Лугальзагесси, царь Шумера

– Мой господин, твой отец давно ожидает тебя, дабы разделить с тобой вечернюю трапезу. Мне приказано было найти тебя и отправить домой. Садись передо мной, скоро ты пристанешь перед взором отца своего.

Мальчик попрощался с друзьями и ловко вскочил на коня. Воин хлестнул вороного плеткой и тот, подняв тучу пыли, поскакал по широкой улице в сторону дворца верховного жреца, который ждал сына в пиршественном зале, где слуги накрывали на стол, раскладывая золотые тарелки с всевозможными яствами.

Лугу расстроенный вошел в дом, где служанки проводили его в комнату умывания. Сняв с мальчика грязный передник, женщины омыли его теплой водой, затем растолкав в маленьком сосуде порошок, который при контакте с водой сильно вспенился. Служанки намылили Лугу с ног до головы, поле чего вылили на него целый таз с горячей водой. Обтерев маленького господина полотенцем, женщины умастили его тело и волосы дорогими благовониями, срезали на ногах и руках отросшие ногти, после чего облачили мальчика в белоснежную юбку и украсили его руки многочисленными браслетами и кольцами. Старая кормилица наклонилась к Лугу и обула его в сандалии, после чего взяла своего воспитанника за руку и провела в большой пиршественный зал, украшенный толстыми колоннами, шторами с кистями и резной мебелью. Во главе стола сидел тогда еще молодой жрец Укуш, который поднялся с кресла и подошел к сыну, протянув руку. Тот низко склонил голову перед отцом и поцеловал его руку. Сладкий запах исходил от тела и одежды Укуша, который строго соблюдал ритуальную чистоту, и как всякий священнослужитель Шумерии, совершал омовения несколько раз в день.

Отец и сын сели за стол и молча принялись за еду. Лугу с жадностью схватил кусок баранины, приправленный в соусе, и принялся откусывать мясо своими крепкими белоснежными зубами. Жрец вдруг резко кинул баранью кость в тарелку и строго спросил:

– Где ты был сегодня после школы, сын мой? Разве я не наказал тебе после уроков возвращаться обратно в дом?

– Отец, я встретил друга Улу, мы играли вместе… – мальчик понурил взгляд и весь затрясся, боясь наказания.

– И поэтому вы устроили беспорядок в городе.

– Отец, мы просто… – начал было оправдываться Лугу, но Укуш окриком перебил его.

– Как смеешь ты перебивать отца своего, неблагодарный?! Разве боги не велят тебе слушаться меня? Ты знаешь, какое наказание ждет тебя в царстве мертвых, когда боги прочитают над тобой приговор? Ты мой сын, ты сын верховного жреца, не должен водиться с мальчишками из бедного квартала. Я приказываю тебе это. И чтобы больше не смел убегать от слуг, когда они исполняют мой приказ! Набиту мне все сегодня рассказал. А теперь встань из-за стола. Сегодня я лишаю тебя трапезы, иди и учи то, что задал тебе твой учитель Анабашу.

– Да, отец, – Лугу молча встал и обиженно пошел к входной двери, чувствуя пристальный взгляд отца, которого очень любил, но смертельно боялся.

И теперь, когда прошло столько лет, Укуш потер вспотевшие жилистые руки в старческих морщинах и обернулся на звук шагов, доносившихся со стороны двери. На балкон, залитый солнечным светом, прошел высокий молодой человек в кожаной юбке и высоких сандалиях, что носили солдаты Шумерии. Вошедший приложил правую руку к груди и поклонился старому жрецу, который с милой улыбкой подошел к нему и ласково дотронулся до иссяня-черных густых волос, которые волнами ниспадали на широкие плечи, стянутые сзади кожаной лентой.

– Я рад видеть тебя в полном здравии, отец, – проговорил молодой человек, посмотрев на старца большими карими глазами.

– Доброе утро, сын мой. Не тревожили ли тебя злые духи во сне, не был ли спокоен ты, пока почивал?

– Хвала богам, я видел хорошие сны, но утром слуга доложил мне, что ты хочешь непременно видеть меня, отец.

– Да, Лугальзагесси, я послал за тобой, дабы сообщить хорошую новость.

Молодой человек широко улыбнулся, глаза его ярко блеснули в лучах солнца:

– И какова же новость?

