Слипер и Дример
– И чего он, Жребий-то, на ребро всё падает?
– А надо меньше своих хотений подмешивать в траекторию! – Слипер подбоченился. – А то вместо Ы-Цзын у нас какая-то хрень с напёрстками получается. Там Книга Ошарашивающих Неожиданностей, а у нас что? Что, я вас спрашиваю? А у нас воздухоплавательный кармический компас, да и тот траву жрёт всякую без разбора и пукает потом ночами в Лесу, пугает всех предсказаниями своими бездоказательными.
– Дык если на ребро он таки падает, то… – Дример ухмыльнулся, задумался и заковырял в дырочках на своей серой майке.
– О’кей, поймал, поймал! И я больше не буду! – сконфузился Слипер. – Всё тебе по правилам надо, всё по-честняку, да в военкомат первому с повесткой…
Жребий тем временем пасся вместе с Кусачепони на лесной опушке и помышлять не мог о вынашиваемых братьями планах относительно его бессовестного кидания. Он, правда, уже давно к киданиям этим привык. Ну кто ж виноват, что у него, у Жребия, такая неподходящая форма для этого занятия?
И всё ж его грела гордость, что не всяк в жизни становится компасом, да ещё и кармическим напрочь. Определять судьбы – это вам не галопом в калошах!
Он бы и рад был то копытами кверху свалиться, то носом в землю упасть, но каждый раз удивлённо замирал, лёжа на боку и упёршись рёбрами в опавшие листья. И наступал тот самый Противный Случай, о котором говорили братья перед очередным броском.
– Либо так, либо не ручаюсь! – горячился Слипер обычно.
– Если то – иначе всё, олух! В противном случае… – отвечал Дример и метал в небо Жребия.
Тот, тоскливо заржав, устремлялся к верхушкам деревьев и оттуда планировал, как мог, своими копытными ногами по ветвям вниз.
Бац!
– Противный Случай! – Жребий виновато косился на стоящих братьев, приминая рёбрами землю, и без того неплохо лежащую повсюду.
– А он злой? – испуганно мявкнула Терюська.
– Кто? – Я чуть не упал со стула. Увлёкся, понимаете ли, писательским делом…
– Ну как кто?! Противный Случай, конечно. Обычно ведь кто Противный, тот и злой! – авторитетно заявила Терюська, расфуфырив усы. А усы у неё странные-престранные. Закручены они в разные стороны и взлохмачены так, будто она только что встала с кровати. А кровать эта будто и вовсе не родная на поверку, и сейчас раннее-раннее утро после отменной вечеринки, на которой она была и сама не своя, а очень даже усатый по-жёсткому начальник какого-нибудь транспортного цеха. Ну а кто ещё у нас усы носит такие, как у Терюськи?
– Железная логика! Э-э-э, а вот мы ща поглядим! Что нам злого принесёт Случай тот Противный?
Ну, дык и стали собираться братья в дорогу к Эникам решать этническую проблему делёжки питания, пропорцию с тремя известными, но неизвестной четвёртой порцией. С одной стороны, было ясно, что война разгорелась из-за вареников этих несчастных, а с другой стороны – питаться всё равно нужно, а то сил не будет на войны. Парадокс на всё лицо! И хотелось бы, чтоб лицо это было к тому же и сытым.
– Объявляется сложное и непонятное положение! – гаркнул Дример в сторону окна, сложив руки рупором.
– Объявляется сложное и непонятное положение! – заржала в Лесу Кусачепони и понеслась с этим уржанием разносить его по Лесным сусекам и просекам.
– Куда пойдём-то? – Слипер вышел из Дома и вдохнул сладкий, с примесью туалетной воды «Живаньши», воздух Леса. Он напялил свои кислючие оранжевые штаны, красный анорак и закинул за спину почти всегда пустой жёлтый рюкзак с пометкой «на всякий случай».
– Туда и сюда! – ответил Дример из глубины коридора, роясь по углам в поисках своего головного защитного убора. – Как всегда.
