Гунны – страх и ужас всей Вселенной

«…можно думать, что сомнение в тюркоязычии хуннов несостоятельно…» (Гумилев).

«Гуннский язык, по оценкам многих исследователей, относился к тюркской семье» (Википедия).

«Г. Рамстедт предполагал, что язык хунну (другое древнекитайское название гуннов – В.А.) отражает состояние, в котором тюркские языки еще не отделились от монгольских…» (Википедия).

«Слово «сюнну» («хунну») часто использовалось как обобщающее название северных кочевых народов после (эпохи китайских династий – В.А.) Цзинь (265–420), Вэй (220–266), Южных и Северных династий (420–589)» (Википедия).

«Монголоязычность хуннов – самая старая точка зрения на происхождение хуннов. В XVIII веке П.С. Паллас выдвинул эту теорию и в XIX веке Рушпунцаг, В. Бергман, И. Шмидт, Г.Н. Потанин, К.Ф. Нейман, Х. Хоуорс, А. Терри, Н.Я. Бичурин и др. развивали монгольскую теорию. Монгольское происхождение (гуннов-хуннов – В.А.) отстаивали А. Лувсандэндэв, Б. Ренчин, Б. Мункачи. Монгольской версии происхождения хуннов придерживается ряд современных российских историков – А.П. Окладников, Н.Н. Диков, Г.Н. Румянцев, М.В. Воробьев, Б.Б. Дашибалов и др. Сторонники этой теории поддерживают мнение, что слово «хунну» означает «хун» («человек») на монгольском языке. В 2011 году Монголия отпраздновала 2220-летний юбилей Монгольской государственности. Культуру плиточных могил относят к предкам хуннов и протомонголам. В «Книге Сун» есть сведения, что «другое имя жужанов (жужаней, жуанжуанов, отождествляемых некоторыми авторами с аварами – В.А.) есть «татар»… также называют «татар» один из аймаков (областей – В.А.) хунну». После упадка хуннского государства 100 000 семейств (более 500 000 чел.) хунну стали сяньбийцами, приняв «народное» название «сяньби», и это, возможно, указывает (на – В.А.) близкое родство этих народов. Это было большинство населения северных хуннов. Бичурин пишет: «Дом Сяньби, владевший в то время восточною Монголией, был хотя единоплеменной, но не одного происхождения с Домом Хунну». В письме Чингис-хана, которое он направил даосскому монаху Чань-чунь, содержатся слова…«во времена нашего (т. е. признаваемого тогдашними монголо-татарами своим – В.А.) шаньюя (гуннского верховного правителя – В.А.) Модэ». (Википедия).

Многочисленные культурные элементы хуннов, средневековых и современных монголов совпадают, между ними существует крепкая культурная преемственность. Например, тамга, юрта на колесах, композитный (составной – В.А.) лук, настольная игра с игровым полем, протяжная песня и т.д. У монгольских народов сохранился хуннский герб с изображением солнца и луны (см. Флаг Монголии, Герб Монголии, Соёмбо, Флаг Бурятии, Герб Бурятии и Флаг Южной Монгольской Народной Партии)…(Википедия).

Сходство многих обычаев тюркютов и хунну отмечено историками, однако вопрос о языковой принадлежности последних пока остается открытым. Хотя распространено мнение о тюркоязычности хуннов, но его сторонники не отрицают некоторых иранских заимствований. Подробное обоснование тюркской принадлежности (хуннов – В.А.) дается в книге А.В. Дыбо «Лингвистические контакты ранних тюрков (ч. I,. 2007). Некоторые ученые (Б.А. Серебреников) считают наследником хуннского языка чувашский (булгарский) язык. Прототюркский-чувашский язык является особо архаичным и содержит много слов с корнем «хун»: хунаша – тесть, хунама – теща, хунать – множиться. Вместе с тем известно, что хунны, как и булгары, были солнцепоклонниками, и во многих тюркских языках, в том числе чувашском, солице смотрит, а не светит». (Википедия).

