«Я крокодила пред Тобою…»

– Честно? – Марина спорила сама с собой. – Это называется честно? Жить с женщиной, которую ты пусть не любишь, пусть она тебе просто удобна, но ты живешь с ней и не веришь ей? Но ведь ты же называешь ее любимой! И ты, в конце концов, спишь с ней! Но почему ты не хочешь нести никакой ответственности?! Почему хочешь ничем себя не обременять, жить себе в удовольствие, без обязательств?! Ах, да! Конечно, конечно! Я помню, ты же сразу ЧЕСТНО предупредил…»

Марина дошла до городского парка. Северогорск – небольшой городишко, удобный, уютный. Коммунального типа. Общая спальня. Общая кухня. Тонкие перегородки.

«-А-а-а-апчи-и-их!

– Будьте здоровы!

– Спасибо.

– И вам.

– Не умничай.

– Да пошел ты!

– Сам не сдохни!»

Она села на скамейку, достала из сумочки сигареты, прикурила, сладко затянулась. Вальяжно раскинулась на городской скамейке своим максимально женственным телом, которое уже знает, что несет в себе жизнь, что уже кого-то баюкает в себе, чувствуя всеми женскими клеточками свое предназначение. Затянулась еще. «Как же хорошо! Господи, как же хорошо! Как же мне плевать на чье-то мнение! Вовчика, Ярика, шмарика, хренарика. Я живу!!! Я!! И дите – мое, только мое! И ничье больше!». Маришка сидела в парке, полностью расслабившись и вытряхнув из головы лишнее. А лишним было все, что не было связано с ее удивительным положением.

***

Обязательств у Володи перед Мариной не добавилось, как и прежде, он жил исключительно для себя, любимого. Времени свободного хватало. Они болтались по гостям почти каждый день, Вова выпивал огромное количество алкоголя, что очень раздражало Марину. Иногда брали с собой Патрю. Вовкины друзья все были выпивохи, можно сказать, интеллигентные алкаши. Кто с одной стопки валился и пускал слюну, кто до утра куролесил бодрячком. Вовка был из бодрячков, и у него было два состояния опьянения. Первое, безудержное веселье, заканчивавшееся полным безразличием к Маринке, где она, с кем, с ним ли пришла. Ушла ли домой или где-то тут бродит. Второе – немногословная агрессия, когда даже не нужен был повод для ревности, он его надумывал сам. Вовчик никогда не поднимал руку на Марину, ну, в смысле, как Ярик, не бил по лицу. Просто однажды он увидел около Марины постороннего мужчину, о чем-то с ней разговаривавшего. Подождал, чем закончится беседа. В тот день у Марины был безалкогольный день рождения, и она отмечала его с подругой, заказав столик в ресторане. Короткая беседа закончилась ничем. Марина ответила ухажеру: «Спасибо, но я замужем», и тот ушел восвояси. Она подошла к гардеробу за коротенькой фиолетовой французской шубкой из искусственного меха, привезенной знакомым спекулянтом из чековой «Березки». Она и не знала, что Вова в этом же ресторане отмечает что-то типа мальчишника. Они были в ссоре. Она не стала вызывать такси и пошла домой пешком. Было довольно прохладное лето. Володя догнал Марину на полпути к дому.

– Штой, щлюха! – когда он был пьян, шепелявил сильнее.

– Вова! Ты где так надрался?

– Я вще видел! Видел, как ты шнималащь в кабаке!

– Ты больной? Я две минуты разговаривала с мужиком, просто ни о чем!

– Вще! Прощайщя с жижнью! – он стиснул Маринину шею правой рукой, толкнул ее к кирпичной стене магазина и прижал со всей силой. – Щлюха!

Маринка засмеялась. «Что за пафос! Какая Отелла!» Но Вовка сжимал горло все сильнее, уже стало больно и трудно дышать, Марина испугалась. Огромные, полные страха глаза тихо кричали:

– Отпусти, что ты делаешь? Ребенок ведь… – Марина пыталась вырваться из его любимых ладоней. Потом она обмякла и заплакала.

