По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года
Примечательно, что вечером 16 (28) июля Криденеру была доставлена телеграмма начальника штаба армии, в которой, между прочим, говорилось, что «великий князь полагает, что доставленные болгарами сведения (о численности турок в Плевне – И.К.) преувеличены…»[196]. Тем не менее и это, последнее предупреждение штаба армии Криденером было проигнорировано. А когда впоследствии запись об этом отзыве попала в «Журнал военных действий IX корпуса», то напротив него барон Криденер написал: «Не помню я этого отзыва. Если он не находится в делах штаба, то лучше о нем не упоминать»[197].
С точки зрения генерала Криденера, действительно, об этом лучше было «не упоминать». Ведь накануне второго штурма он не внял настойчивым советам штаба армии и даже не попытался в соответствии с ними перестроить диспозицию штурма. На этом фоне первые строчки его приказа № 43, отданного войскам после кровавого поражения 18 (30) июля, звучат как попытка явного самооправдания:
«В бою под Плевной мы встретили противника вдвое сильнейшего и притом оградившего себя рядами сильных укреплений, на местности и без того благоприятной обороне»[198].
Если штаб IX корпуса, доверившись сведениям Е. Федорова и болгарских беженцев, располагал преувеличенными данными о численности плевненского гарнизона, то откуда тогда черпали свою более точную информацию Паренсов и Артамонов? Ведь именно их данным о численности отряда Османа-паши верили в штабе армии.
Знакомьтесь – господин Фаврикодоров…
Свои суждения о силах турецкой армии эти полковники Генерального штаба формировали на основе анализа агентурных сведений. Еще перед самым началом военных действий работа ряда их агентов, по выражению Паренсова, доставила «прекрасные результаты»[199]. Так, из Рущука сотрудник местного русского консульства грек Карвонидес и болгарин – помощник начальника железнодорожной товарной станции снабжали русский штаб ценной информацией о составе турецких сил, их вооружении и перемещениях.
Незадолго до переправы у Систово, 31 мая (12 июня), в тыл к туркам был направлен специальный агент – участник Крымской войны К.Н. Фаврикодоров[200]. Инструктировали его Н.Д. Артамонов и М.Д. Скобелев. Последний особенно подчеркивал важность получения точной информации из придунайских городов, в которых концентрировались турецкие силы, могущие серьезно угрожать флангам русской армии.
26 июня (8 июля) Артамонов получил от Фаврикодорова сообщение, в котором наряду с другими данными упоминался Осман-паша и содержалась важная информация о Плевне. Но если о силах Османа-паши Фаврикодоров ошибочно говорил как о «50-ти тысячной армии», то, побывав в Плевне, он точно указал, что турецкое командование готовит Плевну к серьезной обороне. «Тысячи болгар, под руководством английских инженеров, – писал Фаврикодоров, – сооружали целую сеть траншей и редутов по окружающим город высотам»[201].
С паспортом на имя Хасана-Демержи-оглу Фаврикодоров продолжал свое опасное путешествие по турецким тылам. После Видина и Плевны были Шумла и София, Адрианополь и Филиппополь. Он перевоплощался в пастуха, цирюльника, торговца и даже башибузука. Только 3 (15) августа он прибыл к Артамонову в Горный Студень, но уже 8 (20) августа возвратился в Плевну. Таким образом, после второго штурма Плевны и до ее падения русское командование располагало в этом городе своим опытным агентом, доставлявшим донесения о состоянии турецких сил, плевненских укреплений и планах врага. Особенно ценной оказалась информация Фаврикодорова о военном совете в Плевне 13 (25) ноября, на котором было принято решение идти на прорыв блокады 28 или 29 ноября (10 или 11 декабря). Сообщение о принятых на совете решениях было передано Артамонову уже на следующий день и сыграло немаловажную роль в окончательном разгроме и пленении турецкой группировки. Находясь продолжительное время в Плевне и непосредственно общаясь с турецкими солдатами и офицерами, Фаврикодоров, конечно же, скорректировал свои ранние оценки численности сил Османа-паши.
