Голец Тонмэй

Особым спросом среди ламутов пользуется кипяченое молоко. При кипячении молоко густеет, как каша. Вкус бесподобный. Стоит съесть немного, и у любого ламута прибавляется мужская сила. Кипяченое молоко используется ламутами и как целебное средство. Благодаря отменным питательным качествам оно помогало ламутам выжить в самые голодные годы. Так было на протяжении жизни многих поколений.

Чай и табак, железные топоры и ножи, лопаты, кайло, ружейные припасы: порох, дробь, свинец – самые желанные вещи в жизни ламутов. С трудом приобретая их, торгуясь с якутскими купцами, ничего не жалели, отдавая последнее.

И еще у кочевых ламутов был неиссякаемый мир напевной эвенской речи. И младенцы, и дети-карапузы, и молодежь, и старшие чувствовали себя людьми благодаря родному языку – этому непреходящему святому духовному богатству. Они жили в своем замкнутом мире и были счастливы. И главное, что объединяло их, – родной всесильный ламутский язык.

* * *

Новый день ошеломил ламутов сюрпризом. Яркие солнечные брызги золотым отливом осветили склоны и пики Гольца Тонмэя. На голубом небе ни облачка. Только на листьях тальников и берез блестели крупные дождевые капли. За ними хвойный лес, словно умывшись, сверкал ослепительной изумрудной зеленью.

Ламуты вышли из жилищ, радуясь яркому солнцу, зеленому лесу, помолодевшим тальникам и березовым рощам.

Выйдя из сярму, Ичээни зажмурился, потянулся всем телом, глянул на золотистый пик Гольца Тонмэя и по-детски широко улыбнулся. На фоне чистого неба Голец выглядел свежо и красиво. Под лучами солнца видны каменные бугры, ягельные склоны белели чистотой, нескончаемые распадки игриво побежали вниз.

Ичээни вздохнул полной грудью и низко поклонился Гольцу Тонмэю. И все сородичи по его примеру поклонились.

Ичээни вдруг почувствовал, что кто-то копошится рядом с ним. Оглянулся, счастливая улыбка осветила его загорелое лицо. Оказалось, это его десятилетний сын Тонмэй, подряжая ему, тоже кланяется Гольцу. «Пускай. На пользу пойдет ему это. Пусть привыкает к почитанию Гольца Тонмэя», – подумал Ичээни.

* * *

– Кто чем намерен сегодня заняться? – Ичээни обвел взглядом братьев и остальных сородичей.

– За оленями с детьми присмотрим… – негромко отозвался Этиркит, тихий и спокойный молодой человек. В семье в свое время он родился вторым сыном у главы ламутского рода. Он моложе Ичээни на два года.

Ичээни поглядел на стада оленей. Те, жуя жвачку, безмятежно лежали на явтаке[18]. По широкому лицу Ичээни скользнула улыбка и тут же исчезла. Значит, он одобряет желание Этиркита.

– А ты чем займешься, Гякичан?

– Торлэ бадудим-гу, он-гу[19]… – отозвался младший брат и бросил взгляд в сторону Гольца Тонмэя.

– Дельно думаешь, – одобрил намерение брата Ичээни.

«Давно не охотились. Кажется, у всех запасы мяса на исходе. Скоро затяжные дожди вновь пойдут. Надо бы запастись мясом. Вижу, как не терпится Гякичану. Пускай побалуется. Получится – хорошо, а если постигнет неудача, тужить не будем. Голец Тонмэй не даст умереть с голоду», – подумал Ичээни.

– А ты, Дэгэлэн Дэги, как проведешь день?

– Вот поймаю Токичана и поеду, посмотрю изгороди на речках. Сам видишь, Ичээни, грибов полно в лесах. Олени за такой лакомкой так побегут, что потом не так-то просто будет их догнать и вновь собрать вместе. Сам все это знаешь, не хуже меня.

– Так и знал, что мудрые слова скажешь. Однако якуты заскучали без тебя. Ты у них ни дня без дела не слонялся, – пошутил Ичээни.

Все засмеялись.

