Маленький Леший

От автора

Посвящаю отцу, Николаю Иосифовичу, и светлой памяти дедов и их братьев:

Папкевича Иосифа Валерьяновича (1911-1962), воевавшего в составе Армии Людовой Войска Польского (капрал, награжден бронзовой медалью «За заслуги на поле боя», медалью «За Одер, Нейсе, Балтику»);

Гавдея Иосифа Андреевича (1913-1984), воевавшего в составе 256-го отдельного сапёрного батальона 186-й стрелковой Брестской Краснознамённой дивизии 1-го Белорусского фронта (сапёр), после ранения – в составе 817-го стрелкового полка 1-го Украинского фронта (стрелок, награжден орденами Отечественной войны 2-й степени и Славы 3-й степени);

Гавдея Ивана Андреевича (1911-1945), воевавшего в составе 5-й стрелковой роты 390-го стрелкового полка 89-й стрелковой Таманской Краснознамённой дивизии 33-й армии 1-го Белорусского фронта (наводчик ручного пулемёта, награжден орденом Славы 3-й степени);

Гавдея Николая Андреевича (1922-1944), воевавшего в составе партизанского отряда имени Суворова бригады имени Кутузова (Городищенский район Барановичской области), награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

Эта книга о том, как на защиту родной земли плечом к плечу с человеком поднялись и хозяева невидимого мира: Домовые и Леший, Доброхожий и Варгин, пчелиный царь Крапчик и даже жуткий дух болотных трясин Багник. Они становились членами танковых экипажей, спасали от уничтожения и гибели, шли в атаки и отметили Победу, церемонно выпив трофейного шнапса, доставленного прямо из Берлина.

Хочу сказать спасибо всем читателям за поддержку, критику и советы. Особая благодарность Шебалину Владимиру Сергеевичу, который терпеливо тянул на себе все вопросы по изданию. Спасибо вам, друзья.

С уважением, Андрей Авдей.

Если у Вас появились вопросы, замечания и пожелания, Вы можете написать автору:

– основная группа ВКонтакте: https://vk.com/four_ls;

– e-mail: andr080872@tut.by.

Уважительность

А вокруг свирепствовало лето. Яркое солнце нагрело хвою, напоившую густым ароматом воздух. Маленькие верткие ящерки весело носились между камнями, а лихой взъерошенный поползень с громким писком елозил по сосне. С тихим шелестом копошились неутомимые муравьи. Природа наслаждалась ярким днем, светом, теплом и жизнью.

Жизнью, с которой Виталий уже прощался. Петляя между деревьев, падая, поднимаясь, снова падая, крепко сжимая в руках фуражку, он бежал вперед, туда, где решил встретить смерть: к маленькому озерцу, затаившемуся в глубине леса. Ему были знакомы каждая тропка, каждый кустик, каждый камень. С детства вместе с друзьями он устраивал здесь свои тайники, играл, ходил за грибами, собирал ряску в озере…

Над головой просвистела очередь. Виталий невесело усмехнулся: «Не самый плохой вариант умереть там, где вырос. Жаль только, никто никогда не узнает, что я буду лежать недалеко от родного дома». Солнечный луч упал на запыленный китель и зеленые кубики в петлицах засверкали. Кажется, еще совсем недавно бравый лейтенант-пограничник принимал вверенное ему подразделение. Еще недавно он ловил на себе восхищенные девичьи взгляды, маршируя со своими солдатами по улицам города.

Еще одна очередь – и резкая боль в ноге.  Виталий со стоном рухнул, потом, схватившись за ствол молоденькой березки, поднялся и, волоча простреленную ногу, упрямо двинулся вперед, повторяя про себя: «Живым я не дамся».

Последним патроном он навсегда успокоил одного из тех, кто, изредка стреляя, шел следом. Поэтому сейчас лейтенант шел к своей смерти, к озеру.

