Лугальзагесси, царь Шумера

Часть II

Посреди ночи в ворота храма постучал закутанный в черный шерстяной плащ мужчина средних лет. Ворота открыл жрец в длинной белой туники, прикрывая одной рукой свечу. Внимательно посмотрев на незнакомца, жрец тихо спросил:

– Кто ты и что тебе надо?

Неизвестный скинул капюшон и посмотрел на священнослужителя немигающими карими глазами. Он достал из складок длинного хитона горсть монет, подал их жрецу и тихо проговорил:

– Всех, кого сможешь, позови ко дворцу царя. Быстро!

– Что случилось? – удивился жрец, недоверчиво вертя монеты в ладони.

– Я верный слуга нашего властелина. Но сказать ничего не могу. Пусть все жрецы верховного сана прибудут во дворец как можно скорее. Вся знать города уже там.

Жрец чмокнул языком по щеке и скрылся за колоннами храма, где располагался длинный коридор, ведущий в келья жрецов. Через некоторое время верховный жрец Укуш во главе с сыном, свитой и другими жрецами прибыли к назначенному месту. Повсюду горели факелы, слуги и рабы беспорядочно бегали по дворцу, где-то вдалеке слышался истошный женский плач. Распорядитель дворца приказал удалиться женщинам на женскую территорию, а затем провел всех собравшихся в покои царя. Там стояла абсолютная тишина, лишь слабый ветерок качал занавесы полога. Царь лежал лицом, обращенном к потолку, глаза с расширенными зрачками были неподвижны. Статуя бога Энлиля, переливаясь золотистым цветом, с загадочной улыбкой смотрела стеклянными глазами на владыку Уммы, который уже отошел в царство мертвых, где боги приготовились свершить суд над своим сыном, после чего душа царя попадет либо в рай, либо в ад, где будет слоняться во веки веков, вдыхая лишь пыль и глину.

Укуш, по-старчески кряхтя, подошел к ложу, на котором покоилось тело царя, и приложил ладонь к его холодному лбу. Остальные потупили взоры, краем уха различая отдельные обрывки молитвы, которую читал жрец над покойником. Лугальзагесси сглотнул слюну и впервые в жизни искренне помолился небожителям, которые взяли к себе новую душу.

Несколько дней шли приготовления к похоронной церемонии, во время которых рабочие выкапывали целый котлован, служивший могилой. Данный котлован походил больше на большой просторный дом, нежели на гробницу. В нем имелось несколько комнат и длинный коридор, куда уносили не только тело мертвого царя, но и предметы роскоши: столы, стулья, кровать, золотые и серебряные чаши. Процессия вместе с золотым саркофагом царя проделала долгий путь по пустыне прежде чем дойти до усыпальнице. Вместе с жрецами, женами и детьми покойного владыки, позади шествовала процессия красивых служанок, музыкантов и рабов, которых должны были принести в жертву, дабы те и после смерти служили бы своему господину, как это было при жизни.

Когда саркофаг с телом царя поместили в самый глубокий отсек усыпальницы и замуровали его кирпичом и заштукатурили глиной, начиналась самая драматическая часть церемонии. В глубокую могилу спускались рабы, юные служанки, музыканты с арфами и солдаты. Все они были одеты в самые лучшие одежды, их густые черные волосы украшали серебро, золото и драгоценные камни. Все эти люди садились на дно могилы, держа каждый медный или глиняный сосуд. Арфисты заиграли печальную музыку, в то время как остальные набирали в сосуды смертоносное зелье и выпивали его по очереди. После этого каждый укладывался на определенное место в ожидании смерти. Когда умерли слуги, наложницы, музыканты и солдаты, жрецы подвели ревевшего быка, чуявшего приближении смерти, и закололи его ритуальным кинжалом, после чего разрезали его тело на куски и положили в могилу поверх бездыханных тел верных слуг царя. Двое рослых рабов взяли лопаты и засыпали второй отсек. Затем были принесены в жертву другие слуги царя, которые с радостью расставались с жизнью, дабы догнать властелина в бескрайнем просторе, чтобы послужить ему верой и правдой в мире мертвых.

