Чёрные короли. Убийца минотавров

– Я забыл сказать самое главное, – после долгого молчания мой голос прозвучал неестественно хрипло и глухо, так что пришлось прокашляться в самом начале, гоняя зловещее эхо в полутемном каменном мешке.

Не получилось торжественной речи, все съела мрачность момента. Куда делось ораторское искусство, которому специально учился? Меня передернуло, и большая мокрица замерла на влажном от подтеков камне, поймав движение тени, а потом стремительно юркнула в темную щель, где замазка потрескалась от времени особенно сильно. Слова дались с трудом, через силу, как и шаги по каменному неровному полу. Я ощущал вязкий барьер, доходивший мне до щиколоток, легкое покалывание кожи, озноб и не переставал думать, где мог порвать крепкие штаны из оленьей кожи. Ведь совсем новые, даже красные нитки на вышивке не успели выцвести, а они-то как раз и страдают в первую очередь, не выдерживая прямых лучей северного солнца и едкой грязи тундры.

Новых прорех и дырок не увидел. Добротное изделие могло сохраниться внукам.

Я вздохнул, потому что это было не самое странное в происходящем, и с сомнением посмотрел на своего бывшего слугу и вестового.

– Да, барин? – насторожился старик, и я расплылся в довольной улыбке, не сумев справиться с эмоциями. Все-таки прав оказался. Кого хотели обмануть? Прохор называл меня «барином» очень редко – когда находился в стадии волнения и испытывал ко мне чувства неприязни. Что ж, голубчики, попались.

– Я рад тебя видеть, Прохор.

Оба остановились, находясь под впечатлением от сказанного. Каждый ждал продолжения, а слова мои иссякли. Захлебнулись в зловещей тишине. Волнение нарастало. Лоб покрылся испариной. Я болезненно поморщился, не выдерживая больше молчания:

– Слово чести, рад, – при этих словах старик глупо заулыбался и, кажется, смахнул слезинку, – очень рад, – продолжил я играть на чувствах и закончил, рубя жестко, поджав вмиг побелевшие губы, – несмотря на то, что ты мертв!

Верный дядька отшатнулся от меня, словно от пощечины. Дрогнул телом, как неверная карта в колоде, готовая выпасть и дать проиграть, но в последней момент замирая, наслаждаясь эффектом. В глазах зарябило от наслоения картинок – в какой-то момент Прохоров стало три десятка, и каждый замер в странной, но своеобразной позе. Потом наваждение быстро прошло. Цвета вокруг налились, усиливаясь. Каменная кладка под ногами завибрировала, упоенно набирая обороты. Мне снова пришлось остановиться, едва начав движение. Повернулся к слуге, скрещивая руки на груди, глянул высокомерно. Триумф и детский мат в два хода. С кем связались? Вот теперь я настоящий барин и граф, а ты, мнимый слуга, держи ответ и спуска тебе не будет!

– Да быть такого не может, Иван Матвеевич!

– Очень даже может, – кивнул я головой, скептически хмыкая и поражаясь его наивности. Мог бы что-нибудь и поубедительнее сказать. – Под Плевной ты, старик, остался. Навсегда. Гранатой разорвало. Видел я. Та граната мне предназначалась, да только ты спас меня, прикрыв снаряд телом. Так что нет тебя, друг мой сердечный. Мертвее, чем ты, не бывает.

– Иван Матвеевич! Родненький! Опомнись! Какая граната? Какая Плевна? Ты потрогай меня! Да убедись сам.

Я натянуто улыбнулся, скрывая эмоции.

– Вестимо, какая граната – шрапнелью начиненная. Неужто турок забыл и войну страшную?

– Отродясь не был на турецкий войне! Вот тебе крест! – старик хотел перекреститься, но передумал. Опасливо посмотрел по сторонам – никто не видел – и, успокоившись, продолжил:

– Лучше потрогай меня, да приди в себя!

Тело вмиг одеревенело. Не очень-то я любил трогать призраков, но другого не оставалось. Медленно прикоснулся к протянутой руке, под сильные кивки Прохора, и изменился в лице, не справившись с внутренним напором волнения.

– Вот видишь! – вскричал старик. Рука его была теплой и материальной. Я все еще не верил. Вытянул указательный палец и ткнул холопа сначала в грудь, потом в печень. Жестко и не жалея. Прохор ойкнул. Натурально. Белый волк рядом нетерпеливо заскулил, переминаясь с лапы на лапу. Блохи видно совсем заели, пока стоял. Посмотрел на зверя. «Тебе бы только бежать да есть!» – пронеслась мысль в голове.

