Однажды в Карабахе

– Не надо так много беков, это не политкорректно, – блеснув сверкающими стеклами очков, в упор посмотрел на него Прилизанный.

– Да-а… – проблеял Зопаев.

– И действия вашего командира-тракториста, позвольте заметить, были неправомерными, – обратился он вновь к Ганмурату. – Надо было разработать совместно с разведывательной службой вашего подразделения оперативный план мероприятий, аргументировать их, отослать к вышестоящей инстанции и дождаться ответа. А пленного надобно было отправить в штаб специальных служб военного ведомства, чтобы они подробно и, в отличие от вас, профессионально допросили в соответствующих целях. Так что поступки вашего командира, я считаю, должны быть предметом основательных разбирательств правоохранительных органов, – страшно закончил речь Прилизанный, как мне показалось, упиваясь своей компетентностью.

– Что он сказал? – озадаченно обратился Древний Огуз к аудитории.

– Сказал, что сдаст тебя и твоего командира ментам. Его за то, что отпустил хачика, а тебя – что знал и не донес, – “перевел” Бакинец.

После некоторой паузы зловещую тишину нарушил рык Ганмурата:

– Пусть только попробует! Я его дохлую городскую шею откупорю как бутылку!

– А ведь сделает!.. – зловеще прошипел Бакинец- провокатор.

– Да как вы смеете! – закричал в бешенстве Прилизанный. – Я вас арестую! Вы слышали, мне угрожали! – обратился он к своей свите.

Бывший полицейский угрюмо молчал, пряча бегающие глаза, а Гюлечка нервно затараторила:

– Что вы говорите? Я не могу слышать такое! И перестаньте их провоцировать. Сначала понюхайте воздух.

– У них у всех карабахский синдром, – с испугом прошептал ему в ухо Зопаев, – они все чокнутые, контуженные, – жалобно простонал он.

– Черт, действительно, спиртом воняет! Как я не догадался… – прошептал Прилизанный. – Мне надо… Короче, прекратите съемки, – обратился он к телевизионщикам, суетливо собирая бумаги.

– Сядь на место, сучонок! – вдруг заорал на него Ветеран в тельняшке и начал поигрывать жилистыми бицепсами. – Пусть снимают! Я тоже хочу излить душу и никакие решетки мне не страшны!

– Он уже сидел до войны. У него на груди наколка – “Не забуду мать родную”, а на спине – “Не буди спящего зверя”, – доверительно сообщил Бакинец.

– Неправда! – опять заревел Ветеран в тельняшке. – Ты меня с кем-то спутал, гаденыш. На спине – “Уважаю порядок, но ненавижу ментов”!

– Это же одно и то же, дорогой, – вежливо возразил Бакинец. – Все мы знаем, что ты отлупил до кондиции участкового, который в твой дом без стука ворвался.

– И меня сажали… – печально произнес Длинный ветеран. – Но это моя история…

– Несомненно, тоже очень кровавая, – страшно прошипел Бакинец, выпучив глаза.

– Господи, что здесь происходит? – со страхом воскликнул Прилизанный. – Кто эти люди? Я вас спрашиваю!.. – взяв за воротник и так доходягу Зопаева, он начал трясти его. – Это же сплошной криминал! Неужели и другие ветераны такие же?

– А ты думал, на войне воюют одни благородные девицы из гимназий, еще не успевшие потерять невинность и откормленные дети высокопоставленных родителей? – с сарказмом спросил Арзуман Алиев. – Товарищи ветераны, вы встречали среди нас хоть одного сына министра или его зама, или сыновей олигархов, глав законодательных и исполнительных органов?

– Да, конечно, – хихикнул Бакинец. – Я лично начинал службу в батальоне благородных девиц и закончил его в батальоне благородных мальчиков.

– Во всех освободительных войнах воюет простой народ, – вздохнул Длинный ветеран. – По-вашему бандиты, деревенщина и беженцы, но любящие свою отчизну и нередко жертвующие жизнями ради победы.

