Важно помнить, что семья – это система, которая стремиться к равновесию, гармонизации; что означает, что фиксация родителя на какой-либо крайности неизбежно должна быть уравновешена её противоположностью (отражена в мире её отрицаемой частью). Например, если мама уходит (западает) в эмоции/истеричность, то кто-то в семье (муж или ребёнок) будет настолько же далеко уходить в интеллект/рациональность. Что конечно будет порождать конфликты, но сама система будет уравновешена.
Ключевым будет как понимание самого механизма работы дуальности, так и их внутреннего наполнения. Так, в рассматриваемой ситуации, мама – это сердце, чувства (но, как бы поломанные, незрелые или непонятые, находящиеся в оппозиции к уму); папа – это ум, мысли (также, как бы неполноценные и воюющие с чувствами). Экзистенциально, холистично, ум и сердце не нечто противоположное, но цельное, как две стороны одной монеты, это партнёры, которые были разделены в сознании человека. И именно их борьба (непризнание и непонимание важности противоположной роли) порождает как конфликты в семье, так и психические отклонения родителей и, соответственно, детские неврозы. Собственно, именно так чаще всего и бывает, аксиомой (конечно, не осознаваемо) выступает аксиома борьбы, и главный вопрос семьи – вопрос власти – это сражения ума и сердца, которые у личности выступают как оружие; а полигон – тело, т.е. ребёнок, на котором всё отражается: воронки ссор, взрывы мести, канавы обид.
Все те характеристики личности родителей, которые коррелируют с детскими неврозами (а их очень много: эгоцентризм, проблемы самоконтроля, тревожность, зависимость, недовольство, напряженность, эмоциональная черствость, пессимизм, недоверчивость, упрямство, беспокойство (псевдозабота), конфликтность, депривированная потребность в признании, нетерпимость, противоречивость, и т.д., и т.п.) будут выступать таковыми только при их чрезмерной заострённости, «безальтернативности» и не являться причиной в себе. Можно сказать, что главным будет выступать гиперсоциальность (т.е. недоверие и непростроенность своего мироздания; социум, как суррогат себя) и отсутствие экзистенциальной встречи с ребёнком (бегство от душевной близости, «настоящести» контакта, отсутствия доверия к его природе и её понимания).
Конечно, есть и некоторые точечные, но фундаментальные причины (хотя они несложно выводимы из двух отмеченных). Так, неумение дифференцировать вину и ответственность (одну из четырёх экзистенциальных данностей) может запросто привести к душевному недомоганию и далее к болезни.
Возвращаясь к качествам личности, рассмотрим их «специализацию» (см. таблица 2). В предложенной таблице несложно увидеть довольно чёткую передачу генеральных линий жизненного сценария, в народе выраженного пословицами «яблоко от яблони недалеко падает» и «что посеешь, то и пожнёшь». Общими для всех проявлений личности выступают следующие качества: негибкость реагирования (жёсткая фиксация), невозможность сменить свои состояния (они управляют моей жизнью, а не я ими), несознаваемая идея компенсировать внешним внутреннее (кожаный чемодан сделает меня уверенным, желанным и счастливым). Соответственно более здоровой почвой для детского развития будет их противоположность: реализм/принятие опора/учёт бытия (того, что есть, таким, каким оно есть (тоже, но иначе – действие исходит не из того, что вроде должно быть, а из того, что есть)), естественность/непринуждённость (как ремарка: для того, чтобы проявлять естество, нужно его иметь, а значит «обнаружить» и «родить»). Т.е. неразрешенность родителями своих задач развития (выраженных в перечисленных качествах) псевдоразрешается за счёт невроза у ребёнка, который, что случается очень нередко, передаст это дальше формируя то, что можно обозначить как родовая карма (в которой воспитание заменяется на «бить страхом»).
Таблица 2. Невротические проявления личности родителей и формируемые ими детские неврозы
Известно, что в «полях» (реальных жизненных условиях) всё не так прямолинейно и эти «правила» имеют свою не узкую вариативность и известные исключения (т.е. ребёнок, воспитанный эмоционально неудовлетворёнными родителями в атмосфере перманентной напряжённости не обязан стать неврастеником). На наш взгляд, для понимания почему это именно так, а не иначе, имеются два основных «ключа».