– Вижу, – неохотно признал я. – Рад, видеть тебя, Прохор. Сказал уже и снова повторюсь.

– И я рад, Иван Матвеевич! Очень рад! Пойдемте уже.

– Куда ты меня ведешь, старый? – спросил я в сердцах, начиная движение против своей воли. – Твои приглашения всегда заканчиваются одинаково: бедой и неприятностями.

Это я сказал потому, что злой оставался на старика горемычного – жалко до слез неупокоенную душу, жил-то праведно и в церковь ходил по воскресениям, и причащался. Только не помогло ничего. Представляю, как верному слуге осознавать происходящее. Мне же все едино, куда шагать, главное, чтоб сухо было и без ветра, но ответ поразил:

– Вестимо, куда – домой!

Я покачал головой: наглец и только, смешно.

– И что ты называешь «домом»? Имение под Воронежем? Особняк в столице? А может, мою офицерскую палатку или шаманскую вежу? Или дай угадаю! Больничную койку в Коле?

Старик сокрушенно покачал головой.

– Нет?! – деланно изумился я, а сам при таком известии облегченно выдохнул и тихо добавил: – и на том спасибо, – видит Бог, уж очень я не хотел на больничную койку. Воспоминания самые неприятные и гадкие.

– Нет, Иван Матвеевич.

– Да ты не печалься, Прохор, – подбодрил я старика, сжалившись над его годами, ведь старается-то как, а я измываюсь. Не хорошо. – Любому дому рад стану! – сказал, а сам покривил душой.

Странные факелы на стенах мигнули, чуя обман, и я, нахмурившись, посмотрел на них. «Эка невидаль. Где же огонь под стеклом? Куда скрыт?»

– Правда? – изумился старик, и глаза его блеснули слезой. – Правда будешь рад любому дому?

– Разумеется, Прохор. Не тяни только. Устал я с дороги: шаманы всю душу съели! – и, видя испуг слуги, поспешил добавить, – шучу. Немного оставили, – шутить я никогда не умел. Старик натянуто улыбнулся, кривя губы, поклонился в пояс и взмахнул рукой, говоря:

– Тогда пришли мы, барин! Вот он, дом ваш!

Рот мой сам собой приоткрылся – не такого ожидал. Слишком быстро, а где утомительный поход? Каменная стена по правую руку стала пульсировать разными цветами, и в ней явственно высветился прямоугольник двери. Я недоверчиво посмотрел на Прохора. Тот радостно закивал, подтверждая мою догадку.

– Не имение под Воронежем, но…

– И не Париж, – пробормотал я.

– Но много лучше! – закончил мысль Прохор. Я вздохнул. Потому что сильно сомневался, что вход в скале, ведущий в неизвестность, может быть много лучше апартаментов Парижа, и нисколько не ошибся, когда мы вошли в скромное обиталище.

Чем-то монашескую келью мне напомнило, однажды допрашивали в похожей комнатушке. Только темнее и практически без мебели, не считая двух открытых каменных гробов посередине небольшой комнаты. Они манили к себе. Так я в склепе, что ли? Вот почему жуть не проходит – кожа от страха и предчувствия неизбежного зла покрылась пупырышками. Да странные факелы еще потрескивают, мигают и создают тени колышущие. Такое кого хочешь может испугать.

Из гражданских.

Я-то военный, мне больше интересно, да и от рождения любознательный. Поэтому осторожно приблизился и посмотрел внутрь, ожидая увидеть истлевших хозяев. Не увидел. Без тайны последние одры оказались. Поразили своей глубиной.

– Гробы? – недоверчиво спросил я у Прохора, с трудом отрываясь от созерцания таинственной пустоты. Старик отмахнулся, деланно покривился:

– Да нет, барин. Ложа это. Кровати, то есть наши.

– Кровати? – усомнился я еще больше. – Похоже на гробы без крышек.

– Кровати и есть!

– Без перины? – на всякий случай спросил я, хотя видел очевидную крайность, но надеялся – вдруг принесут.

– Никакой перины! В них мягко!