– Спохватились, наверное, когда поняли, что я подался в бега, – засмеялся и Дэгэлэн Дэги и глянул туда, где за горной грядой начинаются топи да болота и равнинные места, которые якуты называют аласами.

– Но ты, как всегда, о деле говоришь. Поезжай, проверь изгороди, – уже без улыбки отозвался Ичээни. – Об одном прошу. Будьте осторожны в тайге. Смотрите в оба. Тот кяга неуловим. Знает, что я иду по его следам. Это злой и упертый зверь. Плохо, что он не уходит прочь. Вместо этого все кружит по округе. Я сегодня вновь пойду и постараюсь найти его.

– И ты, ака, будь осторожен. Оставил бы в покое абагу, что ли… – промолвил Этиркит.

* * *

Для кочевых ламутов самая лучшая пора – когда наступают погожие дни. Солнечные дни воспринимаются ими как дар божий. Потому в такой день мужчины стараются сделать что-то по хозяйству. Кто-то мастерит топорище взамен износившегося. Другой чинит верховые и вьючные седла. Третий из специально вымоченной лосиной шкуры острым ножом срезает в меру широкие полоски в круг, стараясь нигде ненароком не срезать. После этого вырезанные кожаные полоски крепко затягивают по кронам нескольких деревьев для просушки. При этом обращают внимание на высоту, чтобы олени не задевали рогами. Из них изготовят маут-аркан или кожаную упряжь для верховых и упряжных оленей. До этого предстоит еще долгий труд по тщательной выделке заготовки.

У женщин свои бесконечные заботы. Одни женщины занимаются шитьем новых торбазов и рукавиц для мужей и детей на зиму. Другие приводят в порядок поношенную меховую одежду, обшивая порванные места. Шьют дохи и легкие тужурки из выделенных оленьих или уямканьих шкур.

Август – самое вольготное время года. С утра, как только кто-то из мужчин пригонит оленей, женщины ловят важенок и привязывают их к сирняю[20] или к специально приспособленным для привязки деревьям. Сразу не доят. Им важно, чтобы вымя у важенок наполнилось молоком. Детишки внимательно караулят важенок, чтобы оленята не высосали у них молоко. К этому времени года оленята уже в достаточной мере подрастают, чтобы самостоятельно пастись. Но они, как дети, любят полакомиться материнским молоком. С ними теперь ничего не случится при обилии ягеля. Важенок ловят и привязывают только в жаркий солнечный день. В ненастье важенки на свободном выпасе.

В кочевой жизни у каждого свои заботы. Никто без дела не сидит. Взрослые мужчины между собой держат совет, кого бы отправить на охоту. Все разом не могут выехать. Дел по домашнему хозяйству у каждого много.

Сегодня после того, как взрослые держали совет по поводу того, кто чем займется, глава рода Ичээни ушел в горы, настал черед ребятни. Здесь за вожака выступает старший сын Ичээни Тонмэй. Он распределяет обязанности. Сам Тонмэй, а с ним и старший сын Этиркита, Энкэт, и сын Дэгэлэн Дэги, Иркун, пойдут в лес за хворостом для растопки очага. А младшие братья, сын Гякичана, Гусэткэн, и младший сын Дэгэлэн Дэги, Талани, будут караулить дойных важенок. Те приуныли. Им хочется больше резвиться вокруг чумов, а сидение на дозоре возле дойных важенок, стоящих на привязи, быстро наскучит. Бывало, они не замечают, как самые шустрые оленята, крадучись, подбегают к матерям и начинают азартно сосать. Тогда раздаются раздосадованные возгласы женщин. Дети, сознавая вину, бросаются к оленятам и с трудом отгоняют прочь. Этим мальчики заняты до тех пор, пока солнце не начнет садиться за горы.

К малышам иногда подбегают на помощь сестренки. Но так получается не всегда. Девочки помогают матерям по дому или присматривают за младенцами.

Наконец-то наступает долгожданная пора для малышей, когда матери приступают к дойке олених, у которых вымя уже наполнено молоком.

Ламутским детям некогда вольно гулять. Они всегда заняты делом. Они живут по неписаным традициям и обычаям таежной кочевой жизни.

