Бык из машины
– Папа, монитор!
Еще недавно черней ночи, монитор на журнальном столике мерцал синим. Море, волны. Пенные гребни. Рыба выпрыгивает из воды. Блестящий росчерк, и рыба вновь уходит на глубину. Снова море, волны, пена. Так случалось два-три раза в неделю, тридцать лет подряд. Всегда в неподходящий момент. Колебатель Земли, один из могущественнейших богов цифрала, был беспощаден. Он требовал, и следовало подчиниться. Искусственный интеллект, не имеющий ничего общего с человеческим, самозародившись в среде, которую люди, не ведая, что творят, создали из нулей и единиц – беспощаден он был тоже по нечеловеческой причине. Пощада, любовь, ненависть, страсти и чувства во всем их разнообразии оставались для Колебателя Земли пустым звуком, фикцией, абстракцией. В случае с человеком Питфей предположил бы изощренную месть. В случае с богом Питфей не предполагал ничего, ибо вступал на неисповедимые пути. Он воспользовался искусно смонтированной записью, чтобы приманить бога в нужный момент. Бог явился, исполнил желание наглеца – и с тех пор требует, чтобы Питфей каждые три-четыре дня, на любом случайно подвернувшемся мониторе, прокручивал злополучную запись вновь и вновь, где бы Питфей ни находился в момент божественного запроса. Зачем это надо Колебателю Земли, если запись доступна владыке цифрала в любое время из любого места, без жалкого участия комка биологической слизи – о таком Питфей старался не думать. Есть вещи, не имеющие внятных объяснений. Скажем, прядь волос на голове внука. Тезей не брил головы, просто волосы у мальчика не росли ото лба до темени. Сизая щетина, не более. А прядь росла, росла вопреки всему, и срезав ее впервые, в раннем детстве Тезея, Эфра больше никогда не пыталась этого делать. Тезей оказался упрямее матери, но и он в итоге смирился.
– Выйди, – попросил Питфей дочь.
Эфра фыркнула:
– Зачем? Хочешь пощадить мою стыдливость?
– Выйди, пожалуйста.
– Папа, я взрослая, не слишком молодая женщина. А ты похож на любителя порнофильмов, которого дети застали врасплох. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что сейчас произойдет. В конце концов, из-за этого ты заперся дома. Включай, не заставляй Колебателя Земли ждать. Напомню тебе, что я – одна из главных участниц этой порнушки. Ничего нового мне не откроется.
– Выйди, прошу.
– Да ну тебя, зануду!..
Когда дочь покинула столовую, Питфей достал вайфер, который всегда носил с собой. Пальцы легли на сенсоры. Сигнал ушел на монитор, море сменилось постельной сценой. Мужчина лежал на женщине: двигался, тяжело дышал. Он поднимался и опускался, запрокидывал голову, протягивал руку и сжимал женщине грудь. В движениях сквозил ритм, знакомый любому взрослому человеку – и в то же время не вполне естественный, рождающий странные, трудноопределимые ассоциации. Звуки, издаваемые любовниками, вне сомнений, прошли специфическую обработку. Стоны внезапно, без видимых причин, приобретали характер скрежета и рокота, всхлипы звучали глубже обычного: так стонала бы и всхлипывала земля, насилуемая гигантом. Изображение тоже мало-помалу приобретало характер землетрясения. Смещение пластов, возникновение расколов и трещин, оползни, вспучивание и опадание рыхлых холмов – все это сперва возникало фоном для эротической сцены, похожей скорее на любительскую, чем на профессиональную запись, затем наслаивалось, сливалось воедино, и уже было трудно понять, любовь это или катастрофа, люди или горные террасы, сползающие в море.
Зачем это было сделано? Какого маньяка заинтриговала бы подобная аналогия? Запись длилась и длилась, и оборвалась внезапно. Монитор погас, питание отключилось.
– Все? – из-за двери спросила Эфра. – Я могу вернуться?