Я потрогал каменную стенку почти черной ванны и с сомнением посмотрел на Прохора. Старик пожал плечами. Под пальцами стенка стала нагреваться, покрываясь красными рунами, цвет насыщался – палочки срастались в крестики, те в снежинки, появилась какая-то древняя надпись, а может, просто красивый рисунок. Только больно странный – ровный, как кант или вышивка на старинной рубахе. Вот чую сердцем – к староверам занесло – тайное логово или скрытый монастырь. Сейчас появятся и начнут заставлять креститься двумя перстами, с них станется. Я отдернул руку, а потом снова нерешительно дотронулся до гроба. Ложе манило к себе, обещая немыслимые блага и комфорт. Я прямо чувствовал связь между нами.

– Хочешь, приляг, барин, не бойся!

Хотел ли я? Желал каждой клеточкой! Так тянуло, что сил не было сопротивляться. Голос старика подтолкнул к действию. Наклонился вперед, но нашел потаенные силы от разума иррационального, переселил себя и даже отшагнул от ложа на несколько шагов назад. Связь исчезла, а Прохор грустно вздохнул. Присел на край своего гроба.

– Ноги болят, – пояснил он и улыбнулся как-то виновато, – я же старый.

«И мертвый», – хотел добавить я, но передумал. Тоже сел на край своего гроба. Волк походил кругами, к чему-то принюхиваясь, потом, не раздумывая, прыгнул в мое ложе, сворачиваясь калачиком. Я покосился на него. Животное зевнуло и прикрыло глаза. Ничего с ним не случилось.

– Поесть бы, – сказал я Прохору, – и попить.

– Это можно, – легко согласился старик, наклоняясь внутрь своей кровати и, извлекая объемистый сверток и флягу. – Не побрезгуйте, барин. Оленина свежая и теплый коньяк!

– Теплый коньяк? – спросил я, поднимая бровь и, принимая еду. Развернул сверток. Оленина действительно оказалась свежей. Даже шкуру не сняли. От куска мяса поднимался пар. Лицо мое окаменело.

– Тогда, может, отвара брусничного? – натянуто улыбнулся Прохор и вдруг резко ударил меня ногой в грудь. Я упал в ложе, больно ударившись головой о каменный борт, и сразу принялся барахтаться, желая вылезти и наказать наглеца. Вспышка гнева и ярости быстро сменилась удушливой паникой – в тесном гробу не вздохнуть лишний раз. Старик, злобно хрипя, навалился на меня, проявив удивительную силу и ловкость для своего возраста, прижимая ко дну, а верный волк, очнувшись, лег на ноги, как ни в чем не бывало, позевывая со сна. Вот ведь предатель! Глаза даже не открыл полностью. Никогда нельзя верить диким животным, потому что приучить их до конца не получается. Сопротивление мое ослабло, исчезая совсем. Победили меня верные друзья, уничтожая на корню веру в светлое и доброе. Справились, воспользовавшись минутой истощенности духа и тела.

Ванна стала заполняться желтой водой, которая быстро густела.

– Прости, Иван Матвеевич, прости, – бормотал Прохор, горько плача. Руки же, мерзавец, с груди не убирал, продолжая держать крепко и топить. Если и наступила моя минута последняя, то сейчас!

Я стал сильно дергаться из последних сил, желая выбраться, но теперь и вязкое вещество меня удерживало.

Не везет. Крепко увяз. Поймали, черти. Лежать мне в каменном гробу и тлеть столетиями.

– Прохор, – прошептал я, смиряясь, и укоризненно покачал головой. Морщины на лице разгладились. Злость и обида исчезла. Старик, видя лицо святого мученика, заплакал сильнее. – Ох, Прохор.

– Так надо, барин! Прости.

– Прохор! – булькал я, чувствуя, как жидкость поднимается все выше и выше, топя бренное, измученное походами, тело. Старик вытащил руки и с сочувствием смотрел на меня. Я поднял подбородок, а потом и затаил дыхание. Холодец меня заливал быстро и через несколько мгновений, после легкого повизгивания волка – преданная псина осталась лежать на ногах – лицо старика стало блекнуть.

Глаза я так и не успел закрыть.

1.1

Поэтому, когда в них исчезла рябь и появилась резкость, увидел прямо перед собой массивный стол титана. Страж читал. Длинные седые волосы уложены под стальной обруч. Сосредоточен. Важен. В одеждах своих белых и чистых вылитый святой.

Я дернулся, но не тут-то было: остался без движений. Смог только глаза скосить: сидел на табурете, как каменная статуэтка, даже руки к коленям приросли. Этакий гимназист начальных классов перед классным руководителем. Розг не хватает. Кашлянул, выталкивая из себя тягучую жидкость – по вкусу та, что заливала, задышал, и спросил:

– Вы, сударь, когда-нибудь горячий коньяк пили? К фляге не притронуться было.