Кто бы мог подумать, что пройдут какие-то два месяца и уже не на границе, километрах в двух от родной деревни, он во главе горстки оставшихся в живых бойцов будет сдерживать неумолимо движущуюся армаду. Противник шел вперед спокойно, уверенный в своих силе и непобедимости, в бессмысленности сопротивления, накапливая ярость.

Эта ярость проявилась уже в первые часы войны, когда совсем молоденькие солдатики с командирами, которые были зачастую немногим старше своих бойцов, попав в окружение, в ответ на предложение сдаться шли в первую и последнюю в своей жизни рукопашную. Когда танкисты, расстреляв боезапас, направляли свои машины на врага, стараясь раздавить все, что можно, пока их не подбили. Когда летчики, не раздумывая, шли на тараны, а артиллеристы выводили пушки на прямую наводку и, не скрываясь, расстреливали в упор танки и бронетранспортеры. Когда защитники в дотах прекращали сопротивление, только будучи залиты пламенем из огнеметов. Когда даже раненые оставались на поле боя с гранатой в руках и подрывали себя и тех, кто их окружал.

Растерянные, не понимающие, что происходит, часто без приказов, порой и без командиров вообще, эти непонятные солдаты и офицеры дрались до последнего. Дрались, зная, что впереди нет ничего, дрались даже в ответ на предложения сдаться и сохранить свои жизни. Они, бесспорно, были ненормальными, непредсказуемыми и очень опасными – эти страшные русские. Враг не понимал, что они собираются делать в следующую минуту и как с ними вообще нужно воевать, а потому накапливали ярость в ответ.

И сейчас она нашла выход. Потрепанной роте гитлеровцев повезло: после тяжелого боя им удалось захватить окопы, в которых, уже привычно остались только убитые. Отступление выживших солдат остался прикрывать их командир. Это была удача. Это была награда судьбы за страх. И лейтенант превратился в дичь, на которую устроили охоту.

Над головой опять просвистела очередь.

«Играют, – зло подумал Виталий. – Ничего, осталась сотня метров».

Немцы, громко смеясь, шли цепью по лесу, зная, что за ним уже нет ни одного солдата противника. Передовые части прорвали оборону и стремительно продвигались вперед. Поэтому «загонщики» теперь могли в полной мере насладиться охотой на командира, они нашли выход ярости.  Немцы переговаривались и смеялись, но при этом вздрагивали от малейшего громкого звука: смех был попыткой заглушить страх. В глубине души каждый из них боялся того, что отчаявшийся лейтенант сейчас развернется и пойдет в рукопашную или метнет гранату. А может, и мину, или еще какую-нибудь гадость выкинет. За два месяца непрекращающихся боев немецкие солдаты стали понимать, что здесь, в этой стране, война ведется не по правилам. Здесь стреляет все, даже деревья.

Еще одна очередь и Виталий упал: прострелена вторая нога. За спиной раздался громкий смех. Солдаты видели, как офицер пополз к озеру, и радовались его беспомощности. Дичь оказалась в ловушке, охотники уже предвкушали скорую победу, как вдруг на глазах изумленных гитлеровцев лейтенант со стоном столкнул себя в воду и, держась за какую-то корягу, разгоняя ряску, поплыл.

«Вот и все, – думал Виталий, – добраться бы только до середины».

Лейтенант вспомнил ходившие в родной деревне легенды о том, что здесь, в самом глубоком месте озера, живет злобный водяной, с радостью утаскивающий любого на дно, кто имел неосторожность просто приблизиться к его владениям.  Сзади раздавались удивленные возгласы, кто-то побежал вокруг озера.

«Надеются там меня встретить, – зло усмехнулся про себя Виталий. – Не дождетесь. Ну что, водяной, я к тебе, если ты есть – принимай гостя. Прощайте все».

Он увидел черную воду, мелькающих рыбешек и, уже теряя сознание, краем глаза уловил огромный ком водорослей, из которого к нему словно тянулись длинные тонкие щупальца. Коряга, от которой в последнем отчаянном усилии оттолкнулся лейтенант, поплыла дальше, и теперь в центре озера лишь тихо покачивалась на воде выгоревшая, грязная фуражка с ярко-зеленой тульей.