–во-первых, ребёнок впитывает атмосферу во всех нюансах даже отрицая (например, в семье постоянно орут и ругаются матом, поэтому я буду говорить интеллигентно и тихо; или мои родители были бедными, поэтому мой ребёнок не будет ни в чем нуждаться; или отец пил и бил маму, поэтому, внимание!, один брат будет пить и бить жену (ведь, что он ещё должен делать с таким то батей?), а второй будет вести трезвый образ жизни и супруга пальцем не тронет (ведь, что он ещё должен делать с таким то батей?)), т.о. закладка сценария происходит в любом случае.
–во-вторых, между родителями весьма редко идёт взаимопонимание, общие взгляды (в т.ч. на воспитание и согласие по генеральной и вторичным «линиям партии»). Чаще наоборот, поэтому на сознании будет «победитель» (условно позитивный), а в подсознании «проигравший» (условно негативный), который наравне с «хорошим» режиссёром будет разыгрывать пьесу жизни (например, пить, проигрывать или терять деньги, выбирать не ту пару, попадать в неприятности и т.п., или напротив, быть «голосом совести», шепчущим, что живёшь не так). Т.о., без особого преувеличения, можно сказать, что до определенного времени (пробуждение Person, по А. Лэнгле, как шанса, который выпадает не так уж часто и также не часто ценится) человек смотрит на мир через родительские очки, где одна линза – это мама, а другая – папа.
То, что чаще принято рассматривать в психологии и психотерапии про жизненные сценарии, психологические травмы и т.п. полученные в детстве должно бы включать глубочайший и интереснейший экзистенциальный «сектор», на фундаментальном уровне определяющий жизненный путь человека, причём весьма детально. Так, именно от родителей тем или иным образом (чаще косвенно, но всегда своим примером39) мы получаем гамлетовские ответы о том, кто мы (и какие) и куда идём (и как туда попасть). Возможно, «кухонный» взгляд посчитает это не существенным или пустой, отвлеченной философией, но в действительности трудно найти что-то конкретней и практичней.
Тот факт, что мы считаем себя людьми (а не, допустим, собачками) имеет место быть именно благодаря информации транслируемой семьёй как ячейкой социума; то, что мы считаем себя мужчиной или женщиной и что это вообще значит, и как ими быть; нужно и можно ли задаваться какими-либо «высокими» вопросами и воплощать их своей жизнью или достаточно бороться за место под солнцем; считать или нет какое-либо животное священным или «грязным», что такое быть грязным, а что достойным; что такое хорошо, а что такое предать, подло воспользоваться и нужно ли потом мучиться угрызениями совести, и как это делать: пить, обвинять других или пойти в храм на молитву и покаяние.
Применяя ключ двойственности, мы видим, что самые болезненные её (двойственности) растяжки и будут задавать направление и смысл жизни человека, создавая её (конкретной человеческой жизни) наполнение. Например, мать была мягкой, а отец жёстким, и ребенок решил, что отец «молодец», и стал реализовывать в своей жизни жесткость, испытывая вину перед мягкостью – матерью; и это может стать «красной линией» его бытия, которая будет механически перебрасывать личность из одной стороны в другую. Причём, чем сильней полюса дуальности разведены (подавляется один и возвышается другой), тем больше напряжения это создаёт. Можно считать, что ключевые двойственности, полученные в детстве (почти всегда в болевом опыте разделённости) и составляют программу выживания личности (в том смысле, что она не осознаётся, но реализуется человеком).
Ещё раз сделаем важное уточнение, поставим своеобразный предохранитель, как мы это неоднократно делаем в тренинговой работе и прописывали в некоторых предыдущих публикациях, что здесь нет какого-либо обвинения каких-либо родительских действий, информационных трансляций и уж тем более переживаемых ими чувств и состояний. Мы как родители передаем то, что передаем, а нам передали то, что передали, и в этом всегда есть смысл, в том числе получаемый в боли и страдании (собственно именно постижение именно такого смысла делает возможным полноценное понимание экзистенциальной логики жизненного пути).