На этом фоне вызывает удивление следующий факт. Сменивший Криденера во главе Западного отряда командующий IV корпусом генерал-лейтенант П.Д. Зотов «на основании всех имевшихся у него данных, как из полевого штаба, так и собранных на месте», и в августе, и в октябре упорно продолжал оценивать силы Османа-паши в 80 тысяч человек при 120–150 орудиях[202]. Так что же это за начальство, если руководство разведки из штаба армии сообщало верную информацию, а командование отдельного отряда так и норовило обманываться, и при этом в пользу противника?! В иной форме, но, по сути, таким же вопросом задавался и Фаврикодоров. «По-видимому, моим сообщениям или мало верили, или не придавали той важности, какой они в действительности заслуживали…» – вспоминал он впоследствии[203].
Однако не будем забывать, что и сообщения лазутчиков часто грешили изрядной неточностью. Достаточно вспомнить сообщение самого Фаврикодорова от 26 июня (8 июля), в котором он говорит о предполагаемом выступлении Османа-паши из Видина с 50-тысячной армией. Оказалось ложным и вызвало только напрасную тревогу донесение лазутчиков о выступлении 20-тысячного отряда турок из Плевны к Никополю, намеченном якобы на 16 (28) августа[204].
Кем были эти лазутчики? Опубликованные материалы не дают ответа на этот вопрос. По крайней мере, в их число вряд ли входил Фаврикодоров. Это косвенно подтверждает письменное свидетельство о работе Фаврикодорова в турецком тылу, выданное ему полковником Артамоновым после окончания войны[205]. В этой связи еще большее уважение заслуживают те организаторы разведки в штабе армии, и в особенности Артамонов, которые умело отсекали сомнительные сведения своей агентуры.
Если судить по фактам той войны, а не по тому, кто, когда и какой информацией обладал, то высказывания полковника Паренсова выглядят явно предпочтительнее в отражении сведений о противнике, нежели заявления генерал-адъютанта Обручева. «Административная часть, сведения о дорогах, железных и простых, реках, переправах, силах турок, средствах сражений, в которые мы готовились вступать, были недостаточны и во многом гадательны», – так оценивал Паренсов ситуацию предвоенных месяцев[206].
Воспоминания К.Н. Фаврикодорова дают основания достаточно высоко оценивать деятельность турецкой разведки. Чего стоит один тот факт, что о предстоящем русском штурме 30 августа (11 июня) в Плевне говорили аж за неделю! Фаврикодоров вспоминал, что «турецкая армия имела шпионов, этими шпионами были болгары, и шпионили они не потому, что паша забрал у них жен и детей, а просто шли за вознаграждение, или потому, что были давнишние друзья туркам и вовсе не желали их падения»[207].
Можно возразить, что воспоминания Фаврикодорова отмечены печатью резкого охлаждения русско-болгарских отношений, наступившего вскоре после окончания войны. Конечно, это имело место, но главное, думается, было в другом. Многовековое подчинение порождало не только героев, сражавшихся в болгарских дружинах Столетова, но и устойчивых конформистов, шпионивших в пользу турок.
Любовь к своим освободителям – чувство весьма скоротечное. Это особый историко-психологический феномен. Фаврикодоров вспоминал, что в Плевне ему приходилось слышать от болгар такие суждения: «Да, Россия сильна и велика, только дай Бог, чтобы русские скорее оставили нашу Болгарию, они нам очень надоели»[208]. Что тут скажешь?.. У каждого своя правда.
Интересны воспоминания Паренсова о событиях, предшествовавших «Третьей Плевне», – том самом, разыгранном в фильме «Турецкий гамбит» штурме 30 августа (11 сентября), непосредственным свидетелем которого он был. Читая их, невольно приходишь к мысли, что причины и этой неудачи также связаны с недостатками разведки. Можно допустить, что информация Фаврикодорова из Плевны еще не поступала. Допустимо также, что она была скупа на описание плевненского лагеря и намерений турецкого отряда. Однако и без этого подавляющее превосходство русских в кавалерии позволяло командованию Западного отряда заполнить местность вокруг Плевны кавалерийскими отрядами с целью обследования обороны противника и его передвижений. В действительности же происходило следующее.
