По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года

Кто и как остановит русских?

Теперь обратимся к планам и действиям турецкого командования. Главнокомандующим турецкими силами, призванными отразить русское вторжение на Балканы, был назначен сердар-экрем (генералиссимус) Абдул-Керим-паша. Он был человеком преклонных лет, уже не способным даже сидеть на лошади. Тем не менее за ним все еще тянулся шлейф славы победителя сербов. А вот его заместитель Ахмед-Эюб-паша ничем себя не проявил в прошедшей сербской кампании. Назначения эти были проведены военным министром Редифом-пашой, и поэтому руководители Дунайской армии считались его ставленниками.

Система управления и планирования в турецкой армии явно не отличалась стройной отлаженностью и четким разграничением компетенций и ответственности. Огромную, нередко определяющую роль играли неформальные межличностные отношения и восточные традиции «подковерной борьбы», которые порождали, как принято сегодня говорить, нагромождение разнообразных, порой весьма экзотичных «сдержек и противовесов».

Абдул-Керим-паша оказался сильно ограничен в своих действиях. Планы операций он обязан был представлять на утверждение султана через военного министра и принимать в расчет рекомендации военного совета, в котором председательствовал тот же военный министр.

Параллельно с этой процедурой султан сам иногда отдавал приказания командирам отдельных частей, минуя главнокомандующего. По большей части эти приказания основывались на том понимании, которое складывалось в «тайном совете» при особе султана. А лица, заседавшие в разных «советах», далеко не всегда демонстрировали общность интересов и единство устремлений.

Специалисты из Военно-исторической комиссии отмечали, что «при таком отсутствии единоначалия невозможно было, создав известный план действий, провести его далее последовательно и неуклонно», что обрекало турок в основном на пассивно-оборонительные действия[99].

В османской столице довольно быстро отвергли план кампании, согласно которому войска султана должны были занять Румынию еще до вступления в нее русской армии. Встречное движение турецких сил на левый берег Дуная только бы ускорило генеральное полевое сражение с русскими, вступить в которое турецкой армии пришлось бы вдали от своих баз и крепостей, имея за спиной разливавшийся Дунай. Такой сценарий мог оказаться просто сказочным подарком для русского командования.

Затем на одном из константинопольских «советов» с участием Абдул-Керима-паши было решено:

«Взять во фланг возможное наступление русских западнее четырехугольника турецких крепостей. Нужные для этого силы должны были собраться на линии Плевна – Ловча; ядром их предполагалась свободная часть войск Османа-паши»[100].

Однако в обращении канцелярии султана к великому визирю от 8 (20) апреля 1877 г. говорилось:

«Так как нельзя удержать всю оборонительную линию Дуная от Мачина до Видина, то с наступлением войны надлежит завлекать неприятеля вглубь страны и там дать ему сражение»[101].

Эти варианты действий явно различались. Но в чем они были схожи, так это в распределении сил по разбросанным придунайским группировкам.

От центра турецких войск шел кратчайший путь к османской столице: линия Систово – Тырново – балканские перевалы – Адрианополь. Именно это направление и будет призван закрыть переброшенный из Черногории корпус Сулеймана-паши.

Относительно численности русской Дунайской армии и планов ее командования у турок были весьма смутные представления. Когда канцелярия султана потребовала от Абдул-Керима-паши сведений по этим вопросам, то ответ получился «весьма характерный для турецких порядков»: неосведомленность о русской армии главнокомандующий объяснял отсутствием тайных агентов, подготовка которых находилась якобы в компетенции министерства иностранных дел. «Неприятель перешел реку Прут и направился прямо к Галацу» – так звучало единственное определенное сообщение в ответе Абдул-Керима-паши[102]. А на то, что основные силы русских будут переправляться у Систова, турецкий главнокомандующий явно не рассчитывал.