***
Далее мы подробно остановимся на конфликтах в семье. Полагаем, что всякому адекватному человеку понятно, что построение семьи – это труд (в т.ч. преодоление разногласий), с неизбежными препятствиями или задачами весьма разной сложности. Но в сознании человека они представлены по-разному (ведь в этом так же проявляется свобода отношения к происходящему) и невротические субъекты склонны приписывать им большую тяжесть и неразрешимость, выливающуюся в затяжные конфликты. Самый конфликтный вопрос в семье – это вопрос власти, в котором достоверны следующие данные: наиболее высокая конфликтность и частота разводов в парах, где мать и отец обладают твёрдым характером (чаще с ребёнком девочкой); на втором месте – мать с твёрдым характером, а отец с мягким; реже всего конфликтуют и разводятся пары, где отец обладает твёрдым характером, а женщина мягким (особенно в семьях с сыном). Твёрдость характера (в своём негативном аспекте) здесь коррелирует с уже рассмотренной нами гиперсоциальной направленностью личности, ригидностью мышления и жёсткой доминантностью.
Пожалуй, самым интересным, самым трудным в постижении (видении в себе) и самым действенным лекарством широкого спектра является проекция (её раскрытие). Её внутренний механизм составляет кольцо вина-осуждение, т.е. то, за что мы осуждаем другого – это то, за что мы испытываем вину = не хотим этого признавать в себе. Так, в конфликтной ситуации виноватым обеими сторонами считается другой (что показывает, например, методика Розенцвейга), а рассмотренное нами доминирование и непримиримость приписывается другому (например, методика Лири) также обеими сторонами. Причем более активная конфликтная позиция (более сильное осуждение и подсознательная вина) будет у родителей одного пола с детьми (у отцов имеющих сыновей, у матерей – дочь), видимо, это стоит рассматривать так, что ребёнок используется как «союзник на войне».
Частые, затяжные, деструктивные (ведущие к войне и уводящие от осмысления) конфликты, безусловно, являются патогенным фактором в развитии детских неврозов. Конфликт родителей с детьми имеет также своей основой проекцию – подмены ребёнка таким какой он есть, на то, каким он быть должен по мнению взрослого (кем, например, сам хотел стать) или навешивание на него сторонней роли (например, родителя или супруга). Матери, особенно при неврозах, чаще неудовлетворенны ребёнком, отцы с детьми конфликтуют значительно реже (нередко причиной этому приписываемый папам «пофигизм» или, напротив, «мудрость»; хотя в действительности дело в том, что хрестоматийно женщина реализуются через ребёнка, а мужчина через преобразование внешнего мира). Допустим, мама может наряжать ребёнка на прогулку как «Барби», а ребёнок будет пачкаться, просто потому, что он ребёнок. О ком мама в этот момент заботится: о здоровых потребностях чада или о том, чтобы выглядеть модным родителем?
В дошкольном и младшем школьном возрасте конфликты родителей с детьми носят открытый характер, в подростковом возрасте и далее психологическое напряжение всё более остаётся во внутреннем мире (видимо по причине, что дети уже могут «дать сдачи») постепенно переходя в хронический вариант. Как отмечалось, по мнению родителей, источником конфликта является ребёнок (что не способствует пониманию реальных причин), а проблемой (как это видят взрослые) чаще всего, – в дошкольном возрасте выступает упрямство (неисполнение требований), в школьном – учёба (приготовление уроков).