Вовка разжал пальцы. Она осела на землю, размазывая по щекам тушь. Он замахнулся, потом вдруг развернулся и так и побежал прочь, с поднятой над головой рукой, безумный в своей больной любви человек. Мужчина, отец ее ребенка.

Утром Марина не смогла повернуть голову. Очень болело где-то в районе кадыка и под челюстью. Позвонив на работу, она взяла отгул. С трудом оделась (ломило все тело) и поехала к участковому терапевту.

– Та-ак, посмотрим… ясно. Следы пальцев на шее, отек гортани. В милицию заявляли? – доктор посмотрел на Марину.

– Смысла нет.

– Нападавшего знаете?

– Думала, знаю. Вчера оказалось, что нет.

– Ясно. Муж?

Марина промолчала.

– Дело ваше. Можете не говорить. Без вашего заявления все равно разбираться не будут. Сейчас покой, сон, успокоительное.

– Мне нельзя лекарств, у меня срок. Три месяца беременности.

– Да ты в своем уме?! – доктор перестал писать и перешел на ты. – И ты собираешься связать с этим… жизнь?!

– Уже связала.

– Купи валерьянки, немного можно. И все-таки подумай, зачем он тебе?

– Я подумала. Рожу и уйду.

– Если доносишь с таким уродом. Извини.

– Да нет, нормально. Урод и есть.

***

Гулять с собакой приходилось Марине, мать все чаще лежала с давлением, переживая за сыночку. Терпение Марины было на исходе. Тяжелые сумки с едой, многочасовые очереди за продуктами, больная свекровь, прогулки с Патрей, после которых тянуло низ живота, пьяные капризы и домогательства Вовчика – все это заставляло Маринку все чаще впадать в истерики. Она приходила домой к матери и ревела.

– Мама, зачем? Зачем я забеременела? Кому нужен мой ребенок? Кому нужна я? Как я буду его растить с сумасшедшим папашей? Да я его трезвым давно уже не видела! Мама! Я пойду на аборт!

– Марина, да ты что? У тебя больше трех месяцев срок! Побойся Бога! Плевать тебе на мужиков, роди, сами вырастим! Лильку вырастила и твоего подниму!

– Мама-а! Я не могу больше!

Тамара Николаевна позвонила докторше.

– Нина, помогай! Маринка аборт задумала, меня не слушает.

– Тамара, да ты что?! Она приходила на прием недавно, ничего не говорила, все хорошо было, что случилось-то?

– Да кобель ее всю душу нам вымотал! Ни два ни полтора. То ли есть он, то ли его нет. Вроде, и при мужике Маринка, и мужика нет. Пьет, гуляет, ребенка не признает, говорит, не его, дурак, ума нет. Давай, Нина, вызови-ка ее, скажи там, как вы умеете, что к чему.

Тамара Николаевна посмотрела на дочь, та уже успокоилась и сидела ссутулившись, опираясь рукой на подоконник. Глядела в окно. Молчала.

«Господи, помоги! Отведи беду, сохрани дитя и дочь вразуми!..» – молила мать.

– Останешься у нас сегодня?

– Да, мам. Не пойду туда.

– А собака как?

– А собака, как я. Ест, пьет и хозяина ждет. Справятся, не переживай.

На следующий день Нина Ивановна вызвала Марину на внеочередной прием под предлогом сдачи дополнительных анализов. Марина пришла, робко села на краешек стула.

– Ну, Мариша, давай живот посмотрю, замерю. Ложись.

Марина послушно легла, Нина Ивановна проводила положенные манипуляции.

– Ой, Нина Ивановна, что-то там…

– Что, Мариша? Все в порядке? Что беспокоит?

– Там, ребенок… он… кажется… пошевелился!

– Вот и ладушки, – довольная докторша погладила живот теплой ладонью. – Вот и умница. Все, Марина, обещай мне с сегодняшнего дня думать только о своем здоровье и о том, что хочет ребенок, а не о семейных дрязгах. Знаю, это трудно, но возможно. Пожалуйста, выноси, роди, а папаша сам потом прибежит. Помяни мое слово, ты у меня не первая. Обещаешь?