– Сегодня в полдень состоится ритуал божественного брака между богом и жрицей. Этот день – день весеннего Равноденствия, ты знаешь, что в храме будут исполняться очень важные таинства, на котором будет присутствовать царь. И ты, мой сын, сын верховного жреца, обязан будешь присутствовать при совершении божественного обряда.

– Но, отец, я же ведь не посвящен в жрецы, да и какой из меня жрец, посмотри: я родился воином. Помнишь, ты сам мне рассказывал, что роды моей матери были тяжелыми, ибо я родился слишком крупным ребенком, с детства меня привлекали охота, езда в колеснице, оружие воинов. Прошу тебя, не заставляй меня проводить этот день в душном храме. Тем более, я уже договорился с моим другом Сурру-Или на счет охоты на газелей и антилоп.

Укуш взглянул на сына словно на неразумного ребенка и молча пригласил его сесть за стол, на котором стоял кувшин вина, две золотые чаши да поднос с фруктами. Когда Лугальзагесси наливал себе красное вино, изготовленное много лет назад, жрец подошел к расписной колонне и прислонился к ней одним плечом, все также глядя на сына.

– Я понимаю тебя, сын мой, ты еще молод, горяч, красив собой. НЕ каждый солдат из царской армии сравнится с тобой ростом, силой, умением управлять колесницей. Но я, твой отец, пока жив, не хочу, чтобы ты подвергался опасности. Один из слуг рассказал мне, что на прошлой охоте ты оторвался от остальных и углубился далеко в пустыню, где бродили стаи голодных гиен. И если бы не солдат Уразу, эти твари разорвали бы тебя.

– Отец, Уразу ничем не помог. Я в одиночку справился со всеми гиенами.

– Сын, сын, не искушай богов.

Лугальзагесси, явно не довольный решением старого жреца, отставил кубок с вином и встал со стула, выпрямившись во весь свой рост. Длинные крепкие ноги, широкие мускулистые плечи, волевой подбородок, миндалевидные темные глаза с живым огоньком, орлиный нос – весь этот облик никак не соответствовал жрецу, который целыми днями проводит, стоя на коленях перед статуями богов и воскуряя благовония. С глубоким сожалением признав сей факт, Укуш лишь устало уселся в кресло и слабым голосом сказал:

– Иди в свою опочивальню, сын мой, и готовься к религиозному бракосочетанию.

– Но, а как же охота…? – в недоумении спросил Лугальзагесси.

– Попроси Саяру сходить в дом Сурру-Или и сообщить, что охоту придется отменить. У вас еще будет время для более крупной добычи.

Молодой человек ушел от отца в плохом настроении. Омовение, натирания благовоний на тело – все это окончательно вывело его из себя и, сорвавшись на рабов, будущий царь поехал в паланкине до храма, в душе проклиная все эти жреческие обряды, молитвы, песнопения. Была бы его воля, разве позволил бы он своим воинам годами просиживать под боком у своих жен, превращаясь в слабых женщин, которые боялись одного лишь вида крови. Ах, почему же нынешний царь медлит с войной? Почему целыми днями проводит в храмах перед статуями богов, а не несется по раскаленной пустыне в колеснице со своей армией, покоряя некогда жестоких правителей Лагаша? Если бы он, Лугальзагесси, стал бы царем, то на следующий же день приказал воинам готовиться в поход, дабы стать единовластным правителем Шумерии, дав своему народу покой и процветание. Но сейчас, пока сильна власть жрецов, никто и не думает восстать против правителя Лагаша. Весь Умма склоняется перед ним в униженном раболепном поклоне, позорно платя дань. Неужели так будет продолжаться вечно, или царь, наконец-то, оставит храм и займется более важными вещами?

Лугальзагесси часто думал об этом, и думы эти причиняли ему неимоверные страдания. Ему хотелось рвать на себе волосы, плакать, но вместо этого он лишь еще сильнее сжал подлокотники кресла, установленной внутри паланкина, и краем глаза смотрел на толпы людей, которые при виде приближения верховного жреца и его сына бросали свои дела и падали на землю в земном поклоне.

Процессия остановилась подле храма колоссальных размеров. Ряд толстых колонн подпирал свод, расписанный всевозможными тайными знаками. Золотая статуя бога находилась в нише в глубине главного зала, рядом с которой жрецы установили религиозный алтарь и несколько жертвенных сосудов, куда польется кровь животного, приготовленного на закалывание. Стройная процессия жрецов в белоснежных одеяниях вошла в главный зал, монотонно произнося заклинания. В руки одного из них был золотой кубок, украшенный драгоценными камнями, из которого вился дымок благовоний, зажжённых за минуту до начала ритуала.

