– Меня поняли превратно, – продолжал свою речь Солженицын, зачитав очередную выдержку из своей известной книги. – Говорили, что я против демократии и против прогресса. Андрей Сахаров прочитал мне отповедь, как если бы я призывал к авторитарному обществу и мистическому мышлению. Я говорю о религии как о духовной энергии человека, а духовной энергии человека нет и не может быть без разума, без совести и сердца. Христианство – это философия духовной энергии, которая много важнее материального выживания, и прямо противоположна энергии тщеславия и садомазохизма. Это я хотел сказать. Берегите духовную энергию! Созидайте, ищите, не бойтесь идти за правдой, не продавайте душу ни власти ни жадности ненасытной! Не говорите что правды нет, и не теряйте свой разум, ибо разумом живет сердце и душа человека. Может быть, как говорил Артур Шлезингер, это кажется «позой пророка». Нет, друзья, я просто стараюсь сказать своими словами то, чего у меня нет средств высказать на научном языке. Иначе бы вы поняли, что я не ретроград, и что духовная энергия единственное, что есть важного для прогресса и будущего человечества.
Речь Александра Солженицына приветствовали долгими аплодисментами. Андре Жид прослезился, а Лион Фейхтвангер подошел обнять сердечного друга. Бертран Рассел присоединился к восторженным поздравлениям писателей:
– Дорогой Александр Исаевич! Я материалист, но я никогда не был ни марксистом, ни поклонником немецкого идеализма. Я поддерживаю теорию эволюции Дарвина, но я всегда был против социального дарвинизма – все мои книги о демократическом социализме, в где люди должны жить в дружбе и сотрудничестве. В своей истории философии я писал, что философия Фихте безумна, а философия Канта и Гегеля – ложная в своей основе. Я писал в своих книгах, как вредна философия конкуренции для общества, и каким ядом разливается социальный дарвинизм, когда западный капитализм превращает коммерческую жизнь в состязание на выживание сильнейшего. Я называл их динозаврами, которые поклоняются силе, и которые как динозавры вымрут, а интеллектуалы унаследуют их королевство. И я тоже часто отмечал, что наш мир безумен и движим патологической энергией, что добро пассивно, а зло активно. Как материалист, я не мог осудить марксизм за материализм, но я всегда чувствовал, что в нем пропущен уровень человечности, и я говорил об игнорировании психологии и этики, всегда ставил это в вину марксизму.
Мы с тобой согласны в главном, ни рыночная экономика, ни плановое хозяйство не решат проблем человечества. Проблема эта на уровне этики и психологии. Я искал решения в системе образования, ты ищешь ее в христианстве, как мой друг Альберт Швейцер, и мы оба отвергаем безумие социального дарвинизма и немецкого идеализма.
Глава 5
Суд над Дарвином в Храме Духа. Священник дьявола
Следующее слушание Большого Суда над Холодной войной рассматривали «дело Дарвина», который со всей суровостью обвинялся в распространении ложной теории социального дарвинизма. Утверждалось, что социальный дарвинизм стал основой той идеологии, которая укрепила в людях злое начало, и привела к полному поражению доброго начала – духовной энергии разума и совести. Социальный дарвинизм объявлялся основой всего теоретического инструментария Холодной, которым в равной степени пользовались обе стороны. Наравне с социальным дарвинизмом обвинение было выдвинуто философии немецкого идеализма, которую представляли Кант, Фихте, Гегель и Ницше. Ницше сумел соединить в своей теории дарвинизм и немецкий идеализм, когда определили человека как мост между обезьяной и сверхчеловеком. Обвинение философии немецкого идеализма было выделено в отдельное слушание. А в тот день в Центральной Зале Храма Духа слушалось дело социального дарвинизма.
Бертран Рассел выступил со вступительной статьей:
«Вопросы обвинения Социального Дарвинизма», которая имела большой успех.
– Уважаемые дамы и господа! Друзья и товарищи!
Сегодня мы слушаем дело об обвинении Социального дарвинизма. Я бы хотел сразу заострить ваше внимание на том факте, что речь идет не о теории эволюции животного мира, которую мы все признаем, а о социальном дарвинизме. Экстраполяция теории развития животного мира на мир человеческий не только не правильна, она имела самые пагубные последствия для человеческого рода.
