Жизнь и страх в «Крестах» и льдах. И кое-что ещё

А вот ещё один эпизод моих отношений с Аркадием того времени. В 9-м классе он записался в гребной клуб «Красное Знамя», который находился в одной остановке от нашего дома на Крестовском острове, и стал одним из гребцов лодки-восьмёрки. Непосвящённому читателю напомню, что этот вид спорта называется академическая гребля и был в те годы очень популярным в Ленинграде благодаря реке Неве. Я не могу вам передать, как я ему тогда завидовал! Сколько раз я просил его устроить меня хотя бы рулевым на эту восьмёрку, ведь на эту роль как раз предпочитали брать маленьких и субтильных мальчиков! А сколько раз я пытался увязаться за ним, когда он туда уходил! Он всегда убегал от меня, после чего я чувствовал себя в очередной раз преданным своим братом. У других старшие братья были, как старшие братья, а у меня… И ведь не такая уж большая разница в возрасте была между нами – чуть больше 3-х лет, а по школьным классам и того меньше – два года! Позже, уже в более позднем возрасте, я мысленно много раз анализировал его поведение по отношению ко мне и сумел найти только одно объяснение: Аркадий был и рослый, и красивый, и имел успех у девочек, и имя у него вполне приличное, а тут я – маленький, невзрачный, некрасивый, да ещё с библейским именем Исаак. Ему было банально стыдно со мной!

Я не помню, чтобы кто-то из родителей проверял наши домашние задания. Это от того, что у них этих знаний не было у самих. К слову сказать, дома они часто разговаривали на идиш, отчасти, когда хотели скрыть содержание разговора от нас, отчасти потому, что им так было легче общаться. Думаю, что теперь читателю понятнее, почему в нашем доме не были востребованы книги и ни у кого из детей не появлялась тяга к ним. Впрочем, и денег на них тоже не могло быть. В нашем доме была единственная книга за все мои школьные годы. Называлась она «Великая Отечественная Война Советского Союза». Она была огромного размера и весила, наверное, килограммов пять. Её обложка была сделана даже не из картона, а из фанеры. На первой же странице был портрет Сталина в размер книги, который был закрыт пергаментной бумагой для сохранности. Её никто никогда не читал, зато просматривали картинки, которых там было много. Как она к нам попала? Ответ напрашивается только один – из утильного ларька отца. Кто-то принёс её в качестве макулатуры, а он решил, что должна же быть в нашем доме хотя бы одна книга, тем более что она так хорошо издана. Тем не менее, отец всегда интересовался политикой, для чего все годы выписывал газету «Правда». И любил говорить с сарказмом:

– Если хотите знать правду – читайте газету «Правда».

Нас никто никогда не заставлял и, конечно, не завлекал читать книги, не относящиеся к школьной программе, впрочем, и те, которые требовались школьной программой, тоже. Т. е. в этом плане каждый был предоставлен сам себе. Даже я, который боготворил школу (только в смысле источника знаний, которые должны были мне помочь «выбиться в люди») и учился, что называется, для себя, а не для родителей, два летних месяца на даче не читал никаких книг. И это не считалось ненормальным, никто на это никак не реагировал. Я даже не удосужился прочитать «Войну и Мир» летом перед 9-м (а может 10-м?) классом, в котором изучали это произведение Л. Н. Толстого. Ничего удивительного, что в дни, когда мы проходили это произведение в школе, я не успевал прочитывать и половины из тех 50 страниц, которые задавались на дом каждый день. В эти дни я с ужасом сидел на уроке литературы в ожидании своей фамилии в моменты, когда учительница склонялась над классным журналом, выбирая следующую жертву.

Проблемы наших родителей усугублялась тем, что Аркадий учился, мягко говоря, без желания и охоты и выполнял домашние задания по минимуму. Впрочем, Нэля делала то же самое, но она, по крайней мере, не была так агрессивна в семье, как брат. Как мне тогда казалось, у Нэли не было достаточных способностей для учёбы, чего я не могу сказать об Аркадии. Я же, наоборот, очень старался, поскольку с самых первых школьных лет такого униженного воспитания в собственной семье (плюс маленький рост и, как следствие этого, полное отсутствие спортивных способностей) уже тогда получил серьёзную прививку на долгие годы, поняв, что в моей жизни мне не на кого надеяться, кроме как на себя самого. Тогда я прочно пришёл к выводу, что все мои недостатки можно скомпенсировать только учёбой и знаниями. Этот вывод сопровождал меня все последующие годы. Можно с полным правом сказать, что я даже благодарен своим родителям за такое несправедливое воспитание. Нет сомнения, что этот факт сформировал мой характер, что, в конце концов, помогло-таки мне выйти «в люди». Один бог знает, что было бы со мной, если бы я не получил эту прививку в детстве. На самом деле, мой брат Аркадий, получивший скорее противоположную прививку, хороший тому пример. Отчасти поэтому он уже очень давно, как, впрочем, и сестра Нэля, отошёл в мир иной.