Укуш стоял рядом со статуей бога в окружении царя, сына и жреца, в чьи обязанности входило соблюдение порядка во время религиозных праздников. Молодой жрец воскурил благовония перед золотой статуей и молча провел царя в одну из комнат, где было приготовлено ложе для скрепления брачного союза. Прекрасная молодая жрица в белой тунике, сверкая золотыми украшениями пала ниц пред своим божественным супругом и, взяв его за руку, провела к матрацу, что находился в алькове. Жрец очистил постель кедровой эссенцией и уложил на нее жрицу, после чего поклонился и вышел из комнаты. Оставшись одни, «супруги» принялись совершать омовения: сначала жрица омыла себя благоухающей водой, затем царя, который с любовью смотрел на нее изящные руки, стройное тело и красивое словно луна лицо. После омовения девушка натерла себя мылом, оросила маслом и кедровой эссенцией каменный пол. Когда приготовления к брачной любви между богом и жрицей было готово, царь откинул край полога и лег рядом с «супругой», которая была чиста и впервые познал мужчину.

Прошло довольно много времени. Жрецы, подняв руки ладонями вверх, шептали молитвы богам, дабы те богословили бы супругов. Лугальзагесси стоял по правую руку от отца и пристально всматривался в лицо золотой статуи бога: массивные руки и ноги, холодное отрешенное лицо с большими безжизненными глазами, властный рот – так представлял собой Энлиль, верховный бог шумеров. Лугальзагесси опустил голову и взглянул на каменный пол, на котором в горящем свете факелов блестели черные капельки крови: то была кровь жертвы, умерщвленной жрецами неделю назад.

Вдруг Укуш резко обернулся на звук шагов и прокричал древнемагическое заклинание, восхваляя небесных владык. Царь со своей божественной супругой вошли в молельный зал, где их дожидались жрецы. Земной бог поднял руку и провел ее в воздухе – это означало, что он доволен жрицей и взял ее к себе. Хор жрецов пропели молитвы и сложили руки на груди в честь нового брака. Затем один из молодых священнослужителей на веревке притащил блеющую от страха овцу, которая, видимо, чувствовала приближающуюся смерть. Верховный жрец достал позолоченный ритуальный нож, лезвие которого было такой формы, что не оставляло на себе крови. Где-то невдалеке раздался барабанный звук, жрецы опустились на колени, а Укуш взял овцу и, подставив таз рядом с ней, полоснул животное по горлу. Фонтан крови, извергнувшийся из перерезанной шейной артерии, залила пол и белую мантию жреца. Овца пару раз дернулась и замертво рухнула на полочные плиты. Укуш взял таз с горячей кровью и полил алтарь и ноги бога. Остальные жрецы пропели священный гимн, призывая Энлиля принять жертву. По молчаливой улыбки бога жрец-предсказатель прочитал, что божество радо и что жертва принята. Церемония закончилась.

Пока жрецы низшего ранга убирали в молельном зале, Укуш пригласил царя разделить с ним трапезу по случаю удачного бракосочетания. Слуги принесли на подносах диких куропаток, запеченных до хрустящей корочки, белый хлеб и фрукты. Лугальзагесси сел по левую руку от царя и молча ел крылья, поливая их время от времени соусом. Укуш был явно в хорошем расположении духа, тем более, что предсказания астрологов оказались довольно благополучными. В ближайшем будущем, заверяли они, Умма станет богатым, процветающем городом, а остальные города падут к ногам его царя и станут данниками. Лугальзагесси явно удивляло и в тоже время забавляло то, с каким трепетом относился отец к магам и гадателям. Сколько раз они давали надежды на скорое будущее, полное богатства и славы, а положение дел не менялось: город до сих пор состоял вассалом у царя Лагаша, до сих пор платил дань сверх нормы, люди нищают и голодают, но царь и верховный жрец все еще надеются на помощь богов.

После трапезы Укуш, царь и Лугальзагесси вышли из храма на улицу. Луны не было. Лишь яркие звезды в черном небе ярко освящали путь. Слуги подхватили царя и усадили его в золотые носилки с резным рисунком. Жрец и его сын низко склонили головы и продолжали так стоять до тех пор, пока царские носилки не скрылись из виду.

– Ты устал, сын мой? – заботливо спросил Укуш.

