (A. W. Thompson). Оперативное сопровождение работы этой энергичной компании обеспечивал частный детектив Морс, везде успевавший и добывавший массу полезной для адвокатов информации. Все эти люди весьма деятельно взялись за организацию защиты Дюранта. И надо сказать, подошли они к делу с душой и выдумкой, каждый из их понимал, что сенсационный процесс гарантирует защите прекрасную рекламу, притом такую, за которую не надо будет платить. Надо только хорошо отработать свою программу!

Стратегия, выбранная адвокатами, строилась на следующих краеугольных посылах:

– Теодор Дюрант не имел следов крови на одежде, причём, как на той, в которой его видели 12 апреля, так и на любой другой, хранившейся в его доме. Это стало известно по результатам тщательного обыска по месту проживания арестованного. Минни Уилльямс была убита с использованием ножа в период с 20 часов до 21:30 12 апреля и тот, кто лишил девушку жизни, должен был обязательно запачкаться кровью. Однако после 21:30 Дюранта видели многие прихожане и никто из них не заметил следов крови на его одежде или открытых частях тела. Не оказалось крови и на одежде, находившейся в доме обвиняемого. Отсюда рождался очень неудобный для обвинения вопрос: если действительно Дюрант убивал девушку, то где же кровь?

– Помимо отсутствия следов крови, обвинение демонстрировало и другую нестыковку – на теле Дюранта отсутствовали следы борьбы. В ночь на 18 апреля арестованный подвергся дотошному осмотру полицейскими врачами и группой детективов. Ничего, что можно было бы связать с борьбой, найти не удалось – ни царапин, ни кровоподтёков, ни порезов. Правда, нельзя не отметить явную запоздалость такого осмотра, его надлежало провести сразу по водворении арестанта в тюрьму, а не спустя более 3-х суток! Но кто же виноват в том, что следствие нерасторопно, кроме самого следствия? Отсутствие следов борьбы на теле Дюрранта являлось отличным доводом в пользу его невиновности и защита, разумеется, этот довод всячески педалировала.

– Гипотетически Дюрант мог проникнуть в церковь Святого Эммануила поздним вечером 3 апреля, когда была убита Бланш Ламонт, поскольку имел ключ от входных дверей [как и 3 других человека – садовник Сейдеман, пастор Гибсон и органист Кинг]. Однако он не имел доступа в кабинет пастора Гибсона, где хранилась коробка со слесарным и столярным инструментом. Напомним, что замок на двери в колокольню был умышленно выведен из строя [заклинен обрезками металла], а дверная ручка обломана. Кроме того, на дверной коробке имелись свежие следы ударов стамеской, хотя неясно было кто, для чего и когда эти удары нанёс. Как Дюрант, не имея инструмента, мог повредить дверной замок и сломать его ручку? Убийца должен был проникнуть в церковь тогда, когда она была совершенно пуста, и иметь доступ в кабинет пастора. Другими словами, настоящий убийца располагал не только ключом от входной двери, но и от кабинета пастора. По логике адвокатов преступником являлся пастор Гибсон, хотя прямо его фамилия летом 1895 г. не упоминалась в силу понятных причин.