– Как он сказал! – восхитился знакомый голос. – Я прям прослезился… – вытер сухие глаза и неприлично высморкался Бакинец.

– Балабеков, – обратился ко мне Арзуман, – ты, вроде, командиром был. Так бери инициативу в руки. Эти голуби хотят выпорхнуть и неизвестно куда полетят, – показал он в сторону “святой троицы”. – Или ты с ними заодно?

– Да что ты такое говоришь, дорогой, – cпокойно возразил я. От водки меня уже мутило. Давно так много и без закуски не пил. Но в остальном чувствовал себя превосходно, а главное, без страха и суеты перед вышестоящей инстанцией.

– Слушай мою команду, – обратился я к ветеранам. – Закройте двери на замок!

Проворный Бакинец раньше всех оказался у дверей и выполнил команду.

– Ганмурат бек, перестаньте сжимать бутылку и готовиться к прыжку. Тут вам не горы, а вы не пума… А ты, братец, – обратился я к товарищу в тельняшке, – собери у аудитории все имеющиеся мобильные телефоны…

– Не надо… – вдруг устало произнес Прилизанный, – не глупите. Не предпринимайте шаги, за которые после придется отвечать. Ваше командование смешно и нелепо. Я обещаю до конца выслушать эти страшилки и не мешать съемкам. В конце концов, мне самому стало интересно, чем закончится этот балаган… И перестаньте дрожать! – заорал он вдруг на Кахрамана Зопаева. – Возьмите себя, черт возьми, в руки!

– Слушаюсь! – пискляво запищал тот.

– Какие мальчики! – вожделенно промурлыкал Оператор. – Я сам с удовольствием пошел бы с ними воевать. Мне даже в плен попасть не страшно.

– Конечно, дорогая, тебе уже нечего терять, – противно забубнил Режиссер.

– Фу, грубиян… – фыркнул духовное и физическое воплощение Содома и Гоморры.

– Балабеков, умоляю, послушайте его, – прижалась ко мне Аталай. – Он очень большой начальник, и это моя первая передача. Лично прошу… – опалила меня пламенным дыханием и заставила покраснеть эта рыжеволосая бестия.

– Та-ак, вечер, кажется, перестает быть томным, – ухмыльнулся я и предложил Древнему Огузу:

– Продолжайте, Ганмурат бек, с последней мысли.

– Собака!.. – зарычал тот вновь на Прилизанного. – Убью!

Я загородил от него побледневшего чиновника.

– Мы все поняли, уважаемый, что вы пылко любите своего комбата. Но что все-таки он еще сказал у костра? -попытался отвлечь его я.

Мальчик опять привычно щелкнул перед озверевшим лицом Огуза хлопушкой. Он зло фыркнул, но в итоге продолжил…

– Он ничего не успел сказать, потому что вдруг поднялся страшный шум. Орали и матерились наши ополченцы. Мы, заподозрив вылазку противника, быстро метнулись на ближайшую позицию, откуда доносились вопли. Когда дошли, было уже тихо. Ребята молча стояли, понурив головы. На поляне в лунном свете просвечивался чей-то темный силуэт, прислонившийся к одинокому дереву. Я еле узнал Хамзата, двоюродного брата. Он был босиком, в рваном камуфляже и тяжело стонал. Голова его была забинтована грязной белой тряпкой. Там, где должны были быть ушные раковины, зияли темные пятна.

Я бросился к нему и обнял, не понимая, что еще больше усугубляю его страдания. Вся его грудь была мокрая от крови. Он молча от меня отстранился. И вдруг тяжело зарыдал.

– Они отрезали мои уши, Ганмурат! Меня унизили. Я не успел подорвать себя…

– Как это случилось? – спросил я упавшим голосом. – Ты же в этих горах каждую тропинку знал!