– Грызлик, сидеть! Присесть! Да ёжкины кошки, ну привали ты задницу, не мельтеши в зрачках! – Слипер рявкнул на неопределённого роду и племени шавку, которая кружилась вокруг ног, сбивая его с толку. Она лаяла и радостно виляла хвостом, или чем-то-там-величиной-с-бублик-за-шесть-копеек.
– Разделимся. Я к Эникам. Ты к Беникам. А то, ёктить, сам разумеешь, – Дример укоризненно посмотрел на брата, договорив предложение чисто телепатически без надежды на обратную связь.
– Да прозрачно как Ясный Пень! – Слипер перекинул свой жёлтый рюкзак через плечо, плюнул дважды через него же и от нетерпения попрыгал на месте. – В общем, я пошёл. В целом, я проваливаю.
– Давай, только без фокусов! – Дример оправил серую свитерюжную кенгурятину с капюшоном и напялил-таки на голову дырявую шерстяную Шапку-Невредимку, от беспредельности и беспредела сохранившую не одну головушку в неприкосновенности музейной. – И без покусов желательно бы! – добавил он, кряхтя, зашаркав сандаликами в другую смутную сторону.
Вы спросите, откуда там, в Лесу, Шапки-Невредимки? А где им ещё и быть-то? Только в Лесу. Тут всем неучтённым и есть самое место. Оттого они здесь все добрые и спокойные, ибо место каждому тут изначально зарезервировано. Всем лишним и неучтённым прямая тропка сюда. Да и вообще всем сюда путёвка уже давно оплачена по месту жительства. Только почти все об этом не знают покудова, а коли и догадываются, то, как правило, уже поздняк пить «боржоми», ибо печени кулдык. Короче, всем добрым Шапкам тут самое место кочумать.
– Значит, тот, который Противный, – всё-таки не злой? Раз все добрые, и даже Шапки, – с надеждой вопросила Терюська.
– Железная логика! А вот ща и позырим! – Меня всерьёз понесло, и я ожесточённо стал дальше долбать тремя пальцами кнопки компьютера.
Дример шёл по тропинке, засунув руки в карманы широких грязно-лиственных штанов. На Шапке-Невредимке копился снующий в воздухе лесной мусор. Над головой шныряли Белки-Парашютяги и их юродные сёстры Белки-Дельтапланерюги. Тухленькое невзрачное солнце (или как оно там называлось) неохотно тащилось по небу, изнывая от скукоты. А может, это и была сама Скукота, прикинувшаяся солнцем. Заговорённые, говорливые и просто словоблудные грибы блудили по всему Лесу и много чего говорили не к месту в головушках у рискнувших вкусить эти самые грибцы. Пиная их и треща сучьями под ногами, Дример уверенно направлялся на восход солнца. Эники были где-то там.
– Где-то там, где-то там, там-тарам, тарам-там-там… – Братец довольно жмурился на солнечные зайчики, бликующие на листьях, и пыхтел самокруткой.
– Здоровье не бережёшь ни шиша! – говорил ему Слипер в было-бывалые времена.
Но Дример не хотел бросать пыхтение дымом и отвечал, напустив на себя пророческий вид:
– Закашляюсь как-нить, помру, и останешься один! У-у-у! В единочестве шевчуковском!
Словом да неделанием, бормоча приятности под нос и мурлыкая, Дример вышел на опушку. На ней, в середине почти правильного круга из земляных кочек, сидел громко нами вовсе недавно помянутый всуе Загрибука, великий и заумный. И слегка наморщенный. Насчёт великости я, конечно, немного погорячился. Росту в нём было не ахти. Шерсть всклокочена всеми местами. Уши прижаты. Хвостик беспокойно дёргался. Пухленькие бочка подрагивали. Розовый нос морщился от свойственной всем учёным высокомерности.
– Привет, дружок! – Дример остановился и снял Шапку-Невредимку, утерев лоб. Сандалики тут же погрузились в мягкую почву на парковку, хлюпнув влажностью.