Мы все знаем, что теорию эволюции одновременно разработали два английских ученых, которых мы сегодня рады приветствовать в Храме Духа среди нас: это Альфред Рассел Уоллес и Чарльз Дарвин, имя которого значительно лучше известно широкой публике. Они внесли одинаковый вклад в становление теории эволюции.
Однако, их вклад в становление социального дарвинизма прямо противоположен: Альфред Рассел Уоллес противился попыткам распространить теорию эволюции биологического мира на теорию происхождения человека. Дарвин напротив, сделал все в его силах, чтобы добиться этого и тем самым утвердить в гуманитарных науках социальный дарвинизм. Известно письмо Чарльза Дарвина Альфреду Уоллесу, где Дарвин ругает Уоллеса за то, что тот раскритиковал все попытки распространить теорию эволюции на происхождение человека. «Одумайтесь, пока вы окончательно не убили своих и моих детей», – говорит ему Дарвин. Альфред Уоллес настаивал на том, что человек имеет разум, сознание и что развитие разума и развитие биологического мира никак не могут быть одним и тем же природным процессом.
Давайте, друзья, поаплодируем сегодня гению и проницательности Альфреда Уоллеса, такого же автора теории эволюции, который сделал все, что было в его силах, что остановить социальный дарвинизм. Увы! Он не преуспел в этом. Преуспел Чарльз Дарвин, и еще сегодня социальный дарвинизм является основой научной парадигмы!
– Позвольте мне вмешаться, – перебил Бертрана Рассела Ромен Роллан. – Мне хотелось бы сказать о том, как мы, интеллигенция 20-века, которой пришлось жить в мире дарвиновской парадигмы, задыхались в этом зловонии материализма, предчувствуя великие катастрофы на который он, материализм, обрек все двадцатое столетие. Холодная война была только третьим актом в этой трагедии. Нам пришлось пережить и Первую Мировую войну и Вторую мировую войну. Вот что я писал накануне этих потрясений в своем дневнике о пустых небесах, где умер бог, и об удушье буздуховности.
Ромен Роллан «Воспоминания»:
«С пятнадцатилетнего возраста, когда я приехал из провинции в Париж, меня отравляло зловонное дыхание современного материализма. Мне казалось что я должно быть живу в один из трагических – в один из самых трагических – периодов истории. Это ощущение каким-то странным образом зародилось во мне со времен отрочества. Через 14 лет после Коммуны и 15 лет после Седана до меня временами доходил трупный запах от могил расстрелянных, подавленная ярость, клокочущая в темных массах, повсеместное недоверие и классовая вражда, а на пороге дома – тень Бисмарка в каске… Но это еще не все! … Небо было пустым, бог умер, и умер, не оставив наследника! Наступила ночь… нигде – ни огонька, чтобы согреться… Мне казалось, что весь Запад – пороховая бочка, что внутренний и внешний враг ведут подкоп под цивилизацию, а над Европой реют черные крылья разрушения: война и революция. Где же собираться силам для обороны? Вокруг кого? Вокруг чего? Казалось, что я видел один, что грядет… то, что нагрянуло. Мне пришлось покинуть родину, чтобы получить мужественную и братскую помощь Толстого и Ибсена».
Пришли две страшные мировые войны, а потом Холодная война, и я все еще думаю, что мы должны винить за это научный эгоизм эпохи Просвещения и утвердившуюся позже дарвиновскую парадигму! – закончил свою речь Ромен Роллан под громкие аплодисменты.
Тогда встал Чарльз Дарвин и обратился к мыслителям в Храме Духа:
– Вы не имеете права судить меня, – сказал обиженный старик, – потому что моей целью была только истина. Разве не истина – цель и смысл существования каждого из нас? Разве ты, Бертран Рассел, не писал в своих философский книгах, что куда бы не завела нас истина, она лучше самообмана? Ты уже наложил в штаны и испугался бесстрашно идти за истиной? А если это и есть истина? Что тогда?
Альфред Уоллес струсил и отступил, но я не такой слабак. Ламарк говорил глупости и я уже тогда прямо сказал ему об этом: «Да сохранит меня небо от глупого ламарковского «стремления к прогрессу», «приспособления вследствие хотения животных». А Герберт Спенсер извратил мое учение в сторону Ламарка, словно бы естественный отбор уже прекратился и дальше идет социальная адаптация. У вас кишка тонка чтобы видеть истину. А истина в том, что естественный отбор не может прекратиться, и он также движет животным миром, как миром социальным.