– Прямо у наших постов. Мы не ожидали такой дерзости.

– Кто это сделал, брат? – скрипя зубами, спросил я.

– Ашот! Твой друг…

Кровь ударила мне в лицо. Каждое слово Хамзата, превратившееся в пудовую гирю, стучало по голове.

– А где твои товарищи? Акиф? Расул? – это спросил комбат, мрачно глянув на меня.

Хамзат опять зарыдал.

– Там они. У них… Акиф был тяжело ранен в голову, не знаю, жив ли теперь… Расула же избили арматурой, палками, ремнем… Наверно, до смерти. Не дышал он. Был там один изверг, Мкртычем звали…

Он вдруг начал выть и биться головой о дерево. Никто его не остановил. Мне показалось, что схожу с ума.

– А тебя? Как ты ушел? – каким-то чужим голосом я задал ему мучивших всех нас вопрос.

– Ашот!.. Его сначала не было. Когда настал мой черед, этот Мкртыч начал бить и меня. Но вдруг, бросив портупею в сторону, схватился за нож. Я мысленно простился с жизнью и начал молиться Аллаху. Вдруг услышал знакомый голос:

– Не надо убивать этого турка. Лучше возьмем за него выкуп.

Я кое-как поднял голову и узнал Ашота. В ответ Мкртыч, державший меня за волосы, грязно выругался и приставил нож к горлу. Но не успел полоснуть. Ашот в прыжке поймал его руку, и они сцепились. Товарищи еле их разняли. Мкртыч исступленно что-то орал, кажется, у него какой-то Месроп погиб.

– А уши?

– Ашот… – Хамзат захлебнулся в рыдании. – Он, смеясь, собственноручно отрезал мои уши тем самым ножом Мкртыча. После кинул собаке… Сказал, теперь иди к своим туркам и объясни, что их ждет, если не уйдут из Карабаха.

– Скажи, брат… – я уже его не видел. Перед взором открывалось прошлое. Наши отцы сидели у холма, под деревьями. На сочной траве был накрыт белый дастархан – с хлебом, с козьим молоком, сыром и зеленью. Внизу, у реки, паслось многочисленное стадо, а рядом бегали с волкодавами дети: я, мой друг Ашот, его сестра Наири, мои младшие братья и сестры, Хамзат – сын брата моего отца – и Расул, который приехал к нам в гости из соседнего села. Один из двоих, чье измученное тело, может, до сих пор лежит у ног товарища его детских игр.

– Скажи, брат… – задыхаясь от еле сдерживаемых слез, я кое-как из себя выдавил. – А он… узнал тебя?

– Когда я уходил, наши глаза встретились. Он усмехнулся. Но после отвел взгляд… Ты знаешь ответ, что спрашиваешь? Как он мог не узнать меня?

– Но он… Все-таки спас тебя… – я еле выговорил – ком в горле застрял.

– Да, спас. Чтобы так жестоко унизить…

Хамзат вдруг в бешенстве заорал, подняв кулаки в небо.

– Я отомщу! О Аллах, будь свидетелем! За свой позор и за смерть братьев! Могилой матери клянусь!

Тут силы его покинули, и он упал без чувств…

Ганмурат бесцеремонно взял стакан у Арзумана, и одним махом опрокинул. Все замерли.

Тишину нарушил Бакинец:

– Разве можно дружить, еще и родниться с этим племенем. Они же всю жизнь всех предавали! Они даже Спартака предали римлянам. Помнишь, в конце фильма?.. – он обратился к Длинному ветерану. Но тот неожиданно ответил вопросом на вопрос.

– А ты никогда не дружил?

Бакинец поперхнулся, зло взглянув на него. Но не ответил. Кажется, за пазухой также имел камень…

– У меня тоже есть подруга армянка. Мы с ней переписываемся по фейсбуку. А что? – демонстративно высказалась Аталай. – Она говорит, что почти весь Ереван молится, чтобы азербайджанцы, наконец, перестали угрожать, взяли земли и избавили их от этих Карабахских ишаков. Ой, извините… – она прикрыла рот. – Я не хотела.