Маринка сидела, улыбаясь, кивала и слушала доктора в пол-уха, больше прислушиваясь к новым ощущениям где-то в районе пупка. Ребенок явно давал понять, что он живет. Что он хочет жить и он должен жить. Ей стало дурно от своего малодушия, от вчерашних мыслей и того, что снова подумала убить, что опять произнесла то страшное слово, которое культурные люди деликатно называют «прерыванием».

***

В книжный магазин, где работала Марина, захаживала женщина лет пятидесяти. Она была из постоянных покупателей и очень выделялась из людской толпы. Она ходила, как балерина, размеренной широкой походкой, с идеально прямой спиной, высоко подняв слегка наклоненную вправо голову. Смуглая, с темными волосами, зачесанными в тугой хвост, миндалевидными красивыми глазами и высокими азиатскими скулами, эта женщина, на взгляд провинциального жителя, одевалась и выглядела очень не «по-местному». Накидки, пончо, коротенькие зеленые леопардовые, из прозрачной резины, сапожки на зауженном к низу каблучке, юбки в пол, широкие палантины. Чудна я бижутерия из темного металла туго и приглушенно перекатывалась на груди, длинные тонкие пальцы украшали массивные, похожие на старинные, словно из далеких времен, кольца, диковинные броши схватывали на длинной шее многочисленные платки тонкой шерсти. Женщина носила, в основном, бадлоны – свитеры под горло, которые аккуратно скрывали еле заметный шрам у яремной впадины. Ее низкий голос, хриплый, периодически прерываемый булькающим кашлем многолетнего курильщика, когда она здоровалась, был слышен задолго до ее появления в Маринкином отделе.

Звали ее Татьяна Васильевна Ростовцева. И, конечно же, была она не местным жителем. Татьяна родилась и жила в Москве, в Северогорск приезжала к сыну и была постоянным клиентом букинистического отдела, в котором Марина работала, к тому времени – уже старшим продавцом. Татьяна Васильевна, как говорится, была абсолютно начитана. Она вообще была какая-то особенная. Не спорила, но могла убеждать. Не хамила, но на своем настаивала. Тупой и настырный собеседник не всегда мог понять – это он выиграл в споре, или его культурно послали. В общем, Марине Татьяна Васильевна нравилась, и она слушала ее столичные байки с большим удовольствием. Как-то Татьяна принесла в магазин необычную книгу, не художественную, не документальную, не историческую. Но в этой книге были какие-то давнишние свидетельства, какие-то небольшие притчи, что ли. Марина подержала книгу в руках, полистала. Темно-коричневый кожаный переплет, сверху, по центру, металлический желтоватый крестик, издана за рубежом.

– Библия, Татьяна Васильевна? – удивилась Марина.

– Библия.

– Зачем вам книга для сектантов?

– Да с чего вдруг? Православные, католики, протестанты – они все по-своему ее толкуют.

– И что в ней? Ну смысл ее в чем? Для чего она? – Марина крутила книгу в руках, без интереса пролистывая страницы.

– Да для веры. Основа человеку верующему.

– Так, значит, вы тут тихой сапой, Татьяна Васильевна, в бога веруете?

– И что тебя удивляет? Меня малышкой еще бабушка крестила. А ты сама-то крещена?

«Второй раз мне задается этот вопрос», – подумала Марина.

– Нет. Мы с родителями об этом не говорим вообще. Отец партийный, мама, знаю, тайком молитвы читает, пока отец не видит. Она вообще у меня разбирается в гороскопах, порчах, молитвах, во всем этом мистическом.

– Да-а, Мариша, – с ухмылкой протянула Ростовцева, – я вижу, мусора в твоей голове хватает. Ясно. Слушай, я тебе ее подарю. Книгу эту.

– Спасибо, конечно, только мне она ни к чему, – спохватившись, Марина добавила: – Наверное.

Она не хотела обидеть хорошего человека отказом.

– Вам нужнее, вы в ней разбираетесь. А до меня пока-а дойдет смысл жизни древнееврейского народа!

– Ты бери, не спорь. И сохрани книгу. Придет время, откроешь и прочтешь. Сейчас можешь пока не читать, все равно ничего не поймешь. Слушай, а ты креститься не хочешь?

– Да нет, не думала. Вряд ли. Я и в церкви-то ни разу не была.