– Таких друзей сдавать в музей! – насупился Загрибука и надвинул уши на самые брови. – Дружок, понимаешь… Много тут у вас всяких Дружков да Бобиков, Шариков да Тузиков. Вот от Тузика и слышу!
И нос сморщил для важности, ковыряясь в наговорённых грибцах и зачищая от них очередную земельную кучку.
А грибцы были модные, надо сказать, оранжевые. Кислые-прекислые грибцы были, укисленные до обдурения дурманного.
– Сидим, значить, кукуем? – Дример опустился на корточки, отчмокнув сандалики.
– Как же… Ку-ку… Я что, по-твоему, дятел совсем? – Загрибука топтался на бруствере, утюжа край своей постройки. – Ты лучше ответствуй собрату по разуму, пошто Грызлика натравили на интеллектуальный запас природы, на меня то бишь? Вот уж кто у нас ку-ку, брехня уелапая с сушкой заместо хвоста! Только и знает, что гавкать да кренделем своим мух вентилировать.
– На тебя натравишь, пожалуй. Вона ручищи-то какие, захват – что твой экскаватор!
– ??? – Загрибука нахмурился, представив соперника с именем Экс-ква-ква-тор. Воображение услужливо показало ему большую жабу с ручищами.
– Что насупился-то? – Дример приветливо склонился ухом на сторону.
– Супа в рот сегодня не брал!
– А такое впечатление, что по самое «разойдитесь, товарищи… вот сейчас-сейчас меня стошнит».
– Ты сам-то куда лыжи навострил, юморист? – Загрибука расправил физиономию. – На первый разряд?
– Туда и сюда, – весело прищурился Дример, слушая лесное пересвисталово питючек разных.
– Как обычно. Понятно. Слыхал я, вроде как новость дурную принесло. По чью душу звонит колокол-то? – Загрибука встал, отряхнулся лапищами и, насвистывая «Hell’s Вells» рок-группы АС/DС, принялся осматривать кучки земли вокруг себя.
– К Эникам иду.
Загрибука плавно перешёл на фигурный свист композиции «For Whom the Bell Tolls» рок-ансамбля Metallica и молвил:
– Всё вареники поделить не могут? Тупые бестолочи! Только им всё жрать да жрать! Никакой образованности, никакой науки. Где интерес к радиусу своей миски, хотя бы?! Я вот построил космическую обсерваторию, видишь? – Он неслыханной дланью своей показал на бугристую окружающую местность: – Все эти кучи расположены относительно крутящего момента звёзд в порядке очерёдности. Косинусы по понятиям оговорены с котангенсами. Я где-то слыхал, что на одной из далёких напрочь планет некий народец Майка выстроил на этих понятиях целую пирамидальную обсерваторию в местечке Чечен-Пицца. Высший эшелон научного Лесного прогресса по этому раскладу трактует вона што…
Дример опустил задницу на траву, где посуше, и прикрыл глаза. Ну сел он попросту. Солнце пригревало, но в воздухе стояла морозная свежесть. Впрочем, она могла в любой момент и исчезнуть, уступив место тропическому дождю. Лес ведь и насчёт погоды был непредсказуем. По крайней мере, пока все так думали, он старался оправдывать всеобщие ожидания. Потому и деревья в нём росли сплошь какие хочешь и каких ни в одном ботаническом учебнике не сыскать. То сосенка с пятипалыми листочками в крапинку, то берёзка с иголками.
Дример залез в карман штанов, вытащил труху. Ну а дальше вы помните, что обычно происходит. Глубокий вдох – «Вдохнууууть! Не дышать!» – выдох. Дым выплыл из носа синеватый и ажурный.
– Ты меня слушаешь? – Загрибука уже не на шутку распрыгался вокруг своих куч и с пеной у рта декламировал свои открытия, как будто перед ним была комиссия по вручению Шнобелевской премии, а не просто уставший Дример, пыхтящий самокруткой.
– Слух[а]ю помаленьку.