С другой стороны, такое моё воспитание могло озлобить ребёнка на весь мир и на многие годы вперёд. Но об этом мне не хочется даже думать. Тем не менее, за последние двадцать лет как в Америке, так и в России, участились случаи вооружённого нападения школьников как на своих товарищей, так и на учителей. Мне кажется, что это в большой степени и есть следствие озлобления таких школьников на весь мир. Как правило, такие ребята происходят из неблагополучных семей, им труднее, чем другим, найти своё место в обществе. Мало того, что их третируют товарищи по школе, так они дополнительно не получают ни любви, ни хотя бы сочувствия в семье. Вот в такой обстановке и происходит озлобление на всех и всё и жить ему уже не хочется, но очень хочется поквитаться со своими обидчиками. Думаю, что такие дети и такие семьи всегда были, есть и будут, и потому обществу придётся иметь с ними дело. Я также думаю, что главным средством борьбы с таким явлением должно быть привлечение таких подростков к спорту, желательно экстремальному. Именно в спорте легче всего перенаправить агрессию ребёнка в положительное русло и в то же время дать ему возможность почувствовать себя не изгоем. Хороший тому пример: президент Путин В. В. много раз в своих интервью говорил, что, если бы не дзюдо и не его тренер Рахлин А. С., который тренировал его в течение 11 лет, его жизнь могла пойти по совсем другому сценарию.

Однако вернёмся к бытовым условиям в моей семье. Теперь это касается одежды. За десять школьных лет мне не было куплено в магазине ни одной одёжки, включая и нижнее бельё. Аркадий вырастал, ему вынуждены были покупать новые вещи, а его одежда перешивалась или подгонялась мамой под мою фигуру. А такую вещь, как пальто, не надо было даже и перешивать. В отличие от других несправедливостей, это обстоятельство меня совершенно не обижало, поскольку я был разумным ребёнком и хорошо понимал, что такое решение естественно в отсутствии достаточных материальных средств. Все эти годы я наблюдал, как «крутятся» оба родителя, чтобы все дети были накормлены, обуты и одеты в чистое и наглаженное. Уже только это в то тяжёлое время было достаточно много, далеко не все дети имели и это.

А в 1954 году, когда ввели совместное обучение мальчиков и девочек, одновременно ввели и школьную форму. Может показаться, что с тех пор в школе все дети одеты были одинаково. Но не тут-то было. Форма для мальчиков изготавливалась двух видов – одна из приличной шерстяной ткани более светлого цвета, другая – из хлопчатобумажной ткани с начёсом грязно-серого цвета. Более всего бросалась в глаза разница в брюках: из шерстяной ткани стрелки и спереди и сзади хорошо просматривались, придавая определённую элегантность одежде мальчика, а вот брюки из хлопчатобумажной ткани выглядели, как два круглых раструба, что, мягко говоря, не придавало элегантности их владельцу. Что в этих двух формах было одинакового, так это ремень с бляхой. Естественно, что цена этих двух форм разнилась в разы. Очевидно, что Министерство Образования, вводя эту форму, преследовало лишь одну цель – унифицировать школьников чтобы не бросалась в глаза принадлежность детей к разным сословиям (тогда это называлось прослойками), а, значит, и материальному достатку их семей. Цель эта, хотя и была благой, но вовсе не была достигнута, т. к. детям из обеспеченных семей покупали шерстяную форму, а из необеспеченных – дешёвую хлопчатобумажную. Последняя висела на фигуре мальчика, напоминая мешок. Думаю, излишне говорить, в какой форме мне пришлось посещать школу два её последних года. Много позже, а именно через 20 лет, под самый занавес моего советского прошлого, волею судьбы я оказался в Мордовском исправительно-трудовом лагере для иностранцев. Тогда мне пришлось носить арестантскую робу, правда совсем чёрного цвета, которая сидела на мне точно также, как когда-то школьная форма.