Все это время, глядя на кровавые ритуалы жертвоприношения, Лугальзагесси отвернулся, дабы не смотреть на столь горестное зрелище. Царь мертв, наследника нет, Умма остался без владыки и господина. Молодой человек отошел в сторону и кратко взглянул на жрецов, которые вытирали окровавленные руки о передник. Укуш все время пел молитвы, призывая душу царя принять сии дары. После того, как кончился длинный погребальный ритуал, могилу полностью засыпали землей, в которой покоились тела людей и животных, жрецы, сановники и чиновники высших санов пошли обратной дорогой в город, жители которого вышли на улицу и стали горестно оплакивать покинувшего их царя. Женщины срывали с себя украшения, выдергивали волосы, царапали себе лица, по которому текли горестные слезы. Мужчины подали на раскаленную солнцем землю, призывая богов помочь несчастным людям, которые остались без поддержки. Однако каждый горожанин в душе с нетерпением ждал того момента, когда объявят нового царя Уммы. Три наследника, которые были отрадой ныне покойного владыки, умерли еще в детстве; и среди детей остались лишь дочери, старшей которой исполнилось недавно шестнадцать лет. Все знали, что новым правителем Уммы станет лишь тот, кто женится на принцессе, о красоте которой ходили различные слухи. Но кто будет этим счастливчиком, которому достанется и престол, и рука самой красивой из всех дочерей ушедшего царя.

В приемном зале стояла нестерпимая жара. Большой шмель, кружась над кистью винограда, лениво уселся на стол. Мед в золотой чаше так и притягивал большое толстое насекомое, которое взлетело на край кубка и только хотело было полакомиться сладостями, как сильный щелчок сбил шмеля. Шмель упал на пол и затих. Слуга смахнул бездыханное тельце насекомого и поставил на стол только что испеченные пирожки с финиками и фисташками. Затем он разлил в золотые кубки красного вина и бесшумно удалился.

Совет длился уже который час, которым руководил уставший Укуш. Верховный жрец с отекшими глазами сидел на почетном месте и вглядывался в советников и вельмож, которые выставляли на усмотрения кандидатуры в царя. Старик понимал, что все они желали бы видеть на престоле безмолвного юнца, который бы раболепно склонялся пред их волей и был бы пешкой в руках высокомерной знати Уммы. Наконец, когда каждый из присутствующих выразил свое мнение, Укуш поднял руку вверх, давая знак, что последнее слово будет за ним. Еще давным-давно, когда царь был жив и здоров, жрец мечтал видеть на троне своего единственного сына, чьи амбиции и страсть к военному делу смогли бы уничтожить врагов Уммы, объединив раздробленные города Шумерии в единый кулак. Но хитрый старик понимал, что сказать об этом на совете никак нельзя, ибо это может спровоцировать вражду между высокопоставленными семьями города, начнется внутренняя война между кланами, а этого допустить никак нельзя, ибо Умма и так позорно платит дань ненавистному царьку Лагаша, который, наверное, сейчас довольно потирает руки, глядя на то, как знать Уммы борется за власть. Это напомнило Укушу зрелище на арене неподалеку от дворца, когда ради потехи зрителей натравливали друг на друга голодных львов, которые с неистовой жестокостью разрывали друг другу в клочья. Кровь заливала всю арену, животные откусывали друг у друга куски плоти под взрыв ликования и хохот толпы. Теперь же вельможи Уммы сами оказались в роли львов, а город ареной. Но мудрый жрец не допустит позорного зрелища ради потехи Лагаша! Он решил, что пора действовать тайно и скрытно, дабы никто не смог усомниться в справедливости небожителей.

– Господа, – воскликнул Укуш, все разом замолкли и повернулись в его сторону, – я долго слушал вас, и мне приятно, что вы так рдеете над судьбой нашего славного города. Но позвольте мне сказать: мы к глубочайшему сожалению так и не пришли к единому решению, в то время, как проклятый царь Лагаша сейчас потирает своего руки в предвкушении кровавого пира. Мы не должны уподобляться рыночным торговцам, которые разными способами пытаются продать непригодный товар. Ноши боги хотят, чтобы мы вверили наши судьбы в их руки. Настал черед и небожителям сыграть решающую роль в судьбе нашего города Уммы.

