Жизнь и страх в «Крестах» и льдах. И кое-что ещё

Самые яркие эпизоды

Эпизод 1

25 июля – это день, когда наш заболевший начальник Митя Хейсин ушёл вниз в сопровождении вспомогателей с высоты ~5,300 м, передав дальнейшее руководство Толе Носову. В тот день вся команда, состоявшая из 10 человек, плюс оставшиеся вспомогатели, медленно, но верно, поднимались вверх с полными рюкзаками весом более 30 кг, согласно установленному порядку: первый шёл на всю длину верёвки (у нас тогда все верёвки были длиной по 40 м) с нижней страховкой, по возможности организуя промежуточные точки страховки с помощью либо скальных, либо ледовых крючьев в зависимости от рельефа склона. Выйдя на всю длину верёвки, первый закреплял её на верхней точке и тогда все остальные проходили по ней с помощью самодельных жумаров (промышленность СССР их вообще не производила), что экономило силы всем остальным. Жумар – это такое устройство, которое представляет из себя подобие дверной ручки и закрепляется на верёвке; он легко по ней передвигается вверх, но при нагрузке «схватывает» верёвку своими зубчиками и не двигается; тем самым даёт возможность альпинисту подтянуться вверх. После того как все члены команды и сопровождающие их вспомогатели проходили по таким перилам, верёвка не снималась, а оставалась закреплённой на склоне для будущего (через несколько дней) спуска, а бывший в цепочке восходителей первым становился в ней последним. Теперь должно быть понятно, что мы несли с собой большое количество верёвок, значительная часть которых должна была быть оставлена для спуска на самых опасных или крутых участках маршрута.

Случайно получилось так, что за 100 метров до выхода на так называемые «молодцовские» ночёвки (лагерь № 4) на высоте 5,600 м, мой черёд был идти первым и вот что тогда произошло: я иду первым и попадается мне редкостный в альпинизме участок для прохождения – это был склон градусов 45–50, усеянный булыжниками размером с небольшой арбуз, пустоты между которыми заполнены льдом, а сверху этот природный «пирог» покрыт небольшим слоем свежего снега. Это означает только одно – ни скальный, ни ледовый крюк в такой склон забить нельзя, как, впрочем, и ледоруб воткнуть в него тоже невозможно. Ни до этого, ни после, мне никогда такой тип склона не попадался. На Тянь-Шане вообще много того, чего не встретишь в горах Кавказа или Памира и, в первую очередь, это касается качество снега – он сухой и сыпучий как крупа. В таком снегу очень трудно делать ступени – они плохо формируются и осыпаются под тяжестью человека, как только он пытается их нагрузить своим весом.

Итак, я прошёл пол верёвки, не сделав ни одной точки страховки, после чего до меня дошли крики, чтобы я как можно быстрее сделал промежуточную точку страховки. Я же совершенно не вижу такой возможности и продолжаю идти до тех пор, пока не вышел на всю длину верёвки. Теперь, понимая свою вину, что вылез на 40 метров без единой точки страховки, всё же пытаюсь объяснить Носову ситуацию, с которой мне пришлось столкнуться, и прошу надвязать к моей верёвке ещё одну. Внизу недоверчиво ругаются, но всё-таки достают верёвку и надвязывают её к моей. Я продолжаю подъём в надежде на то, что рельеф склона изменится и смогу найти место для страховки.

Наконец, закончилась и вторая верёвка. Это означает, что в случае срыва и падения, я пролечу уже 160 метров (80+80) и, если к этому моменту от меня что-нибудь путное останется, а также в момент рывка верёвка не оборвётся, моё падение будет остановлено. Я всё это понимаю, но другого выхода, кроме как продолжать идти вверх я не вижу, тем более что в пол верёвке от меня я вижу снежную полку, на которой возвышается скальная «балда», за которую можно будет устроить страховку. А все участники в 80 метрах ниже наблюдают за моими действиями и, конечно, не верят мне, что на этом месте страховку организовать невозможно. Когда же я попросил надвязать мне третью верёвку, объясняя, что мне нужно пройти ещё всего 15–20 метров и тогда я смогу закрепить верёвку, тут уж все в один голос и, в первую очередь, Толя Носов на правах руководителя, стали ругаться матом и требовать, чтобы я немедленно спускался обратно, а о третьей верёвке забыл раз и навсегда. Естественно, что спускаться вниз, находясь выше точки страховки на 80 метров, да ещё по скользким булыжникам, где само задержание с помощью ледоруба в случае проскальзывания выглядит очень проблематичным, я никак не хотел по двум причинам: во-первых, просто страшно, а, во-вторых, таким образом я потерплю фиаско на глазах у всех, чего я допустить никак не могу. И вдруг совершенно неожиданно я нахожу выход из создавшегося положения – я вспоминаю, что у меня в рюкзаке тоже есть верёвка и про неё мне ни у кого не надо спрашивать разрешение. Быстро снимаю рюкзак, достаю верёвку и надвязываю её к своей. Ещё через 15 минут я выхожу на полку и закрепляю теперь уже три верёвки за такую желанную скальную «балду».