– Ничего, сестричка, – залыбился Арзуман. – Балабеков, помнишь, как на позиции съели одного карабахского ишака? Бедняга еще живой был, когда его разделывали…

Я хоть тоже был подшофе, но нашел в себе силы возмутиться. “Нашел что вспомнить…” Но было поздно.

– Как?! – широко раскрыв глаза от ужаса, пролепетала Аталай. – Вы заживо съедали армян? – Ой, мама!.. – вскочила и заистерила она.

– Вот, дура! – Арзуман тоже забился в истерике. – Да кто про армян-то говорит? Я имею в виду настоящего ишака, но как бы армянского… То есть, не азербайджанского… Тьфу!.. – вконец запутался Алиев.

– Да что ты плетешь, черт тебя побрал! – не выдержав, заорал я. – Нормально объясни, еще не так поймут!

– Дело было так, – засуетившись, начал Арзуман, – извини, Ганмурат… – он виновато посмотрел на нахмурившегося Огуза…

– Однажды наша разведгруппа бродила далеко от наших позиций. Мы собирали информацию о высотках, в которых окопались хачики. Наша допотопная артиллерия и так называемая авиация должны были атаковать их. Но что-то не сработало. После мы узнали, что наш командир отравился паленой водкой и лежал с расстройством головы и кишечника. А мы, значит, ни туды и ни сюды. Провизия закончилась, и мы, голодные, ждали, когда армян с высоток выкурят…

Надо было раздобыть еду. Но как? На охоту не выйдешь, сами могли оказаться в роли дичи. За нашими позициями находились села. Но в то время существовал жесткий указ: живность наших крестьян не трогать! Могли посадить. А добровольно уступать родных кур и козочек во имя победы азербайджанского оружия они, мягко говоря, не очень желали. Соваться к армянам и подставлять свою задницу ради какого-то вражеского горластого петуха, сами понимаете, тоже мало кто хотел…

– Ну и лексикон! – не выдержал Прилизанный. – Хоть бы, дам уважали.

– Дам-дам, догоню и до дам, – противным фальцетом спел Бакинец.

– А мы привыкли, – махнула рукой Гюлечка, – на собраниях и банкетах еще не то услышишь…

– В общем, – продолжил Арзуман, – пока мы наблюдали за кузнечиками и букашками, жалея, что не китайцы, услыхали шелест веток. Смотрим, к нам приближается какой-то силуэт. Сначала подумали, что это гражданское лицо заблудилось. Больно грубо оно шевелилось для разведчика. Но потом насчитали у него вместо двух четыре ноги и с радостью поняли, что это ишак – четвероногий товарищ человечества. Пока бедолага мирно жевал траву и не подозревал о грозящем ему злом повороте судьбы, мы угрюмо пытались определить его национальность… То есть, я хотел сказать, определить, к которому извраждующих народов это несчастное создание принадлежит.

Вдруг наш бывший сельский учитель Джабраил прошептал:

– Братья, я думаю, ишак армянский.

– Откуда знаешь, – с надеждой спросил я у него. – Ты же, кажется, географ, а не антрополог?

– Видишь, у него нос большой, а глаза голодные. То щиплет траву, то ветки дерет. Слышите, как орет? Все ему мало. Наши ишаки же какие-то вялые, только пукают и хвостами мух гоняют. А этот прет и прет…

В следующий миг мы ринулись на несчастного с топорами и ножами, как истые внуки Чингачгука. Несчастный даже пикнуть не успел и дико таращился на нас испуганными “армянскими” глазами, наблюдая, как вражеские национальные элементы разделывают его же тушу…

Арзуман как-то неэтично заржал в тишине, но никто его не поддержал.