* * *

Старшие мальчики время зря тратить не стали. В лесу собрали много хворосту. Порубили его мелко, чтоб удобнее было при растопке. Каждый перетянул кожаным ремнем свою вязанку. Бодро зашагали домой. Но посчитали, что этого маловато, и Тонмэй снова зашагал в лес. За ним потянулись Энкэт и Иркун.

Энкэт на два года старше Тонмэя. А Иркун самый младший в тройке. Но вожаком признается Тонмэй. С ним не спорят. Его слушают и делают так, как говорит Тонмэй. В самом деле, толковый мальчик. Прежде чем решить что-то, Тонмэй внимательно выслушает обоих. Не спорит с ними, если даже не согласен. Затем спокойно объясняет свой выбор.

Ламуты не читают своим детям нравоучения, не опекают ни в чем. Ичээни, когда Айсач порой корила его за то, что он мало общается с сыном, усмехался и говорил: «В нем моя кровь, сама знаешь. Мальчонка смышленый. Видит, чем занимаемся, как мы живем. Правильно сам решает, как ему вести себя. Пускай растет свободным, как гусэтэ[21] и летает выше облаков, что висят по бокам Гольца Тонмэя…»

Вот и растет самостоятельным смуглый мальчонка Тонмэй. Как-то улегшись спать, мальчик случайно услышал, как мать поздно вечером тихо спросила мужа: «Ты почему настоял, чтобы первенца-сына назвать Тонмэй?» А отец тогда ответил: «Мы кочевали с твоими родителями и сородичами. Я любил тебя, ты это сама знаешь. Но ты не знала, как сильно я тосковал по Гольцу Тонмэю. Вот и нарек сына Тонмэем, чтобы вырос сильным и могучим, как Голец Тонмэй…»

Мальчик, чтобы дальше не слышать разговор родителей, с головой укутался в меховой спальник. Никто не учил, но душой понял: нехорошо подслушивать.

…Мальчики принесли много хвороста. Потом, довольные, ушли на поляну играть.

– Давай бегать наперегонки. Видите высокое густое дерево? – говорит Тонмэй.

– Видим, видим… – отвечают Энкэт и Иркун.

– Как только я крикну: «Гэлээ![22]», втроем побежим. Понятно? – Тонмэй взглянул на друзей. У тех щечки зарумянились в ожидании команды. Мальчики закивали, значит, поняли.

– Гэлээ! – наконец-то кричит Тонмэй, и все втроем срываются с места. Бегут плечом к плечу. Вот-вот добегут до дерева, неожиданно вперед вырывается быстроногий Иркун. У Тонмэя заиграла кровь. «Нет-нет, сейчас же обгоню Иркуна», – пронеслось у него в голове. Он прибавил и догнал Иркуна, теперь бегут рядышком, шумно дыша, с покрасневшими личиками. Так и добежали до дерева.

– Ты победил, Иркун! – запыхавшийся Тонмэй улыбается. Он приобнял взволнованного Иркуна. Счастливая улыбка озарила смуглое личико мальчика.

* * *

О добрых людях этого рода светлая молва передавалась ближним и дальним ламутам. Но иногда жизнь вносила свои коррективы… Это случалось тогда, когда из дальних ламутских родов вдруг появлялись охотничьи семьи и начинали кочевку рядом с ними. Так бывало иногда, когда уямкан или сохатый уходили с насаженных мест и охотники, гоняясь за ними, останавливались на охотничьих угодьях другого рода. Родовые ламуты не косились на новых соседей. В таких случаях пришельцы первым долгом навещали главу рода. Ичээни наставлял их, что земля для всех ламутов одна и что они должны кочевать по тем местам, которые им по душе. «Так велит Дух Гольца Тонмэя», – говаривал не по годам башковитый ламут. Поэтому пусть илуму[23] ставят там, где им удобно и душе угодно. К тому же добрые соседи-сородичи, как надежная непкэ[24] в неустойчивой кочевой жизни, когда удача на охотничьих тропах весьма переменчива. Пришлые сородичи подсобят, коли нужда нагрянет. Правда, ламуты рода Ичээни и сами никогда не задумывались над тем, только ли им принадлежат эти земли и вообще принадлежат ли они им. Они знали твердо одно: все заранее предопределено свыше самим Духом Гольца Тонмэя, никому не позволено нарушать его волю. Великий грех, если проявишь неуважение к нему. Тогда кара неминуема. Ичээни и его сородичи жили и кочевали сами по себе, не забывая о своем покровителе. Жизнь у них текла по своим неписаным обычаям. Без единого свидетеля, если не брать в расчет ночные звезды, в страстном любовном порыве они наживали детей и бережно растили их. Свободно охотились в огромном таежном пространстве. Никто не мешал им и сами они никому не мешали. Казалось, что так жили, живут и будут жить вечно, защищенные от всяких напастей скальными вершинами Гольца Тонмэй и густой стеной седой тайги.