Она чувствует, сказал себе Питфей. Раньше я думал, что она подслушивает, но нет, чепуха. Она просто выходит, ждет, шестым чувством определяет, что требования Колебателя Земли удовлетворены, и спрашивает разрешения войти. Знает, что мне неприятно ее присутствие даже за дверью, и тем не менее… Я добился результата, и теперь вынужден платить за это до конца своей жизни.
– Да, конечно.
– Ничего, – сказала Эфра, шагнув за порог. – Это недорогая цена. За Тезея? Нет, совсем недорогая.
Однажды я не подчинился, подумал Питфей. Колебатель Земли потребовал, а я не поставил запись на просмотр. Я был на совещании, я не мог, не имел права… На складе армейских боеприпасов под Коринфом произошла серия взрывов, затем пожар. Подробности в рапорте. Сбой обслуживающей программы, редчайшее стечение обстоятельств. Взрывы спровоцировали обвал в заброшенных шахтах выработанного месторождения хромовых руд. Военный поселок тряхнуло, офицерское общежитие и клуб провалились в трещины. В общежитии были женщины и дети. В клубе шел концерт. Жертвы, жертвы, жертвы. Никто не связал трагедию со мной; никто, кроме меня. Больше я не рисковал.
Вайфер еле слышно булькнул. Еще не открыв сообщение, Питфей уже знал, что оно от Тезея. Будь Питфей суеверным, счел бы, что это знак – требование Колебателя Земли и весточка от внука совпали по времени, выпали как карты, одна за другой в масть. Знак, знамение. К добру, к худу ли? Но нет, Питфей из Трезен был практичнейшим человеком в мире, реалистом, избавленным от нелепой обузы суеверий. Началось, мысленно произнес старик. Да, началось. Что ты там просишь, мальчик? Проси что угодно, я согласен.
5
Тезей
Проснулся он от назойливого жужжания.
Жук-голиаф с механическим упорством насекомого пытался преодолеть случайную преграду. Нет, не жук. На прикроватном столике содрогался в эпилептическом припадке вайфер, поставленный на виброрежим. Гном-зомби восстал в черном гробике; гном скребся, просясь наружу, требуя свежих хозяйских мозгов.
Тезей откинул крышку гроба:
«Адамиди скончался вчера в 23:40. Объявлен траур. Твой дед».
Началось, подумал Тезей. Не зря я четвертый месяц торчу в Кекрополе. Предвиденья деда можно продавать как акции, от покупателей отбоя не будет. Гарантированный доход! Смерть аватара, насильственная смерть. Если дед не ошибается – а дед не ошибается никогда! – нас ждет серия. Убийства аватаров, одного за другим; убийства, до которых никому не было дела, а главное, аватары, до которых никому нет дела… Два года назад. Год назад. Всплеск, тишина. Убойный отдел полиции не поднимают на уши. Отсутствует шумиха в прессе. Нет панических слухов в сети. Ни-че-го! Тишь да гладь, на все плевать…
Время! Время смерти: 23:40. Когда он вчера оставил байкеров? В начале одиннадцатого. Он ушел, а вскоре байкеров, если верить трепачу Влазису, порвала в клочья голая девчонка, спасенная Тезеем от насилия. Кто-то из байкеров был аватаром? Дед почуял его гибель? Полтора часа разницы. Не сходится. Или сходится? Байкер-аватар мог выжить – и отдать концы позже, в больнице.
Так или иначе, проверить надо.
Он вывел на дисплей запрос, подготовленный со вчера. Отредактировал текст: «Скорблю. Где состоятся похороны? Я пока в горы, развеяться. Твой внук.» Когда сообщение ушло, Тезей в ожидании ответа включил ноутбук, приложив большой палец к окошку папиллярного сканера. Извлек список аватар Кекрополя, надежно погребенный в недрах субдиректорий, скопировал данные в поисковую программу – и запустил поиск по новостям.