– Царство ему небесное, – смиренно вздохнул Бакинец, уставившись в потолок, – еще одна жертва войны. Говорят, мученики в рай попадают.

– Отвратительно! – фыркнул Оператор. – Какой-то жуткий каннибализм. Вас судить надо за издевательство над животными.

– Да, лучше эту сцену не предавать огласке, – задумчиво произнес Прилизанный. – Международная общественность может не понять наш национальный юмор… И вообще, причем тут этот несчастный ишак? Где продолжение рассказа этого горного товарища?

– Да действительно, продолжайте, Ганмуратбек, – обратился я к нему.

– С последней мысли, – ехидно вставил Бакинец и быстро юркнул за спину Длинного ветерана.

Ганмурат внимательно оглядел его.

– Ишак! Он хоть армянский, хоть азербайджанский, все равно шевелит ушами и виляет хвостом…

– Ради бога, хватит антропологию разводить, – взмолился Прилизанный. – Оставьте этого мученика-ишака в покое и переходите к вашему брату.

– А что брату? Эту боль не поймут те, которые сидят в кабинетах и морочат людям головы. Вот ты, например, – опять обратился к прилизанному оппоненту Древний Огуз. – Представь, что с обрезанными, как у щенка ушами выступаешь в родном парламенте, а депутаты тебя дружно подъе…

– Подкалывают, – второпях успел вставить Арзуман и вытер платком намокший лоб.

– Ну да, – согласился Ганмурат бек, – вроде того.

– Молчать! – заорал в бешенстве Прилизанный. – Что вы себе позволяете, деревня?! Немедленно переходите к рассказу и перестаньте тянуть кота за…

– Хвост! – отчаянно зачирикала Аталай и моментально покраснела.

– Да хоть за детородный орган! – прожег взглядом смутившуюся деву представитель власти. – Продолжайте по теме или я ухожу!

Ганмурат же, видимо, уже его не слышал – мысленно переключился к событиям многолетней давности. Его дрожащие пальцы неторопливо набивали табаком трубку, взгляд был устремлен куда-то поверх наших голов. И продолжил он каким-то глухим голосом…

– Хамзат очень страдал, руки на себя хотел наложить. Но я объяснил, что это удел малодушных. Лишь месть может заткнуть рты недоброжелателям. Лишь месть может заживить его душевные раны.

Я знал, как надо действовать. Силы неба были на моей стороне, хотя мой план, кажется, был приготовлен на кухне самого дьявола…

У армян самая уязвимая сторона во время боевых действий была нехватка горючего. А этого добра, слава Аллаху, у нас хватало. По моему предложению на крайний пост Кара Керима пригнали несколько бензовозов. Среди бойцов пустили слух, что горючее якобы предназначено для покупателей из Грузии. Что греха таить, мы иногда проводили такие операции. Времена были смутные, люди хотели кушать. И у всех были семьи…

Но то, что на этот раз бензовозы наполнены водой, знали всего лишь несколько человек.

Я послал весточку Нерсесу. Как было намечено, комбат уже свел нас однажды в лесу. Мы, как и в первый раз, встретились с ним у старого дуба, на нейтральной территории, где время от времени ошивались то наши, то вражеские лазутчики. Настроение у него было хорошее. Накануне сообщили, что Карен устроился в милицию в Армавире и что тамошние родственники планируют купить ему домик в ближайшем селе от города. Что не говори, армяне в этом отношении более сплоченные. Не топят друг друга на чужбине, как мы мусульмане, а помогают выживать…

Выходит, само провидение мне помогало. Это был хороший повод, и мы распили чачу, принесенную Нерсесом в грелке. Я, как бы спьяну вскользь упомянул о бензовозах, припрятанных у позиций Кара Керима. Расчет мой оказался верным. Краешком глаза увидел, что Нерсес навострил уши и начал ловить каждое слово. Я продолжал выбалтывать и сообщил, когда и где “грузины” должны забрать товар и по какой дороге увезут. Еще и отпустил в адрес Кара Керима пару крепких слов – типа мы воюем, а этот гад на спекуляции наживается.