22 августа (3 сентября) отряд князя А.К. Имеретинского атакует и захватывает Ловчу, находившуюся в 36 км южнее Плевны. Роль ударной силы в этом штурме отводилась отряду М.Д. Скобелева. Но в этот же день Осман-паша лично повел на выручку гарнизону Ловчи отряд, состоявший из 20 батальонов, 2 эскадронов при 3 батареях. Отряд был разбит на три бригады. 22 августа (3 сентября) Осман-паша не достиг своей цели, но предусмотрительно остановил отряд на ночлег чуть западнее шоссе, по которому он двигался к Ловче.
Утром следующего дня конная разведка доложила, что город уже занят русскими войсками. Осман-паша собрал старших офицеров и поставил перед ними только один вопрос: «Мы атакуем или нет?» Все, кроме одного, дали отрицательный ответ, явно чувствуя, что сил для атаки недостаточно и русские в обороне просто перемелют турецкие батальоны. При этом командир одной из бригад Тахир-паша озвучил тот основной вопрос, который волновал штаб Османа-паши с момента занятия Ловчи: «…достаточно ли сильна наша армия, чтобы одновременно удерживать Плевну и Ловчу?»[209]. И в ответе на этот вопрос Осман-паша не сомневался: удерживать с наличными силами и Плевну, и Ловчу невозможно. Опасаясь, что ослабленная Плевна будет в его отсутствие атакована генералом Зотовым, Осман решил немедленно возвращаться.
Но можно было и не спешить. Осман-паша явно переоценивал оперативные способности русского командования под Плевной. Движение его достаточно большого отряда от Плевны к Ловче и обратно с 22 по 25 августа (3–6 сентября), почти так же, как и его переход из Видина к Плевне с 1 (13) по 7 (19) июля, осталось для русских практически незамеченным.
«Что же делала кавалерия западного отряда, находившаяся возле Богота?» – недоумевал в своих воспоминаниях Паренсов[210]. Местечко Богот находилось в 3 км восточнее шоссе, примерно на полпути из Плевны в Ловчу. Именно сюда 22 августа (3 сентября) подтянулся состоявший из пяти полков кавалерии отряд генерал-майора Ратиева. Помимо этого, в полдень того же дня на плевненско-ловченском шоссе примерно в 13 км от Ловчи находился русский рекогносцировочный отряд из полка пехоты, двух батарей и полка кавалерии. Удивительно, но никто отряда Османа-паши так и не разглядел, а отдельным стычкам с его группами просто не придали значения.
Глава 4
Прелюдия к «Третьей Плевне»
К третьему штурму Плевны русскую армию двигало, прежде всего, то понимание ситуации на театре военных действий, которое возобладало в полевом штабе армии к концу июля 1877 г. Несмотря на ряд побед и значительные территориальные захваты, все это не было закреплено решительным успехом над главными турецкими силами или значительной их частью. Более того, эти силы угрожали флангам русской армии, а две попытки снять одну из угроз на правом фланге, у Плевны, закончились поражениями. По центру же, на южной стороне Балкан, у двери Шипкинского перевала в Северную Болгарию, притаилась армия Сулеймана-паши. Отсюда делался примерно следующий вывод: надо укрепиться на оборонительных позициях, дождаться подкреплений из России и рассчитаться как можно скорее с Османом-пашой за два нанесенных поражения, обезопасив, таким образом, правый фланг армии и высвободив войска для продолжения наступления в направлении Константинополя. Подобные соображения доминировали и в полевом штабе армии, и в окружении императора.
Более всего командование русской армии опасалось концентрического наступления восточной и западной (плевненской) группировок противника в направлении Тырнова – Габрова и маневра сил Сулеймана с целью соединения с наступающими войсками Османа и Мехмеда-Али. Однако Сулейман-паша преподнес сюрприз.
Штурм Шипки: глупость и доблесть по-турецки
В начале августа все внимание оказалось приковано к Шипкинскому перевалу. Сулейман не стал маневрировать, а предпринял именно здесь мощную лобовую атаку с целью выбить русские батальоны и болгарские дружины с занимаемых ими позиций.
