Ведьма Чёрного озера. Тайна русалки

– Опять понаедут, всякие-разные. Начнут шастать везде, изучать. Все цветы, в огороде у Марь Ивановны, вытопчут. А случись, что, как с теми, потонувшими?

– С кем и что случилось? – поинтересовалась Альбина – Кто тут у вас потонул?

Семеныч с Женькой, наперебой, начали рассказывать Альбине о том, что за напасть, недавно приключилось у них на озере.

Оказывается, пару недель назад, приехала на Черно- озеро, парочка очкатых туристов, на машине, с аквалангами и как вы думаете, зачем?

– Русалку окаянную ловить они приехали! – потирая нос, раскрасневшийся на солнцепеке еще больше, ораторствовал возмущенный Семеныч – Приехали, расположились, палатку поставили, и давай в озеро сигать, деву-рыбу ловить. Всех туристов распугали, да русалку не нашли. Как же, далась она им, прощелыгам!

– Не далась? – Альбина заинтересовалась еще больше – А что, в озере, действительно, русалка живет? Настоящая, как в сказке? И доказательства того чуда у вас имеются?

– Вы, Иван Семеныч, закусывали бы! – укоризненно кивнул головой Женька – Да, мясом там, котлетами, а, не травку щипали в чужом огороде. Сами, ведь, теть Шуре советовали! Какая такая, русалка? Откуда взяться ей, в нашем Черно озере? Да и нет их, сказки это все, бабьи сплетни!

– Не скажи! – азартно потирая руки, воскликнул Семеныч – Люди зря болтать, не станут! Видели-то, русалку, видели. Точно тебе говорю, вот те крест! – и яро перекрестился.

– И кто же видел? – Женька красноречиво вздохнул, словно извиняясь перед Альбиной за бредни буйно помешенного старичка – Может, вы сами, Иван Семеныч и видели? В натуральную величину, так сказать?

– Сам – не видел, брехать, не буду! – отказался Семеныч, пододвигаясь поближе к Альбине. Та, слушала его, затаив дыханье, не обращая внимания, на крепкий перегар – А, вот Антипка видел и не раз!

– Врет, ваш, Антипка, не краснеет, и людей в заблуждение вводит! Это он, наверное, тех ныряльщиков рассказами о русалке прельстил! – рассердился Женька. Его лицо пошло красными пятнами от возмущения – И что вышло хорошего из его дурацкой затеи? Русалку так никто и не увидел, а люди потонули! А у них, наверное, дети были, семьи… Кто виноват? Антипка и его длинный язык!

– И, кто такой, этот Антипка? – не удержалась и спросила Альбина у Женьки, когда они, нагулявшись, возвращались домой – Ему верить можно?

– Кому? – Женька, напяливший на голову приметную красную бандану, громко рассмеялся – Антипке? Это дурачок наш местный, хуторской юродивый. У него в голове не то, что пуля, фугас безнадзорный обитает! Антипка, в сущности, безвредный малый, коз чужих пасет, да сказки сочиняет… про русалок!

– Все-таки, про русалок? – слегка разочарованно переспросила Альбина. Узнав про то, что Антипка – всего-навсего деревенский дурачок, девушка слегка приуныла, но, вспомнив про летающее пугало, вновь приободрилась – Сказки?

– А, то! – фыркнул Женька пренебрежительно – Говорит, что увидеть русалку можно лишь ночью, при большой луне. Мол, она красивая и добрая, рыбу ему, дураку, подгоняет, чуть ли не на крючок насаживает. Хотя – слегка подумав, нехотя произнес Женька – про рыбу – то правда. Антипка таких лещей здоровенных, ловит и сазанов! Ух! Аж, завидки берут! Даже сома один раз поймал, агромадного! Про русалку – вранье! – И, заметив, каким азартом блестят глаза Альбины, строго наказал – Сама на озеро не ходи, мало ли что! Случится беда, мне отвечать! Пойдем завтра, с утра, позагораем. Вода на озере, хоть и не черная, как тебе бы хотелось, но, чистая, приятная. Маманя пирогов напечет к завтраку, с малиной, вот и будет нам перекус.