Нерсес, конечно, был благодарен мне за своего отпрыска и вряд ли подставил бы меня в ином раскладе. Кроме того, он знал, что в случае предательства в заложниках окажется его сын, я по любому доберусь до него. Но я своей якобы неприязнью к Кара Кериму давал ему зеленый свет. Армяне прекрасно были осведомлены о порой враждебных отношениях между нашими батальонами самообороны, и Нерсес легко попался на эту удочку. За развединформацию местным армянам-крестьянам хорошо платили, и я был уверен, что Нерсес не откажется от заработка, и эта информация непременно дойдет до ушей Ашота.

Все случилось так, как я и предполагал.

Накануне своей диверсионной вылазки армяне обстреляли наши южные позиции, как бы проводя отвлекающий маневр. Одновременно дозорные на высотках заметили передвижение вражеских лазутчиков в противоположную сторону – к позициям Кара Керима. Они действовали очень уверенно, если не сказать нагло. Видно было, хорошо изучили район боевых действий. И пока колонна бензовозов с “грузинами” за рулем медленно передвигалась в сторону северной от нас республики, дозорные успели сообщить, что группа неизвестных в масхалатах блокируют стволами деревьев узкий проход на дороге и занимают позиции.

Тогда мы инсценировали неисправность одной из машин и остановили колонну. Пока представители двух “братских” народов якобы пытались устранить в машине поломку, наши ребята окружили район дислокации вражеских сил по периметру, постепенно сужая кольцо.

Армяне, естественно, не ожидали такого поворота событий, так как были полностью поглощены предстоящей операцией по захвату колонны. На их беду местность, выбранная для засады, находилась как бы в котловане. И если это место было удобно для внезапного нападения на колонну – она должна была проехать ниже – то абсолютно неприемлемо было для обороны, когда мы диверсантов самих взяли на прицел из позиций, находящихся еще выше. Просто представьте себе амфитеатр… Бензовозы мы тормознули, не доезжая до засады, так как опасались, что снайперы могут снять наших ребят в кабинах.

И вот мы начали готовиться к атаке. Надо сказать, армяне достаточно умело маскировались в укрытиях, и если эта операция с бензовозами проводилась на самом деле, то у нас не оказалось бы ни единого шанса. Перед нашими ребятами было поставлено одно единственное условие, вернее, это был приказ: предводителя диверсионной группы – здоровенного малого с курчавыми волосами – во что бы то ни было взять живым…

Когда сняли первого диверсанта, казалось, они ничего не поняли. После боя проверили, пуля попала ему в затылок. Второму намеренно прострелили массивную ягодицу. Он подпрыгнул и начал орать. Мы специально его не добили. Он своим ревом переполошил всю их команду, некоторые растерялись и высветились. Я нашел того, кого искал, когда свои же этого “мамонта” прикончили. Это сделал Ашот, который, быстро оценив ситуацию, начал раздавать короткие команды. Армяне пытались занять круговую оборону и отчаянно отстреливались. Чтобы не попасть в своих, мы решили не стрелять шквальным огнем и начали аккуратно снимать винтовками обороняющихся. Когда прицельно были убиты еще трое, у них началась паника. Одна группа внезапно во главе с бородатым предводителем рванулась в сторону речки, сочтя ее менее опасной, поскольку заметила, что оттуда не стреляют. Но это была ловушка. Мы специально оставили этот коридор для противника, в конце которого их ждали пулеметчики Кара Керима. Потому, когда лобовой наводкой заработали наши ПК5 со знаменитыми патронами 7,62мм калибра, вырывающие буквально мясо из плоти, армяне, даже не успев понять, что произошло, пали замертво. Еще двоих пули настигли, когда они, потеряв голову от страха, пытались бежать в сторону бензовозов.