Теперь я нахожусь в ожидании большой взбучки от начальства, хотя в душе надеюсь, что оно само увидит состояние склона и тогда, может быть, я буду прощён. И действительно, первым вылезает ко мне наверх Толя Носов и не произносит ни одного бранного слова. Это однозначно говорит о том, что он и сам убедился в необычном рельефе склона. И надо заметить, что сам этот факт моей альпинистской биографии никогда и нигде больше не обсуждался, хотя, с точки зрения безопасности передвижения в горах, он является абсолютно недопустимым.

Эпизод 2

На следующий день, 26-го июля, весь коллектив разъединяется – вспомогатели уходят налево на пик Саладина, высотой 6,400 м, а команда поднимается прямо и выходит на громадное снежное плато на высоте 6,100 м, где мы за несколько часов выкапываем довольно комфортабельную снежную пещеру, которая становится нашим лагерем № 5. Но это также и день моего рождения и никто не возражает, если я по такому случаю напою всех глинтвейном. Для этого мне было выделено из неприкосновенного запаса немного спирта и малиновое варенье, ну и, конечно, чай для заварки без ограничения. Вот тут-то и сказалась на мне высота: как известно, базовый продукт для глинтвейна – это хорошо заваренный чай, но, чтобы чай хорошо заварился его надо довести до кипения. А из школьной программы физики все хорошо знают, что на такой высоте температура кипения воды не 100O C, а всего 80OC. Но при такой низкой температуре чай плохо заваривается. А мне так хотелось сделать настоящий глинтвейн, что я наивно полагал, что сумею обмануть закон физики и заставлю-таки кипеть воду при более высокой температуре, если буду продолжать нагревать воду достаточно длительное время. Благо, что бензином мы были обеспечены с большим запасом.

Трудно представить себе более романтичного дня рождения, чем тот который случился со мной в тот день: глубокая ночь в снежной пещере на высоте 6,100 метров, температура ниже нуля по Цельсию даже в пещере, девять человек команды уже давно заснули; один Исаак не спит, а всё колдует над обещанным глинтвейном в надежде сделать его не хуже, чем на уровне моря. Меня хватило часа на полтора такого бдения – сидя и наблюдая за примусом с кастрюлькой на ней, я вскоре тоже начал засыпать. Как только я почувствовал, что засыпаю, пришлось сдаться, поскольку это становилось уже не безопасным. Теперь я стал по очереди будить спящих товарищей, чтобы они смогли отведать моего высотного варева под названием глинтвейн и таким вот образом отметить мой день рождения. Игорь Виноградский сразу после дегустации присвоил моему глинтвейну марку «зашибись». Отметив таким образом свой день рождения, удовлетворённый содеянным, наконец, и я смог отойти ко сну. Следующий, не менее романтичный, мой день рождения случится только через 49 лет, когда я встречу своё 80-летие на вершине Эльбруса. Но об этом будет отдельный рассказ в 5-й части книги.