– Я так у вас растолстею – шутя, посетовала Альбина – На пирогах, да на сметане! Вареники до сих пор никак перевариться не могут, а ты уже меня пирогами стращаешь!

Парень лишь хмыкнул. Проследил за тем, как Альбина закрыла за собой калитку, и убыл, а, Альбина шустро метнулась во двор, готовиться.

Она твердо решилась сегодня же ночью отправиться на озеро…Ловить русалку.

Судя по всему, ночь обещала быть лунной.

Посуда на подносе вновь оказалась помытой и аккуратно прикрытой салфеткой.

Альбина пожала плечами – после летающего пугала девушка решительно отказывалась чему-либо удивляться.

… Городская девчонка, худая вобла, без попы и прочих соблазнительных выпуклостей, бодро шастающая по ее родному хутору, в компании с противным предателем, ЖеПе, безмерно бесила Лику Анохину.

Мало того, что она, корова наглая, вселилась в дом к ЕЕ, собственной, бабушке, которую сама Лика, считала, чуть ли не личной собственностью, так противная девка, сумела помешать чудесному утреннему веселью.

Как ненавидела Лика мерзкую жирную тетку, Шурку Затонскую. Ненавидела до такой степени, что готова была пойти даже на убийство.

Именно она, тварь языкатая, распускала грязные сплетни о Лике, называя ее «волховкой», «темной» и «отродьем сатаны, нагулянным и принесенным в подоле».

А, сама-то, оказалась жидка на расправу, труслива и суеверна.

Противная жирдяйка мигом сообразила, что пугало летает не само по себе и кинулась за помощью. Так бы, здорово было – тучная тетка, в жару, испугалась незнамо чего, вот с ней беда и приключилась, инфаркт там, или инсульт… Кто знает почему, да как…Жрать надо меньше жирного и соленого, да самогонку не глекать в компании с дедами, да бабками.

Такой прекрасный план накрылся и все из-за дуры городской. Вылезла тощая немочь из-за забора, отвлекла жертву, та и вспопашилась, очнулась, на помощь позвала. Она, Лика, еле убраться с места преступления успела, да следы замести.

Одно хорошо – Шурка всем растрепала, языком своим длинным, что девка городская, ведьма и есть, колдовка страшная, потому у нее и рожа смазливая… Она, то есть Альбинка приезжая, пугало на несчастную соседку и науськала, та, еле спаслась, с божьей помощью.

Одного опасалась Лика, бегая по тесной комнатке в доме родной тетки, что не одобрит ее самодеятельность, бабушка, Марь Ивановна.

То, что Марь Ивановна, бабка ей родная, Лика знала всегда, да только о том помалкивала, как велено было.

Тетка Зинка, женщина богобоязненная, да забитая, Марь Ивановну боялась до умопомрачения, но в дом пускала безропотно и с племянницей наедине оставляла без споров, хоть и любила девочку, точно дочь родную.

Но, плевать ей, Лике, на робкую тетку Зину слюнями липкими! Бабушка, вот кто был для девочки кумиром. Именно бабушка рассказала маленькой Лике о том, что она особенная, не такая как все. И пусть потом, тетка, рыдая и хватая девочку за колени, пыталась образумить «непутевое чадо, введенное в искушение», творя молитвы и обливая ребенка святой водой, дар, присущий ей от рождения, никуда не делся, не пропал, а наоборот – усилился и развился.

И всем недругам своим, Анжелика давно бы показала, где раки зимуют, если бы не строгий запрет Марь Ивановны.

Крепко Лика старуху уважала, потому и ослушаться боялась, хотя и плыл, полз мерзкий шепоток у нее за спиной, да крест, сотворенный во след, непосвященными мирянами, жег спину, но, Анжелка крепилась и терпела, лишь изредка позволяя себе развлечься, как нынче с теткой Шуркой Затонской, да белобрысой Олеськой, вздумавшей, сдуру, увести у нее парня.