Даже после переправы русских корпусов у Систова и движения отряда Гурко к Тырнову Абдул-Керим почти бездействовал, предполагая, что это – всего лишь русская демонстрация! Он уверял военного министра, что «неприятель приложил крайние старания к переправе ниже Рущука и у Никополя. Переправа ниже Рущука будет совершена с целью захватить железную дорогу» (от Рущука до Варны. – И.К.). Это, по мнению Абдул-Керима, и препятствовало ему «располагать войска» по своему усмотрению[103]. Упрямое нежелание Абдул-Керима-паши сверять свои соображения с реальной обстановкой отмечал в своих сообщениях подполковник Куксон (Fife Cookson) – британский военный агент в Константинополе, командированный послом лордом Лайардом в штаб турецкой Дунайской армии (французским «командировочным» был полковник Торси)[104].

Любопытное совпадение: именно тогда, когда Николай Николаевич, планируя дальнейшее наступление за Балканы, предполагал на левом фланге ограничиться лишь наблюдением за Рущуком, Абдул-Керим-паша готов был оказать русскому главнокомандующему неоценимую услугу своей убежденностью в том, что русские «непременно» намерены обложить Силистрию и Рущук! Первую – силами Нижнедунайского отряда генерала Циммермана, второй – теми дивизиями, которые переправились у Систова[105]. К сожалению, предложение подобной «услуги» оказалось невостребованным.

Особенно важным было то, что придунайские группировки как в «четырехугольнике крепостей», так и в Никополе и Видине рассматривались командованием турецкой армии прежде всего как оборонительные, а не наступательные структуры. Активно эту позицию отстаивали коменданты Рущука, Силистрии и Шумлы. Они явно не горели желанием покидать хорошо оснащенные крепости в удобной для обороны местности с многочисленным мусульманским населением ради снискания призрачных лавров победителей русских в открытом полевом столкновении. И как при таких настроениях формировать ударные силы для генерального сражения после «завлечения» русских вглубь страны? Это было весьма не простой задачей.

Впрочем, с началом войны идея «заманивания» растаяла как утренний туман. Оказалось, что русских вовсе не надо «заманивать», они сами рванулись вперед по центру.

Оборонительные настроения в Дунайской армии султана питались общей слабостью организации турецких вооруженных сил и ее командного состава. Именно по этой причине достаточно многочисленные турецкие военные группировки, оснащенные даже самым современным стрелковым и артиллерийским вооружением, демонстрировали порой удивительные образцы пассивности.

Недостатки турецкой военной организации особенно бросались в глаза многочисленным иностранцам на службе в армии султана. Так, участник войны англичанин В. Бекер-паша – ферик[106] восточной группировки турецкой Дунайской армии – писал: «Во всем, по-видимому, проявлялась какая-то странная небрежность управления»[107]. Он вспоминал, как в разговоре с одним из лучших турецких генералов Иззет Фуатом-пашой «обнаружил отчаяние» собеседника «от общего беспорядка, проявлявшегося во всем»[108].

В начале войны турецкие официальные лица были поражены той «легкостью», с которой русским «удалось совершить переправу». Канцелярия султана поручила военному министру срочно разобраться в причинах столь вызывающего успеха противника. Абдул-Кериму-паше был направлен соответствующий запрос. Ответ главнокомандующего удивил многих в столице. После заверений, что «мы стараемся, жертвуя жизнью», Абдул-Керим писал:

«Невозможно описать затруднений, в которых я очутился, предприняв обеспечение боевыми припасами и провиантом тридцать – сорок тысяч человек»[109].

Если такие усилия к обеспечению относительно небольшого состава предпринимает сам главнокомандующий, то что тогда говорить о задаче снабжения более крупных соединений, к тому же в наступлении. Турецкие части не имели собственных обозов, и задача обеспечения перекладывалась на местные администрации. А от их представителей можно было вытрясти необходимое, употребляя порой лишь чрезвычайные меры. Эти факторы сильно сковывали оперативные возможности турецких войск и служили весьма серьезной помехой для проведения массированных наступательных операций.

Что же касается крепостей «четырехугольника», то, как заметил А.Н. Куропаткин, они «принесли туркам вместо пользы несомненный вред, бесполезно привязав к себе значительные турецкие силы»[110].