Дед откликнулся быстро, не прошло и пяти минут:
«О месте похорон родственники не сообщают. Удачного восхождения! Мой руки перед едой, не играй со спичками. Твой дед.»
«В больницах и моргах тело не значится, – расшифровал Тезей. – Доступ к «Аргусу» активирован. Будь осторожен.» Прежде чем войти в систему, он открыл дорожную сумку, достал из бокового отделения прозрачный пакетик с белым кристаллическим порошком, подбросил на ладони. Нет, это для особых случаев. С «тысячеглазым Аргусом» мы друзья, справимся и так.
Заставка системы. Повторное касание папилляр-сканера. Есть доступ. Вход. Карта Кекрополя. Поиск по названию объекта. Ввод: «Козий въезд». Захват локации. Вот и камера – одна-одинешенька. Это удача, это маленькая, нет, колоссальная удача, улыбка фортуны: район глухой, запросто мог попасть в «слепое пятно». Метка камеры горит зелёным, «глаз» работает. Вторая удача: местная шпана или те же байкеры разгрохали бы, недорого взяли.
К удачам Тезей относился с опаской. Удачи предвещали неприятности. Закон равновесия, что ли? Ладно, воспользуемся.
Он выставил время – за пять минут до своего появления – и запустил просмотр. Запись оставляла желать лучшего: мутные контуры дергались, дробились на пиксели, расплывались, вновь собирались воедино. Тени во мраке виртуального Аида, цифровые призраки. Тезей включил коррекцию, поиграл с настройками. Отмотал обратно, на исходную отметку. «Лизимахи» гогочут – звука нет, но по рожам видно – срывают с девчонки одежду, перебрасываются жертвой. В правом верхнем углу…
Тень глухой складской стены. Тень в тени: щуплая фигурка едва различима во мраке. Лица́ не рассмотреть, хоть десять коррекций запускай. Ну его, это лицо. Что мы, крыс не видели?
Влазис не соврал. Он действительно был там.
* * *Когда уносишь ноги от полиции, сойтись с товарищем по бегству легче легкого – если товарищ, конечно, не профессионал. Подсознательная установка: вместе бежим – значит, свой, можно доверять. Глупость, разумеется; опасная глупость. Бросить на бегу: «Давай за мной! Тут проходняк…» Как будто Влазис, родившийся в мусорном баке проходняка, этого не знает! «Оторвались! По стаканчику?» – и вот вы уже если не друзья, то приятели.
Кофейня папаши Патриноса подвернулась кстати. Ну как – подвернулась? Тезей намеренно вывел к ней Влазиса: после марш-броска надо быть дураком, чтобы отказаться промочить горло. Дураком Влазис был, но идея успокоить нервы, особенно за чужой счет, пришлась ему по душе. Тезею – кофе, крысе – глинтвейн с ромом. Ведь с ромом, да? Наживка нехитрая, но Влазис клюнул с радостью: целоваться полез, дрянь, всего обслюнявил. Случился лишь один прокол: в кофейне горел яркий свет, не чета Силеновому подземелью, и Влазис узнал Тезея.
К этому Тезей был готов:
– Да, я. Байк? Тяжелый, зараза. Поднял на кураже. Потом сдёрнул, от греха подальше. Ты вот остался, а я сдёрнул. Давай, не телись, рассказывай!
Уговаривать Влазиса не понадобилось. Крыса пела бы песни кому угодно, хоть фонарному столбу, а тут такой слушатель! Такой благодарный слушатель! Да еще и участник событий, считай, братан по несчастью – или по счастью, потом разберемся. Тезей сдёрнул, а Влазис остался, вот и решайте, кто из нас чемпион…
Четыре стакана глинтвейна. Каждый по двести пятьдесят грамм. Двадцать минут перегара в лицо. С корицей Тезей мирился, гвозди́ку ненавидел молча. Гораздо труднее было вытерпеть икоту Влазиса, брызги слюны и отвратительную привычку через слово хватать собеседника за пуговицу.