Еще 9 (21) июля новый военный министр Махмуд-паша прислал Сулейману в Адрианополь депешу, в которой предлагал высказаться в отношении наилучшего плана военных действий против русских. Вместе с тем из содержания депеши следовало, что первоначальной целью Сулеймана-паши станет овладение Шипкинским перевалом. Но прежде чем отвечать военному министру, Сулейман запросил Османа-пашу о размере тех сил, которые тот мог бы выделить для ведения наступательных действий. Ответ Османа выглядел так: после оставления в Плевне 10 батальонов для наступления будут пригодны 37. Получив эти данные, Сулейман направил ответ военному министру.
Из имевшихся в его распоряжении 56 батальонов Сулейман-паша рассчитывал 8 направить для защиты Хаин-Богаза и Кредича, а с остальными 48 выбить русских с Шипкинского перевала. Далее, оставив половину батальонов для защиты занятого перевала, с другой половиной направиться в Северную Болгарию.
Итак, получалось, что для активных наступательных действий в Северной Болгарии Сулейман-паша предполагал иметь всего лишь 24 батальона, а это, при их численности, – максимум 10 000 человек. Осман-паша заявлял 37, Мехмед-Али-паша рассчитывал на 66. Но даже если Сулейман-паша располагал 95 батальонами, на что указывал В. Бекер-паша, то для наступления он мог выделить 43,5 батальона, или около 17 500 человек[211]. И в этом случае перспективы наступательного потенциала турецких сил выглядели более чем скромно.
Наилучшей последовательностью действий Сулейман-паша считал начало наступления западного (плевненского) и восточного отрядов ранее его удара по русским позициям на Шипкинском перевале. Однако в июльской депеше военного министра отсутствовало указание на то, что наступление Сулеймана-паши будет поддержано действиями восточного и плевненского отрядов. В свое время это подметил еще А.Н. Куропаткин[212]. Только после взятия Шипки, уже на северной стороне Балкан Сулейману-паше предлагалось договориться с Мехмед-Али-пашой и Османом-пашой о совместном плане действий.
В своем ответе военному министру Сулейман-паша писал, «что следует остановиться на плане, во исполнение которого я, после занятия Шипки, должен бы двинуться через Сливно, Казан в Осман-Базар и наступать оттуда к Тырнову вместе с обеими дунайскими армиями»[213].
Здесь, правда, сам собой напрашивался вопрос: а разве нельзя было сразу направиться к Осман-Базару? Ведь в то время Сливненский, Хаинкиойский и Твардицкий проходы не были заняты русскими отрядами. Двигаться на Осман-Базар, сближаясь с восточной турецкой группировкой, Сулеймана призывал Мехмед-Али. Последний считал, что Сулейману следовало оставить 45 батальонов на оборонительных позициях против Шипки и в Адрианополе, а с остальными выйти к Осман-Базару. Мехмед-Али даже послал в Константинополь своего адъютанта с целью организовать соответствующее давление на Сулеймана. Однако последний был непреклонен в отрицании плана своего бывшего подчиненного и обладал достаточным влиянием в правительственных кругах, чтобы отстоять собственные решения[214].
Был еще вариант через Мара-Гайдук выйти на сельвинскую дорогу и объединить силы с Османом-пашой. Однако с точки зрения Сулеймана и константинопольских стратегов, оба эти варианта обладали одним существенным дефектом: они резко ослабляли прикрытие Адрианополя и позволяли русским, спустившись с перевала, раздавить слабые силы турецкой обороны и устремиться к османской столице. При этом успешный опыт обороны Плевны явно не брался в расчет. Надуманные страхи преувеличенной численности противника и его решимости в очередной раз победили стратегическую дерзость. Вот почему был выбран, казалось бы, абсурдный вариант – лобовой штурм Шипки, неминуемо связанный с большими потерями. Сулейман принял такое решение, с ним согласились в Константинополе, и 6 (18) августа из турецкой столицы были отправлены соответствующие приказания.
Любопытно, что в тот же день, 6 (18) августа, на совещании начальника полевого штаба русской армии генерал-адъютанта Непокойчицкого с командиром Западного отряда генерал-лейтенентом Зотовым было принято решение ускорить взятие Плевны. С этой целью «оба генерала пришли к заключению, что нечего ожидать подхода 3-й пехотной дивизии, что достаточно притянуть румын и 2-ю дивизию, усилив артиллерию осадными орудиями»[215].