А вот ещё один эпизод из области нашего быта, датированный 1950 годом. Я тогда учился в 4-м классе, а моим соседом по парте был Витя Щербатов, отец которого был инспектором районного отдела образования, а мать учительницей начальных классов. Витя ходил в районный Дом пионеров, где играл на мандолине в составе оркестра русских народных инструментов. Он пригласил меня ходить туда вместе с ним. Я с радостью принял это приглашение. Мне всё там понравилось – и учитель, и ребята, а, главное, то, что я получил мандолину в личное пользование. Окрылённый, я явился домой с мандолиной. Там никто не обрадовался моей новой игрушке, что меня совсем не затронуло. Но меня поджидала неожиданная проблема, которую я никак не мог предусмотреть. Любому понятно: если хочешь научиться играть на музыкальном инструменте, надо много упражняться, и чем больше, тем лучше. Именно этим я и занялся всерьёз, как только пришёл домой. Но не тут-то было, я зря радовался своему новому увлечению. Я не успел поупражняться и 15 минут, как возник Аркадий, утверждая, что своими упражнениями я мешаю ему делать домашние уроки. Родительский приговор последовал незамедлительно – я должен прекратить этот шум. Немного подумав, я ухожу в туалет, надеясь, что там-то я никому мешать не буду. И опять оказался не прав: я совсем забыл, что мы живём в коммунальной квартире, в которой, кроме меня, проживает ещё девять человек и всем им он нужен не меньше, чем мне для игры на мандолине. Уверен, что читатель уже догадался о финале этой истории. Да-да, вы правы: через неделю, когда я понял, что без домашних тренировок на фоне остальных ребят я выгляжу белой вороной, мне пришлось вернуть так полюбившуюся мне мандолину. С тех пор у меня особая слабость к русским народным инструментам. В новое время, т. е. в последние 30 лет, когда я бываю в Питере (а было это более 60 раз), я никогда не пропускаю концерты русских народных инструментов, отдавая им предпочтение даже перед симфоническими оркестрами и струнными квартетами. Похоже, та моя «музыкальная» неделя оставила свой весьма положительный след в моей душе. Я даже поделюсь с читателем своей сегодняшней мечтой: когда закончу писать эту книгу, собираюсь брать уроки игры на пианино. Понимаю, что в моём возрасте это звучит абсурдно, но я ведь хочу научиться играть только для себя и только в своём доме чтобы никто мою «игру» не мог слышать. Просто очень хочется проигрывать мелодии своими руками и своей головой.

Теперь мне хочется немного отвлечь читателя от грустного и развлечь его двумя смешными эпизодами того времени, оба связаны со мной. В конце 40-х годов досуг моих родителей был чрезвычайно ограничен. Одним таким увлечением отца была игра в карты на даче, а в зимнее время его дачная кампания попеременно собиралась у кого-нибудь из игроков дома. В какую именно игру они играли я не помню, но могу с уверенностью сказать, что это не были ни покер, ни преферанс. И вот однажды они играют в нашем доме. Мама по этому случаю спекла мой любимый бисквит и в перерыве подала с ним чай дорогим гостям. Выждав некоторое время, она спрашивает гостей:

– Ну как вам бисквит?

Один из гостей, кстати сказать, преподаватель истории КПСС в одном из вузов Ленинграда, отвечает ей:

– Не важнецкий.

На что я, сидящий в углу комнаты и уже облизываясь, глядя на этот бисквит, произношу возможно громче:

– Не важнецкий, не важнецкий, а уплетаете.

Всеобщий хохот заглушил мои слова. Мне тогда было лет 8 и в тот раз за такую дерзость со взрослым и уважаемым гостем мне даже выговора не последовало.

Другой смешной эпизод произошёл в 4-м классе, когда я по пению принёс в дневнике не то тройку, не то даже двойку. Когда дома меня стали расспрашивать как же это могло случиться, ответ мой был по-детски прост:

– Потому что я не певик.

Кстати, у нас в школе был хор, в котором участвовало много хороших ребят, им я тоже завидовал, но понимал, что проситься туда с моим музыкальным слухом было бы чересчур большой наглостью, а результат всё равно был бы, как всегда.