Ничего, выдержал.
* * *Вот и я, констатировал Тезей.
В кадр вошел мужчина в плаще и шляпе. На всякий случай Тезей отметил точное время. Ему не впервой было наблюдать за собой на записях с камер, и всякий раз Тезей испытывал живой интерес. Это чувство не имело ничего общего с нарциссизмом. Интерес позволял заново, со стороны, оценить свои действия, отыскать мелкие досадные промахи – и сделать мысленные заметки на будущее.
Взлетел мотоцикл. Упал мотоцикл. Шарахнулся прочь козел в бандане. Девчонка на карачках исчезла в провале меж гаражей. Растерянность, напряжение: позы, лица. Рука бритого наголо «лизимаха» нырнула за спину. Да, тогда он тоже заметил блудливую руку. Нож? Монтировка? Ствол? Узнать не довелось: на Козьем въезде дело закончилось миром, а здесь, на записи, камера смотрела в лицо бритоголовому, не позволяя увидеть, что байкер припас для разборок.
Какая разница?
Ага, кивнул Тезей. Вот я покидаю кадр. Байкеры гомонят, пускают по кругу флягу, вторую. Что это? В проходе меж гаражами обозначилось движение. Мелькнул смутный силуэт, приблизился, и экран зарябил полосами помех. Разбили камеру? Нет, на схеме горел зеленый огонёк. Тезею понадобилась пара секунд, чтобы в этом убедиться: камера по-прежнему работала. Ускоренная перемотка. Минута, вторая, третья… На тридцать второй минуте экран мигнул, восстановив картинку. Сполохи полицейских сирен. По земле разбросаны тела. Байки опрокинуты. Суетятся люди в форме. Подъехала «скорая»…
Память услужливо подкинула заковыристую аббревиатуру «РАДВоФ»: «Режим автоматической диагностики и восстановления функций» при некритичных повреждениях. Поставив запись на стоп-кадр, Тезей сунулся в спецификации камеры. «Аргус» четвертого поколения, «глаз» установлен шесть месяцев назад. РАДВоФ в наличии. А камера-то, между прочим, полицейская. Похоже, у этого места дурная слава. Пятнадцать минут – штатное время для восстановления при незначительных повреждениях. Два раза по пятнадцать минут? Допустим, в камеру швырнули камень. Не разбили – зацепили, временно вывели из строя. За два штатных цикла – основной и дублирующий – автоматика восстановила работоспособность.
У меня украли полчаса, отметил Тезей.
Кто ж это у нас такой меткий? Такой предусмотрительный? «Лизимахи»? Будь они умнее, знай о камере заранее – расколотили бы еще перед тем, как начать глумиться над девчонкой. Что у нас в спецификации? Пометка «С», значит, скрытая. Сразу и не заметишь, а в темноте – и подавно. Запустили камнем наугад, от пьяной удали? Совпадение?
В совпадения Тезей не верил.
Девчонка? Если верить Влазису, она вернулась – кто, кто в это поверит?! – и словно с цепи сорвалась. Если у девчонки упала планка, если она взбесилась… Куда ей камеры бить? Тут холодный расчет нужен, а откуда взяться расчету, когда крышу снесло?
Прокручивая в голове ситуацию так и эдак, он развернул окно закончившей работу поисковой программы. В новостях – глухо. Никто из кекропольских аватаров вчера не погиб. Ну, или о его гибели еще не пронюхали репортеры. Новичок? Принял в себя обитателя цифрала, аватарнулся по первому разу – и сыграл в ящик? Стал аватаром давно, просто не зарегистрировался?
Запись. Полчаса, гори они огнем.
Сбой может быть не только механическим, но и программным. Имея полный доступ к «Аргусу» в активном режиме, можно организовать любую пакость. Дорисовать росчерк летящего камня: от настоящего не отличишь. Без проблем. Есть умельцы, но на каждого умельца есть другой умелец с левой нарезкой…
«Дед, я тут ролик нашел прикольный. Твой внук.»