– Очнулся, букашка? – старец сощурил глаза, фокусируя взгляд. – Нет. Не пил.

– Я так и понял!

Страж пожал огромным плечом.

– Выудил воспоминание у тебя из мозга. Видно, не очень удачное.

– Не очень, – согласился я. – И прекрати мучить Прохора – светлая память человеку, хороший слуга был, теперь таких мужиков нет.

Страж задумчиво поскреб подбородок и вопросительно посмотрел на меня, мол, не проси даже. Я вздохнул.

– И зачем это все? – скосил глаза, как мог, на свое окаменевшее тело.

– Прости. Не мог рисковать. От тебя опасность исходит.

– В самом деле?

– Сильная власть сосредоточена в руках твоих – нож Душ. Не могу я доверять такому, как ты, пойми. Ты же… – старик задумался, подбирая слово, пощелкал пальцами, потом выдохнул, – нестабилен.

– Понимаю, – я кивнул головой. – Чего ж не понять. Только я свою часть договора выполнил.

Снова задумался важный старец. Замолчал на этот раз надолго.

– Конечно, – осторожно начал он, – в твоих словах есть доля правды.

– Какая доля? – нахмурился я в ответ, – истинная, полная правда, сударь, шаманы ваши за дверью остались и в город не вошли, или вы, любезный, хотите меня в чем-то обвинить? Разве не так было?! – я предостерегающе сощурился. Свою честь я берег и словами не разбрасывался. Титаном меня в таких обвинениях не испугаешь. Подумаешь, в восемь раз больше.

– Вот видишь, – страж махнул рукой, словно мысли мои прочитал. «Да что мне с этого? Я домой хочу! Меня невеста ждет». – Нестабилен! – прозвучало, как приговор.

– Значит, дома мне видать? – вздохнул я. – Обманул меня, выходит, старый. Думаешь, с рук тебе сойдет?

– Может и не сойдет, – пожал плечом титан и недобро так улыбнулся: щеки, собираясь в морщины, казалось, поползли вверх, оголяя большие зубы. – Да только что ты мне сделаешь, лежа в ванне анабиозной? Тебя же здесь, в комнате, нет. Ты хоть это понял? Сейчас саркофаг закроем и укатаем в стену лет на тысячу.

– А ты можешь? – не поверил я, скептически хмыкнув.

– Могу, – коротко отозвался страж и замолчал, снова продолжив читать, теряя ко мне интерес, а я поверил сразу. Потому что правда – она такая: горькая и краткая. Без прикрас. Как саблей по голове – ты вроде еще жив, а уже нет.

Правда мне не понравилась. Не по-людски как-то. Спесь моя сразу прошла.

– Мне на тысячу лет никак нельзя, – замотал я головой, – меня же Оленька ждет. Я ей слово чести дал: жениться обещал.

Старик оторвался от книги и смотрел на меня, подняв бровь, мол, продолжайте, господин полковник из России или как там ее, страны новой и варварской. Я чувствовал, как он надо мной насмехается, но ничего поделать не мог, когда дело касалось женщины и клятв, дело принимало серьезный оборот.

– Так скажите мне вину мою, сударь. Да покончим с этим. Почему я дело выполнил не до конца и теперь, я так понимаю, вы отказываетесь помочь мне добраться до дома. Я же из этих катакомб никогда в жизни не выйду!

– Не выйдешь, – согласился святой старец и добавил грозно, качнувшись вперед ко мне, так, что слова зазвучали колокольным набатом. – Потому что выхода нет.

Я поник головой, словно прямой удар словил. Скверно. Хоть пулю в висок. Так ведь и умереть благородно не дадут. Титаны же! У них и кровати каменные.

– Ты что должен был сделать?

– Не «тыкай»! Я – георгиевский кавалер, граф Суздалев, полковник русской армии, – губы мои сами собой сжались в узкую щель. Довел все-таки. Вот-вот контроль над ситуацией потеряю. Скверно.

– Знать бы еще, что это такое и какую значимость имеют твои слова.

– Уж, поверьте мне, сударь, это значимые слова и имеющие вес.

– Хорошо, – вздохнул старец и неожиданно вывернул ладони перед собой странным образом. Фокусник, да и только. Между руками появился искрящийся шар, вот он тронулся черточками, дугами ровными, словно арбуз, и наполнился материками. Красиво. Достойное волшебство даже для парижских зрителей.

Старец закрутил шар в руках, улыбнулся, видя мой интерес.

– Смотри. Это земной шар.