Меня упрекали из-за Гитлера! Дескать, это я первым сказал, что нельзя поддерживать выживание больных и слабых в обществе. Что это я обосновывал, что добродетельные люди имеют меньше шансов выжить, чем подлецы и люди жестокие, и что война – главный закон жизни. Да, это все так, я говорил об этом в «Происхождении человека»!
Ч. Дарвин: «Происхождение человека»:
«Весьма сомнительно, чтобы потомки людей добрых и самоотверженных или особенно преданных своим товарищам были многочисленнее потомков себялюбивых или предательских членов того же племени. Тот, кто готов скорее пожертвовать жизнью, чем выдать товарищей, часто не оставляет потомков, которые могли бы наследовать его благородную натуру». «У дикарей слабые телом или умом скоро уничтожаются и переживающие обыкновенно одарены крепким здоровьем. Мы, цивилизованные народы, стараемся по возможности задержать этот процесс уничтожения; мы строим приюты для слабоумных, калек и больных; мы издаем законы о бедных, и наши врачи употребляют все усилия, чтобы продлить жизнь каждого до последней возможности. Есть основание думать, что оспопрививание сохранило тысячи людей, которые при своем слабом сложении в прежнее время погибли бы от оспы. Таким образом, слабые члены цивилизованного общества распространяют свой род. Ни один человек, знакомый с законами разведения домашних животных, не будет иметь ни малейшего сомнения в том, что это обстоятельство – крайне неблагоприятно для человеческой расы». «Хирург может заглушать в себе сострадание во время операции, сознавая, что действует для пользы больного; но если бы мы намеренно оставляли без внимания слабых и беспомощных, то делали бы это лишь ввиду могущего произойти отсюда добра в будущем, купленного ценой большого и верного зла в настоящем. Стало быть мы должны переносить безропотно несомненно-вредные последствия переживания и размножения слабых. Существует, по-видимому, только одно средство задерживать их размножение, именно, чтобы браки между слабыми и мало одаренными членами общества были реже, чем между здоровыми и способными. Эта задержка могла бы быть усилена до бесконечности, если бы слабые умом или телом совсем воздерживались от брака» «Не будь он подвержен естественному отбору, он наверное не достиг бы никогда высокого звания человека. Встречая в различных частях света огромные протяжения плодороднейшей земли, которые населены лишь несколькими бродячими дикарями, тогда как они могли кормить бы множество счастливых семейств, можно было бы подумать, что борьба за существование не была еще достаточно жестокой, чтобы поднять человека на высшую степень развития».
Но это истина, а долг ученого идти за истиной! Сначала докажите, что я неправ, и тогда судите! Лицемер тот, кто прикрывается расхожей моралью, даже если наука доказывает ему, что нравственная добродетель есть глупость! Ты, Ромен Роллан, разве не писал в своих «Воспоминаниях», что ненавидишь лицемерие прописной морали? Что же и ты струсил перед фактами и истиной?
– Да, будет тебе Дарвин, хвост павлином распускать, – раздался голос Федора Достоевского. – Этой твоей теории «научного эгоизма», которая добродетели и ответственность духовной энергии превращает в предрассудки и бредни я давно ответил в «Записках из подполья». Против истины никто не возражает, потому что Дух и есть одна истина человечества. Против лженауки у нас много возражений.
Ф. Достоевский «Записки из подполья»: «Уж как докажут тебе например что от обезьяны произошел, так уж и нечего морщиться, принимай как есть. Уж как докажут тебе что в сущности одна капелька твоего жиру тебе должна быть дороже ста тысяч тебе подобных, и что в этом результате разрешаться наконец все так называемые добродетели и обязанности и прочие бредни и предрассудки, так уж так и принимай, нечего делать то, потому что дважды два математика. Попробуй-ка, возрази».
– Позвольте, уважаемый Чарльз Дарвин! – оскорбился такому выпаду Бертран Рассел. – Никогда я за всю жизнь не отступил и не струсил перед истиной, и конечно теперь этого не сделаю. Мы для того и собрались, чтобы доказать вам всю глубину вашего заблуждения!