– Может, ты тоже уже отупел от своего дыма, как Эники с Бениками от своей кулинарии? Я говорю об астрономии!!! О космосе! Ты понимаешь?!
– Если б я был тупой, что бы я тут увидел? Я всё секу. Обсерватория, пирамиды, всё понятно. Ты енто, слышь, со своими познаваниями, или как их там ещё, сможешь сходу определяться по месту?
– Ориентирование?! – Загрибука зажмурился от предвкушения научной беседы, дёрнув хвостиком и растопырив уши. – Отличная тема для дискуссии!
– Ты, блин с компотом, сможешь мне сказать, коли чаво, где конкретно мы шкандыряемся по этой чаще?
– Ну-у-у, скажешь тоже… В чаще-то… Ну-у-у, конечно… Да-а-а-а! – Загрибука сиганул через собственную голову мортальным сальто и радостно затараторил: – Мы идём искать сокровища!!! Ну конечно! И как я раньше не понял! Наконец-то судьба нашла своего слугу Загрибуку, и он теперь всем нужен, и без него…
– Заткнись уже, а? – Дример поморщился, натянув поглубже Шапку-Невредимку. – Просто подумай немного, можно ли протопать по Лесу напрямки и не вернуться обратно, уткнувшись в свою же задницу, как тута принято? Эники со своими обеденными разборками послужили мне хорошим поводом проверить некоторые свои идейки, и я хочу преподнести подарочек Слиперу.
– О-о-о, глубоко копаете, уважаемый разумный собрат, – подбоченился лапищами Загрибука. – Ты ведь знаешь, Правило одно на всех. Возвращаются все и всегда. Лес – всего лишь голографическая замкнутость ума…
– Про порнографичности я уже слышал давеча от тебя. Так, я понял, аудиенция окончена, – быстро прервал его Дример и выплюнул окурок в кучу земли.
– Моя обсерватория! – завопил Загрибука, пытаясь затоптать «бычок» без потерь для научной архитектуры. – Ладно, дикарь топоногий, так и быть, пойду с тобой! И учти, Дример, что я иду на этот подвиг ради науки и сострадания к вам, челобрекам недотёсанным!
– Ой-ой-ой, – усмехнулся Дример через плечо, поднимаясь и ломясь с опушки. – Давай-ка пошевеливайся, буддист хредькин! Сострадание у него, понимаешь… Хе! Алга давай!
– Алга! – довольно хмыкнула Соня.
– Что-что? – обернулся я. – Соня, а где Терюська?
– На батарее греется, – наморщила усы Соня. А усы у неё, не в пример Терюське, были гусарскими, то есть так и хотелось браво подкрутить их слегка смоченными в добротном коньяке пальцами. Но они были-таки прямыми, как проволока вокруг лагеря беженцев в Бейруте разлива 1969 года.
– «Алга!» – пояснила нехотя Соня, – означало у монголо-татар команду «Вперёд!». Армия выстраивалась в боевом порядке, и командир кричал: «Алга!» Монгольские бравые отряды шли вперёд. Слова «назад» у монголо-татар не было в лексиконе и в словаре не значилось. Поэтому, когда нужно было развернуть армию «к лесу передом, к нему задом» или наоборот, командир поворачивался на сто восемьдесят градусов и кричал: «Алга!» Вот смотрю я на Дримера со Слипером, и единственное, что мне приходит в голову, так это «Алга!».
– Хм-м…
– Да уж, не зря хвостом машу! Ну, давай уже дальше! А то на балкон уйду нафиг.
Слипер легко бежал по сухим иголкам высохших листьев. Рюкзак болтался за его спиной, а в голове билась истерично об затылок идея. Наконец-то он придумал, чем удивить по-настоящему Дримера. Сколько братья прошли по этому Лесу в своё время, сколько излазали болот и оврагов! Везде братцы искали лазейку, но всегда глумливый волшебный лесопарк возвращал их к тому месту, откуда Слипер и Дример начинали свои прогулки, к месту их утреннего пробуждения. Это незыблемое правило, с одной стороны, гарантировало им невозможность заблудиться, но с другой стороны, братья всегда чувствовали навязанную ограниченность своей свободы передвижения. Дом стал казаться им тюрьмой. И эта мысля в последнее время стала уж и вовсе навязчивой.