– Ты говоришь мудро, достопочтенный Укуш! – воскликнули сановники, не желая спорить с жрецом, который не только был вторым человеком после царя, но и имел власть над людьми.

– Тогда вверьте свои судьбы Энлилю. Да сбудется воля богов! – старик встал и залпом выпил из золотой чаши вино.

– Да сбудется воля богов! – прокричали сидящие за столом и последовали примеру жреца.

На следующий день, рано утром, когда солнце только окрасило в золотистый цвет далекие барханы пустыни, возле главного храма было полно народу. Даже простолюдины хотели посмотреть на чудо-зрелище, когда сам верховный бог изберет своим наместником на земле кого-нибудь из знати.

Каждый из кандидатов в цари должен был принести в жертву богам щедрые дары, после чего боги решат: достоин ли этот человек верховного звания или нет? К алтарю подошла процессия жрецов в длинный белых одеяниях во главе в Укушом. Их тела, умащенные благовонными маслами, блестели при свете факелов, которые горели по периметру главного зала в храме между рядами толстых колонн. В глубине зала прогремел барабан, все разом смолкли, даже не было слышно шуршания одежды. Когда барабан смолк, Укуш вытянул перед собой жилистые руки и пропел молитву, хор жрецов вторил ему; слова священного заклинания раздались по всему храму. Тут из-за колонн вышел другой жрец и произнес слова, обращенные к толпе:

– О народ Уммы! Всмотритесь на волю богов.

После этих слов по очереди стали подходить к алтарю кандидаты в цари. Каждый их них нес в своих руках дары храму: сосуды с благовониями, золото и серебро, драгоценные камни, лучшие ткани. Очередь подошла к Лугальзагесси. Молодой человек на секунду встрепенулся, но затем, взяв себя в руки, уверенной походкой подошел к жертвенному алтарю и велел слуге подтащить туда овцу и быка. Когда животные с мычанием и блеянием предстали пред алтарем, молодой человек взял нож и перерезал им горло. На каменные плиты закапала темная кровь, которая потекла дальше по полу, образуя красный ручей. Жрецы подставили под кровавую струю большие чаны, и когда те наполнились теплой кровью жертвенных животных, они разлили кровь пред статуями богов, повторяя одни и те же заклинания. И тут случилось неслыханное, ибо все разом уставились на золотую статую Энлиля, который вдруг повернул свою голову в сторону Лугальзагесси и склонил ее в знак почтения. Толпа загудела и упала на земь, касаясь лбом холодного пола.

Лугальзагесси оторопел и уставился на статую золотого бога большими карими глазами. Нет, не может быть, думалось ему, это просто сон, статуя не может ожить. Но ему не дали время долго раздумывать над случившимся: жрецы склонились перед ним в низком поклоне, а верховный жрец надел на его голову царственный венец и воскликнул:

– Бог принял твою жертву, сын мой! Теперь по воле Энлиля ты – наш повелитель, – затем Укуш повернулся к толпе и воскликнул, – о народ, боги избрали себе наместника. Да сбудется их воля!

– Славен Лугальзагесси, наш царь! – загудели толпа и разом склонила головы в низком поклоне пред новым царем Уммы.

Лугальзагесси почувствовал, что у него вдруг закружилась голова. Все происходящее показалось ему сном, который должен вот-вот закончится. Но сон не заканчивался, люди кричали приветствие новому повелителю, и даже верховные сановники склонили свои головы в низком поклоне, когда его провожали их храма большая процессия жрецов и рабов.

Праздник по случаю коронации длился почти месяц. За это время Лугальзагесси сочетался с браком царевной Нанистой, старшей дочерью бывшего царя, которая молча приняла волю совета и послушно приготовилась к свадебной церемонии. Служанки и рабыни день и ночь готовили свадебное платье для принцессы, подбирали украшения из золота и серебра, плели венки из роз, которыми украсят потом брачное ложе. Все это время юная принцесса оставалась в своих покоях, изредка принимая у себя сестер и подруг, которые приносили ей дары и признания как будущей царицы и первой женщине Уммы.