– Какой шар? – встрепенулся я.

– Земной.

– А Боженька где? – вытянул я шею, глядя пристальнее на материки. Титан вздохнул:

– Вы, господин любезный, еще бы спросили, почему она не плоская, а круглая.

– А, кстати, почему? – нахмурился я и, видя, как страж закипает, довольно расхохотался. – Ах, сударь, оставьте эти разговоры для Прохора. Мы давно ходим по меридианам и пересекаем экватор. Так чем вы хотели меня заинтересовать?

– Тогда вы знаете, что такое Африка или Австралия.

– Вы меня за идиота держите? Знаю.

– Отлично. Тогда вы должны понять мысль: предположим, передо мной сидит негр и твердит постоянно, что он полковник Конго или Зимбабве и кавалер ордена чего-то бриллиантового, обозначая свою нелепую значимость. И как я к нему должен отнестись? Если для меня это – пустой звук?

– Конго? – нахмурился я. – Зимбабве? Полковник? В Африке? – я хотел рассказать про копья и голые тела, но замолчал, видя его реакцию.

Титан хлопнул в ладоши, и шар погас. Усиленно потер себе лоб, соображая, как еще можно до меня достучаться. Закрыл лицо руками. Вздохнул:

– Смысл в том, что есть только Город и есть Страж. Это величина постоянная. Все остальные сравнения меркнут.

– Очень самоуверенно, – я хмыкнул и искренне улыбнулся, – мне кажется, что георгиевский кавалер он и в Африке останется георгиевским кавалером. И, кстати, полковник полковнику рознь. Знавал одного из интендантской службы, тот был еще мерзавец, пока я его не убил.

– Хорошо. Должен сказать вам, что не хотел бы ошибиться, и надеюсь, что сделал правильный выбор, остановившись на вашей кандидатуре. Но пока разовьем тему убийства, может и разговора у нас дальнейшего не получится. Так что вы граф Суздалев должны были сделать?

Я потемнел лицом. «Вот ведь подлец, напрашивается. Издевается и не скрывает этого. Чего-то хочет от меня». Именно эта мысль, подогрела мой интерес к беседе, и я продолжил:

– Они же не вошли в город!

– А убивать я их должен был, что ли? – изумился старик.

– Да хоть бы и так! Она же понесла от меня, а я ее убить? Да что с вами, сударь?

Страж развел руки в стороны и чуть не дотянулся до меня. Я оценил. Дистанцию надо будет рвать, если что. Такой дотянется и победит моментально.

– Нестабилен, – сказал, давая мне финальную оценку.

– Еще как стабилен. Кремень!

– Тоже мне, нашел сравнение, – фыркнул титан, скрестив руки на груди.

– И что? Сделать ничего нельзя? Я бы поправил ситуацию, но только без убийств стариков и беременных женщин. Я не могу. Это не по чести.

– Да понял я. Что же мне делать с тобой, голубчик? – спросил сам себя титан и задумался.

1.2

Я с надеждой посмотрел на него.

– Ты воин и солдат? – задумчиво спросил титан, скорее сам себя. Я чуть наклонился вперед, затаив дыхание, но на всякий случай спросил, чуть прищурив правый глаз:

– Про полковника и георгиевского кавалера я говорил?

Старец поморщился. Я сразу выпрямился, насколько позволяла закоченелость позы и продолжил:

– Если что, у меня еще двенадцать орденов. Четыре, правда, иностранных, – с досадой признался я. – И чин у меня по седьмому классу обербергмейстер, что соответствует табелю о рангах званию полковника, а на самом деле службу я закончил в звании майора. Мог бы и в армии дальше остаться, но старая рана не дала возможности продолжить службу. Ушел в министерство, а там карьеру быстро сделал. Природная живость ума помогла, врожденная любознательность, да папенька невесты моей, княгини Ольги – уважаемый всеми человек, не последний в империи.

– Я понял, – старец поспешно кивнул головой. – Понял!

– Так что да, я – боевой офицер. Могу помочь выработать стратегический план, – кинул я в беседу последний козырь. – Победа обеспечена.

Замолчали. Титан размышлял, затягивал паузу. Рассматривал меня, склонив голову. Я же смотрел прямо перед собой, не мигая и не двигаясь, потому что иначе не мог – окаменелость не позволяла.

– План у меня есть, – наконец сказал старец. – А вот исполнителя – нет. Думаю, справишься ли ты? Не уверен. Боязно мне. Ты же нестабилен.