Любопытно, что в то время, когда в среде командного состава русской армии стала нарастать тревога по поводу разбросанности сил, этим же, но применительно к собственной армии, крайне озаботилась канцелярия султана[111].

Ошибки и безынициативность Абдул-Керима-паши все сильнее раздражали Стамбул. 22 июня (4 июля) в Шумлу из столицы прибывают военный министр Редиф-паша и сенатор мюшир (маршал) Намык-паша. По воспоминаниям В. Бекера, «военный министр… был человек невысокого ума, но смелый, хотя и не совсем добросовестный»[112].

Перед эмиссарами султана стояла задача понудить Абдул-Керима к активным действиям и «воспрепятствовать, по крайней мере, переходу неприятеля через Балканы или оттеснить его». Совместными усилиями они сочли возможным оторвать от гарнизонов крепостей 30 батальонов, объединить их под командованием Ахмед-Эюба-паши и направить этот отряд в Кир-Чешме перед Трестеником с «целью угрожать тылу неприятеля, который направился к Тырнову и Габрову»[113]. Операция началась 24 июня (6 июля) 1877 г. Именно информация об этом движении противника нашла свое отражение в письме Николая Николаевича императору от 27 июня (9 июля). Одновременно Савфету-паше с шестью батальонами, сформированными в Осман-Базаре, было предписано двинуться на помощь тырновскому гарнизону.

Однако отряд Ахмед-Эюба остановил свое наступление в Кир-Чешме и занял оборонительную позицию, предполагая, что против него находятся главные силы русских. На этом попытка активизации восточной группировки турецкой Дунайской армии исчерпала себя.

8 (20) июля султан сместил Ахмед-Керима-пашу и назначил на пост главнокомандующего пятидесятилетнего Мехмед-Али-пашу – уроженца Магдебурга Карла Дитриха Детруа, еще в юности покинувшего родной город в поисках денег и славы.

Но уже до этих кадровых изменений на авансцену балканского театра войны стал выдвигаться Осман-паша.

После переправы русской армии через Дунай Осман-паша находился в Видинском районе и вел артиллерийскую перестрелку с румынскими батареями, расположенными на другом берегу Дуная у Калафата. Он был практически независим от главнокомандующего и не стеснен им в своих действиях. Основная задача отряда Османа-паши состояла в прикрытии Видинского района от возможных происков сербов, недопущении их объединения с русскими, а также предотвращении возможных попыток переправы румынских войск через Дунай в весьма удобном для этого месте – окрестностях Лома и Рахова. Однако неожиданное форсирование русскими Дуная у Систова отодвинуло все эти задачи на второй план.

Как позднее писал подполковник Генерального штаба Талаат-бей (Lieutenant-Colonel Talahat Bey)[114], бывший в то время адъютантом Османа-паши, известие о прорыве русских войск через Дунай и их стремительном продвижении «сильно подействовало» на его «впечатлительного» командира и побудило в середине июня предложить Абдул-Кериму-паше новый план изгнания неприятеля из пределов империи[115].

К началу войны Осман-паша располагал 32 пехотными батальонами. Общая же численность видинского отряда, по данным одного из его офицеров Фредерика фон Херберта, впоследствии от начала и до конца прошедшего путь защитника Плевны, не превышала 30 тысяч человек[116].

Осман-паша предложил оставить в Видине 12 батальонов, а с остальными 20, присоединив по пути несколько батальонов из Рахова, направиться к Плевне. Там он планировал соединиться с никопольским гарнизоном, который должен был покинуть крепость, не ожидая атаки русских. От Плевны Осман-паша намеревался двинуться через Ловчу к Тырнову, где соединиться с корпусом Ахмед-Эюба-паши, который должен был подойти туда из Шумлы. Затем во главе объединенной армии Осман-паша предполагал ударить в направлении на Систово и захлопнуть дверь дунайской переправы русских. В случае невозможности соединения с силами Ахмед-Эюба, Осман-паша намеревался занять Ловчу, которая предоставляла лучшие возможности для обороны балканских проходов.