В этот момент я вновь увидел Ашота. Он несколько раз кувыркнулся, как бы пытаясь увернуться от пуль, и очутился рядом с одним из подстреленных бойцов. Быстро взвалив его на плечи, он попытался пробежать обратно в укрытие. И, наверное, осознав уязвимость своего положения, начал в панике беспорядочно отстреливаться, прижав короткостволку под мышкой, а второй рукой удерживая раненого. В этот миг я боялся только одного – как бы чьи-то нервы не выдержали, и зарычал:

– Не стрелять! Не смейте стрелять! Слышите? Я сам!..

И прицелился. Ашоту до укрытия оставалось несколько метров. Армяне отчаянно стреляли в неизвестность, пытаясь спасти своего командира…

Пуля из моей винтовки мягко продырявила ногу друга детства. Я с прицела увидел, как из его камуфляжа брызнул маленький красный фонтанчик. Он упал, как подкошенный. Раненый, которого он тащил на себе, собрав последние силы, сам прикрыл его телом.

Наступившую тишину нарушил торжествующий рев и бешеный хохот Хамзата:

– Вазген, пер…ет ку…м, сдавайся6! Или все сдохнете, как собаки!

Наш командир, сделав ему знак молчать, через секунду на армянском закричал:

– Если через пять минут не сдадитесь, обстреляем гранатометами! У вас нет выбора…

Через несколько минут кто-то из укрытия заревел на смешанном языке:

– Атмайын, ахпер джан, мы сдаемся7! Не убивайте!..

Я дрожащим от волнения голосом ответил:

– Я тебе не ахпер8. Выходите по одному. Руки за голову, без оружия. У кого заметим гранату, стреляем без предупреждения…

Они сдались. Раненые, усталые, сломленные, ошарашенные. Ясно, что не ожидали такого конца. В два прыжка я оказался рядом со сдавшимися. Ашот, пыхтя, вылез из-под тела товарища…

Он почти не изменился. Лишь черные кудри его заметно поседели и в весе немного прибавил. Я присел на корточки, направив на всякий случай автомат на него.

– Ну, здравствуй… друг. Вот и встретились… – голос мой слегка задрожал, предательски выдавая волнение.

Ашот вздрогнул. Глаза его тупо впились в мое лицо, словно изучая каждую черточку…

Вот так и встретились. В разных лагерях, кровными врагами…

Ганмурат залпом проглотил заботливо наполненный Арзуманом стакан. Все это он рассказал нам на одном дыхании. Прилизанный, даже забыв о своем сане, по-детски открыл рот, куда подобострастно смотрел Зопаев. Очки его в дорогой оправе соскользнули на самый конец вспотевшего носа, грозя упасть и разбиться вдребезги. Аудитория зашевелилась, как бы подтверждая свое присутствие.

Ганмурат отчужденно посмотрел на нас, видимо, с трудом вспоминая причину нашего присутствия. В его воображении события продолжались, не прерываясь…

– Четверо пленников лежали связанные в широкой палатке, где мы обычно укрывались от дождя и непогоды. Один слегка был ранен в руку. Рану наспех перевязали. Еще одному пули раздробили чуть ли не полчерепа. Его уложили за палаткой, чтобы спокойно умер, накрыли одеялом.

Всего же нами было убито, считая и этого умирающего раненого, 11 человек.

Мы от ближайшего села провели в наше маленькое укрытие электричество. Поэтому нашу хорошо замаскированную под выступающей скалой штаб-палатку внутри освещал тусклый свет лампы.

Ашота я не дал связать. И он неуклюже пытался перевязать свою рану, все еще прикрывая телом раненого товарища, которого уложили рядом. В отличие от других, их не пинали и не бранили. Все знали, что с ним у меня особые счеты, а товарищ его и так был ранен. Хамзат сел перед Ашотом и молча впился налитыми кровью глазами в его побледневшее лицо…