***

– Вот, доверься тебе, – недовольный голос был похож одновременно на шелест листьев и скрип дерева.

– Сосед, пошто бузишь, все получилось, аки…– виновато проквакал собеседник.

– Аки каки! Чуть парня не угробил, икра лягушачья! Мы о чем договаривались? Благо, не сильно он нахлебался-то.

– Вот только обзываться не надо, сам прошляпил и неча не меня вину перекладывать. Что так долго их запутывал, не мог пошевелиться, пенек трухлявый?

«Так вот он какой, тот свет», – подумал Виталий, и, слушая невидимых спорщиков, боролся с желанием открыть глаза и оглядеться. Было одновременно и интересно, и страшно. Смущало то, что он все чувствовал – холод от мокрой одежды, боль в простреленных ногах и даже легкое щекотание за ухом – по нему ползала какая-то очень активная букашка. Все было странно и непонятно. Немного поразмыслив, Виталий принял Соломоново решение: подождать, когда на него обратят внимание, а пока просто слушать, тем более, кажется, спор разгорелся с новой силой.

– Фуражку сними, перед головастиками пофорсить вздумал? Или пиявку самую жирную решил совратить? – ехидный смех, напоминающий треск сучьев, был прерван возмущенным хлюпаньем.

– На себя посмотри, дубина, мхом поросшая! От твоей красоты все кикиморы из леса уже убежали, вот и бесишься. Давно я заметил, как ты на моих русалочек заглядываешься.

– Нужна мне твоя килька, – презрительно хмыкнуло существо, которое Виталий окрестил Пеньком.

– Что ж целыми днями кружишься вокруг и оттопыриваешься, – ехидно захихикал Жаб (Виталий мысленно усмехнулся, радуясь удачному прозвищу для второго спорщика).

Букашка, вероятно, решила, что за ухом ей неинтересно и самым наглым образом принялась копошиться в носу. Лейтенант невольно отвлекся и…

– Апчхи!

– Оклемался, – в голосе Пенька послышались на удивление нежные нотки.

– Я же говорил, – самодовольно проквакал Жаб.

– Помолчи, сосед. Ну как ты, сынок?

Виталий почувствовал, как еловая лапка медленно погладила его лицо, и открыл глаза. Высоко в небе медленно кружил аист.

– Где я?

– Там, где и был, – хмыкнул Жаб.

– Я умер?

– С чевой-то вдруг?! – Лейтенант почувствовал, как встрепенулся Пенек, – Живой ты, мил человек.

– Но я же…– Виталий хотел повернуть голову, но та же еловая лапа ласково удержала его на месте.

– Не нужно людям нас видеть, сынок, уж не серчай. Не умер ты, сосед мой тебя из озера вытащил, а…

– А немцы?

– Эту нечисть я закрутил, заблудил и отправил мухоморы собирать, поди, и сейчас комаров кормят, – самодовольный смешок Пенька заставил губы офицера растянуться в улыбке.

– Кто вы? – Виталий закрыл глаза, подумав: «Это сон, я умер и вижу сны».

– А ты не понял еще? – проквакал Жаб, – Ить меня ты первый из людей увидал.

– Я?

– Истинно, – подтвердил Пенек.

– Вспомни, что ты видел последнее? – подключился Жаб.

– Я… – Лейтенант наморщил лоб: – Отпустил корягу и стал тонуть, рыбки были вокруг – и все. Черная вода еще…

– Вот же молодежь пошла, – прервало Виталия обиженное кваканье, – невнимательная и неуважительная. Самого хозяина не заметил, а?