Однако уже на следующий день, 7 (19) августа, двумя телеграммами в штаб армии командующий VIII корпусом генерал-лейтенант Ф.Ф. Радецкий сообщил, что, по донесениям Столетова и Дерожинского, против Шипки сосредотачиваются значительные силы Сулеймана-паши[216]. Однако на массированную турецкую атаку русское командование здесь не рассчитывало. «Я был убежден, – писал в своем дневнике Газенкампф, – что с фронта будет только энергическая демонстрация»[217]. Среди командного состава русской армии в этом мало кто сомневался. Основной удар турок ожидался со стороны Ловчи и Осман-Базара в направлении на Сельви, Габрово и Тырново. В первых числах августа, по сообщениям местных жителей и иностранной прессы, основные силы Сулеймана-паши располагались в районе Ени-Загры и Сливно. В связи с этим Радецкий позднее отмечал в рапорте главнокомандующему:
«Это давало повод предполагать, что неприятель может двинуться на соединение с войсками у Осман-Базара через Котел, или выйти во фланг нашим войскам, стоящим против Осман-Базара, через Бебровский и Елененский перевалы, или через Хаинкиойский проход»[218].
Да и сам главнокомандующий еще утром 8 (20) августа именно на это ориентировал Радецкого[219]. Особое беспокойство как в полевом штабе армии, так и в штабе VIII корпуса вызывал занятый турками Елененский перевал.
И вот 7 (19) августа Радецкий получил донесение из Елены от генерал-майора Борейши, которое, казалось бы, подтверждало эти предположения. Борейша сообщал, что отправленный им отряд к Стара-Река атакован превосходящими силами противника и, несмотря на высланные подкрепления, оттеснен к Беброво, причем само Беброво сожжено неприятелем[220].
Радецкий направил предписание командиру сельвинского отряда, начальнику 9-й пехотной дивизии генерал-лейтенанту Святополк-Мирскому немедленно двинуть 35-й Брянский полк с батареей из Сельви в Габрово для усиления отряда на Шипке. Однако куда более крупные силы Радецкий все же отправил на восток в помощь Борейше. С рассветом 8 (20) августа сам Радецкий с 4-й стрелковой бригадой и двумя горными орудиями двинулся к Елене, а 2-ю бригаду 14-й дивизии он отправил на Златарицу.
Прибыв в Елену, Радецкий быстро понял, что опасения, навеянные сообщением Борейши, оказались ложными. Здесь отсутствовали какие-либо крупные турецкие силы и тем более не предвиделось их наступления. Как писал Радецкий, там было «полное вооруженное восстание жителей, поддерживаемое башибузуками и черкесами и небольшой лишь частью регулярных войск»[221]. Нужно было срочно возвращаться назад – пятьдесят шесть километров по 40-градусной жаре!..
А возвращаться нужно было не просто быстро, а очень быстро. 8 (20) августа в Златарице Радецкий получил от Столетова и Дерожинского донесения о том, что армия Сулеймана-паши готова атаковать Шипку[222]. Позднее в рапорте главнокомандующему Радецкий писал, что 8 (20) августа «уже нельзя было сомневаться» – с целью атаки, а не демонстрации, «перед Шипкой стоит вся армия Сулеймана-паши[223].
Прибыв 9 (21) августа в Тырново, Радецкий застал там известия, одно тревожнее другого. И тревога эта нарастала буквально по часам. Согласно утренним депешам Дерожинского с Шипки, противник с 7 часов атаковал крупными силами и обхватывал фланги русской обороны. А уже в полдень Радецкий читал телеграмму Дерожинского и Столетова: генералы были убеждены, что на следующий день будут окружены[224]. Сообщения из отряда цесаревича также не радовали. 9 (21) августа вышедшие из Рущука несколько батальонов оттеснили от Кадыкиоя сотни 12-го Донского полка[225]. К вечеру же поступило сообщение о начале наступления турок от Ловчи на Сельви. Что это? Неужели начало согласованного наступления трех турецких группировок?
В отношении наступления турок от Ловчи Н.В. Скрицкий пишет, что «одновременно с атакой Сулеймана-паши, по данным русского командования, двинулись из Ловчи на Сельви и Габрово 20 таборов Хафиза-паши. Против них пришлось направить 2-ю пехотную дивизию князя Имеретинского, тогда как бригаду из Габрово спешно направили к Шипке»[226].