Эпизод 3

На следующий день, 27 июля, оставив отриконеные ботинки в пещере и надев вместо них валенки с кошками, мы поднялись в лагерь № 6 на высоте 6,400 метров. Оттуда 28 июля уже в усечённом составе (всего 6 человек) и под руководством нового начальника Саши Карасёва мы поднялись в лагерь № 7 на высоте 6,800 метров. Трудно забыть ночёвку в этом лагере: у нас была одна палатка, рассчитанная на 4-х человек, но даже и её поставить там было негде. В результате нашли полку не более метра шириной и просто прикрепили её и страховочную верёвку к вертикальной скальной стенке. О том, чтобы её растянуть и речи быть не могло. Мы просто по очереди, сняв и оставив за палаткой кошки, заползли в неё вместе с рюкзаками, все пристёгнутые к верёвке, протянутой через палатку, и каждый сел на свой рюкзак, образовав два ряда по три человека. Не помню, удалось ли нам сварить чай в таких условиях, скорее нет, чем да. Ясно одно, что сон наш, по выражению Виноградского, был тоже «просто зашибись»: ноги, руки и тела соседей мешали друг другу и приходилось просыпаться от каждого движения соседа или от того, что части твоего собственного тела «затекают» от недостатка в них крови и необходимо поменять положение, чтобы вернуть её приток. В этой ситуации валенки оказались просто спасительной обувью – ведь за бортом палатки температура была, как минимум, – 20оС, если не ниже. Мне досталось место в правом дальнем углу палатки и больше всего мне доставлял неудобство и не давал возможности заснуть острый скальный выступ, который упирался мне в правую лопатку спины.

Но вот наступает знаменательное утро 29 июля: очень холодно, но погода ясная и даже солнечная, к тому же безветренная, что на такой высоте большая редкость. В горах – это уже само по себе везение. Позволю себе немного отвлечься на свои ощущения последних дней: на удивление чувствую себя просто хорошо и даже немного лучше, а после того, как день назад волею судьбы мы остались без «суперов» – наших мастеров спорта и главной надежды на успех всего мероприятия – я уверенно почувствовал, что наша с Мишей Ильяшевичем связка, самая сильная из трёх оставшихся. Кстати, мы самые молодые в команде, оба неженатые, а Миша к тому же и самый из нас спортивный. Теперь, утром решающего дня, я даже получил подтверждение своему внутреннему чувству: Карасёв отдаёт команду, чтобы наша связка уходила первой прокладывать путь всем остальным. Мы быстро собираемся и в 6:30 уходим. Этот день впервые за всё восхождение мы идём сравнительно налегке (все тёплые вещи надеты на нас, либо в рюкзаках) и, что важно, без палатки, примуса, кастрюльки и т. д.

Миша не возражал, чтобы я шёл первым, а я даже очень этому обрадовался. И с этого момента весь день я лидировал, кроме самой вершины, о чём я чуть позже, конечно, расскажу. Первые пол часа мы идём по длинному очень острому снежному гребешку, который справа от нас круто обрывается вниз больше, чем на километр, а слева снежно-ледовый склон, хотя и меньшей крутизны. Вскоре гребешок этот выводит нас к небольшой (метров 20–25) скальной стеночке – лазание не трудное, но высота, т. е. недостаток кислорода, конечно, даёт о себе знать. Пока я лез эту стеночку, вторая связка уже подошла под неё и стояла в ожидании, когда я закреплю верёвку, чтобы первый из их связки мог по ней подниматься с помощью жумара. Когда я вылез на самый верх этой стеночки, то пришёл в изумление: прямо перед собой я увидел одиноко стоящий ледоруб, воткнутый в снег!? Сомнений на этот счёт быть не могло: когда-то он сыграл роль страховки для спуска последнего, т. е. за отсутствием возможности организовать страховку через скальный или ледовый крюк (здесь имел место такой же случай с организацией страховки, который случился со мной на высоте 5,500 метров и который я описал выше в эпизоде 1), команда была вынуждена оставить ледоруб.

Конечно, возник вопрос: кому этот ледоруб принадлежал? На этот счёт было две версии:

1) Либо он был оставлен командой ЦС ДСО «Спартак» под руководством Бориса Студенина за два года до нас (в 1968 году), которая после совершения траверса пик Шатёр – пик Саладина – пик Хан-Тенгри (в том году на чемпионате СССР они завоевали золотые медали в классе траверсов) совершала на этом пути спуск.

2) Либо ещё на четыре года раньше (в 1964 году) – командой первопроходцев этого маршрута под руководством Кирилла Кузьмина из ЦС ДСО «Буревестник», которые тогда завоевали золотые медали чемпионов СССР в классе высотно – технических восхождений.

Других версий быть не могло, поскольку кроме этих двух команд до нас на этом маршруте никого не было. Кому бы этот ледоруб ни принадлежал раньше, с этого момента он стал принадлежать мне в качестве «иголки», которую мне посчастливилось найти в «стоге сена». Именно это я и озвучил остальным членам команды:

– Это мой трофей и прошу никого этот ледоруб не трогать, я заберу его с собой на обратном пути и непременно повешу на стену у себя дома.