Для примера, рассмотрим проблемную ситуацию связанную с учёбой: ребёнок слабоуспевающий и плохо выполняет домашнюю работу, родители так помогают, что доходит до односторонних скандалов. Можно сконцентрироваться на ребёнке и пропустить себя (родителя). Но если захотеть выйти на целостное понимание ситуации… Родитель, скорее всего мама, не доверяет самостоятельности детей, перепроверяет, заставляет переписывать (а когда это из-за одной ошибки, то очевидно что-то не так с кем?) и прочая; что приводит к перенапряжению ребенка, неуверенности в своих силах, скованности, утомляемости и заторможенности. Но главное, это забирает у ребёнка ответственность – основной критерий взрослости, потому как все «косяки» разгребает мама, следствия ошибок (неизменной и необходимой части жизни) пожинает не он сам. Это зачем-то нужно маме? А причина где-то в следующем: у родителей в отношении уроков гиперсоциальные (гипертрофированное чувство долга и принципиальность) и/или паранойяльные черты личности, мнительность, повышенная тревожность, избыточная забота и контроль.
Хотелось бы подчеркнуть, что речь идёт о том, что проблемную ситуацию (любую, в том числе не связанную с невротическим заболеванием детей) в частности и бытие в целом нужно осмыслять – не искать виноватых, а идти к пониманию происходящего через себя. Так, например, достоверно известно, что конфликт с детьми более характерен для доминирующего в семье родителя противоположного пола40 и это попытка оказывать на детей избыточное давление (власть), возможно, отчасти с тем, чтобы избежать эмоциональной и половой изоляции в семье. Так может надо работать над этим? Попытка же изменения внешнего без изменения внутреннего приведёт к повтору той же ситуации в усиленном виде и так по нарастающей.
Так же мы предлагаем смотреть на содержание человека в перевес его пола, т.е. в женском теле может довлеть мужчина и наоборот. Опять же, в этом нет ничего мистического, хоть и было выражено ещё в широко известном эзотерическом символе «Инь-Ян» (что, применительно к разбираемой теме, означает – в любом человеке, независимо от пола, есть и мужское начало и женское, и мать и отец). Продемонстрировать это можно следующими данными: у отцов имеющими конфликт с сыновьями имеются следующие личностные характеристики (воспросник Кеттела): эмоциональная неустойчивость, легко расстраиваются и поддаются чувствам, т.е. имеют характеристики хрестоматийно присущие женщине и вызывающие борьбу с мужскими качествами.
Мы полагаем (как гипотеза), опираясь на исследования Захарова, что программа выживания (в том числе, но не ограничиваясь этим, конфликтные отношения с мужем и детьми; и шире как полоролевые, семейные взаимоотношения и воспитание детей) передаётся преимущественно по материнской линии. Т.е. мать, в этом смысле, является ключевой фигурой. А говоря о программе, мы имеем в виду некую кармическую проблематику, которая будет транслироваться и передаваться личностью дальше по поколениям, выступая своеобразным наследием, которое получает человек от момента зачатия41 и в процессе воспитания (преимущественно в ранние годы жизни). В практике это означает, что если человек отказывается от осмысленного бытия и убегает от экзистенциальных задач развития42, то он в большей мере (в прямой зависимости от степени своей неосознанности) «механически» реализует переданный ему сценарный план (например, месть противоположному полу) и так же «механически» передаёт его дальше, так сказать, увеличивая кармический груз получателя.
Исследование личности матери при конфликте с детьми (вопросник PARI) показали ряд данных, главными из которых, на наш взгляд, являются неприятие семейной роли, жертвование собой (как это видит мать) во имя интересов семьи. Получается, что мама является мамой через силу, заставляет себя ей быть (по всей видимости, головой понимая, что так надо, но душой не соглашаясь с этим); такое положение дел во внутреннем мире создаёт чувство вины перед самой собой и осуждение других, за то, что не ценят её жертвенность (что после вызовет ещё порцию чувства вины и самобичевания, а затем новую волну осуждения). Данный механизм человеком сознаётся в очень слабой степени и каждый виток переживается как будто в первый раз; в пределе же это приводит к разрыву отношений и психосоматическим заболеваниям (где болезнь будет выступать предохранителем).
Описанное выше классифицируется нами как частный случай эмоционального (экзистенциального) выгорания43 в основе которого лежит предательство себя. Отметим несколько практических следствий:
– не нужно строить семью и заводить детей, только потому, что это делать пора и так принято;
– не надо жертв, если они не прошены;
– не надо строить семью так и такую как положено, если вы хотите и решили иначе.