– Подождите… – В голове офицера пронеслись последние секунды перед тем, как он потерял сознание: рыбки и огромный… – Да, я вспомнил! Ком, большой ком водорослей и…

На землю что-то с грохотом упало, и тут же раздался гомерический хохот. Казалось, смеялось все: трава, деревья, даже букашка отвлеклась от изучения грязной щеки лейтенанта и тихонько захихикала.

– Все правильно, сынок, только теперь это не просто ком, а ком в фуражке, – отдышавшись, с трудом просипел Пенек.

– Подождите, – смутная догадка осенила Виталия. – Не может быть… неужели?..

– Ужели, ужели, – добродушно квакнул Жаб. – Я Водяной.

– А я – Леший, – проскрипел Пенек.

– А я, наверное, сошел с ума, – прошептал лейтенант и снова потерял сознание.

***

По лицу текла вода. Виталий вздохнул и очнулся.

– Слабый какой-то… выдюжит хоть? – словно издалека офицер услышал уже знакомый голос Жаба.

«Значит, не показалось», – со страхом и какой-то непонятной радостью подумал лейтенант.

– Не переживай, сосед, раз не побоялся свою жизнь за солдат положить, то и хворь свою победит. Он еще у нас повоюет, – добродушно проскрипел Пенек.

– Оклемался? – На лоб бесцеремонно шмякнулось что-то мокрое.

– Спасибо. – Лейтенант открыл глаза: над ним высоко в небе все так же кружил одинокий аист.

– Вот и ладненько, – довольно пробурчал Водяной.

Виталий провел рукой по лбу и снял комок водорослей.

– Не выбрасывай его, сохрани, он тебе поможет, ежели в воде окажешься. Да и так, мало ли… война, она такая. Водица, она ведь очищает, смывает все плохое, жизнь дарит, без нее все живое сгинет, а коли попросишь хорошо, то она тебе и поможет. Не бойся ее, лейтенант, понял меня, не бойся никогда.

– Будет уже разлеживаться, скоро солнце зайдет, а тебе еще из лесу выти нужно, – вмешался Леший.

– Так немцы вокруг, выйду прямо к ним в лапы. – Виталию очень не хотелось шевелиться, тем более что от новых знакомых веяло каким-то очень знакомым с детства теплом и спокойствием.

На душе было так легко, будто время повернулось вспять, и вновь трехлетний сорванец с разбитыми коленками уютно устроился рядом с бабушкой и, прижавшись к ней, слушает ее ласковый шепот.

– Отогнали их, покедова отогнали, так что торопиться нужно. Уж извини, лейтенант, но мы тебя донести не сможем. Водяной на солнце ни в жисть не выйдет, а мне заказано прикасаться к людям. Да и нас тебе видеть тебе нельзя, говорил уж.

– Значит, поползу, – улыбнулся Виталий.

– И поползешь, – хмыкнул Водяной. – Вот, фуражку свою возьми. – На голову лейтенанта аккуратно сел, как будто сам по себе, головной убор.

– Не нужно, оставьте ее себе, Водяной. Спасибо за то, что спасли меня, – улыбнулся небу офицер, и, сняв с груди знак «Ворошиловский стрелок», положил рядом с собой. – А это вам, Леший, тоже на память.

– Уважительно, – хором согласились невидимые спасители, – берем.

– Ну, если, даст Бог, и вернусь живым, принесу вам водки трофейной, – добавил Виталий. – И… ай!

Еловая ветка больно хлестнула по лицу, а по руке ударила ракушка.

– Ты что несешь, – возмутился Водяной.

– Да ить я тебя сейчас под пень закопаю, – поддержал друга Леший. – Ишь, умирать он собрался. Мы тебя не для того спасали, лейтенант, чтобы ты нам псалмы похоронные пел.

– Мне, знаешь, недолго тебя назад в озеро закинуть, а то как раз некому за пиявками и головастиками смотреть, расхулиганились совсем, спасу нет, – возмущенно квакнул Водяной.