Но жизнь была трудна и непредсказуема. Не было спасения от разных болезней, которые порой уносили целые семьи.

По веками сложившемуся порядку каждый род потомственно владел своими оленьими пастбищами и охотничьими угодьями, у одних они были побольше, у других – поменьше, кому сколько надо. Данный закон соблюдался неукоснительно.

* * *

Дэгэлэн Дэги по нраву веселый, безобидный ламут. История его жизни среди якутов вылилась в целое событие. Сами ламуты часто допытывались об этом у него. Немудрено, конечно, ламуту по воле случая оказаться в другом, непривычном для него мире…

Два раза в год к ним наезжали якутские купцы. Ламуты, привыкшие к обмену товарами, с нетерпением ждали их. Сами, как могли, тоже готовились, запасаясь меховыми заготовками – торбазами, в основном из оленьих камусов или сохатиных, для обмена. Своих верховых или вьючных оленей берегли. Без острой нужды не забивали. Зато поздней осенью, когда снег залегал на зиму, или по весне – охотились на дикого оленя. Удачная охота позволяла запастись мясом, шкурами, камусами. Охота на сохатого не всегда удавалась. Мужчины прикидывали, чем запастись, чтобы выгодно меняться с якутами. У женщин гораздо проще. У них всегда под рукой торбаза, рукавицы, дохи и все остальное.

Как-то на конных санях приехали два якута, купец Улахан Мурун и его работник Хачыкат. Накануне ламутам подвернулась удача. Без особых усилий добыли трех сохатых. Не всегда удачной бывает охотничья тропа. Но на сей раз Дух Гольца Тонмэя расщедрился. Сохатину поделили поровну на всех. Своей долей каждый ламут распорядился сам.

…Якутам крупно повезло. Ламуты охотно предлагали жирное мясо на обмен. Купец оказался неплохим человеком. Ламуты обзавелись топорами, ножами. Без них трудно в кочевьях. Но больше запаслись мукой, чаем и листовым табаком, который по-своему называли «чаркааскай тэбээк».

Купец Улахан Мурун ради свежей сохатины расщедрился. На радостях угостил ламутов «огненной» водой. Те быстро опьянели. Остатки мяса отдали просто так.

Улахан Мурун, зная, что обратная дорога дальняя и трудная, попросил у ламутов, чтоб те выделили ему в помощники кого-нибудь из своих. Те не стали долго торговаться. По-своему быстро поговорили о чем-то. Кивнули головой на молодого Дэгэлэн Дэги. Парень широко улыбнулся, согласно кивнул головой. Сошлись на том, что Улахан Мурун до таяния снега приедет еще раз и вернет им сородича. Перед обратной дорогой вновь угостил ламутов огненной водой.