За Олеську Марь Ивановна сурово выговаривала своенравной и строптивой Лике, но кровь родная – не водица. Пожурила, да простила, продолжила учить Лику знахарству, да ведовству.

Именно так – странная женщина была Марь Ивановна, странная, зловещая и притягательная.

В церковь не ходила, богу не молилась, да и Сатану не жаловала. Говорила, что сила ей данная, природная, изначальная, а, что темная или светлая, злая или добрая, то без разницы…Силе, ей все равно, кому служить и какие дела творить. Дар должен быть крепкий, чтобы совладать с ведовством, да к делу его приспособить.

Впрочем, за дела Марь Ивановна, бралась редко.

Одряхлела за последний год старушка совсем, вот и в больницу попала.

Теперь, она, Лика, может и посильней собственной бабки будет, сама себе хозяйка.

Много Анжела знает тайн всяческих, многое может, но, бабка, хоть и старая, да ум сохранившая, всегда пригодится.

Вот признает Лику внучкой родной перед всем хутором, сотрет позорное пятно незаконного рождения, впустит ее в дом и станет она, Анжелика Анохина, жить да поживать, а, добро или зло совершать, так, то, Лике решать, а не бабке старой или тетке богобоязненной.

Анжела, слегка угомонившись, перестала метаться по комнате и замерла подле зеркала, высокого, во весь рост, гладкого и ровного, способного показать всю девичью красу без изъяна.

Так и хотелось Лике, как в сказке, замереть у зеркала, да спросить честное стекло: «Кто на свете, всех милее, всех румяней и белее!»? И хотелось ответ услышать, искренний, естественно, в свою пользу.

Рассматривая высокую, стройную брюнетку, пышногрудую и длинноногую, Лика горделиво задирала подбородок, придирчиво оценивая и белизну собственной кожи, и яркость глаз, и красноту губ. Все нравилось Лике в собственной внешности, не чета, каким-то там, худосочным блондинкам, а вот, поди ж, ты – Женька Попов, вечный воздыхатель, бегающий за Ликой с самого первого класса, точно щенок покорный, взял, да и переметнулся во вражий лагерь, позабыл про Ликины прелести и выгуливает теперь, кралю городскую, у которой, прости Господи, ни кожи, ни рожи.

Хотела Анжела, невзначай, порчу легкую на сестрицу, новоявленную навести, так, ничего особенного – пару бородавок на лицо посадить, да фурункул на причинное место. Не опасно, но болезненно, а, коль, бабка, Марь Ивановна, осерчает крепко, так и снять недолго, да, собаке бездомной передать, чтобы заговор не пропал, да сила не иссякла.

Только, то ли, сама Лика перемудрила, то ли, девка городская, береглась, но пропал заговор, зазря, не прилип к кому надо, а, растворился без пользы дела.

Значит, не так проста, сестрица сводная, глаз да глаз, за ней нужон, опасливой такой.

Может, бабка, Марь Ивановна, перестраховаться решила, да вторую внучку, законную, к ведовству, шаманству своему приобщить?

Лика грозно нахмурилась, повертелась на носочках, выпятив подбородок вперед – не пройдет номер старой хрычовке, не позволит ей, Лика, по -своему поступить.

А нужно будет, так и изведет неугодную сестрицу, позволения не спросит… Заговор подберет самый черный, самый страшный, чтобы, даже, следа от соперницы не осталось на этом свете!

Переполненная мрачными мыслями и подозрениями, Лика скоренько нарядилась, как на гулянку, подкрасила губы ярко красной помадой, холодно кивнула тетке Зинке и была такова.

Тетка, сухонькая женщина, бледная и суетливая, расправила складки на длинной юбке, сняла плотный платок, распустив рано поседевшие, но все еще густые, волосы, закрыла двери за непутевой племянницей и, сложив руки на коленях, уселась около телевизора.