– Нет, отец. Я никогда не устаю, – соврал Лугальзагесси, изо всех сил стараясь не зевнуть.

– Тогда поехали домой. Сам я очень сильно устал. Возраст сказывается.

На следующий день, когда диск солнца осветил землю первыми лучами, две запряженные вороными конями колесницы быстро проехали по оживленным улицам Уммы, подняв тучу пыли. Лугальзагесси мчался впереди друга Сурру-Или, низкорослого, малопривлекательного молодого человека, который, тем не менее, обладал недюжинной силой и был самым лучшим стрелком в армии царя. Сегодня же победа явно сопутствовала не ему, ибо Лугальзагесси обогнул еще один переулок, оставив друга далеко позади. Взмыленные кони тяжело дышали, их потные спины блестели в лучах яркого солнца, но молодой человек хлестнул их плетью и колесница понеслась еще быстрее, пока не въехала на песчаный холм, откуда открывался вид на белую пустыню.

Лугальзагесси перевел дыхание и достал из дна колесницы большой лук и колчан стрел. Где-то неподалеку брело стадо антилоп, которые шли на водопой, понуро опустив голову. Молодой человек только прицелился, чтобы убить одну из них, как позади раздался скрип колесницы и возглас друга, явно озлобленного тем, что прибыл вторым.

– Лугу, ты мчался быстрее ветра, я так и не смог догнать тебя, – Сурру-Или взял бурдюк с водой и сделал несколько глотков, – в такую жару не охотиться надо, а купаться в бассейне.

– Тихо, – прошептал Лугальзагесси, – ты чуть не спугнул антилоп. Видишь их?

– Нет.

Сын жреца указал в сторону бархана, где приютился небольшой оазис. Именно туда устремилось стадо красивых антилоп с изящными рожками. Сурру-Или виновато пожал плечами и достал лук со стрелами. Двое друзей крадучись, приблизились к оазису, скрываясь за камнями от взора вожака стаи.

Антилопы приблизились к водопою и опустили головы, дабы напиться прохладной водицы. Лугальзагесси дал знак другу пойти с другой стороны, чтобы не быть замеченными. Сурру-Или кивнул и пошел в обход, осторожно передвигаясь по раскаленной земле. Вдруг вожак поднял голову и осмотрелся по сторонам, явно почуяв опасность, хотя охотники были еще далеко. Сурри-Или остановился и лег на землю, спрятавшись за камнем. Лугальзагесси бесшумно приблизился к водопою и укрылся в тени пальм. Стадо заметалось, хотя молодой человек не сделал ни одного резкого движения. И вдруг он понял, почему антилопы разом побежали обратно в пустыню. Из пальмовой рощи вышел громадный лев с длинной гривой. Хищник устремился за стадом, горя желанием полакомиться молодой антилопой. Лугальзагесси был явно недоволен таким событием, не желал уступать первенство царю зверей. С неистовым криком он бросился на льва, который первое время в недоумении смотрел на человека, после чего оскалил клыки и бросился на него. Молодой человек с легкостью отскочил от лап зверя и натянул тетиву. Тетива звякнула, стрела со свистом пролетела в воздухе и вонзилась в грудь льва. Зверь огласил своим ревом всю округу, стая птиц разом взметнулась в воздух, явно испугавшись страшного звука. Лугальзагесси продолжал стоять на месте, в руках все еще держа натянутый лук. Лев из последних сил приподнялся и одним прыжком повалил охотника. Молодой человек упал под огромной тушей. Лук и стрелы отлетели в сторону. Зверь, хрипя и рыча, полоснул огромной лапой грудь Лугальзагесси, который от боли на секунду потерял сознание, но лишь на секунду. Лев почувствовал запах крови и уже принялся было перекусить человеку горло, как сильный удар по голове оглушил его и зверь, все еще скалясь, повалился на землю и дернул в последний раз лапой. Лугальзагесси тяжело дышал, все еще сжимая в руке большой острый камень, с которого капали на землю капельки крови. Грудь была разодрана когтями, из ран струилась кровь, но это мало волновало охотника, ибо он был несказанно рад тому, что одержал победу голыми руками над царем зверей.