Также выдвигались предположения об отнесения хуннского языка к иранским (близким сака) или енисейским (Пуллиблэнк). Г. Бейли, Я. Харматта и Г. Янковски исходят из сакских (восточно-скифских – В.А.) этимологий хуннских слов. Согласно Харматте, большинство хуннов говорило на одном из восточноиранских диалектов, близком к сакскому. Примеры хуннских слов:

• Совр. кит. «шаньюй», др.-кит. *tаn-wa – пратюрк. *darxan (позже орхон.-тюрк. tarqan) из иранского (в согдийском trу’n, «титул»).

• Др.-кит. *уаt-tэ:j («жена шаньюя») – пратюрк. *xatun из согдийского *xuten.

• Др.-кит. *tonh («молоко, кумыс») – праиран. *dauy-na («молоко одного удоя»)

• Др.-кит. *bjas sa («гребень») – от праиран. корня *pas- («расчёсывать»).

Кроме того, название «хунну» схоже с наименованием индоевропейских кочевников Центральной Азии «жунов» (Википедия)

Теорию о принадлежности языка хунну к енисейской семье защищали Э. Пуллиблэнк и А. Вовин (Википедия).

Г. Дёрфер считает недоказанными любые предположения о родстве языка (хуннов с каким-либо иным языком – В.А.) (Википедия).

Традиционная китайская историография пишет, что все соседние с Китаем народы произошли от китайцев и, согласно китайской традиции, хунны возникли из смешения китайских эмигрантов в степь и степных кочевых племен… Согласно китайским мифам, когда… в Китае была свергнута династия Ся, Шун Вэй, сын Цзе, последнего правителя Ся, бежал на север, и с ним бежали многие подданные. На южной окраине (пустыни – В.А.) Гоби они встретили племена сяньюнь и хуньюй и со в временем смешались с ними » (Википедия).

От себя добавим к процитированной выше удивительной разноголосице (тут тебе и предки-монголы, и предки-тюрки, и предкиенисейцы, и предки-иранцы, и еще Бог знает кто!), что на родство с гуннами-хуннами (во всяком случае, с их частью – оногурами) притязают – причем, не в последнюю очередь! – венгры-мадьяры (угры-унгары-маджары). Представители финно-угорской языковой семьи, потомки древних угров, которым в латинском названии их родины – «Хунгария» и в ее современном немецком названии «Унгарн»– явственно слышится память о хуннах (по-гречески – уннах). И среди которых до сих пор огромной популярностью пользуется мужское имя Аттила. А ведь это имя носил навсегда вписавший его кровавыми буквами в анналы мировой истории и прозванный «Бичом Божьим» повелитель отчаянных гуннских «кентавров». Столь же яростных и сеющих повсюду страх, как и стремящиеся слыть гуннскими отпрысками венгры, в пору своей кочевой жизни! Кстати говоря, еще Ник-коло Макиавелли писал в своей «Истории Флоренции»: «Гунны (…) кочевая народность, захватили Паннонию, провинцию по ту сторону Дуная, которая, приняв имя этих гуннов, получила теперь название Хунгарии»…

Вся эта противоречивость оценок, от пестроты которых у неспециалистов прямо-таки пестрит, или рябит, в глазах, усложняется еще и следующим обстоятельством. Некоторые авторитетные ученые в ходе своих исследований изменили свою точку зрения, скажем, на вопрос происхождения гуннов от монгольских (или немонгольских) сюнну. Способность отказаться от своей прежней точки зрения, признать ее, под давлением новых установленных фактов, неверной, устаревшей, свидетельствует о научной честности и мужестве ученого, для которого не должно быть ничего выше истины. К числу таких честных и мужественных ученых принадлежал, скажем, Д.Б. Бьюри, автор фундаментальной «Истории поздней Римской империи». В ней он оценивал версию происхождения гуннов от сюнну так: «Прыжок от царства Северное Чеши (княжества предков нынешних чувашей, расположенного в Турфанском оазисе, на дне Люкчунской котловины, связанного с державой хунну-сюнну тесными экономическими, родственными и политическими узами, поставлявшего хуннам необходимые предметы ремесла и продукты земледелия и разгромленного в 103 г. до Р. Х. 20-тысячным войском китайского полководца По-ну, шедшего через Турфанский оазис походом на хуннского правителя Ушилу – В.А.) до степей России – сальто-мортале в неизвестность, и совершающий его скорее летит на крыльях фантазии, чем опирается на факты».