– Живым вернешься, не сумлевайся, только верь в это сам, лейтенант. Мы тебя не ради удали бестолковой от немчуры поганой сохранили. Такие, как ты, и освободят землю нашу, такие вот молодые лейтенанты, о себе не пекущиеся, – поддержал товарища Леший.

– А по первости о своих солдатах заботу проявляющие, – добавил Водяной.

– Так что, поднимайся…

Корни деревьев мягко обняли Виталия и перевернули на живот.

– Я не могу идти, у меня ноги прострелены. – Офицер подтянул себя на метр и оглянулся – за ним тянулась кровавая дорожка. – Сами видите, землю кровью залил.

– А ты ползи, сынок, ползи, – проскрипел откуда-то сбоку Леший.

Виталий, превозмогая боль, подтянулся еще немного вперед.

– Вот и ладненько, а мне дальше нельзя. Помни: ждём тебя вскорости с водкой, лейтенант! И удачи, – раздался голос Водяного.

– Спасибо вам еще раз, – улыбнулся Виталий и пополз.

Перед глазами плыли круги, голова гудела, как колокол. Каждый метр отдавался болью во всем теле. Но иногда казалось, будто ветки деревьев, трава, даже камни старались помочь продвинуться вперед хоть на сантиметр.

А в ушах звучал скрипучий голос Лешего:

– Ползи, не останавливайся. Знаю, что больно, вижу, что кровью исходишь, поишь ею землицу. А так и должно быть, она ведь, землица-то – матушка наша и кормилица. Из нее мы все выходим, в нее и возвращаемся, в ней спасение ищем в часы невзгод. Потому и не жалей кровушки своей, а уж матушка тебя отблагодарит. Страшно будет – прижмись к ней посильнее, попроси о помощи – укроет и защитит. Ей ить тоже больно от того, что сапоги чужие топчутся на ней, что сынов молодых на смерть отправляют. И ждет она избавления от нечисти лютой, потому ты ее защитить должен, пред ворогом голову не склоняй, страху не поддавайся, боль терпи и ползи, лейтенант, ползи…

***

– …лейтенант… товарищ лейтенант…

Виталий поднял голову: над ним склонилось смутно знакомое лицо солдата.

– Товарищ лейтенант, очнитесь!

– Где я? – Виталий с трудом разжал пересохшие губы.

– У своих. – К раненому подошел майор с окровавленной повязкой на голове. – Наверное, в рубашке ты родился, лейтенант. А то бойцы уже всем рассказали, что их командир прикрывал отход и, верно, погиб.

– А я бы и погиб, – улыбнулся Виталий, – но меня спасли.

– Кто спас?

– Леший с Водяным.

– Врача быстро! – крикнул майор куда-то в сторону и склонился над офицером. – Контузило тебя, дружок, сильно, но ничего, отправим в госпиталь – вылечишься.

– Никак нет, не контуженный я, а Леший с Водяным на самом деле были.

– Вроде и не пьяный ты… – протянул майор, принюхиваясь.

– Разрешите, товарищ майор, – рядом с Виталием присел пожилой военврач с двумя «шпалами» в петлицах. – Так, так… все ясно… носилки сюда, быстро! Как себя чувствуете?

– Отлично, товарищ капитан, только в голове шумит, и ног почти не чувствую.

– Он бредит, о каких-то леших с водяными рассказывает, – шепнул на ухо майор.

– Товарищ майор, – военврач встал, – такое пережить, тут не только леших, еще и кикимор с русалками увидишь.

– Вот их не заметил, врать не буду, но Водяной жаловался, что у него пиявки с головастиками хулиганят, предлагал пойти к нему воспитателем, – прошептал лейтенант.

– Он еще и шутит, – восхитились офицеры.

– Я серьезно.

– Серьезно он! На вот, герой, хлебни эликсира жизни.

Почувствовав, как к губам прижалось горлышко фляги, Виталий сделал несколько глотков и закашлялся. Огненная жидкость приятно растеклась внутри и, уже засыпая, лейтенант услышал голос военврача, напомнившие скрипучий говор Лешего:

– Не переживайте, товарищ майор, раз не побоялся свою жизнь за солдат положить, то и раны его не одолеют. Он еще повоюет.