Сначала, мы докажем, что то падение нравов, которое имело место после утверждения социального дарвинизма в качестве официальной научной парадигмы, напрямую связано с дарвинизмом. А потом докажем, что теория внутренне противоречива, и что она совершенно неспособна объяснить факты социальной жизни и во всем им противоречит.
Итак, вы правильно сказали, что расовая теория Гитлера, прославляющая войну и естественный отбор, право сильного есть прямой вывод из теории социального дарвинизма, развиваемого в вашей книге «происхождение человека». Однако, не только ужасы Второй мировой войны повлек за собой социальный дарвинизм. Извольте видеть, что в современной Америке учреждена Церковь сатанизма, основанная на дарвинизме.
Вот справка из Википедии, статья «Современные сторонники социального дарвинизма»:
«Так, американский сатанист Ла Вей, насчитывающий несколько миллионов последователей, глава официальной Церкви Сатаны, пишет, что его Книга Сатаны основана на теории Происхождения человека» Дарвина, что это бунт против немощного распятого Христа и гимн материализму и гедонизму. Сторонники современного сатанизма описывают себя как сторонников социального дарвинизма и евгеники. Сатанинская Библия создана Антоном Ла-Вей, основателем Церкви сатанизма в XX веке. Социал-дарвинистские идеи представлены всюду в этой Библии, Антон Шандор Ла-Вей описывает сатанизм как «религию, основанную на универсальных чертах человека», и люди описаны в его Библии как всецело плотские и как животные. Каждый из семи смертельных грехов описан им как естественный инстинкт человека и таким образом оправдан. Идеи социального дарвинизма имеют особое значение в «Книге сатаны», где Ла-Вей использует идею Рагнара Редбёрда: «Сила есть право», хотя эту идею можно найти повсюду в ссылках на врожденную силу человека и инстинкт самосохранения. Сатанизм Ла-Вея есть «обобщение Маккиавелевского личного интереса».
Так что, не зря вы иронизировали, уважаемый Чарльз, когда называли себя «священником дьявола». В прямом смысле, так и есть, в церкви Ла Вея.
– Вы намеренно подчеркиваете, что Церковь Сатанизма Ла Вея в Америке, чтобы склонить Суд Храма Духа на сторону Левой партии, к которой вы сами принадлежите! В этом ваш трюк, – сказал выпрямившись Дарвин, – я вас разгадал. Много бездельников говорят о моего имени, это вовсе не значит, что они имеют какое-то отношение к дарвинизму в самом деле. Что же до социального дарвинизма, так Карл Маркс просил меня позволить посвятить мне «Капитал», и я отказал. Вы можете спросить у него самого, если не верите мне. Марксизм в гораздо большей степени социальный дарвинизм. Американская культура – наследница Римской империи.
– То есть, научный эгоизм, который оправдывает все грехи как естественную природу человека, это не ваш социальный дарвинизм?
Что касается марксизма и американской культуры, вы неправы. Борьба классов у Маркса, и конкуренция рыночной экономики – в одинаковой степени социальный дарвинизм. Мы легко докажем вам, что американской культура больше, чем какая-либо другая культура буквально пропитана социальным дарвинизмом.
Для этого я прошу уважаемых наших друзей из Храма Духа подняться на кафедру с докладами: Артур Шлезингер, Эрих Фромм, Эллиот Аронсон, Лев Клейн.
Первым поднялся Лев Клейн, известный советский и российский ученый антрополог и археолог, автор многих монографий, в том числе «Истории антропологической мысли», который стажировался и преподавал, в том числе, и в США. Лев Клейн пострадал в свое время от советской системы, заточившей его в тюрьму за твердые взгляды и независимую позицию настоящего ученого, как многих интеллигентов. «Интеллигенция» с легкой руки Ленина, считалась «самой заразной частью населения» как писал в воспоминаниях бывший генерал КГБ. Стоит только вспомнить какое-нибудь яркое имя в научном или в литературном мире, и там скорее всего всплывет темная история с преследованиями и злоупотреблениями со стороны советских властей. Никто не сомневался в его объективности.
– Как историк антропологической мысли я полностью подтверждаю слова Бертрана Рассела, – сказал Лев Клейн. – Дарвинизм не только прочно утвердился в Америке, он стал основой большого количества различных направлений селекционизма. Причем, не только в Америке, но и в Англии, и вообще в современной европейской культуре. Так называемая, дарвиновская археология, четко разделила направление Ламарка и Спенсера, определив его как «адапционизм», и направление собственно Дарвина, то есть «селекционизм». Однако, я сам придерживаюсь теорию эволюции ламарковского толка.