Сначала план Османа-паши не был принят. Главнокомандующий просто не отвечал на его предложения, а только указывал на опасность нападения со стороны Сербии и Румынии. Однако войска этих княжеств активности не проявляли, а вот быстрые успехи русской армии заставили немедленно озаботиться контрмерами.

План Османа был одобрен прибывшими в Шумлу Редифом-пашой и Намыком-пашой. Вечером же 25 июня (7 июля) командующий видинским отрядом был вызван к телеграфному аппарату для переговоров с султаном. Осман изложил свои предложения и получил высочайшее одобрение. Вырисовывался следующий замысел: корпус Сулеймана-паши спешно перебрасывался из Черногории под Адрианополь, чтобы закрыть балканские проходы по центру движения русской армии; корпуса Ахмет-Эюба-паши от Шумлы и Османа-паши от Видина должны были ударить по русским флангам. Но Ахмед-Эюб быстро остановился у Кир-Чешме. Как в этой ситуации будет действовать Осман?

27 июня (9 июля) комендант Рахова полковник Хамдый-бек уведомил Османа-пашу о том, что Плевна занята русскими. Так противник прореагировал на посещение Плевны полусотней казаков есаула Афанасьева («призраки кавалерии»!..). А на следующий день, 28 июня (10 июля), когда Криденер начал выдвигаться к Никополю, Осман-паша получил приказ о выступлении.

В отличие от своего главнокомандующего, Осман-паша оказался эффективным организатором. Ему удалось быстро собрать минимально необходимый для длительного марша запас продовольствия и воды. В кратчайшие сроки закончив и другие подготовительные мероприятия, утром 1 (13) июля он выступил из Видина с 19 батальонами, 5 эскадронами регулярной кавалерии и 9 батареями. По опубликованным вскоре после завершения войны данным генерала Музафара-паши и подполковника Талаат-бея, это составляло «несколько более одиннадцати тысяч человек». Схожие данные приводил в своей книге и другой участник марша на Плевну Ф. фон Херберт – двенадцать тысяч человек[117].

3 (15) июля Осману вручили очередную телеграмму Абдул-Керима-паши. Из нее он узнал о критическом положении Никополя и получил приказ о скорейшем занятии Плевны. В сложившейся на конец июня стратегической ситуации старинную крепость Никополь, которую уже с 14 (26) июня с левого берега Дуная обстреливала русская тяжелая артиллерия, Осман-паша считал позицией обреченной. Убедить командующего никопольским гарнизоном Гассана-пашу оставить крепость, выступить навстречу и объединить силы – это, пожалуй, был бы наиболее перспективный для турецкой стороны вариант. Однако теперь он окончательно отпал.

Ко времени капитуляции Никополя Плевна уже контролировалась отрядом Атуфа-паши. В помощь ему 3 (15) июля в 22.00 Осман-паша направил три батальона под командованием полковника Эмин-бека.

Вечером 5 (17) июля, одновременно с присоединением трех батальонов из Рахова[118], Осман-паша узнал, что Ловча занята русскими. С этой минуты, как писали Музафар-паша и Талаат-бей, цель операции Османа-паши изменилась. От скорейшего занятия Ловчи и соединения с шумлинской группировкой пришлось отказаться. Главным становилось как можно быстрее укрепиться в Плевне[119].

Любопытный феномен войн той эпохи. Неразвитость разведывательной и коммуникационной техники приводила часто к совершенно неточной оценке противника и в целом ситуации на театре военных действий. Порой это кардинально влияло на судьбы войны и мира. Так, Ловчу утром 5 (17) июля занимает казачий отряд полковника Жеребкова численностью всего в две сотни при двух орудиях. Но в сознании турецкого командования откладывается отнюдь не малочисленность русского отряда, оно просто этого не предполагает, а то, что Ловча уже занята русскими безотносительно к их численности! Отсюда делается вывод, объективно выгодный русскому командованию: раз Ловча уже занята, следовательно, планы надо менять как минимум до выяснения обстановки. А это – прямая потеря драгоценного времени.