***

Вокруг горело красками, ласкало теплыми солнечными лучами уходящее лето. Но здесь, на поле боя, яркое солнце с трудом пробивалось сквозь задымленный воздух, наполненный запахами гари, копоти, крови и мертвых тел. Их были сотни. Молодые и старые, рядовые и сержанты, офицеры и санитары. Изувеченные тела закрыли землю. По павшим, спотыкаясь, бежали новые цепи атакующих, а за ними еще и еще. Казалось, чья-то безумная рука толкает бойцов в самоубийственные наступления, заканчивавшиеся неизменно одним – новыми погибшими.

Это был август 42-го года, а может, и начало сентябрь. Никто точно не знал, какой сейчас день, ведь здесь не было времени, были только непрекращающиеся атаки, атаки изо дня в день… Это был ад, это был Ржев. Бои шли третью неделю. Кровавые, бессмысленные бои за пару сломанных деревьев, за бугорок, за стену развороченного взрывами дома, за засыпанный колодец. За улицы, которые теперь остались только на картах. Дождей не было уже давно, но солдатские сапоги хлюпали в грязи – земле, перемешанной с кровью.

Измученные, оглохшие, с черными лицами, в потерявших цвет гимнастерках, живые уже не понимали, где они находятся, на каком они свете. Может быть, они тоже уже давным-давно убиты, а это их души продолжают атаковать и умирать вновь и вновь?

Виталий крепко прижался к земле. Спрятавшись за телами павших, старший лейтенант осторожно выглянул: впереди свирепствовали пулеметы – очередная атака захлебнулась, выживших нет. Он оглянулся: его разведчики скрылись среди погибших. Теперь нужно ждать вечера. Приказ был ясен – уничтожить пулеметный расчет любой ценой, используя любые возможности и средства, не считаясь с потерями.

Офицер невесело усмехнулся: от его взвода осталось пять человек, тут и считать уже нечего. А когда они полягут во главе с командиром, то и вовсе… Перед заданием все бойцы написали последние письма родным, попрощались друг с другом. Понимали – живым не вернется никто. Может быть, потом, когда-нибудь, историки превратят этот изматывающий, бесконечный штурм в красивый, достойный легендарных героев прошлого подвиг, но сейчас схватку называли «Ржевская мясорубка». Ее ручка крутилась беспрерывно, жадно перемалывая в своем жерле все новые и новые жизни, щедро забрасываемые туда чьей-то властной рукой.

Незаметно опустилась ночь.

Где-то раздавались глухие стоны, предсмертные хрипы и тихие шорохи. Виталий подал знак, и бойцы поползли, замирая при каждом блеске прожектора, сливаясь с землей при каждом шипении осветительной ракеты. Их, тесно прижавшихся к земле, невозможно было обнаружить в безумном сплетении мертвых тел. На это и был расчет, на этом и зиждилась слабая надежда на то, что задание будет все-таки выполнено.

Пять солдат и командир на три пулеметных гнезда. По два человека на одно. Если первого убивают, второй завершает начатое. У каждого по несколько гранат, но бросок возможен только один, второго шанса не будет.

Бойцы скользили как тени. Немцы их пока, слава Богу, не заметили. Все ближе и ближе, уже можно было даже услышать приглушенные разговоры… Пока все тихо. Может, судьба решила смилостивиться и подарить шанс тем немногим, кто еще две недели назад входил в полностью укомплектованный взвод лихих разведчиков, большая часть которых уже давно скрыта под грудами других тел?

Так хотелось поверить в чудо, в этот нежданный подарок судьбы… Вот раздался смех… Кажется, совсем рядом… Осталось несколько метров, может, десять… Собаки! И тьму распороли яростные очереди.

Вперед!