Вообще, за всю свою альпинистскую карьеру я не помню другого такого случая, чтобы на горе мне или кому другому попадался такой трофей. Да, бывает, что попадаются крючья – и скальные, и ледовые, – иногда даже целые верёвки оставляют на маршруте, но, чтобы ледоруб, без которого на спуске никак не обойтись, особенно на снежно-ледовом маршруте – такого мне никогда даже слышать не приходилось. Уже сам по себе этот факт был достоин упоминания о нём здесь. Но события того дня развивались ещё более поразительным образом: один из членов нашей команды, Володя Мясников, буквально через несколько минут после моей находки умудряется «упустить» свой ледоруб в бездну. Вообще, в это трудно поверить, но факт остаётся фактом: Володя далеко не новичок в альпинизме, он к.м.с., и значит ходит в горах не менее 10 лет, а ледоруб во время восхождения всегда привязан к руке с помощью тимляка, либо с помощью длинной петли к обвязке альпиниста или к той же руке. Могу только предположить, что, очевидно, он мешал ему лезть по скальной стеночке и тогда он решил поместить его между спиной и рюкзаком (иногда приходится так делать) и, наверное, промахнулся, а при этом ледоруб не был привязан к обвязке или руке. Вот как тут было не поверить в мистику? И трудно себе представить, как бы он продолжал дальнейшее восхождение и особенно спуск без моего трофея. Но совпадение по времени этих двух событий является удивительным вдвойне. К сожалению, с того момента я больше своего трофея не видел – уже через день начались такие серьёзные события, что было уже не до трофея.

Эпизод 4

Порядок, в котором мы шли весь этот день был такой: я с Мишей Ильяшевичем – первая связка, вторая связка Саша Карасёв с Володей Мясниковым и третья – Игорь Виноградский с Алькой Гутманом. Возможно, что Игорь с Алькой менялись в своей связке лидерством (я просто не мог этого видеть, поскольку никогда не оборачивался назад), но Саша всегда был первым во второй связке и с ним я постоянно общался, а что делалось за ним меня никак не интересовало.

Этот порядок не менялся ни разу до тех пор, пока я не пролез последнюю скальную стенку перед вершинной шапкой. А времени было уже около 2-х часов дня. Как и весь этот день, по нашей с Мишей закреплённой верёвке ко мне наверх вылезает Саша. Теперь Миша по Сашиной верёвке поднимается ко мне и мы, как и весь этот день, начинаем уходить на вершинный купол, не дожидаясь того, когда третья связка подойдёт по верёвке второй связки, поскольку дальнейший путь на вершину не имеет больше никаких технических трудностей, а представляет собой простое одновременное передвижение в связках по глубокому (до пояса) снегу. Но в этот момент что-то нехорошее происходит с третьей связкой и Саша, подозревая, что заминка с третьей связкой может подорвать успех всего мероприятия (времени до темноты у нас уже в обрез), просит меня остановиться и подождать до выяснения всех обстоятельств.

Мы с Мишей садимся на снег приблизительно на расстоянии верёвки от Саши, который стоял на краю склона и переговаривался с тройкой, которая вся находилась на скальной стенке – Игорь в процессе лазания, а Володя и Алька в ожидании своей очереди. Из-за нашего местоположения мы могли слышать только то, что кричал Саша, но ответы остальных мы слышать не могли. Чуть позже Саша рассказал нам, что же там произошло: Игорь лез по скале используя жумар на Сашиной верёвке и в какой-то момент из-под его ноги уходит камень, который точнёхонько попадает в голову его друга Алика и у того приличная кровоточащая рана, которую Володя пытается подручными средствами остановить. Мы недоумеваем – как это камень может попасть в голову, когда у всех у нас каски на голове, ведь они как раз для этого и предназначены? И только теперь выяснилось, что один из нас, а именно Алик, свою каску в этот день оставил в палатке – что называется немного облегчился. Он решил, что вот она вершина прямо перед нами и по высоте осталось всего-то 200 метров и камням падать не откуда. Но недаром говорят, что «бог шельму метит» – он всё видит и глупостей не прощает! Это ещё хуже, чем потерять ледоруб – Володя ведь не намеренно его потерял, а Алька вполне осознанно оставил свою каску в палатке. А ведь тоже к.м.с. и не по игре в покер, а по альпинизму!?