В день свадьбы рано утром служанки приготовили теплую воду в мраморном бассейне, куда набросали множество лепестков роз. Наниста долго нежилась в теплой воде, а в это время рабыни протирали ее длинные каштановые волосы душистым мылом и ароматическими маслами. После водных процедур юные девушки накрасили ногти принцессы красным лаком, наложили на ее лицо макияж, умастили тонкое тело маслом черного дерева и надели на нее шикарное свадебное платье. Платье было бежево-зеленого цвета с золотистым отливом. На груди блестели драгоценные камни, золотой пояс туго стягивал хрупкую талию Нанисты, которая сморщилась от боли, когда одна из женщин закрепила его сзади тяжелой заколкой. В довершении образа служанки собрали длинные локоны на макушке в виде башни и скрепили прическу серебряными заколками в виде цветов, в центре которых переливались рубины. В самом конце женщины накинули на голову невесты прозрачную шаль, которая скрывала ее лицо и повели за руки по длинным коридорам дворца.

Наниста, увешанная драгоценностями и умащенная благовониями, вдруг почувствовала нестерпимый холод внутри, хотя стояла жаркая погода. От волнения сердце ее забилось все быстрее и быстрее, руки оледенели, словно их погрузили в ледяную воду. Девушка глубоко вздохнула, желая поскорее избавиться от этого неприятного ощущения. Как бы она сейчас хотела стать младшей дочерью царя, которая никогда не удостоилась бы такой чести, но в тоже время в нее был бы шанс выйти замуж за того, кого сама выбрала бы. Но ей, как старшей принцессе, нельзя было и думать об этом. Ее участь давно предрешена: она выходит замуж за человека, которого никогда не видела и не знает, становясь царицей Уммы и в тоже время самой обсуждаемой женщиной города, которая должна будет всегда и везде держаться так, словно она богиня, а не живой человек, безукоризненно выглядеть в любое время дня и ночи, не давая себе расслабиться хоть на секунду, и самое главное – родить сына, ибо только с рождением наследника она сможет рассчитывать на милость своего мужа и господина. Ах, думала Наниста, если бы Иштар послала бы мне сына, я была бы самой счастливой женщиной, но как сложится моя судьба? А если царь возненавидит меня, что мне останется делать, как ни влачить жалкое существование, играя роль великой царской женой, и в то же время быть более бесправной в своем собственном доме, чем рабыня? Такие мысли посетили голову юной принцессы, когда ее паланкин приближался в воротам главного храма, где ждал прибытия своей будущей жены новый царь Уммы.

Процессия царя и царицы встретились на территории главного храма, где жрецы уже приготовили жертвенный огонь, баранов на заклание и большие чаны с красным вином. Рядом с алтарем возвышался постамент, накрытый разноцветной тканью. На постаменте стояли два золотых кубка. Лугальзагесси – с одной стороны, и Наниста – с другой, подошли к алтарю и опустили головы вниз, не смея посмотреть на главного жреца, который приготовился читать молитву и заклинания, дабы боги благословили этот брак на долгие годы. Жених и невеста ждали окончания молитвы, и в завершении двое слуг подняли две чаши с вином и отдали в руки новобрачным, дабы те испили напиток богов. Укуш трясущимися руками завязал ножки чаш и произнес: «Да испейте эти чаши до дна, скрепленные алыми лентами, чтобы вы жили вместе без разлуки и горя! Пусть боги даруют вам светлое потомство и наследника, который займет место отца своего, когда он покинет этот мир. И да пусть будут ваши дочери усладой для глаз ваших, чтобы вы смотрели на них с любовью и нежностью. Испейте вино!»