Дети на эмоциональное неприятие (относятся пренебрежительно, равнодушно, а потребность быть собой блокируется) реагируют криком и плачем в первые годы жизни, обидой и протестом в последующие. Отношение к семье в настоящем распространяется и на будущее; например, если мать помыкает отцом, то мальчик может решить остаться холостым и самому распоряжаться свободой (как он её понимает).
Конфликты (хронически напряжённые отношения) между детьми возникают, прежде всего, при эмоциональном выделении родителями одного из них (как правило, более благополучного во многих отношениях); тогда обделенный вниманием ребёнок будет эмоционально отреагировать (возмещать) недовольство в конфликте с сибсом (повышать свою значимость). Таким образом, мы видим, что энергия (в данном случае отрицательные чувства к родителям) всё равно реализует себя: если нельзя выразить напряжение напрямую, то оно найдёт косвенный путь (например, стукнуть сестрёнку) и внимание будет получено (лучше так, чем никак). В экзистенциальном же плане, мы видим, насколько фундаментальной ценностью является любовь. Её (любви) эмоциональное наполнение в искореженном варианте в общем виде без поправок на индивидуальность будет следующим: «ты не такой как нужно» (гиперсоциальность родителей), «ты вредный (бесполезный)» (паранойяльные черты личности), «ты не любишь меня, не мой, слишком похож на жену или мужа» (истерические черты). Так же и страх одиночества может непроизвольно подталкивать родителя к созданию невротической привязанности к себе одного из детей.
***
Любовь как экзистенциальная ценность в воспитании ребёнка играет принципиально главенствующую роль, собственно её отсутствие и порождает детские неврозы. К её наполнению можно отнести индивидуально-адекватную заботу и психологическое тепло, принятие и помощь в самораскрытии, самовыражении, выявлении своего «я» (что невозможно без экзистенциальной встречи с ребёнком – видении его таким, какой он есть, встретится с ним настоящим, а не с его образом в нашей голове). Т.е. речь вновь идёт именно о понимании отношения взрослого к ребёнку, понимании целительной и губительной силы отношения (видение – это и есть действие). Столь распространённое в наше время повальное «зависание» в гаджетах («не оттащить от компьютера, телевизора», «устроить истерику, если забрать») есть не что иное как восполнение недостающих эмоций.
Самый распространённый негативный психологический тип матери в вопросе воспитания обозначается как «Царевна Несмеяна». Такие мамы всегда чем-то обеспокоены, сдержаны на эмоции, ироничны, богаты на замечания и нотации, считают детское веселье чем-то лишним, боятся избаловать ребёнка. Вообще это правильные тёти, но «без души».
Противоположностью любви и человечности будет неприятие ребёнка. В 70% это его нежелательность, преждевременность появления и несоответствие ожидаемому полу (в аспекте смысла это означает, что ребёнок не тот, т.е. в нём таком, какой он есть, смысла, как это видит взрослый, нет). Захаров А.И. приводит такой пример: «В семье есть дочь 13 лет, не страдающая нервными отклонениями, дочь 9 лет, больная неврастенией, и сын 2 лет так же, как и старшая, без нарушений. Младший – долгожданный мальчик в семье, на которого обращена любовь отца, в то время как старшую дочь любит больше мать. Средний ребенок в семье – девочка с неврозом 9 лет – оказалась таким образом «не у дел», не любима обоими родителями, поскольку ожидался мальчик, и своим поведением она действительно напоминает образ «полудевочки-полумальчика», являясь эмоциональной сиротой в семье».
Сюда же можно отнести несоответствие ребёнка (его психофизиологических возможностей) повышенным ожиданиям = требованиям родителей. Особо «забавный» пример – искренняя, повторяющаяся фраза мамы к трехлетнему малышу «Ну что ты всё время вертишься, не можешь спокойно посидеть!» (хорошим вопросом будет: «это она вообще кому говорит?»44).
К чаще менее травмирующим искажениям любви относятся тревожность, непоследовательность воспитания («Илья, сядь посиди», «ну чего сидишь, иди займись делом» или «нужно закаляться», «ты что, с ума сошел, ты же простудишься!»), недоверие (где воля ребёнка понимается как согласие с точкой зрения взрослого: «нет таких слов – я хочу!») и др.