– А награда та, что я думаю? – затаив дыхание спросил я. Вот он – момент истины. Старец кивнул.

– Да. Ты будешь первым, кто выйдет из города, не войдя в него.

– Оленька ждет! Я справлюсь! Давайте уже начнем – времени нет.

Титан позволил себе улыбнуться.

– Ты забыл? Есть только Город и Страж, все остальное субъективно. Время нам не важно, как захотим, так и повернем.

– Не понял? – опешил я.

– Я и не сомневался, что не поймешь, – вздохнул старец, – говорю – к Оленьке своей вернешься вовремя, как надо. Не заметит она вообще ничего.

– Шутите, что ли, сударь? Так не уместно.

– Отнюдь. Нисколько не шучу. Вы мне оказываете услугу, а я вас к невесте вашей доставляю в любой приятный для вас момент. Как вы там говорите? Слово чести!

Теперь уж я задумался – слово чести – это не пустой звук, так просто разбрасываться не будешь, но что за услугу просят у меня? Вывел меня из оцепенения вкрадчивый голос стража:

– Милейший друг, насколько легко вы можете убивать?

– Да очень легко, – отмахнулся я от назойливого старца, мешающего мне думать, – один раз капитана застрелил за то, что неправильно посмотрел на его жену.

– Как это?! – прогрохотал титан.

– Обычное дело! На балу! Думал, дама одна, без кавалера. Обменялись с ней любезностями и улыбками. Все пристойно! Почти. И тут этот капитан как выскочит! И сразу к барьеру! – Я вздохнул. – Застрелил, голубчика.

– А что дама?

– Какая дама?

– Та самая!

– Вдовой стала, – я вздохнул, – а вдовы мне неинтересны. Такая история.

– Варвары, – прошептал старец и прикрыл глаза. Впрочем, тут же открыл их и с интересом посмотрел на меня. По-другому как-то, оценивающе. Я подмигнул ему:

– Так что там за дело? Что за услугу вам нужно оказать? В чем план?

– Да… – начал было титан, но я его перебил.

– Стойте, сударь! Помните, что вы дали мне слово чести?

– Помню, конечно.

Я удовлетворенно кивнул:

– Теперь продолжайте.

– Хорошо, – старец повел руками вдоль стола. – Дело будет у тебя простое. Надо убить трех королей, – при этих словах я перестал дышать. Над столом появились три головы. Сначала они напоминали пустой земной шар, затем стали объемными и в красках. Настоящими. Две в коронах. У первого, молодого, совсем простая корона, так, обруч с заостренными пиками. У второго, старика, наоборот, корона отделана камнями и видно, что тяжела – хмурится постоянно, видно, ноша жмет. У последнего короны не было. И выглядел он не как король, больше похож на поручика-гвардейца. Такие типы, кстати, опаснее всего.

Я вздохнул:

– А нет ли другого задания?

– Нет.

– И в чем их вина?

– Долгий разговор, – вздохнул титан.

– Так вроде время для вас субъективно и значения не имеет? Рассказывайте, сударь.

– Наверное, вы правы, – вздохнул старец и легким взмахом толкнул мой табурет к столу.

1.3

Фокус сей просто разгадывался. На самом деле табурет Прохор толкал. Иначе быть не могло. Мы же не в аду, где чертовщина необъяснимая на каждом шагу творится. Жаль, я обернуться не мог и не имел возможности подшутить над скрюченным от усердия мертвым слугой. Честно? Волновался за старого, но сразу о нем позабыл, как только у стола оказался.

Головы эти страшные парили и смотрели на меня, периодически подмигивая. Такая картина на кого хочешь жуть и ужас может навести. Признаться, впал я в ступор, и даже не сразу заметил, что старец увлечен, делая ландшафт на поверхности, манипулируя руками.

– Горы? – заинтересовано, спросил я, увидев знакомые очертания. Страж не ответил, лишь кратко кивнул огромной головой. Были здесь и долины, и реки с озерами, города красивые. Все уменьшалось в размерах, как только появлялось. Карта под руками титана росла, превращаясь в неизвестный материк.

Наконец, он сел, устало откинувшись на высокую резную спинку своего стула. Спросил:

– Что ты видишь?

– Материк.

– Какой?

Я бы пожал плечом, только не мог.

– Не знаю, – признался честно, попробовал угадать, – выдуманный?

– Это жизнь твоя выдуманная, – обиделся старец. – Смотри и любуйся. Редко делаю – сердце болеть начинает, да глаза потом пару недель слезятся.