Стоило им пойти в Лес бесцельно, как он возвращал их кругами обратно.
Их путь всегда был ограничен конкретной целью. Стоило её достичь – и н[а] тебе снова и с начала, ты опять пришёл к Дому, куда бы ни ходил. Цели сами как-то прикипали к братьям периодически. То письмо придёт странное на порог, а то кто-нибудь из жителей Леса сам принесёт весть о ком-либо, нуждающемся в братьях. И они сразу собирались в дорогу. А что было ещё делать? Кормёжку искать да на вызовы по «03» выезжать.
Лес определенно был в чём-то разумен, в этом братья не сомневались. Но был ли этот разум механическим устройством или потешающимся над ними существом – оставалось непонятным. Им было подвластно менять в Лесу многое, но не сам принцип постоянного навязанного возврата к Дому. И это оставалось той занозой, которая не давала им покоя. И братцев можно было понять. Никто из нас не любит чувствовать себя направляемым против воли. Братья втайне лелеяли мечту докопаться до этого секрета, и вот Слипер теперь радостно мчался по прорезаемому лучами солнца Лесу, предвкушая победу. Ещё только пришло письмо от Эников и Беников, как он сразу сообразил – вот шанс разорвать цепи круга. Ибо Эники и Беники жили весьма на краю лесном, который по преданиям тишиной был нехило помят. Теперь братья обрели шанс пройти до конца Леса и узнать, что же находится за ним. Слипер рассуждал так: «Если принять за отправную точку с запятой обстоятельство, будто Дом всегда является центром Леса, что неоспоримо за неимением доказательств, то вся эта Котовасия так или иначе вертится вокруг… – Слипер так и подскочил: – …нас, что ли? Да ну? Да не могёт такого быть! Ты, браток, не торо-писька и не отно-сиська к этому так серьёзно».
Он остановился, перевёл дыхание и думкнул вслух:
– Интересно. То есть вроде как Лес отражает наше состояние. А вдруг наоборот? А вдруг я – отражение своего отражения?
– Вау! – ухнула восхищённо притаившаяся наверху в ветвях Зверогёрл и поскакала прочь по сучьям, обгоняя Белок-Парашютяг и вереща: – Я, блин с компотом, отражение своего отражения! Я – отражение своего отражения! Вот это мне крышу-то отбросило, аж черепица визжит!
Слипер рассеянно покачал головой ей вслед и зашагал дальше уже медленнее, рассуждая спокойно, с разумением:
– Надо бы к братьям Водянистым зайти. Они-то уж про отражения всё знают. Всю жизнь в воде сидят да болтают заумности. Забалтывают, понимаешь, нашего брата путника. Тут он отражением своим и становится, заболтанный путник, и как спутник сам вокруг себя болтается запутный…Ох, что-то я совсем запутался непутёво!
Перед его ногами через тропинку запрыгали Тютельки, как всегда ловко попадая друг в друга. Слиперу пришлось остановиться и подождать, пока те закончат свою чехарду, а затем он продолжил ходячую беседу с самим собой:
– Нечего вибрировать самому напрасно. Мозги – не пейджер! Спокойненько ща доковыляем до перепутья, а там у кого-нить запросим маршрут до Водопроводных братьев по разуму.
Так он, бормоча себе под нос, дошёл до развилки. Глядь, стоит камень посреди неё в аккурат. На нём, как водится в Лесу, небрежно накаляканы были разные жизненно-бытовые объявы и самоутверждения всяческих личностей. Слева – «Рейв гавно! Рэп круто!», чуть выше – «Панки хой!», внизу шёл бытовняк – «Ищу моржу, в сердцах стужу!» и «Стираю всё, от постельного белья до секретных файлов!». Вверху сияло «Всю власть …!» (последнее слово в надписи было не раз стёрто и заменено, как и водится в любой истории любой планеты) и «Здесь был Топоног, затоптал кого мог!», а внизу шло наперекосяк утверждение, обратное первому, то есть «Рэп гавно! Рейв круто!».