Время пролетело быстро. Наступила весна, растаял снег, побежали ручьи. Купец не приехал с Дэгэлэн Дэги. Ламуты не знали, как быть. Поехали бы сами к якутам за парнем, да дороги не знают, снег-то весь растаял. О купце особо не думали. У того путей-дорог не счесть. Таких ламутов, как они, кочующих по тайге, много. А вот за своего Дэгэлэн Дэги переживали. Мало ли что… Кругом незнакомые для него места, да и якуты незнакомы. Их языка не понимает парень-ламут. Вдруг заболеет или что-нибудь случится. Ненароком могут побить… В конце концов сошлись во мнении, что Дэгэлэн Дэги просто так не пропадет, не исчезнет, как соринка, и вернется. С такой надеждой ламуты стали жить привычной жизнью, кочуя по окрестностям Гольца Тонмэя. Не заметили, как пролетело лето и наступила ранняя осень – монтэлсэ. Ночи стали темными и прохладными. Однажды поздним вечером, к удивлению сородичей, нежданно появился Дэгэлэн Дэги, весь исхудавший и повзрослевший. Ламуты по очереди подходили к нему и хлопали по плечу, а женщины нюхали его голову. Поведал о своей жизни у якутов. Купец Улахан Мурун их не обманул, а заболел, потому не смог, как обещал, санным путем вернуть ламутам их сородича. Дэгэлэн Дэги стал жить у куца работником на побегушках. Постепенно кое-как научился понимать язык якутов. Никакой работы не сторонился. Что ни скажут якуты, делал исправно. Научился даже косить траву. Зато сильно тосковал по своим сородичам, тайге и горам. Каждую ночь ему снился Голец Тонмэй. А сами якуты оказались добрыми людьми. Не обижали, но и не отпускали.

Не выдержал ламут, решился на побег. Однажды ночью, когда якуты спали, по бездорожью махнул прочь, лишь бы увидеть горы. Якуты жили обособленно на широкой поляне, которую называли «алаас». От тех алаасов гор не было видно. До них далеко. Дэгэлэн Дэги побежал наугад. Помогла пытливая память кочевника. Он запомнил, как ехал с купцом. А когда вдали смутно замаячили силуэты горных зубчатых вершин, облегченно вздохнул. Там его родная стихия… Только бы добраться до них.

* * *

На другой день после возвращения Дэгэлэн Дэги, радостный и довольный, навестил все чумы. Жизнь с якутами пошла ему на пользу. Вечером за трапезой в сярму[25] он вдруг засмеялся, чем удивил всех.

– Вы не поверите, якуты переменили мое имя, – пояснил Дэгэлэн Дэги. – Им трудно было привыкнуть к моему имени, и они стали звать меня Василийкан. Отовсюду я только и слышал: «Василийкан да Василийкан!». Сначала мне непривычно было, а потом обвыкся.

– Ба-сы-лай-кан, – разом забормотали сородичи. – Что же, хорошее имя! Давай и мы теперь тебя Басылайканом станем звать. Сам-то не возражаешь?

– Нет, я свое имя не меняю. Оно же мое от матери. Зовите меня так, как меня звала мать, – молодой ламут неожиданно заартачился и прилюдно отказался от нового имени.

Прошло время. Дэгэлэн Дэги женился на девушке-сироте по имени Чимчэн из рода ламутов, которые кочевали по западным нагорьям и рекам Гольца Тонмэй. Сам Дэгэлэн Дэги тоже без роду, жил сам по себе. Его отец погиб в горах под снежным обвалом. Мать и две младшие сестры умерли по болезни. Остался он один. Его позвали к себе Этиркит с Гякичаном, братья Ичээни. Братья и сосватали его, женили на Чимчэн. Девушка невысокого росточка, зато веселая по нраву, певунья. Сразу как только увидела Дэгэлэн Дэги, тут же запела:

Бэлтэнэкэн ясалчални,Яв-ул итчэ-гу, тадук мянча,Онотчанни ныртанакан,Хэмэнни дырам, нумак бидин.Глазки округленные,Будто удивленно глядят,Ноздри широченные,Губастый, мягок видать.

Молодой ламут смутился. Не ожидал от девушки-сироты такой смелости, хотя знал, как большинство женщин-ламуток склонны к песнопению. Это верно. Ламутки песней передавали точный портрет человека. У них был природный талант. Когда ругали какого-нибудь за проступки, пели сердито. При ссорах склоняли в песне друг друга. Правда, ругались крайне редко.