Зинаида Антипова, ярая поклонница телесериалов и мыльных опер, позабыв о долгом, наполненном разными событиями, дне, собиралась окунуться в прекрасную, яркую жизнь любимых киногероев.

Анжела шагала по центральной улице хутора и вертела головой – до чего ж, дышится легко! Воздух, напоенный ароматами цветов и листвы, наполнял легкие, не дышался, пился, точно дорогое вино.

Обутая в любимые босоножки на каблучке, в короткой джинсовой юбке и черном топике, украшенном стразами, Лика, распустив водопад густых, черных волос по плечам, сама себе казалась королевой.

Яркий макияж и самоуверенность, переполнявшая горящий взгляд темных глаз, точно магнит, притягивали внимание местной молодежи.

Парни провожали Лику жадными взглядами, а, девушки, уязвленные в самое сердце невниманием кавалеров, кислыми улыбками.

Всегдашнюю свиту, пяток девчонок, избравших Анжелу своим кумиром, девушка заметила издалека. Девчонки вертелись в парке, на танцах, ритмично двигая конечностями в такт музыке.

Да, имелся у них в Черно-озеро подобный пережиток прошлого – доморощенная рок-группа «Парово». Название группы образовалось от имен ее участников и звучало, по мнению Лики, глупо. Играли пацаны, как казалось девушке, всякую дрянь. Но в перерывах включали музычку под которую и танцевала хуторская молодежь, не слишком-то избалованная разного вида развлечениями.

Лика усмехнулась – заметив ее, девушки разноцветной стайкой порхнули прочь от эстрады, перестав строить глазки безусому диджею и рванули прямиком к ней, к Анжеле, опасаясь навлечь на свои головы недовольство ее величества.

– Лика, привет, что-то ты задержалась сегодня! – льстиво улыбаясь, протараторила Светка Лисичкина, одноклассница Лики, ее, так сказать, правая рука, обожавшая и боявшаяся подругу до умопомрачения – А мы тут, ждем тебя, ждем. Со скуки едва не умерли. Хотели даже, новенькой, темную устроить, да не стали. Ты же не велела ее трогать. А Пашка-то наш, на кралю городскую, запал… пялился ей вслед, паршивец!

Лика недобро прищурилась – вот так удача! Новенькая, это, никто иная, как сестричка непрошенная, сама, собственной персоной, заявилась на танцульки, шмотками городскими хвалиться, да их, девушек хуторских, с дерьмом мешать.

Как же, как же, у нее, крали приезжей – и каблуки выше, и тряпки – заграничные, и настоящее золото на шее, да в ушах!

Пришла на танцы, значит – сама нарвалась на неприятности!

– И где же она? – прикуривая сигаретку от услужливо подожженной спички, поинтересовалась Лика – Около ваших парней трется, небось, а, вы, клуши, клювами щелкаете?

– Ничего мы не щелкаем! – обиделась Танька Разина, совсем еще малолетка, но, уж ранняя. О чем, Лика, знала не понаслышке – сама Таньку к разным разностям приучала, так, ради праздного интереса.

Глаза у малолетки, горели лихорадочным огнем, а, шмотки пропитались еле слышным, сладковатым запашком – конопля за околицей росла безнадзорно и никакие полицейские ее пропалывать не собирались. Вот девица и приспособилась использовать запретную травку для придания жизни остроты и пряности.

– Мимо нас она прочапала! – это, третья подружака, Надька Затонская, дальняя родственница той самой вредной тетки Шурки, решила прояснить ситуацию – Пришла, вся такая загадочная – в черных джинсах, в черной майке, в кроссовках, наушники в ушах торчат. Лара Крофт, блин, отыскалась на наши головы! Пришла, носом покрутила, задом повиляла, да и ушла, вниз по улице, через парк, наверное, к озеру.