Крупная официальная надпись посередине каменюки гласила: «Куда ни пойдёшь – везде какая-нить херь да случитца!»
– Мудро. По крайней мере, с иронией и большим жизненным опытом написано, – утвердил Слипер прочитанное, поправив на спине жёлтый рюкзак. – Один хрен с редькой, куда идти, если знаешь, что куда ни иди – везде слаще не будет, всё равно придёшь к тому, к чему тебе нужно было прийти по-любому!
Краем уха услышав эту фразу, задумалась на лету и врезалась в дерево Белка-Дельтапланерюга. Слипер поймал её на руки, когда она, сложив смиренно лапки на груди, вошла в пике, словно Бом-бам-дировщик.
– Эк, блин. Надо бы её куды сунуть. – Карман на красном анораке Слипера был явно маловат, в штаны белку не запихаешь, а про рюкзак он и вовсе забыл. – А то ненароком съест кто-нибудь, или Топоног Многопятковый наступит. Он вечно ни шиша под ноги не смотрит, да и куда ему под столько ног сразу смотреть? Вот природа несуразная. Нет чтоб и глаз животному дать, аки и ног у него сколько, а то мучается сам иль кого мучает. Одно мучение, ёжкины кошки!
– Котов попрошу не поминать всуе! – раздался шершавый мягкий голос с ветки над головой. – Не гламурррррно сие и не учтиво, молодой чемодан.
Слипер задрал голову. В этой позе, с бессознательной белкой на руках, он напоминал святого мученика, допросившегося с небес нежданного презента.
На ветке не спеша проявлялся силуэт весьма-не-в-меру-упитанного, полосато-невнятного кота с огромной широкой пастью и репейником в хвосте.
– Ап-чхи! – от неожиданности громыхнул Слипер на весь Лес.
– Хи… хи… хи… – понеслось эхо.
– Здоровеньки будь, аднака, ара-джан! – откликнулся кот, подмигнув в воздухе всем собой.
– И тебе не хворать, коли не шутишь. Ты чего, Башкирский, пугаешь спутника болтающегося?! Тьфу, блин, совсем меня с толку сбил!
– У нас прррофесссия такая, баламутно-запутная, – промурлыкал довольно Башкирский Кот, выписывая крендель хвостом, чтобы скинуть с него репей.
– Как же, вот белку-то и сожрал бы сейчас! – Слипер захитрил на кота глаз.
– Ой-ой-ой! Больно нужна мне эта дохлятина, как ослу перья. Я вообще вегетарианец, меррртвечины вашей в пасть не положу! – Кот залихватски заложил лапу за лапу в предвкушении долгого, приятного во всех отношениях разговора и улыбнулся отнюдь не вегетарианской пастью, в которой виднелись в семь акульих рядов остро наточенные зубы, более сотни количеством. – Что это ты, друг? В «Гринпис» записался? Суицидных тут всяких, понимаешь, таскаешь на руках. Вот Дример – тот не чета тебе, оболтусу! Всё о вещах мудррррых говорит, спокойно, не спешаааа. О преимуществах сметанной диеты мы тут с ним давеча мяукали недурррственно. Хорррошая была вечеринка. Посиделки такие, понимаешь, богемные. Сметана, дык, сливки, моррроженое…
Кот закатил радужные глазищи и стал заваливаться набок.
– Эй, ты там, на кране, осторожней! – Слипер отскочил в сторону, благоразумно решив, что громадный зубастый котяра – это тебе вовсе не белочка, и поймать его на руки будет себе дороже в травматологическом смысле. К тому же место на руках уже было занято.
Кот ухватился за ветку и вернулся из мечтаний, приняв устойчивое положение.