Дэгэлэн Дэги в ответ не сказал ни слова, пораженный умением девушки словесно описать его. Ему понравился мягкий, грудной голос девушки.

Вскоре они поженились. Несколько ламутских родов собрались в честь зарождения новой семьи. Тут обошлось без привычных свадебных обрядов. Соединили судьбы двое сирот. Зато сородичи поддержали их гонками на оленях и песнями. От зари до зари не утихал ламутский танец – сээде. Естественно, подарили молодым несколько важенок с тонким расчетом, чтобы Дэгэлэн Дэги стал оленным ламутом.

Дэгэлэн Дэги с женой Чимчэн к возвращению Ичээни успели нажить троих мальчиков. Все родились с разницей в год. Сородичи по этому поводу радовались, но при каждом удобном случае подшучивали, мол, Дэгэлэни у якутов научился легко обходиться с женщиной. Естественно, мужчины потихоньку допытывались насчет женщин-якуток.

Возвращение Ичээни воодушевило не только Дэгэлэн Дэги, но и остальных ламутов.

* * *

Поднимаясь на гору, Ичээни всегда придерживается двух правил. Никогда не подниматься по одной тропе и каждый раз спускаться по иным склонам. Правда, тропа эта заметна только ему одному. Приходится ступать по камням, где след не отпечатывается. Но цепкая память Ичээни никогда его не подводила. Каждый раз он поднимается или спускается по разным склонам, хотя его сородичи предпочитают торить заметные тропы в горах. Ичээни сам замечает эти повадки сородичей и думает: «У каждого свой выбор пути. Зачем мне пытаться учить их уму-разуму. Сами жизнь прожили, каждый ламут должен жить по своему уму».

Правда, в кругу семьи за трапезой или на воздухе возле чумов, где в ясную погоду любят кучковаться сородичи, Ичээни делился своими мыслями с сородичами:

– Мы все дети Гольца Тонмэй. Это он нас оберегает, кормит и защищает от напастей. Ни дня без него не обходимся. Поднимаемся наверх, кто как может. Кто-то выше, другой пониже. Оттуда смотрим вдаль.

Я не позволяю себе подниматься или спускаться по одной и той же тропе. Нельзя марать лик Гольца, оставляя заметные следы, потому всякий раз выбираю другой путь.

Иногда поднимаешься и вдруг – на сокжоя или рогача едва не наступаешь. Тогда все зависит от тебя самого. Насколько ты сноровист. Такую добычу, сами знаете, обычно я не упускаю. Это же дар самого Гольца Тонмэя. Пойди я по старой тропе, удача отвернулась бы. К тому же, когда торишь одну и ту же тропу, ненасытный кяга может тебя подстеречь. При подъемах, бывает, остановишься и смотришь вдаль. Я обычно ни на что постороннее не отвлекаюсь…

Сородичи молча слушали молодого вожака. По выражению их копченных до черноты лиц Ичээни он улавливал, как чутко внимают они.

Расторопный сынишка Тонмэй, подобрав под себя ножки, сидел рядом и, весь превратился в слух.

– Хэ-хэ… – тихо засмеялся Дэгэлэн Дэги, почему-то поглаживая рукой лохматую голову. – Я так, как ты, Ичээни, не могу. Привык по своим тропам ходить…

Остальные ламуты оживились.

– Ты, Дэгэлэни, перенял манеру якутов. Часто сам езжу к ним и вижу, как они живут. У них нет таких высоких гор, как у нас. Веселый, певчий люд. По лугам, где попало, не ходят. Вот где тропы так тропы! – Ичээни заговорил быстро, глядя на своего сородича.

Дэгэлэн Дэги означает Быстрокрылая птица. Когда без «Дэги», то зовут просто Дэгэлэни.

О Дэгэлэн Дэги есть еще занимательная история, достойная внимания… Она произошла, когда Ичээни жил далеко у других ламутов.

Но об этом в другой раз, когда появится удобное время.

* * *

Ичээни не спеша поднялся к ущелью, где на днях услышал тарбаганий свист. Пока поднимался, вспотел. Солнце щедро лило теплые лучи на морщинистый склон сопки. Одну из несчетных сопок на дальних подступах Гольца Тонмэй. Отсюда берет начало священная земля. Вокруг стоит тишина, будто и не было ночной грозы.