– И, чего ей надо, на том озере! – насмешливо хмыкнула Лисичкина, торопливо подкрашивая губы помадой почти пепельного цвета. Лисичкина любила выделяться из толпы, потому и красила волосы фиолетовой «Аридной», а, губы – в пепельный, почти белый цвет. И шмотки носила кислотных, ядовитых цветов, от которых, впоследствии, аж в глазах резало…

– Полнолуние нынче! – запрокинув голову вверх, заметила Танька – Луна сегодня, просто бешенная!

«Полнолуние! – спохватилась Лика – Как же, как же. Сегодня, не грех и по лесу прогуляться!»

– Уходишь? – настырная Танька Разина, ухватила Лику за руку – А мы, как же? – заныла она противным голосом -Ты обещала нас в лес сводить, на заветную поляну. Ты обещала! За язык никто не тянул.

– И, что теперь? – Анжела брезгливо стряхнула с руки Танькины пальцы, точно мерзкое насекомое – Обещала, значит свожу! Полнолуние, оно не один день длится, успеете! У меня дела сегодня, некогда мне вас по лесу водить, да поляны показывать! Завтра приходите, так и быть, поворожу! – и, отвязавшись от назойливых подружек, Лика быстро зашагала вниз по улице, через темный парк, похожий на самый настоящий лес.

Покидая танцплощадку, Лика бросила недобрый взгляд в сторону Пашки Макоткина – местная рок-звезда трясла длинными патлами и нежилась в лучах славы, позабыв о симпатии к городской девчонке.

«Ладно – фыркнула Лика, слегка уязвленная тем, что Пашка так и не глянул в ее, Ликину сторону – Сочтемся, предатель! Будешь знать, как на посторонних девчонок глазки бесстыжие вылуплять!»

– Видали? – бесшабашная Разина, которой, после травки, море было по колено, презрительно скривила губы – Некогда ей! В первый день полнолуния, чары завсегда сильней всего, это даже полный профан понимает! Захапает себе весь лунный свет, а, нам остаточек, как последним лохушкам!

– Много болтаешь! – опасливо оглянувшись на Лисичкину, прошептала Надя Затонская, уже слышавшая про утреннее происшествие с летающим пугалом – Смотри, Лика строптивых не жалует!

– Плевать! – Разина насмешливо взглянула на подружку – Меня предки в область отправляют, в колледж. Буду в городе жить, на квартире, у тетки, на всем готовом… Уеду и не вернусь, нужон мне энтот хутор, как корове седло…

Лисичкина, строившая глазки высокому парню в белой рубашке, ехидно усмехнулась.

Лика, действительно, была злопамятна – узнай она о словах Таньки и все, никуда дуреха не поедет, ни в какой колледж. Будет сидеть в Черно-озеро до посинения, быкам хвосты окучивать, да, за свиньями подбирать.

Только Лисичкина Танькины слова Лике передавать не станет – пусть уж катится подружка заклятая в свой город. Меньше народу- больше кислороду! Ей, Светлане, и в хуторе клево!

– Новенький, что ли? – пробормотала Светка Лисичкина себе под нос – Красивенький какой! Не чета, нашим увальням!

Взгляд Светки остановился на симпатичной парне, незнакомом, а от того, уже интересном. Парень с любопытством рассматривал тройку рок-музыкантов, грыз соломинку и ритмично двигался в такт музыке.

Приезжий понравился девушке, и она уже не сводила с него заинтересованного взгляда.

– А, этот.. – понимающе протянула Надька, чей кавалер мялся поодаль – Это к Райковым, племянник приехал погостить, на наше озеро полюбоваться. Говорят – военный!

– Я, люблю военных, красивых, здоровенных! – томно пропела Лисичкина, распушив длинный хвост – Пойду, познакомлюсь с парнем! Может, подружимся! – и, лукаво подмигнув заскучавшим подружкам, поплыла к ничего, не подозревающей жертве собственного интереса.