– Слушай, – Слипер покрутил затёкшей шеей, – мне по всем раскладам идти к Беникам нужно.
– Слыхал я. Мы здесь за новостями следим. Не дерррёвня какая, понимаешь. Мы – существо воспитанное и сообррразованное. А у них там раздоррры, делёжка территорий, политика, извечные кататонические клизмы неразвитого общества. Никакой тебе ни культуррры, ни мультуррры! Совнархоз один, понимаешь ли, и дискотека. Примитивизм.
– Ну ты это, не суди и в судях не будешь. Ты лучше, чем тут пузо греть, прогулялся бы за компанию со мной.
– Хммм… вареники… сметана… гламурррненько!
– Ну что? По рукам?
– Тож мне, рэпер нашёлся. Это ты с братвой своей на районе по ладошкам хлопать будешь в радостях. Ладно, чего уж там. Убедил. Всё одно тут скукота колхозная. То этот рассеянный мужлан Топоног громыхает внизу, то Бронходилататор Муколитический как раскашляется, так хоть уши в трубочку сворачивай. И никакого тебе, блин с компотом, стиля. Никакого вкуса. В этом нет ничего, что нравилось бы мне! Никакого высокого общения. Никакой пищи для интеллекта. Па-а-а-ашли, кароче, отседова, братан, как говорят у вас на хате. Верррно, Слипер?
Кот плавно соскользнул с дерева, и на мгновение Слиперу показалось, что он стал каким-то эфемерным. То есть попросту исчез в воздухе. Ну не могла же, в самом деле, эдакая туша да с гламурным изяществом неслышно вмиг преодолеть такую высоту. Башкирец и на земле продолжал нервно мигать в воздухе. Глаза его поменяли цвет на изумрудно-зелёный.
– Только, чур, ты перед носом не мельтеши, как кинолента, – попросил Слипер. – А то я пугаюсь.
– Пугаются они… Да вы сами же есть те, кем вас пугали в детстве! Темнота одна, жуть по углам разводите! Вот Самсумей, мастер на все ноги, мне давеча приносил книгу некоего Куртки Ваня-Гутта. Умный, аднака, человека. Случай мой эстетически описал да названием каким вычурррным обозвал, – кот опять закатил глаза, – Синкластический Инфундибулум! Во! Понимаешь теперь, ЧТО Я ТАКОЕ? В Красной книге на первом месте, прежде заглавия иду!
– А почему книга Красная? – удивилась Терюська.
– Ой, – подпрыгнул я. – Опять ты?!
– Пора бы уже привыкнуть! Я всегда не на месте и не к месту. Ты же знаешь. Ты, корюшка мне в пузо, ничему не учишься, человече. Вот кто так еду кромсает в миску, к примеру, а?
– Ну ладно, ладно…
– Так почему Красная?
– Хм, наверное, по той же причине, что и бывшее когда-то красным знамя. То есть цвета крови! У-у-у-у! – сдвинул брови я.
– Не хотела бы я попасть за свою редкость в Книгу Цвета Крови! – подала голос Соня с холодильника.
– А каково было некоторым жить в стране с Флагом Цвета Крови?! Совсем и вовсе не весело, – кивнул я.
– Да уж, как-то не фэншуйненько! – проорал с улицы через открытый балкон Ёик. (Вы его ещё не забыли?)
– Наточняк, мой иглоукалывающий друг! – проорал я в ответ и уже тише добавил Соне и Терюське: – Но Башкирский Кот был занесён в разные списки редкостей многих космических поселений и миров, и уж так получилось, что на одной из этих планет книга эта оказалась Красной. Сия мракобесная жуть так понравилась нашему усатому товарищу, что он часто вспоминал впоследствии о своей принадлежности именно к этой готической Красной книге.
– Ну крут ты, крут! Спору нет! – одобрительно закивал Слипер с белкой на руках. – Только ты, чур, постарайся этот свой Синкопированный Фурункулёз сдерживать хоть иногда.