Когда охотник осторожно шагал по гребню ущелья, вновь раздался знакомый тарбаганий свист. Ичээни остановился. Оперся о березовую палку и стал внимательно всматриваться в темные каменные глыбы. На одной из глыб увидел взрослого тарбагана. По всему видно было, как он наслаждался солнечным теплом.

Ламуты этих зверьков по-своему называют чамак. У них теплая, пушистая шкурка. Якутские купцы охотно покупают их, меняют на чай и табак. Из этих шкурок ламутские мастерицы шьют зимние шапки, тонкими полосками украшают края торбазов, рукавиц и других вещей.

Вслед за уямканом, снежным бараном, этот редкий зверек с давних времен был достоянием каменных ущелий Гольца Тонмэй. У каждой тарбаганьей семьи есть свои излюбленные каменные крепости, где они пережидают опасность. Внизу, под каменными валунами, виднеется узкая полоска зеленого луга со звонко журчащим ручейком. В летнее время тарбаганы спускаются сюда на водопой. Осенью до первого снега здесь относительно тепло. Тарбаганы всей семьей роют себе зимнее жилище, в котором засыпают на ночь. Такое жилье по-ламутски называется бута. Глубина зависит от количества зверьков. В одной бута залегают до десяти-двенадцати особей. Это одно семейство, в котором самец, самка и детеныши. Подросшие зверьки начинают вести самостоятельную жизнь. Тарбаганы умные зверьки. Удивительно любопытны, но и весьма осторожны. Чуют любую опасность.

Они тщательно готовятся к зимней спячке. Дно бута застилают толстым слоем зеленой травы. Работают усердно, как муравьи. Залегают не как попало, а в определенном порядке. В самом низу, то есть на дне, первой залегает самка – мать детенышей. На нее ложится один из детенышей, затем второй, третий, так друг на друга. А на самом верху устраивается самец – отец семейства. Он же закрывает вход толстым травяным слоем. Первая же пороша накрывает жилище снежным покровом. Если охотник ранней осенью не приметил бута, то зимой под сугробами ничего не заметит, пройдет или проедет на верховом олене мимо, не подозревая о спящих под землей зверьках.

* * *

Ичээни не переставал удивляться таинству жизни. Вот, к примеру, эти тарбаганы. Казалось, что он знает их, как свои пять пальцев. На деле же совсем не так. У тарбаганов свой неведомый мир.

Ламуты охотятся на тарбагана не только ради теплой нарядной шкурки. Тарбаганина – отменное лакомство. Варят мясо тарбагана долго и едят, остудив. До варки отделяют мясо от жира. Используют жир при простудных заболеваниях. Растопив, натирают грудь и спину. В зимнее время жир используют в качестве жирника для освещения чума.

…Ичээни обнаружил тарбаганов почти на каждом валуне. Всем семейством вылезли на солнце, чтоб согреться. Ламуты, охотясь на них, не стремятся добыть все потомство. Оставляют впрок. В жизни всякое случается. Эти каменные утесы для ламутов, как надежные кладовые на все случаи жизни…

Ущелье узкое, продолговатое. С обеих сторон темнеют каменные стены. В тени зеленеют лужайки.

Ичээни широко улыбнулся. Но лишь только он сделал шаг, как вновь прозвучал пронзительный свист. В одно мгновение с каменных валунов словно ветром сдуло все тарбаганье семейство. Все попрятались по норкам.

«Какой же я бестолковый, – подумал Ичээни. – Будто в первый раз увидел этих тарбаганов!.. А вдруг кяга подкрадется сзади. Свалил бы меня, разиню, одним ударом. Однако он тоже на тарбаганов глаз положил. Встречаются его следы. Не только упрям он, но и злой. Чтоб схватить одного тарбагана, ворочает все камни вокруг. Он точно где-то рядом. Видно, шастает вдоль ущелья. Пойду-ка наверх, погляжу, что еще там интересного».