Чтобы достичь поставленной нами перед собой цели, мы вынуждены, по ходу нашей истории, излагать ее продолжительные периоды, как раз «летя на крыльях фантазии». Ибо, используя иные средства, продвинуться к цели не сможем. Но при этом мы не усматриваем необходимости непременно отдавать приоритет какой-либо одной из приведенных выше точек зрения, гипотез и теорий. Правда, сам Бьюри к концу жизни стал склоняться к признанию родства между гуннами и сюнну. Однако почти одновременно с этим, благодаря исследованиям другого ученого, немца Альтгейма, включившего в круг интересов гуннологии область так называемых «белых гуннов» (эфталитов, хионитов), открылось немало новых аспектов вопроса происхождения гуннов от сюнну. Они, естественно, не удовлетворят нас, в качестве окончательного решения проблемы. Но, вне всякого сомнения, помогут нам лучше понять целый ряд черт гуннского «национального характера».

Знаменитый немецкий синолог Я.Я. М. де Гроот, составивший обширный свод источников о гуннах-хуннах-хунну-сюнну дохристианского периода, вообще не касается спорного вопроса о родстве гуннов с сюнну. Свою позицию он обосновывает достаточно иронично: автор-де старался, по возможности, дистанцироваться от упоминания и обсуждения того немногого, что было то тут, то там написано о народе гуннов в упоминавших его китайских источниках. Тем самым автор позволяет заподозрить себя в слабом владении литературой по данному предмету. Однако, автору легче вынести подобное подозрение, чем угрызения совести из-за того, что он, ради так называемой немецкой основательности, способствовал продлению существования высказанных когда-то кем-то мнений, кажущихся ему вздорными, нелепыми и необоснованными. Поскольку он уверен, что многое из написанного – особенно на научные темы – должно быть не сохранено, а как можно скорее предано забвению.

Правда, это могущее показаться нам, по меньшей мере, признаком некой странности, если не сказать, чудаковатости характера, самоограничение Гроота ничуть не помешало ему разъяснить, на основе анализа принципов китайского произношения, всем читателям его свода, следующее. Народ, именуемый в китайских источниках «хунну» (в другой транскрипции: «сюнну»), в действительности назывался «хунгнур», или «хунур». Не знаю как уважаемым читателям, а автору настоящей книги сразу вспоминаются монгольская «золотая водка» его далекой юности «Алтан Гогнур», монгольские топонимы Хехнур-Кукунор и Лобнор! Китайцы, не произносящие согласный звук «р» и не имеющие в своей письменности графем (иероглифов) для его обозначения, вынуждены были писать это слово в форме «хунну». Аналогичным образом, по Гумилеву, и этноним воинственных кочевников «сирбир», «сирвир», «савир», «сивир» или «сибир» превратился, в китайской транскрипции, в «сяньби»; «савиров», кстати, именуют иногда «желтыми гуннами». Порой же китайцы пренебрежительно называли хунну просто «ху», собирательным именем всех «варваров Севера». Ориентируя при этом все стороны света, естественно, на центр мира – Китайскую державу, «Срединное государство», «Поднебесную», традиционно отождествляя ее с обитаемым миром, «миром людей». Как греки и римляне – «свою» Ойкумену.

Первое сообщение, содержащееся в этом очень простом и доступном для чтения и понимания трехсотстраничном кладезе знаний и уносящее читателя в глубь веков, во второе тысячелетие до Р.Х., звучит следующим образом: «Хунну. Их первым родоначальником был потомок царского дома Ся по имени Шун Вэй (вариант: Чуньвэй – В.А.)».