Испуганный Сурру-Или примчался на колеснице, явно боясь подойти к лежачему другу. Тот медленно поднялся, превозмогая нестерпимую боль и, пошатываясь, приблизился к своему другу, который подхватил его под руку и подвел к колеснице. Сурру-Или пришлось несколько раз останавливаться, переводя дыхание, ибо рослый Лугальзагесси, на голову выше и шире в плечах, был слишком тяжелым для него. Наконец, преодолев изрядный путь, друзья бессильно опустились на раскаленную землю и глубоко вздохнули. Никакой добычи сегодня, увы, не предвидится: стая антилоп, так мирно пившая воду в оазисе, теперь была далеко, и гнаться за нею по всей пустыни было бы неразумно, тем более, что один из друзей был тяжело ранен – кровь с каждым разом капала все сильнее и сильнее, и остановить ее могли лишь лекари.

– Ты сможешь управлять колесницей, Лугу? – заботливо спросил Сурру-Или.

– Да… да, друг мой… Я сам… – Лугальзагесси каждое слово доставалось с большим трудом, нарастающая боль в разорванной груди была нестерпимой, но молодой человек мужественно перенес ее, дабы не упасть в глазах Сурру-Или, который был намного ниже рангом.

Обратный путь домой казался вечностью. И хотя кони неслись во весь опор, Лугальзагесси казалось, что они никогда не остановятся. Порывистый сухой ветер носил крупинки песка по всей пустыне, который ложился на голову и лицо. Сил оставалось все меньше и меньше, а солнце продолжало нещадно палить с лазоревого неба, на котором не было ни облачка. Кровь пропитала всю одежду, каплями падая на дно колесницы, и Лугальзагесси всем телом навалился на ее края, ибо почувствовал, что начал терять сознание от кровотечения. В конце пути, когда лошади промчались по улицам города, молодой человек уже не мог стоять ровно на ногах: он упал на колени, все еще сжимая вожжи в твердых руках, и уперся лбом на запястье.

Сурру-Или ловко спрыгнул с колесницы и подбежал к другу. Тот лежал без памяти с закрытыми глазами, а все дно колесницы пропиталось кровью, которая быстро темнела на солнце.

– Быстрее, позовите лекарей, – прокричал Сурру-Или слугам, – человек потерял сознание от кровотечения!

Несколько рослых рабов втащили обессиленного Лугальзагесси в его покои и уложили на мягкую кровать под золотистым пологом, укрыв воздушным одеялом. Несколько женщин-рабынь воскурили благовония рядом с альковом и бесшумно вышли из комнаты. В покои вошел высокий худой старик с длинными седыми волосами, а следом за ним, весь бледный от страха, прибежал Укуш, который несмотря на возраст, упал на колени перед кроватью сына и воздел руки к небу, взывая богов сохранить жизнь молодому человеку. Лекарь достал чистую тряпку и смочил ее в растворе целебных трав, что росли в скалистых горах на севере. Затем он осторожно снял кожаный нагрудник и промыл раны. Жрец не отрываясь, смотрел на ловкие движения знахаря, все еще не веря в выздоровление сына. Наконец, когда грудь была перебинтована, а кровотечение остановлено, Укуш воздел руки и тихо прошептал:

– О боги, дайте знак, чего мне ожидать: радости или горя?

Лекарь спрятал все свои принадлежности в большую сумку и сказал:

– Не волнуйтесь, достопочтенный Укуш, сын твой останется с тобой, Нергал пока не стоит за его спиной.

Жрец достал горсть серебряных монет и протянул их знахарю. Тот взял их и приложил к груди в знак почтения, после чего с поклоном удалился. Оставшись один, Укуш приподнялся и уже спокойно взглянул на сына, который без сознания лежал в кровати, хотя кровь давно перестала течь из ран.

– Сын мой, ведь говорил же я тебе, что охота в одиночку до добра не доведет. Но слышал я, что ты сам голыми руками убил льва. Быть тебе царем нашего царства, которому покорятся все города Шумерии от востока до запада, от севера до юга. Да будет так!

Несколько дней Лугальзагесси лежал без сознания. Рабы каждые несколько часов меняли ему мокрые от пота простыни. Отец Укуш денно и нощно сидел у изголовья сына и постоянно увлажнял его губы розовой водой. Невольницы несколько раз в день меняли простыни, которые сразу пропитывались холодным потом больного, как их стелили. Лугальзагесси лежал в беспамятстве, лихорадка по ночам содрогало его крупное тело, из-за чего молодой человек бредил сквозь сон и стонал, словно злые духи вселялись в него лишь для того, чтобы помучить изможденного человека.