Первый бросок и пулемет замолчал. Виталий рухнул на землю. Из правого бока сочилась кровь. Ранен. Еще несколько взрывов и замолчал второй пулемет. Остался один, слева. Значит, там его бойцы не успели.

Старший лейтенант попробовал потянуться, но резкая боль пронзила все тело. Сжав зубы, Виталий, как ящерица, пополз к уцелевшему гнезду. Его нужно было уничтожить любой ценой, иначе завтра опять будут новые атаки, новые убитые, новая кровь.

«Ползи, не останавливайся. Знаю, что больно, вижу, что кровью исходишь, поишь ею землицу. А так и должно быть, она ведь, землица-то – матушка наша и кормилица. Из нее мы все выходим, в нее и возвращаемся, в ней спасение ищем в часы невзгод, потому и не жалей кровушки своей, а уж матушка тебя отблагодарит», – прозвучал вдруг в голове скрипучий голос Лешего.

Казалось, вместе с кровью из тела вытекает жизнь. Виталий замер, рука его коснулась земли, крохотного пятачка, чудом не укрытого трупами. «Страшно будет – прижмись к ней посильнее, попроси о помощи, укроет и защитит», – вспомнил он. Взяв горсть пропитанной кровью грязи, Виталий прошептал: «Спаси меня, матушка, и защити… если сможешь», – и, резко вскочив, метнул гранату…

***

Белоруссия. Лето 1944 г.

Комары не просто свирепствовали, казалось, они объявили людям самую настоящую войну. Насекомые были везде и всюду, казалось, жаркий июльский воздух состоит только из них – маленьких, пронзительно зудящих крылатых паразитов. Бойцы безуспешно пытались отмахнуться от этих злобных созданий, но не помогало ничего – ни ветки, ни табачный дым, ни цветочки пижмы.

– Да уж… – Старшина с наслаждением затянулся и хлопнул себя по лбу. – Вот же напасть, прости меня, Господи, спасу от нее нет.

– Завтра в бой пойдем, так одним своим видом немцев распугаем, – усмехнулся младший сержант с сизым носом. – Это ж надо, как покусали.

– Смирно! – Солдаты вскочили.

– Вольно, вольно, садитесь, – подошедший капитан присел у костра. – Ну как настроение, боевое?

– Боевое, командир, как всегда, только вот эти гады маленькие совсем замучили. – Младший сержант хлопнул себя по щеке. – Вам-то хорошо, не трогают.

– А почему, кстати, товарищ капитан? – вмешался в разговор старшина. – Про вас в роте вообще легенды ходят.

– Как-нибудь расскажу. – Виталий улыбнулся. – Или Иван пусть расскажет. – Сизоносый с готовностью кивнул. – А мне пора, вызвали, так что будьте готовы, сами знаете.

– Знаем, знаем. – Старшина затушил самокрутку. – Раз вызвали, значит, скоро поползем.

– Скорее, поплывем – впереди Неман, – поправил капитан и направился к штабу.

– Ну, рассказывай! – Красноармейцы окружили Ивана.

Тот с достоинством затянулся:

– Мы с капитаном вместе с июня сорок первого от границы отступали. Я ему дважды жизнью обязан. Второй раз он подо Ржевом, сам раненый, меня вытащил. Нас от взвода только двое и осталось. Меня за тот бой «Отвагой» наградили, а командира – «Красной звездой». Второй по счету, первую дали за…

– Да погоди ты, с начала рассказывай, – перебил Ивана старшина.

Бойцы поддержали согласным гулом.

– Так я и рассказываю, – хмыкнул Иван. – Первую звездочку ему дали за то, что остался прикрывать наш отход летом сорок первого. Если бы не он, всех бы перебили или в плену бы сейчас баланду хлебали. Мы отошли через лесок небольшой и аккурат на наших вышли. Ну, доложили, как положено: так, мол, и так, взводный погиб геройски. А тут – мать честная! – выползает он, весь мокрый, ноги в крови и бредит. Говорит, что его спасли леший с водяным.