Несмотря на свою несомненную древность, данная версия кажется гораздо менее фантастической, чем история о появлении народа гуннов вследствие массового изнасилованием колдуний злыми духами в болотах нынешнего Приазовья. Династия Ся, одна из древних китайских династий, рассматривается кое-кем как полулегендарная, но никем – как абсолютно легендарная (насколько нам известно). Если верить старинным сказаниям, правители из династии Ся пришли к власти около 2250 и оставались у власти до 1764 (вариант: 1850) г. до Р.Х. Один из принцев династии Ся, «черная овца в домашнем стаде» императорской семьи, покинул двор и бежал к степным «северным варварам» («ханьюнь», «хуньюй», «шаньжун»). У варваров Севера он, переняв их кочевой образ жизни, во всеоружии своих обширных знаний, стал основателем, может быть, и не империи, но, во всяком случае, относительно централизованного государственного образования. В китайских комментариях даже содержатся упоминания о совершенном принцем-отщепенцем Шун Вэем преступлении. Его отец, Цзе, был последним императором из династии Ся. После смерти отца принц овладел женщинами императорского гарема, после чего был отлучен от семьи. Поскольку подобный поступок считался у китайцев недопустимым и достойным всяческого осуждения (и даже проклятия). А вот у хунну овладение женами покойного отца, наоборот, стало обычным делом.

Последний отпрыск Ся и (по китайской версии) первый правитель хунну, Шун Вэй (именуемый в китайской традиции также «Хунну Шицзу», т. е. «предок хунну»), жил где-то около 1800 г. до Р.Х. В ту давнюю пору китайские иероглифы, обозначавшие «хунну», были еще очень похожи на графемы, обозначавшие три или четыре другие варварские народы Севера. Общим для всех этих графем был знак «хун».

Итак, пришедшая в упадок императорская династия Ся, в лице изгнанника Шун Вэя (нашедшего, согласно ряду источников, убежище у гуннов не в одиночку, а «со своим родом»), которого традиция считает прародителем позднейшей хуннской династии Люаньти, породнилась с предками позднейших гуннов – хунну. Поэтому китайцы начали интересоваться последними. Мало того! Китайцев прямо-таки вынудили к этому. Грубые варвары ху (или хун) стали систематически нападать на пограничные области китайского «Срединного государства», захватывая всякий раз богатую добычу (в первую очередь их, кстати говоря, интересовала «челядь», т. е. люди, ибо пленников и пленниц гунны обращали в рабов и рабынь) и на торговые пути. Согласно первым китайским сообщениям о хунну, те были богаты лошадьми, скотом – главным образом, овцами и быками -, владея также, но в меньшем количестве, другими домашними животными – токто (двугорбыми верблюдами? – В.А.), ослами и мулами (далее в китайском списке перечисляются три вида не поддающихся точной идентификации домашних животных). Они кочуют с места на место в поисках воды и растительности. Они не имеют городов, окруженных стенами, и постоянных мест поселений, земледелием не занимаются; тем не менее, каждый владеет участком земли. Письменности они не имеют (очень жаль! – В.А.), соглашения заключаются устно. Дети умеют ездить на баранах или овцах, натягивать лук и убивать стрелами птиц, а также крыс и ласок (вероятно, степных тарбаганов или сусликов? – В.А.). Те, кто постарше, охотятся на лис и зайцев, которые служат им пищей.

Сила воинов заключается в их умении натягивать лук. Все они – конные воины, одетые в панцири. Что касается нравов и обычаев, то в спокойные времена они кочуют со своим скотом, стреляя при этом птиц и четвероногих, и тем самым обеспечивая свое существование. Если угрожает опасность, мужчины готовятся к войне. Их природе свойственно совершать сокрушительные набеги и нападать. Их длинное (метательное – В.А.) оружие – лук и стрелы, их короткое оружие (оружие ближнего боя – В.А.) – мечи (палаши, в переводе Бичурина: сабли) и копья. Если перевес на их стороне, они рвутся вперед, если же перевес не на их стороне, отходят назад и даже не стыдятся совершать отступление, подобное бегству. Причем отступают туда, где могут занять выгодную позицию (для продолжения боя).