Прогнав ссылку на запись через шифровальную программу, Тезей приложил ее к сообщению. Любой, кто прошел бы по ссылке без дешифровки, угодил бы на свежий клип «Вакханок» с пародийным садо-мазо. Клип был и вправду прикольный.
6
Икар
Новое здание Управления туристы принимали за храм античности после капитальной реставрации. Колонны, портики, барельефы, пятиметровая статуя Слепой на фронтоне. Любителей фотографироваться на фоне достопримечательности гоняли-гоняли, и в итоге плюнули: всех не перегоняешь. Вреда от снимков нет, а польза налицо: реклама доблестной полиции.
Ступени мраморной лентой хлынули за спину – Икар шел на взлет, набирал разгон. Полыхнули отраженным солнцем стекла в вертушке двери. Когда молодой констебль нырнул в прохладу холла, позади, замедляя обороты, еще крутился гигантский стробоскоп, плевался очередями солнечных зайчиков. Из высоких окон рушились потоки света, граненые и объемные. В них без числа роились пылинки. По контрасту с этим фейерверком затененные углы выглядели более сумрачными, чем на самом деле.
Пять шагов до контрольных турникетов. Кивнув дежурному, Икар мазнул пропуском по окошку сканера и свернул в коридор, ведущий в левое крыло. Здесь обосновался Специальный дивизион по борьбе с насильственными преступлениями.
Управление представляло собой многоуровневый лабиринт, кишечник окаменевшего монстра. В первую неделю службы Икар дважды заблудился – пришлось спрашивать дорогу у встречных коллег. Во избежание дальнейших конфузов он десять дней кряду задерживался после работы – этаж за этажом, коридор за коридором изучал планировку здания. Теперь Икар вполне мог бы водить туристические группы по здешним маршрутам высшей категории сложности. Ряды безликих дверей. Номера на латунных табличках. Злобный лай: начальник отдела приступил к утреннему разносу. Семенит курьер с увесистой стопкой пухлых папок. Дурацкая традиция – вести дела в бумаге. Работаешь, как цивилизованный человек, с файлами в планшете, но по завершении дела вынь да положь разлохмаченную кипу мертвой древесины…
Темные века!
Из расширителя налево. Семь ступеней вниз. Направо, два пролета вверх. Разворот на сто восемьдесят. Мимо кабинета шефа: персональная табличка, матовое стекло на двери. Вперед до упора – и здравствуй, «торцевой» офис, штаб-квартира славного отдела тяжких криминальных преступлений.
– Доброе утро!
Ему отвечали. Иногда просто кивали. Брюзга Паламед сделал вид, что оглох. Нет, и впрямь оглох: наушники. На мониторе бились в падучей рыбьи хребты – развертки двух звуковых дорожек. Запах дрянного кофе, шорох бумаг, шелест клавиатур. Кто-то бубнит в вайфер. Сдвоенный угловой стол у окна. Записка придавлена стальной карандашницей:
«Дело в верхнем ящике. До конца расследования тебе присвоена временная квалификация детектива. Справишься – получишь постоянную. Удачи! Скоро буду.»
Подпись отсутствовала, но аккуратный почерк Синида не узнал бы лишь слепой. Икар извлек двойной комплект ключей: от своего стола и от стола инспектора. «Что главное между напарниками? Доверие, шалопай.» Тонкая папка, номер вписан от руки. Дело! Его первое серьезное дело.