Время на войне вершит ее судьбы, а выиграть время – значит победить. Как здесь еще раз не вспомнить стремительность продвижения небольшого отряда Гурко, ввергшее турецкое руководство в состояние, близкое к отчаянию. Этот же феномен из области психологии войны всего лишь через две недели проявится и в действиях русского командования, но уже под Плевной.

А пока обратим внимание на то, как в тяжелейших услових марша дорожил временем Осман-паша. Марш сопровождался сильнейшей жарой и недостатком воды. Солдаты быстро теряли силы, многие отставали, а некоторые умирали. Но отставших и обессиленных подбирали шедшие за отрядом повозки, а вперед высылались бочки с водой и команды, готовившие пищу[120]. Тем не менее продолжение быстрого движения отряда в полном составе становилось все более затруднительным. В этих условиях Осман-паша посылает вперед в Плевну три наиболее стойких батальона. Лишь бы успеть подкрепить Атуфа-пашу, лишь бы не пустить русских в Плевну!

Но жара делала свое дело, и 6(18) июля отряд Османа-паши бивуакировал в 15 км от Плевны. На следующий день в 9 часов его передовые колонны стали подходить к Плевне и располагаться к северу от города на уже отчасти укрепленных позициях[121]. К 14 часам последние группы отряда достигли Плевны. Над укреплением этого города природа потрудилась на славу и без человеческих усилий. Как позднее писал Талаат-бей, Плевну «можно было признать за весьма сильную, естественно укрепленную позицию»[122]. Цепь высот буквально подковой огибала город. Более того, взаимное расположение высот позволяло укрепившимся на них отрядам оказывать друг другу эффективную огневую поддержку.

180-километровый марш из Видина к Плевне ярко блеснул на унылом фоне оперативных действий турецкого командования. Он продемонстрировал не только полководческое мастерство Османа-паши, но и явился образцом мужества турецких солдат и офицеров.

Весь путь отряда от Видина до Плевны не попал в район русских кавалерийских разведок. А произошло это потому, что кавалерия IX корпуса вместе с Кавказской казачьей бригадой Тутолмина настоянием барона Криденера была привлечена к операции по захвату Никополя. Вся эта масса конных воинов, разумеется, на штурм редутов не бросалась. Однако она непонятно от кого охраняла расположение своей пехоты. Фактически конница корпуса бездействовала. Основные силы бригады Тутолмина располагались на расстоянии около 7 км от Никополя, а кавалерийская бригада генерала Лошкарева (четыре эскадрона, шесть сотен и шесть конных орудий) – далее на юг, в 20 км от Плевны.

В итоге нерешительность и упрямство Криденера, проигнорировавшего советы Тутолмина и собственного начальника штаба, «ослепили» IX корпус к западу от Плевны. Это и явилось прологом драмы русской армии под этим болгарским городом.

Два шага в капкан

Теперь посмотрим, как начинал завязываться плевненский узел с русской стороны. Уже на первом переходе из Видина, т. е. 1 (13) июля, отряд Османа-паши был замечен и обстрелян румынской артиллерией с противоположного берега Дуная. Находившийся при батареях штабс-капитан Иванов «в прекрасную зрительную трубу постоянно наблюдал за турецкими войсками, расположенными у Видина»[123]. О движении турецких сил он доложил в штаб румынских войск. Когда на другой день, 2 (14) июля, это донесение было подтверждено румынскими аванпостами, князь Карл спешно телеграфировал об этом великому князю Николаю Николаевичу. Но по словам генерала Левицкого, первоначально в штабе армии «депеше этой особой веры не дали, так как не доверяли румынским телеграммам»[124]. В них часто содержалась информация, которая впоследствии не подтверждалась.

Никополь пал между четырьмя и пятью утра 4 (16) июля. В 7.30 того же дня Криденер известил об этом императора, а в 9.59 – великого князя Николая Николаевича. В штабе главнокомандующего телеграмма о взятии Никополя была получена в 13.55.