В 1952 году, когда я перешёл в 7-й класс, в нашей семье случилась большая неприятность – Нэлю оставили на второй год в том же 7-м классе из-за проблем с математикой, моим любимым предметом, по которому, кроме пятёрок я никогда других оценок не получал все школьные годы, как, впрочем, и позже, в институте. К моему удивлению, родители приняли это сообщение довольно спокойно и уж точно без паники. Наверное, они были заранее предупреждены Нэлиным учителем математики о таком повороте событий и ко времени, когда это случилось, они уже свыклись с этим неприятным событием – ведь мама регулярно ходила на все наши родительские собрания. Не знаю, был ли посвящён Аркадий в это трагическое событие, но для меня это было как гром среди ясного неба. Очевидно, что меня за малостью лет решили не посвящать в это неприятное событие раньше времени. В связи с этим обстоятельством у меня появилась новая обязанность в семье – весь следующий год заниматься с Нэлей математикой, чтобы она, хотя бы на этот раз, закончила 7-й класс. Эту повинность я послушно исполнял без всяких возражений.

Затем наступает самый знаменитый послевоенный год, 1953-й. 5 марта умирает Сталин, вся школа выстраивается на торжественную линейку, учителя искренне рыдают, а школьники только хмурятся, не очень понимая, что всё это означает. Прихожу домой, а там никто не рыдает, но и не радуется, как будто ничего и не произошло.

В этом году Нэля, наконец, не без трудностей, но всё-таки заканчивает 7-й класс и у родителей новая проблема: куда её направить чтобы она получила хоть какую-нибудь специальность. И опять, в который раз, на выручку приходит тётя Аня. К этому времени она начальник литейного цеха телефонного завода «Красная Заря». Она знает всех руководителей завода, а при заводе имеется 4-годичный техникум, который готовит молодые кадры для своего завода, а также и для телевизионного завода им. Козицкого. Так, с помощью тёти Аниной протекции, Нэля легко становится студенткой. Через 4 года она заканчивает техникум и получает свою единственную работу в жизни на заводе имени Козицкого, т. е. работает там техником до самой пенсии.

В том же году я ведь тоже закончил 7-й класс, в то время как брат – 9-й. Что касается Аркадия, то с ним всё ясно: он через год, по окончании 10 классов, будет поступать в Энергетический техникум, где для выпускников средней школы организован ускоренный 2-годичный курс обучения. Всем понятно, что об институте (университете на современном языке) и речи быть не может, т. к. он, мягко говоря, не усердствует и не «блестит» в учёбе. Этот вариант даже не обсуждается. И вот, в начале июля, когда мы уже живём на даче, кажется, на Всеволожской, теперь уже надо мной «прогремел гром среди ясного неба». Оказывается, родители вот уже две недели, как обсуждают мою дальнейшую судьбу, поскольку судьба Аркадия и Нэли уже определена – их обоих ждут техникумы. По договорённости с отцом, мама озвучивает мне их решение: они хотят, чтобы я в этом же году тоже поступил в техникум, какой не важно, по моему усмотрению. Намёками она дала мне понять, что сама она не рада этому решению, но должна ему подчиниться, поскольку так хочет отец, ведь это он – единственный добытчик в семье, а работа у него тяжёлая и он просто физически очень устал и не может дождаться, когда можно будет «сбавить обороты». Тогда по их раскладке, через четыре года все трое уйдут с их иждивения, и они смогут немного отдохнуть и пожить для себя.

Сказать, что я расстроился – значит ничего не сказать! Ведь я учился очень хорошо по всем точным наукам (математика, физика, химия)! Да, у меня были проблемы с литературой (сочинение), историей и английским языком, которые мне давались с трудом. Ничего удивительного в этом не было: сказок в глубоком детстве никому из нас не читали, сам я тоже не был приучен к чтению, потому и память моя осталась не развитой, а эти предметы как раз и требуют хорошей памяти. Нельзя также забывать, что я происходил из не русскоговорящей семьи и даже, когда родители говорили по-русски, это совсем не значит, что их русская речь была грамматически правильной и богатой словарным запасом из толкового словаря Даля. Сразу скажу, что это лишь объяснение моей проблемы, но ни в коем случае не оправдание. Общеизвестно: если ребёнка не направлять, он, конечно, будет жить в соответствии с правилом наименьшего сопротивления, т. е. получать как можно больше удовольствия от жизни при минимуме усилий.

Другое дело математика или физика: там память не нужна, там нужна логика и красота доказательства; если понятен вывод формул, значит они сами легко закладываются в память, в крайнем случае, их можно вывести в любое время самому. Но даже и по литературе и истории у меня очень редко были тройки. А забегая вперёд, могу сказать, что в Аттестате Зрелости (за 10-й класс) у меня не было ни одной тройки, а по всей математике, физике и химии только пятёрки.