Лев Клейн «История антропологической мысли»:
«Эти оценки сформулировал в 1980 г американский археолог Роберт Даннел. Он и его соратники предложили вернуться к принципам Дарвина и восстановить значение естественного отбора. Противопоставили адаптационизму Спенсера селекционизм Дарвина. Они, полагая, что естественный отбор не остановился в человеческом обществе, а только приобрел другие формы, ратуют за селекционизм»
В первой половине 20-века начала развиваться этология – наука о поведении животных. Основоположниками ее явились О. Хейнрот, Ч. О. Уитмен, Б. Дж. Крегг, Н. Тинберген, и всемирно известный Конрад Лоренц. Ставится вопрос о том, что не только у человека есть элементы культуры. Отсюда только шаг к изучению биологических основ социального поведения человека. Этот шаг был сделан Э. О. Уилсон в книге «Социобиология: новый синтез». В 1978 вышла его же книга «О природе человека», получившая Пулитцеровскую премию, настолько она удивила литературный мир США. А в 1979 рядом с ней легла книга Александера «Дарвинизм и человеческие дела». В 1981 году Ч. Ламсден и Уилсон выпустили книгу «Гены, разум и культура», в которой социобиология окончательно заявила притязания на занятия культурой. Э. Уилсон, энтомолог из Гарвардского университета специализировался на изучении эффекта естественного отбора на биологические сообщества и подобно Лоренцу, распространил полученные выводы на человеческое общество. Это и была основа для нового взлета эволюционистских учений в антропологии и для поворота антропологов к Дарвину. Книги: Л. Бетциг «Деспотизм и дифференциальное воспроизведение. Дарвиновский взгляд на историю» (1989), Б. С. Лоу «Почему секс имеет значение: Дарвиновский взгляд на человеческое поведение» (2000) и сборник Ч. Майкла Бартона и Джоффри Кларка «Открывая Дарвина заново: эволюционная теория и археологическое объяснение». Первой ласточкой этого взлета была книга Ричарда Докинса «Эгоистичный ген», вышедшая на следующий год после книги Уилсона – в 1976 году. Как Хаксли называли бульдогом Дарвина, так пламенный пропагандист атеизма и дарвинизма Докинз носит прозвище дарвиновского ротвейлера. В названной книге дарвиновский естественный отбор был поставлен во главу угла эволюции. Ген о себе позаботится. Это очень эгоистичный ген. Отсюда и название книги. Даже человеческий альтруизм диктуется эгоистичными интересами генов.
Хотя все выступления с позиций воскрешения значимости Дарвина (эволюционная археология, дарвиновская археология) могут быть обозначены и как селекционизм, многие ограничивают его деятельностью школы Роберта Даннела. Эта школа отличается своим подходом к естественному отбору (М. ОБрайан, Р. Лаймен, Т. Холлэнд, Ф. Наймен и др): он направлен не на индивида, а на группы, человеческие сообщества. Выигрывают те сообщества, в которых действуют выгодные для выживания культурные признаки, обычаи, традиции.
Социобиология вызвала шквал критики со стороны демократически настроенных ученых. Социобиологию критиковали за биологический детерминизм, за одиозные выводы, близкие к социальному детерминизм. Человек выглядит пассивным орудием мемов и генов, проходящих свои собственные перипетии».
– А какое развитие дарвинизм нашел в советской науке? – спросил у Льва Клейна Дарвин.
– Лев Клейн «История антропологической мысли»:
«Сам я склонен высоко оценивать социобиологию. В советской науке социобиология вызывала сильнейшее отторжение. С природой человека марксизм не считался, полагая политические и экономические интересы неизмеримо выше, а советские педагоги почитали человека от природы не злым и не добрым, а пластичным и податливым перевоспитанию в руках идеологов»
– Значит, мистер Клейн, вы не демонизируете меня, как другие господа на этом суде, – воскликнул Дарвин. – Вы поддерживаете социальный дарвинизм?
– Позиция марксизма, которая считала, что человек не имеет природы, ничуть не лучше одиозного социального дарвинизма. Собаки Павлова и крысы Скиннера – это все тот же подход биологического детерминизма. Материализм все равно оказывается на позициях биологического детерминизма. Бихевиоризм получил одинокого широкое признание и в СССР и в Америке.