В целом, все эти искажения исправляются (лечатся) человечностью; ведь если мы откликнемся, откроемся (сердце), то поймём ребёнка и сможем договориться (ум). В этом предложении раскрыта формула здорового, успешного, счастливого ребёнка: любовь плюс требовательность. Любовь (сердце) это материнская функция (что ребёнком ценится меньше, так как она есть, в норме, по умолчанию, но её потеря разрушительна, более травмирующая), а требовательность – функция отца, так как именно он является фигурой, выводящей ребёнка в социум, задающим правила (это ценится больше, потому как любовь отца нужно ещё заработать, но её потеря переживается куда как менее остро). Соответственно, сильные перекосы воспитания (например, слишком много любви и слишком мало требований), приведут к перекосам (болезням) личности, а их общий недостаток к недоразвитости. А вот видеть в ребёнке недоделанного взрослого очень неправильно и пагубно.
В нарушениях любви нужно искать источник прежде всего в себе и помнить: то, что происходит с человеком, всегда ему зачем-то нужно. Например, столь распространенная гиперопека (повышенное внимание, защита, предохранение от надуманных опасностей, непрерывных беспокойств, удержание подле себя, обязывание поступать определенным способом) имеет своим корнем страх одиночества; в пределе это формирование зависимости, где воспитанная беспомощность и нужна родителю (как говорил один мальчик, 33-х лет, «мамы дома нет, а я глупый»). Родители с твёрдым характером чаще запрещают, с мягким – сторонники разрешений (т.е. ум всё обоснует и расскажет, почему лучше так; только дело не в обоснованиях, а в самом человеке). Матери неудовлетворённые браком, конфликтующие с отцами, склонны держать дочерей в «ежовых рукавицах» (а дочери, вообще-то, здесь и не причём). При отсутствии доминирования в семье, отцы больше понукают своего ребёнка (компенсируют «размер»). Если родители конфликтуют друг с другом, то они достоверно меньше ругают своих детей (если кто-то думает, что это их забота о детях, то скорее всего нет, они их не ругают, поскольку каждый из них будет использовать это в качестве повода для обвинений45). В физических наказаниях корнем у матери будет доминантность исходящая из внутренней нервности и аффективной неустойчивости, у отца – тревожность и неуверенность в себе. Спрашивается, кого может вырастить властная, убравшая отца, возбудимая мать, считающая, что из сына, если его ежеминутно не одёргивать, вырастет преступник? – она воспитает не мужчину, а застенчивое, боязливое, не имеющее своё мнение, зависимое, неустойчивое существо.
Общим здесь будет рассмотренный выше механизм вины и осуждения, чем выше одно, тем выше другое. Формально это можно частично отследить применяя вопросник PARI, например, раздражительность матери, её вспыльчивость и репрессия сексуальных интересов ребёнка будет дополняться чувством вины и боязнью его обидеть. А сами черты характера, которые родитель осуждает в детях, в той же мере выражены у него (в какой мере они касаются воспитанника ещё вопрос, а то, что взрослый боится признать это в себе сомнений не вызывает). Таким образом, отрицательный характер оценки детей будет достоверно чаще встречаться у внутренне неустойчивых, тревожных родителей.
Более 60% детей с неврозами – дети из неполных семей (из чего не следует, что полная семья для ребёнка всегда лучше; не все полные семьи одинаково полезны), причем в этих семьях развод происходил достоверно чаще и в прародительской семье. Нарушения у детей чаще всего обусловлены нервным состоянием матери (ключевая фигура любви) в конфликте с отцом до развода, инициатором которого она чаще всего и является (потому как отец либо: а) слишком «мягкотелый», б) слишком «жесткий» или в) не сумел поддержать в сложные периоды, потому что или «а», или «б»). Алкоголизм играет значительно меньшую роль, всегда являясь следствием (инструментом внутреннего состояния), и в семьях детей больных неврозом практически не встречается.