Время, место. Семь потерпевших. Все – мужчины. «Лизимахи», у всех задержания, у троих – судимости. Пальчики в базе, идентифицировали без проблем. Шестеро – «телесные повреждения, несовместимые с жизнью». Седьмой – тяжкие телесные, в момент обнаружения находился без сознания. Доставлен в реанимацию: Вторая городская больница, отделение неотложной хирургии. Надо позвонить, справиться о состоянии. Если жив и пришел в сознание…
Фотографии с места преступления. Руки безвольно раскинуты в стороны. Шея вывернута под неестественным углом. Из разинутого рта вывалился, свесился набок багровый язык. Левая нога сломана выше колена. Наружу, проткнув брючину, торчит осколок бедренной кости. В грудной клетке – дыра, по краям различимы обломки ребер. Крупным планом – темно-лиловое пятно гематомы ниже подбородка. Обе руки сломаны в локтях. Предплечья вывернуты в обратную сторону, из-за чего труп напоминает искалеченное насекомое. Штаны спущены до колен, синюшный от натуги фаллос перетянут у основания тонким витым шнурком.
Трупы Икару были не в новинку. Он знал, куда шел, подавая документы в школу полиции, но сейчас его передернуло. Усмирив разыгравшееся воображение, молодой констебль долистал фотографии до конца. И перелистал заново, прежде чем перейти к предварительному заключению судмедэксперта. Да, он не ошибся. Крови, считай, не было. При всем своем куцем опыте Икар хорошо представлял, сколько бывает крови от колото-резаных ран, оставляемым ножом, сколько – от огнестрельных. Всех шестерых прикончили «твердым тупым предметом» – или?..
Неужели голыми руками?!
Что думает по этому поводу судмедэксперт? Челюстно-лицевая травма. Открытый перелом. Закрытый перелом. Черепно-мозговая. Перелом шейных позвонков. Вывих. «Нанесены с особой жестокостью лицом или лицами большой физической силы, возможно, прошедшим(и) специальную подготовку, с применением приемов рукопашного боя и/или холодного оружия ударно-раздробляющего действия…»
Описание места преступления. Перечень улик. Орудия убийства в перечне не значились. Кто составлял отчет? Сержант Николаидис, дивизион Северо-Восточного округа. Икар открыл базу данных, отыскал сержанта Николаидиса и набрал высветившийся номер.
* * *– Как жизнь, шалопай? Бьет ключом?
– Угу…
– Что, уже раскрыл дело? Кто убийца? Садовник?
Инспектор Синид упал в кресло напротив, хотел по давней привычке забросить на стол ноги, но в последний момент сжалился над «шалопаем». Разговаривать с подошвами инспекторских ботинок – удовольствие сомнительное.
Оценив поступок, Икар достал из ящика стола гостинец, завернутый в вощеную бумагу.
– Вот, бугаца. Жаль, остыла…
– Взятка! – возликовал Синид, хватая угощение. – Взятка должностному лицу, данная при отягчающих обстоятельствах! Хитёр, бобёр! Теперь, облажайся ты по полной, я не смогу отдать тебя на растерзание капитану! Значит, так, каждому по заслугам: я жую, ты докладываешь…
Рослый, широкоплечий, хорошо сложенный мужчина, Синид излучал спокойствие и уверенность. В его присутствии конфликты мигом сходили на нет. Икар ни разу не слышал, чтобы Синид повысил на кого-то голос. Напротив, самый отъявленный горлопан, будь он полицейский или подозреваемый, в присутствии инспектора начинал изъясняться связно, а главное, без лишнего шума.
– Свидетели? – поинтересовался Синид, когда Икар закончил доклад.
– Глухо.
– Кто вызвал полицию?
– Анонимный звонок. Сейчас проверяют.
– Не отследят. Анонимов никогда не отслеживают.
– А вдруг?
– И не надейся. Анализы крови?
– Алкоголь – у всех. У троих – каннабиноиды, у одного – кокаин.
– Что-то еще?
– Вы снимки смотрели?
– Да.
– Я о выжившем. Стянули штаны, возбудили, член зафиксировали шнурком. Кто? Зачем? Байкеры традиционной ориентации, я выяснял!
– Извращенец? Если накачались дурью, могли и не такое учудить.