Артур Шлезингер уже поднимался на кафедру.
– Я писал в своей книге «Циклы американской истории» о том раздвоении американской нации между духом демократии и общественности с одной стороны, и духом консерватизма и узкого индивидуализма с другой стороны, – начал он с воодушевлением. Отцы-основатели Америки – привет вам! Я говорил, что вы есть и будете олицетворением демократического духа Америки и его сохранностью. Я писал о «Новом курсе» Ф. Рузвельта, об энергии, проявленной после второй мировой войны Элеонорой Рузвельт для становления Международного института Прав Человека, завещанных нам Томасом Пейном. О демократическом правительстве Джона Кеннеди, к которому я имел честь принадлежать.
Но я также писал и о консервативных правительствах Эйзенхауэра и Никсона, Гувера и Рейгана. И я согласен в конечном итоге с А. Токвилем, которого много цитировал в своей книге, что там где вверх берет дух консерватизма – Америка погружается в порок, а там, где побеждает дух демократизма – Америка всегда на высоте своей добродетели.
Артур Шлезингер «Циклы американской истории»:
«В 1835 г. Токвиль, оценивая американское общество, отмечал энергию, участливость, гражданскую активность, приверженность общественным интересам и даже тиранию большинства. „Американец бывает так поглощен частными заботами, как если бы он был абсолютно одинок в этом мире, а в следующую минуту, как будто забыв о них, он отдается общему делу. Иногда кажется, что им движет крайнее корыстолюбие, а иногда – беззаветный патриотизм“ Индивидуализм изолирует людей друг от друга, „ослабляет добродетельность общественной жизни“ и приводит к тому, что становится „трудно вытащить человека из его собственного узкого круга, чтобы заинтересовать его судьбой государства“ как подчеркивал Токвиль, уход в частную жизнь тоже приводит к отрицательным, характерным именно для этого процесса явлениям, в особенности к тому, что человек стремится исключительно к сиюминутным материальным благам. „Любовь к богатству“, по его» мнению, лежит «в основе всего, чем занимаются американцы»
Что беспокоило Токвиля больше всего, так это долгосрочные последствия слишком узкого понимания американцами «принципа личной заинтересованности». Граждане, отгораживающиеся от «этих великих и могучих общественных чувств, которые беспокоят нации, но которые и развивают их», по словам Токвиля, могут вскоре оказаться в положении, при котором они будут каждую новую теорию считать угрозой, каждое нововведение – прологом революции. «Признаюсь, меня страшит, – писал он, неожиданно проявляя собственное, глубоко личное отношение, – как бы они в конце концов не замкнулись в этой мелкой и трусливой любви к сиюминутным удовольствиям, как бы они не потеряли из виду долгосрочные свои интересы… когда потребуется мощное и резкое усилие ради более высокой цели». Если в интеллектуальной сфере следствием индивидуализма является стагнация, то в политике им может быть деспотизм. Люди начинают рассматривать обязательства перед обществом как досадное отвлечение от погони за деньгами; и «для того, чтобы лучше приглядывать за тем, что они называют собственным делом, они пренебрегают главным делом своей жизни – быть хозяевами самим себе». Уход в частную жизнь, поощряя гражданскую апатию, провоцирует наступление тирании».
Артур Шлезингер «Циклы американской истории»:
«Кредо манчестерской группы подкреплялось теорией Дарвина. Теоретики неограниченного экономического либерализма, ссылаясь на эволюционное учение Дарвина, приходили к выводу о том, что выживание наиболее приспособленных в процессе свободной конкуренции на рынке является гарантией прогресса цивилизации. „Если вообще возможно говорить о какой-то теории в стране, обходящейся без всяких теорий, – писал Брайс в 1888 г. в своей работе „Американская республика“, – то ортодоксальная теория экономического либерализма составляет ныне основу как федерального законодательства, так и законодательства штатов“. Верховный суд, ядовито заметил в свою очередь судья Холмс, повел себя так, будто 14-я поправка возвела в закон „Социальную статику“ Спенсера. Судьи, подобные Дэвиду Брюэру, нанесли тяжелый удар по социальному законодательству во имя святого принципа laissez-faire»