Теперь вернёмся к решению родителей, которое мама только что озвучила мне. Я сразу же убежал от неё в другую комнату чтобы скрыть мгновенно нахлынувшие слёзы. Там я бросился на кровать, уткнул лицо в подушку и дал волю своим рыданиям – ведь такое решение начисто разрушало мой личный план, который я уже давно составил в своей детской голове, имея в виду, что, если мне и удастся «выбиться» в люди, то это сможет произойти только благодаря учёбе, других возможностей у меня ведь не существует и быть не может. А теперь решение родителей полностью разрушило мою единственную мечту и, значит, мне уготована судьба моих старших брата и сестры, а я-то многие годы делал всё, чтобы этого не произошло.

Когда мама зашла в комнату и увидела такую мою реакцию, то по-настоящему испугалась за меня и тогда она примирительно высказала мне соломоново решение:

– Давай тогда поступим таким образом: ты подавай документы в лучший техникум и совсем не готовься к экзаменам; поступишь – хорошо, не поступишь – так тому и быть, вернёшься в школу, а отцу об этом нашем уговоре сообщать не будем.

Я подал документы в лучший тогда Радиотехнический техникум, который находился в центре города, на улице Чайковского. Воспользовавшись маминым разрешением, за всё время, оставшееся до первого экзамена по моей любимой письменной математике, я ни разу не открыл учебник по математике, продолжая «валять дурака», как и положено было на даче. В назначенный день я отправился в Ленинград сдавать этот первый экзамен со смешанным чувством: с одной стороны, всё, что касается школьных предметов, я привык делать по максимуму и мне по-настоящему трудно этому противостоять; с другой стороны, я очень не хочу быть принятым в этот навязанный мне родителями техникум.

Могу заверить читателя, что я совершенно честно решал все задачи, нисколько не подыгрывая своей судьбе, хотя понятно, что это легко было разыграть. Я правда хорошо понимал желание родителей и причины, побудившие их к такому решению. Однако на следующий день выяснилось, что я получил всего три балла, впервые за семь лет в школе, где никогда не было даже четвёрки. Вот тогда я впервые понял, что бог есть, он за мной наблюдает и помогает чем может. Таких судьбоносных событий в моей жизни будет ещё несколько и я, конечно, здесь о них расскажу в хронологической последовательности. Как бы там ни было, но очень довольный я вернулся на дачу и доложил результат маме. Она тоже совершенно искренне обрадовалась за меня, объяснив это «перстом божьим». Так я оказался в 8-м классе средней школы, не нарушив при этом своего привычного подчинения желанию родителей.

Прежде чем закончить с этим судьбоносным для меня эпизодом, мне хочется особо подчеркнуть уровень мышления моих родителей: они даже подумать не могли, что кто-то из их детей может хотя бы претендовать на высшее образование, я уже не говорю о том, чтобы поступить в институт и, хуже того, закончить его. Я не боюсь в этом контексте показаться нескромным, но ясно, что ни Нэля, ни Аркадий, не могли быть претендентами на высшее образование просто потому, что не усердствовали все школьные годы, а у Нэли и не было достаточных способностей. Но я-то ведь был им полной противоположностью в этом! И здесь совершенно неважно происхождение моей мотивации – то ли от моих достоинств, то ли, как это было на самом деле, от моих недостатков. Я также думаю, что родители, не очень понимая и не отдавая себе в этом отчёт, просто экстраполировали мою будущую судьбу, основываясь на судьбах своих старших детей, при этом совершенно не видя разницы между характерами, мотивациями и «внутренним стержнем» каждого из нас. Объяснение этому факту мы уже знаем – науку психологию они не изучали, а природная интуиция, вполне очевидно, отсутствовала. Но, очевидно, что главным фактором их решения было отсутствие у них самих высшего образования – вот они и не могли понять его значения для будущей жизни молодого человека.

Впрочем, ранее я уже подвёл читателя и к другой фундаментальной ошибке моих родителей в процессе нашего воспитания – присвоение преимуществ одним детям в ущерб другим. Умные родители должны демонстрировать полное равноправие между своими детьми, невзирая на их возраст. Больше того, когда дети достигают возраста тинэйджеров, очень хорошо, если это правило распространяется и на «связку» родители – дети. В таком случае вероятность того, что ваши дети останутся вашими друзьями на долгие годы, очень высока.