Однажды Лугальзагесси увидел сон на четвертый день своей болезни. Снился ему оазис, где бродили дикие звери, которые злобно поглядывали на одинокого охотника с большим луком на перевесе. Вдруг из кустов выпрыгнул еще совсем молодой лев, затем подбежали совсем маленькие львята, которые принялись злобно мяукать и скалиться. Охотник, которым и был Лугальзагесси, достал из колчана стрелу и ловко убил всех львят, последняя жертва оказался тот самый лев, который пытался уже кинуться на него. Молодой человек облегченно вздохнул и спрятал последнюю стрелу в колчан. И когда он повернулся к кустам спиной, то из них выпрыгнул огромный лев с мощными лапами и длинной седой гривой. Зверь повалил охотника на земь и сильно полоснул того когтями. От боли Лугальзагесси закричал и схватил льва за уши, пытаясь выбраться из его смертельных объятий. Силы были на исходе, лук и колчан стрел лежал где-то неподалеку, но дотянуться до них не было никакой возможности. Молодой человек быстро начал шарить руками по траве, пытаясь на ощупь отыскать палку или камень. Но ничего такого не оказалось, кроме голого песка раскаленной пустыни. Лев схватил охотника за горло и тот стал хрипеть, задыхаясь под сильным удушьем. Но в нос ударил резкий сладковатый запах львиного пота, и молодой человек из последних сил попытался набрать хоть немного воздуха, но тщетно. Зверь медленно сжимал горло, запах пота не переставал преследовать молодого человека, который понял, что еще секунда и его душа отправится в царство мертвых на суд, где боги прочитают над ним приговор, после чего его душа будет скитаться среди мертвых, есть глину и пить серу. И в последний раз сделав над собой усилия, Лугальзагесси вдохнул и резко проснулся. Старая кормилица, дремавшая в углу комнаты, проснулась и подбежала к кровати больного. Тот, весь бледный, обливаясь холодным потом, блуждающим взглядом смотрел в потолок через полог, не понимая где находится. Женщина намочила в холодной воде тряпку и положила на лоб молодого человека. Лугальзагесси немного пришел в себя и понял, что сладкий запах источает не пот зверя, а диковинные цветы в саду да благовония, которые зажигали для того, чтобы больной побыстрее поправился. Кормилица подбросила фимиам в чашу с дымящей ароматической смолой и открыла шире окно. Лугальзагесси приподнялся на локте и сказал слабым голосом:

– Убери… унеси это… – и указал на чашу с благовониями.

Женщина не поняла его и переспросила:

– Что ты желаешь, господин мой?

– Я сказал, убери, унеси из комнаты благовония и закрой окно…

– Но твой отец, достопочтенный Укуш, сказал, чтобы фимиам и смола постоянно горели в твоей опочивальне.

– Глупая женщина, убери отсюда все, что источает аромат, меня тошнит от сладкого запаха, я задыхаюсь!

Старая кормилица упала на пол в низком поклоне, злясь на себя, что разгневала молодого господина. Она быстро закрыла большое окно, вынесла чашу с фимиамом и вернулась назад, ожидая приказа.

– Мой господин что-нибудь еще желает?

– Принеси холодную воду, я очень сильно хочу пить.

Женщина быстро принесла в золотой чаше родниковую воду, которая была настолько холодна, что сводила зубы, но пить ее было блаженным удовольствием. Лугальзагесси почувствовал, что силы снова вернулись к нему, хотя боль в груди еще не прошла, да и шрамы от когтей все еще выделялись на фоне груди темными полосами. Молодой человек встал с постели, слегка пошатываясь, и приказал приготовить для него ванну. Женщина низко поклонилась и спустилась на первый этаж, отдала служанкам распоряжение наполнить мраморный бассейн теплой водой и приготовить чистые одежды.

Пока Лугальзагесси нежился в бассейне, куда женщина набросали лепестки роз, юная служанка с прекрасным смуглым телом, растирала его спину мочалкой, смоченной в душистом мыле. Затем она подала ему набор для чистки зубов и розовую воду для умывания. После окончания водных процедур девушка натерла все тело и волосы господина маслами и повязала ему чистый передник из тончайшей ткани. На ноги обула кожаные сандалии с золотой застежкой, после чего Лугальзагесси довольно оглядел себя в зеркало и пошел в главный зал. Там сидел Укуш перед статуей Энлиля и молил бога подарить его сыну долгую и счастливую жизнь.