– Тут запись с камеры…
– Крепкий парень, – оценил инспектор, когда на записи Тезей, борец из «Элевсина», швырнул в байкеров мотоцикл. – Крутани-ка еще разок.
Пальцы инспектора жили отдельной жизнью, отбивая на столешнице нервный ритм. Икару показалось, что Синид представляет себя на месте борца, примеряет ситуацию: «А я бы так смог?»
– И еще разок…
По экрану ринулись полосы помех. Икар нажал на «паузу».
– Тридцать две минуты камера не работала, – отметил он. – Главное не зафиксировано. Но у нас теперь есть свидетель! А может быть, даже подозреваемый!
– Кто? – изумился инспектор. – Этот бугай? Ты шутишь, парень?
– Первая версия: разборка в табуне. Тезей спровоцировал ее, унизив одного из «лизимахов»…
– Он их всех унизил.
– Одного – в особенности. Выжившего, кстати. Кто-то начал изгаляться над «потерявшим лицо», кто-то за него вступился – и понеслась…
– Вторая версия?
– Разборка между конкурирующими табунами. Подъехали, заранее повредили камеру…
Синид в задумчивости повертел ладонью с растопыренными пальцами – словно откручивал и закручивал вентиль.
– Третья версия – борец?
В вопросе инспектора не было насмешки. Но Икар услышал ее так явственно, как будто над ним смеялся весь отдел. Зардевшись, констебль молча кивнул.
– Вернулся, значит, – Синид сцепил пальцы, хрустнул костяшками. Облизал губы, пробуя версию на вкус. Поскреб ногтем щеку. Мелкие жесты были несвойственны инспектору, и Икар следил за напарником с растущим удивлением. – Вырубил камеру и порвал табун голыми руками? Шалопай, ты сам-то в это веришь?
– Меня учили, что ни одну из версий нельзя сбрасывать со счетов. Даже если версия крайне сомнительная.
– Не сбрасывай. Но разрабатывай первые две. Первую – особенно.
– А Тезей?
– О да, Тезей, – на губах инспектора мелькнула странная мечтательная улыбка. – Это свидетель. Это ценный, мать его, свидетель. Если был другой табун, он мог его видеть. Да мало ли, что еще он мог видеть? Как ты насчет похода в «Элевсин», напарник? Любишь мочилово?
Икар вспомнил синюшный фаллос.
– Нет, – ответил он. – Не очень.
Глава вторая
«Иди сюда! Ты ляжешь рядом!» – «Скотобойня, бордель, бойцовский клуб» – «Тебе понадобится хороший врач-травматолог» – «Хватит, убьёшь ведь…» – «Деда! Колаблик!» – «Я всегда был жесток к тебе.»
1
Тезей
– Пи-ри-фой! Пи-ри-фой!
Публика дурела. Публика сходила с ума.
– Пи-ри-фой!
– Смотри, – велел Керкион. – Внимательно смотри.
Тезей пожал плечами:
– Смотрю.
– Нет, ты не смотришь. Не видишь. Парень, это же смерть твоя, понял?
Тезей еще раз пожал плечами, вернее, передернул, намекая Керкиону, чтобы хозяин клуба убрал руку. Дружелюбную, значит, руку, могучую лапищу, густо поросшую рыжей кабаньей щетиной. С такой хорошо приседать вместо штанги.
Керкион ухмыльнулся, но руки не убрал.
Рядом ревниво сопела Антиопа. Она не хотела, чтобы Керкион с наглым видом собственника клал свои клешни на Тезеевы плечи. Она хотела, чтобы Тезей был сам по себе, то есть, с ней. Чтобы он обнимал Антиопу за талию, а еще лучше, с чувством похлопывал по заднице. Литая, мускулистая задница Антиопы, застрахованная в позапрошлом году на три миллиона драхм, была просто создана для хлопков. Реши Тезей, вопреки договору страхования, использовать ее вместо боксерского мешка – не прогадал бы. Тут, главное, не сломать запястье…