Теперь, оценив ситуацию, Саша принимает решение: он отдаёт указание оставшейся на стене тройке оставаться там, где они находятся и ждать нашего возвращения. Затем он отцепляется от Володиной верёвки (она остаётся закреплённой в верхней точке скалы) и пристёгивается к нашей с Мишей верёвке заняв в ней моё место первого. Идя очень медленно (20 шагов и одна минута отдыха), минут через 20–30 мы оказались на вершине, которая очень большая и плоская – размером с футбольное поле. В это время (половина третьего дня) нас накрывает густое облако и становится темно, как это бывает за бортом самолёта, когда он попадает в грозовое облако. Мы ходим по вершине и ищем в этой темноте тур, в котором должна быть записка предыдущих восходителей и в котором мы сами должны оставить свою записку. В этот момент во мне как будто что-то надорвалось, и я потерял тот азарт и силы, которые не покидали меня весь этот день. Мне кажется, что это было следствием того, что Саша лишил меня лидерства, которое придавало мне психологический настрой, а с ним и силы, весь этот день. Одним словом, стало очевидно, что и Саша, и Миша, оба были способны двигаться быстрее меня, а я их задерживал. Тогда они оба отстёгиваются от моей верёвки и вдвоём продолжают «гулять» по вершине в поисках тура, что в конце концов им это и удаётся. Но, как позже выяснилось, тогда на вершине было два тура – один в северной части вершины, который используют восходители с севера, другой предназначен для восходителей с юга. Мы этого не знали и потому, не найдя в темноте «северного» тура, ребята нашли его южного «тёзку», откуда Саша вынул записку предыдущих восходителей, но свою оставить не сумел, его авторучка замёрзла, а карандаша у него не оказалось, т. к. он не готовился быть руководителем. После этого они возвратились ко мне.

Эпизод 5

Тот факт, что, уже находясь внизу Саша объявил, что на вершину взошли все шестеро, сохранить в секрете не удалось. Дело в том, что всё время, которое наша связка из трёх человек находилась на вершине в поисках тура, за нами наблюдали в 60-кратную трубу наши соседи по базовому лагерю и конкуренты по Чемпионату СССР – команда Ленинградского ДСО «Локомотив». Вернувшись в Ленинград, они-то и донесли свои наблюдения о том, что в редких просветах тёмного облака видели на вершине только троих, а другая тройка оставалась под скальной стеной. Этот факт долго муссировался на заседании федерации альпинизма, а также и в комиссии по этике – заслуживают ли трое оставшихся внизу называться взошедшими на вершину, когда верхняя тройка шла до вершины ещё минут 20 или даже 30 от последней скальной стенки? В конце концов, как мне кажется, усилиями и обаянием Мити, этот вопрос удалось решить положительно и все шесть человек были награждены красивым жетоном «Хан-Тенгри». Однако, строго говоря, исходя из альпинистской этики, «нижняя» тройка не должна была получить эту награду.

Но я не просто так решил об этом сообщить здесь. Была ещё и другая сторона этого вопроса, которую Саша Карасёв озвучил мне только 41 год спустя, когда был моим гостем в Калифорнии в сентябре 2011 года. Тогда Саша признался, что никогда не видел ни сайт, ни книги Виноградского, которые я выше рекомендовал для просмотра и чтения. И добавил, что скандал, который разразился в те дни вокруг нашей трагедии, настолько ему опротивел, что он принципиально не хочет читать ничего на эту тему. Но для меня было куда интереснее узнать от него, что оказывается во время тогдашних дебатов о том, кто же заслуживает жетон, а кто нет, был даже голос (а, может, и не один) за то, чтобы дать жетон только Саше и Мише, как находившимся непосредственно у тура, а мне не давать, также как и тем троим, которые остались под скальной стеной. При этом того (тех), кто на этом настаивал, не смутило, что я сидел на вершине (выше меня было только небо), а также тот факт, что весь день на подъёме я шёл первым, прокладывая путь остальным, а на спуске последним, замыкая движение всей команды. Я уже говорил, что у нас в экспедиции были такие лихие вспомогатели, а также два мастера спорта (оба заболевшие), которые считали, что взошли на вершину не те люди, которые должны были взойти. Только теперь, 41 год спустя, благодаря Саше я лишь получил подтверждение тому, о чём и сам в те далёкие дни догадывался.