– Везет же! – невольно позавидовала Разина, наблюдая за тем, как ловко Лисичкина потащила высокого паренька в белой рубашке на танцплощадку – Охмуреж, по высшему разряду! Одна я, бедная-несчастная, сегодня без кавалера!

– Зато ты в город уедешь! – тихо прошептала Надя Затонская и пошла к своему парню, уставшему от продолжительного ожидания – Я уже иду, Сергей, извини, что задержалась. Заболталась с девчонками, о том, о, сем, о нашем, девичьем.

Сергей, широколицый, веснушчатый, простоватый, с готовностью ухватил девушку под локоток и увлек к ближайшему ларьку. Парню давно хотелось пива, но пить в одиночку он не стал, опасаясь, что разобиженная невниманием дама, бросит его в самом начале вечера.

Надя Затонская нравилась своему кавалеру так сильно, что, он был готов, ради нее, вообще от пива отказаться, не смотря, на то, что девушка дружила с неприятной и непонятной Ликой Анохиной, похожей на всех черных ведьм, когда либо, сожженных на костре.

«Ничего – подумал парень, сдувая пенную шапку с пива – Замуж выйдет, так и вся дурь, куда денется! Уж я-то не позволю своей жене водить дружбу со всякими-разными подозрительными личностями!»

Анжела, легко переступая ногами, двигалась привычным маршрутом по направлению к озеру.

Только она одна, благодаря своему чудесному дару, могла ходить по узкой, каменистой тропке, в босоножках на высоких каблуках.

Другая кто, давно бы уже себе ногу или сломала, или – вывихнула, а, она, Лика, ничего – идет, почти порхая и пританцовывая.

К Чёрно- озеру или, как его еще называли знающие люди – Русалочьему озеру, вело много тропинок, но, она, Лика, предпочитала эту, тайную, неприметную, по которой ее водила Марь Ивановна.

Марь Ивановна, бабушка дорогая, та еще штучка – по тропке крутой ходила без опаски, прям, как сама Анжелика, хотя годочков ей насчитывалось, куда как больше, чем даже нелюбимой Анжелкиной тетке.

Тропинка, другому кому, показалась бы неудобной и неприятной, даже страшной, так как пролегала через кладбище, на которое, ночной порой, не отваживались забредать рисковые и редкие в здешних краях, бомжи.

Кладбище спокойно спало, в свете полной, желтой луны, нависшей над горизонтом, точно огромный, непочатый круг дорогого сыра.

Лика легко скользила между могил, сама, невесомая и туманная, точно призрак, не обращая внимания на шебуршание и шорох в высокой траве.

Сейчас она шла по, так называемому, Старому кладбищу, отгороженному от Нового, более молодого, невысокой каменной оградой.

На Новом кладбище хоронили последние лет сорок-пятьдесят, а, вот, на Старом… На Старом, попадались очень даже, любопытные захоронения, начала прошлого, а то и позапрошлого, века. Прекрасные надгробия, даже настоящий, фамильный склеп, каких-то знатных людей, толи князей, толи графьев. Лика точно не знала, а, соваться к старым могилам, опять-таки, не велела бабка, Марь Ивановна.

Как подозревала сама Анжелика, имелся у старухи в том деле собственный интерес.

Посещала Марь Ивановна Старое кладбище, посещала и не раз, а любопытная внучка, непризнанная, не взирая, на запрет, пробовала за бабулей проследить.

Очень уж хотелось знать своенравной Лике, что именно манит бабку на кладбище, что такого важного разыскивает ведунья среди мертвых костей?

Впрочем, ведунья – это, почти что ведьма, колдунья, чернокнижница, в общем – недобрая женщина.

И, кралась за ней, Лика, осторожно, кутаясь во тьму и туман, как сама, Марь Ивановна, и учила, а вот не получалась слежка и все тут! Хитрая старуха исчезала на меже, у самой каменной ограды, пропадала, словно растворялась в густом, ночном воздухе.