То, что «из Ловчи тронулся с 20-ю батальонами Хафиз-паша на Сельви и Габрово», – эти данные принадлежали вовсе не «русскому командованию», а графу Н.П. Игнатьеву[227]. Из его письма к жене от 10 (22) августа их и позаимствовал Н.В. Скрицкий. А вот откуда их взял граф Николай Павлович?.. Конечно, в среде «русского командования» в то время ходили разные мрачные слухи, постоянно питаемые опасениями трехстороннего турецкого наступления. Но слухи слухами, однако если под «русским командованием» подразумевался полевой штаб армии, то подобными данными он не оперировал. Чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть августовские записи полковника Газенкампфа в журнале штаба[228]. Более того, уже к 18 часам 9 (21) августа вскрылись истинные масштабы турецкого «наступления». В это время начальник штаба 9-й пехотной дивизии полковник Эллерс телеграфировал в штабы 2-й пехотной дивизии и VIII корпуса:
«Неприятель тремя колоннами наступал от Ловчи на Сельви. Но после перестрелки и атаки казаков, усиленных 4-мя ротами, отброшен к дороге в Ловчу. Как оказалось, эти три колонны были спешенные черкесы числом 400 ч., которые своих лошадей оставили скрытно от нас в лощине»[229].
О каких 20 таборах, якобы наступающих от Ловчи, могла идти речь, если в ней на тот момент их всего было 6 при одной батарее и сотне иррегулярной кавалерии[230]? И вот этой информацией штаб армии точно располагал. По крайней мере, и Паренсов, и Артамонов своевременно довели ее до сведения командования. Другой вопрос: как командование отнеслось к этой информации?
Но 20 таборов из Ловчи?! Из самой Плевны 19 (31) августа Осман-паша лично выведет для удара по левому флангу Западного отряда только 19. Да и кто такой этот Хафиз-паша, которого упомянул Игнатьев, а вслед за ним и Скрицкий, назвав его даже «энергичным»[231]? В Плевне и Ловче находились войска под общим командованием Османа-паши. А у последнего в подчинении был только один Хафиз – командир третьего полка первой дивизии полковник Хафиз-бей. И находился этот полковник вместе со своим полком 9 (21) августа в Плевне[232]. Да и не доверил бы Осман-паша этому полковнику проведение подобной операции со столь крупными силами. Для этого в его окружении были способные и энергичные командиры чином повыше – дивизионный генерал (ферик) Адиль-паша; бригадные генералы (ливы): Тахир-паша, Хассан-Сабри-паша (вскоре произведенный в ферики), Атуф-паша, Кара-Али-паша, Садик-паша, Рифат-паша[233]. На этом список генералов из Плевны и Ловчи заканчивается. Так что не было не только 20 таборов, но и Хафиза-паши тоже не было.
400 конных черкесов, намеренно или нет, смогли имитировать наступление целых 20 батальонов, заставили совершать ненужные маневры целую русскую дивизию и возбудили в стане противника старые «призраки и миражи» большой численности и активности турецких сил. Отличный результат!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
http://nvo.ng.ru/wars/2008-09-05/1_blacksea.html
2
Эксперт. 2005. 22–28 августа. № 31 (477).
3
Золотарев В.А. Противоборство империй. Война 1877–1878 гг. – Апофеоз Восточного кризиса. М.: Animi Fortitudo, 2005; Его же: В грядущее глядим мы сквозь былое. Война 1877–1878 гг. – Апофеоз Восточного кризиса. М.: АОЗТ «ЮПАПС», 1997.
4
Скрицкий Н.В. Балканский гамбит. Неизвестная война 1877–1878 гг. М.: Вече, 2006. С. 1.
5
Во избежание путаницы, в настоящей работе все даты XIX в. приводятся по старому стилю (юлианскому календарю), принятому в то время в России (а также в Болгарии, Сербии, Черногории и других странах), в скобках – по новому стилю (григорианскому календарю).
6
Татищев С.С. Император Александр II. Его жизнь и царствование. М.: АСТ, 2006. С. 673.
7
Завтра. 2005. Март. № 10 (590).