Раздалась барабанная дробь. Все разом смолкли и устремили взоры на царя и царицу, которые пили из золотых чаш мелкими глотками. Вино разлилось по жилам, обдав сердце жарким пламенем. Когда напиток был испит до дна, рабы и рабыни сняли с головы невесты вуаль и впервые в жизни Лугальзагесси увидел супругу, дочь покойного царя, шестнадцатилетнюю Нанисту. Сначала она ему не понравилась. Молодой царь давно решил, что его идеалом будет прекрасная женщина с иссяня-черными волосами, жгучими карими глазами и смуглой кофейной кожей. Но его жена предстала в другом облике: у царицы были длинные каштановые локоны, светло-карие глаза и бледная кожа, что свидетельствовало о том, что в ее крови присутствует кровь иранского народа, отличающегося от смуглых шумеров светлой кожей и русыми волосами. Наниста застенчиво опустила взор и отвернулась. Одна из служанок накинула на ее голову прозрачную вуаль и отвела за руку на женскую половину. Мужчины же остались стоять у алтаря, готовясь к кровавым жертвоприношениям, во время которых сам царь должен был зарезать овцу, распотрошить ее и бросить мясо в огонь, а кровь, что прольется в медный таз, разлить у статуи богов, смотрящих на смертных пустыми, бездушными глазами.

Лугальзагесси, весь в овечьей крови, радостно улыбнулся, когда обряд с жертвенным мясом был покончен. Его отец подошел к нему и крепко обнял, тихо проговорив:

– Сын мой, я рад, что ты стал царем нашего славного города, получил в жены прекраснейшую из женщин. Теперь верши судьбы народа своего, и верь в небожителей, которые избрали тебя приемником на этой земле.

– Отец, – устало ответил молодой царь, который был недоволен не только браком с нелюбимой женщиной, но и короной, которую водрузили на него месяц назад, – я благодарен тебе за все, но… Но я не люблю Нанисту и не хочу входить в ее покои.

– Ты должен разделить с ней ложе, Лугу, – голос Укуша был подавлен, он смотрел на сына как на маленького капризного ребенка, которому дали не ту игрушку, – она царица, твоя законная супруга. Ты можешь не любить ее, оттолкнуть от себя, взять в жены еще много женщин, но помни одно: она должна родить от тебя сына, осчастливь ее, не дай ее почувствовать себя ненужной.

– Я понял тебя, отец, – с этими словами Лугальзагесси развернулся и крупными шагами пошел к выходу. За ним последовала многочисленная охрана, лакеи, служанки и вельможи, которые лицемерно пытались войти в доверие к новому правителю Уммы.

Солнце скрылось за горизонтом, и на темном южном небе появилась луна, ярко освещавшая путь странникам. Многочисленные звезды, точно драгоценные камни, рассыпались на небосклоне. Царь, в длинной зеленой тунике и красной накидке, расшитой золотыми нитями с причудливый узор, уверенно шагал по длинным коридорам дворца. Он направлялся в покои царицы, которая с нетерпением дожидалась его весь день. Чувство, похожее на отвращение и злость ко всему происходящему, давно поселилось у него в душе с тех самых пор, когда отец приказал рабу незаметно закрепить канаты на шею и руки бога Энлиля и по очереди дергать их, чтобы статуя начала двигаться. Когда Лугальзагесси понял весь обман, не чувство благодарности, а неприязнь возникла у него в сердце по отношению к собственному отцу, который решил устроить судьбу сына подобным образом. Сначала молодому человеку захотелось рассказать всем про этот обман, но он вовремя остановился, понимая, что за такую ложь старого жреца казнят, повесив на главной площади. Именно это остановило его от раскрытия правды. Но еще большее неудовольствие царь почувствовал тогда, когда увидел женщину, которую ни разу не видел, и которая ему не понравилась. Идти к ней, делить с ней ложе абсолютно не хотелось, но по законам он должен был это сделать, как бы не противился этому.

Лугальзагесси подошел к массивной двери с золотым замком и постучал. Дверь медленно отворилась и на пороге комнаты показалась Наниста с распущенными волосами, которые словно звезды, блестели при неярком свете свечи. Царь решительным шагом вошел к своей жене и властным движением уселся на стул, стоящий рядом с маленьким столиком. Женщина смущенно поправила складки на своем легком одеянии оранжевого цвета с золотыми бусинами и медленно уселась рядом с супругом, позванивая множеством золотых браслетов.