Напрасно Лика мнила себя хитроумной и опытной шпионкой – матёрая ведьма дурила ее раз за разом, смеясь, над молодой и неуклюжей ведьмочкой, за глаза и Лика, шипя от злости, была вынуждена возвращаться домой, не солоно хлебавши, под насмешливый, надменный хохот старого ворона, облюбовавшего под жилье высоченный дуб на Старом кладбище.

Неспокойные духи, живущие почти на каждом погосте, видимые и заметные наметанному взгляду молодой ведьмочки, не могли доставить Лике заметных неприятностей. Возможно, где-то, в старых могилах, дремало тревожным сном зловещее нечто, спало, до поры, до времени.

Мало ли, вдруг найдется неосторожный и неопытный любитель, разбудит лихо и пойдет кровавая потеха по округе.

Газеты запестрят сообщениями о маньяке, о серийном убийце, полиция поднатужится и поймает какого-либо бедолагу, навешает на него всех собак, а, убийства будут продолжаться и продолжаться, пока не найдется человек ведающий и не утихомирит кровососа или вурдалака, на время, а быть может, навсегда.

Лика подобного не ведала, а, вот бабка? Кто знает?

Может, чуяла, что недобрая старуха, облюбовавшая эти места для проживания, может, знала, что, вот потому и рыскала ночной порой по кладбищу, точно призрак, носясь среди старых могил? Спросить, открыто, Лика опасалась, оставалось лишь подсматривать, да подслушивать.

Только бабка попалась ей дюже ушлая, знала все наперед, на сажень в землю видела, а может и мысли читать умела. Бес ее знает.

С такими-то, невеселыми думками и шествовала Вика ночью, в полнолуние, через Старое кладбище.

Привычным маршрутом шла, никого не опасаясь. Сейчас, в отсутствие Марь Ивановны, Анжелика оставалась самым опасным существом в округе и никто – ни нежить, ни нечисть, вреда ей нанести не могли. А, люди? Что, люди? На каждого человека Лика могла управу сыскать.

Сводная сестра, конечно же, через кладбище, идти не рискнула. Ищите дураков в другом месте!

Обрядилась, точно террорист на диверсию – вся в черном, словно ниндзя, думает, что маскировка ей чем-то поможет.

От глаз Лики ничто не скроется, не затаится, не зря же, именно ее, Анжелку, приветила старая ведунья-ведьма, приветила и отметила, посвятила в тайны.

Альбинка, девушка городская, как и все обычные туристы, клюнула на приманку дешевую, на русалку сказочную, которая, якобы, обитала в Черно-озеро.

«Туристка глупая!» – надменно фыркала Лика, выражая свое презрение к ненавистной сестричке.

Все местные жители, втихомолку посмеиваясь над доверчивыми лохами, рассказывали одну и ту же сказочку, про несчастную любовь, коварную разлучницу, и несчастливый конец.

Смеялась над подобными рассказами и Лика, смеялась, но призадумывалась – люди, порой, пропадали. В ясный, солнечный день пропадали и ненастной осенней порой, утром и вечером, но регулярно. В, основном, мужчины – пловцы, аквалангисты, геологи всякие, но, ведь, тонули и женщины – красивые и молодые. Опасно это, не каждому знания тайные открывать нужно. Люди болтливы и любопытны, а, Черно-озеру есть что скрывать.

«Ревнива русалка Черно Озерная! – говаривали старики, посиживая на завалинке – Не терпит красоты она, жизнь свою, загубленную, оплакивает, соперниц уничтожает. В каждом парне молодом – жениха видит потерянного, в каждой девице красивой – соперницу злую!»

Лика смеялась над слухами, на озеро ходила безбоязненно, ныряла и купалась, но, где-то, где-то, в глубине души знала, что, не сказки тайные россказни, не выдумка досужих сплетниц, просиживающих вечера на лавочке, а правда, искусно скрытая ложью.