Но уже через сорок минут, в 14.35, главнокомандующий шлет Криденеру телеграмму, в которой говорилось: «Прикажите румынским войскам занять немедленно Никополь… а сами с войсками направьтесь в Плевну и там ждите приказаний»[125].

В штабе Криденера эта телеграмма была получена около 5 часов утра 5 (17) июля. Как видим, это был четкий приказ.

Однако журнал военных действий IX корпуса почему-то не зафиксировал получения этой телеграммы. Вместо нее в журнале содержится телеграмма Непокойчицкого, якобы полученная уже в день взятия Никополя, 4 (16) июля:

«Великий князь Главнокомандующий предлагает вам двинуть тотчас для занятия Плевны, кроме бригады полковника Тутолмина (казачьей), два полка пехоты с артиллерией, менее уставшей от боя при Никополе; о распоряжениях донести»[126].

А вот здесь главнокомандующий уже не «приказывает», а «предлагает». Разница очевидна. Странно еще и то, что эта телеграмма Непокойчицкого содержится только в журнале военных действий IX корпуса. Ее нет в журнале полевого штаба армии, откуда она, собственно, и исходила. Нет ее ни в одном другом сборнике документов той войны, опубликованных Военно-исторической комиссией.

Объяснение этого, как мне представляется, может быть следующее. Или этой телеграммы вовсе не было, и штаб Криденера, желая оправдать собственную медлительность, просто ее выдумал и подменил ею более определенную – как приказ – телеграмму великого князя. Или же она все-таки была. Последнее представляется более вероятным. Но тогда получается, что вслед телеграмме начштаба с «предложением» полетела уже телеграмма главнокомандующего с «приказом». Похоже на то, что Николай Николаевич, предчувствуя «тормозные» качества Криденера, решил уже не предложениями, а подробным приказом сконцентрировать командира IX корпуса на необходимости скорейшего занятия Плевны.

Телеграмма Непокойчицкого никак не упоминала о сообщении князя Карла, телеграмма же Николая Николаевича делала это косвенно. Тем не менее, как верно заметил генерал-майор Генерального штаба П.Н. Воронов, исследовавший в самом конце XIX в. «начало Плевны», надлежало полностью привести сообщение румынского князя, «что несомненно заставило бы командира 9-го корпуса произвести… разведки к западу»[127]. Уже после войны Криденер стремился придать особое значение тому факту, что полевой штаб армии не известил его о сообщении румынского князя. Мотив Криденера тут вполне понятен: не было сообщения – не было и реакции на него; какой тут с меня спрос.

Однако, как писал Воронов, «при исследовании вопроса – было ли донесено в то время командиру 9-го корпуса о действительном движении турок или нет – дело представляется несколько в ином виде»[128]. 5 (17) июля начальнику осадной артиллерии полковнику Анчутину в Турну (на северном берегу Дуная напротив Никополя) было доставлено написанное «на четвертушке бумаги» донесение штабс-капитана Столетова, командовавшего осадной батареей в Корабии, находившейся в 25 км западнее Турну. Столетов перебрался на южный берег Дуная и наблюдал за движением значительных турецких сил (до 40 таборов) «с запада на восток и юго-восток». Об увиденном штабс-капитан и доложил по инстанции полковнику Анчутину. Утром 6 (18) июля Анчутин был вызван к Криденеру. Перед отъездом к полковнику явились двое болгар из Плевны и сообщили, что туда пришло много турок и башибузуков[129]. Прибыв в Никополь к полудню, Анчутин услышал от Криденера, что частям его корпуса приказано занять Плевну. На это полковник доложил командующему о рассказах болгар и «показал ему донесение штабс-капитана Столетова». В ходе возникшей в 1885 г. переписки по поводу донесения Столетова Криденер утверждал, что полковник Анчутин «никакого сообщения о движении турок из Видина… мне не сделал»[130]. Анчутин же сожалел лишь о том, что нигде не удалось разыскать записку штабс-капитана из Корабии. Тщательно разбиравший этот вопрос генерал Воронов утверждал, что воспоминания Анчутина были точны, и Криденер в Никополе просто упустил из вида его доклад[131].