О жизненных правилах и обязанностях, диктуемых приличием, им ничего не известно. Как государи и принцы, так и их подданные едят мясо домашних животных и одеваются в шкуры, надевая поверх них еще и меховые куртки. Молодые мужчины едят жирную и хорошую пищу, старикам же достаются лишь объедки. Вследствие этого, высоко ценятся молодые и сильные, а старые и слабые считаются неполноценными. Если умирает отец, сыновья женятся на своих матерях (т. е. на вдовах своего умершего отца); если умирает брат, его братья овладевают женами умершего и женятся на них. Простонародье носит личные имен, но о них не умалчивают из вежливости и уважения (как в Китае – В.А.). Родовых имен (фамилий – В.А.) и вторых имен у них нет».

Второе имя китаец получал с того момента, когда брал себе жену, что гуннские кочевники считали слишком обычным, если не повседневным, делом, чтобы из-за него мужчина изменял свое имя.

Как бы то ни было, эти первые, очень ранние, сообщения, в скором времени дополненные и расширенные новыми и более обстоятельными (которые, однако, невозможно привести в настоящей книге из соображений экономии места), чрезвычайно подробны и, что еще более удивительно, в высшей степени точны и достоверны. Если сравнить сообщения о северных варварах, получаемые китайскими императорами, со сведениями о народах областей, граничивших с античным миром, изложенными на 1000 лет позже знаменитым Геродотом, «отцом истории», в его капитальном труде, нам придется признать следующее. Китайцы, вне всякого сомнения, обладали гораздо большим умением отличать реальные факты от вымысла и ставить пределы полету своей фантазии. Выражаясь современным языком, из сказанного следует, что великое азиатское «Срединное государство» сумело организовать, чтобы защитить себя от варваров и быть в состоянии своевременно отражать их грабительские нападения, первоклассную службу внешней разведки. Эта служба зорко и неусыпно следила за соседями «Небесной империи», хоть те и казались, на первый взгляд, безобидными и мирными скотоводами, кочевавшими со своими стадами и табунами по просторам Великой Степи. И регулярно, по-деловому, доносила в результатах своей эффективной работы.

То, что эти донесения сохранились и дошли до нас, и что сегодня в нашем распоряжении находятся эти бесценные источники интереснейшей информации – вообще-то говоря – счастливая случайность. Великий мудрец Кун Фуцзы (Кун-цзы, Конфуций, Кун-цю, Кун Чжунни), достойный отпрыск знатного китайского семейства, способный проследить свою родословную до 1121 г. до Р.Х., был не только философом и основателем религии, названной в честь него конфуцианством. Его очень интересовало изучение исторического образа своего народа, чьим первым реально существовавшим и наиболее выдающимся учителем ему суждено было стать. Примерно в 500 г. до Р.Х. «учитель Кун» начал собирать официальные документы, служебные бумаги, рапорта, отчеты, разведданные, сохранившиеся с прошедших времен. Составленный Конфуцием «изборник» этих древних документов, донесений и отчетов, стал ценнейшим источником знаний о раннем периоде китайской истории.

Наряду с первыми сообщениями об образе жизни гуннов-хуннов, «изборник» Кун Фуцзы содержит важные сведения о локализации мест проживания гуннов. Хотя и не может точно установить границ степной державы хунну. Впрочем, у кочевых народов точных границ быть не может «по определению». По данным древнейших источников, территория, на которой кочевали, проживали и пасли свои стада варварские племена, объединяемые китайцами под собирательным понятием «хунну», простиралась от реки Или в так называемом Семиречье до реки Орхон в Центральной Монголии. Именно эта река чаще всего упоминается в отчетах о военных операциях китайцев против хунну. Не реже упоминается и Урга (расположенная на месте нынешней столицы Монголии – города Улан-Батор), за которую постоянно шли бои между китайцами и хунну.