– Как так? За двадцать с лишним лет и ни разу не была?

– Ну да. Даже не заглядывала. Что мне там?

– Да уж… – Татьяна удивленно посмотрела на Марину. – А ты сможешь взять три дня отгулов?

– Могу. А зачем?

– Приезжай ко мне в Москву, окрестим тебя там, хочешь?

«Слетать в Москву да еще пожить у Татьяны Васильевны! – Маринка от радости заерзала и готова была бежать за билетами немедленно. – Она еще спрашивает, поеду ли я в Москву?!»

Что повод – крещение, Марину не беспокоило.

– Татьяна Васильевна! Да хоть сейчас!

– Ну и хорошо. Давай на следующей недельке, пока тепло.

«И в Москву слетаю, развеюсь, и посмотрю, как Татьяна живет». Маринка шла домой, давно не чувствуя себя такой счастливой. Дитя радостно переворачивалось в животе, разделяя мамино настроение.

– Вовка, я в Москву лечу!

– На кой хэ?

– Креститься.

– Ха! Ну, у тебя то понос, то золотуха! Чего это ты надумала? И почему в Москву вдруг?

– Татьяна Васильевна в гости зовет, Ростовцева. А что? Съезжу погляжу, что к чему. Да и интересно это все, с крещением. Что-то новенькое в моей жизни.

– Ну-ну.

Вовчик уткнулся в сонеты Шекспира. На английском языке. «Странный, все-таки, Вовка мужик. То буха ет, то сонеты Шекспира читает. Хотя… Одно для тела, другое – души прекрасные порывы. Вот именно – души. Он и душит…» – Марине вспомнился Вовкин припадок маньяка-душителя. Она его простила. Ревнует, значит, любит.

Татьяна встретила Марину, и по чистой солнечной столице, болтая о том о сем, они доехали до Багратионовской, где жила Ростовцева. Ее дом стоял на удаленной от московского шума зеленой улочке. Просто обставленная, небольшая двухкомнатная квартира просто кричала, что ее обитательница книгочея. Или книгоман? Короче, книголюб.

К Марине в книжный ходили разные клиенты. По ее умозаключению, покупатели делились на читателей, коллекционеров, собирателей, эстетов и менял. Читатели – самая немногословная категория, они честно читали все, что покупали. Неважно, был ли это исторический роман, детектив или «Малыш и Карлсон». Коллекционеры гонялись за редкими изданиями и общались своими группками в тесном контакте с менялами. Эстеты были из инженеров, разных начальников, в общем, из физиков-лириков, то есть руководящего звена. Они покупали только ту литературу, которая соответствовала бы их тонкому внутреннему содержанию, хорошо, если диссидентскую или что-то типа «Альтиста Данилова». Они не бились за дефицит, если его не читали. Они не брезговали и обменкой, то есть книгами, которые можно было обменять на другие, их интересующие. Разговаривали важно, многозначительно давая понять друг другу и окружающим, что они-то уж понимают, как там все на самом деле. Менялы стояли в букинистическом целыми днями, выменивая свой экземпляр на нужный им сложными цепочками. Говорили много и со всеми. О цене, категориях обмена, у кого что есть, где что можно достать. Самыми веселыми были собиратели. Они месяцами искали нужную книгу, выменивали, покупали втридорога у спекулянтов. Они СОБИРАЛИ книги, как копили деньги. Собирали как ценность, не читая их. Был один клиент, он собрал все книги серии «Жизнь замечательных людей». У него дома были издания исключительно этой серии. Больше никаких.

– Витек, тебе еще много собрать осталось из того, что вышло?

– Ну, полку сантиметров тридцать, – серьезно отзывался Витек.

Другие собирали собрания сочинений. Любые, но лучше – самых известных писателей.

– Люсь, ты сейчас что собираешь?

– Коландоя и Дюму.

– А я их уже собрала. Сейчас за сказки народов мира взялась. Потом Ви ктор Гу го на очереди.

Кому непонятно, Артур Конан Дойль и Викто р Гюго.

Была еще одна категория клиентов, они просто сдавали все купленные и прочитанные книги в «Букинист» за деньги. Марина их всегда ждала, так как в общей куче технической литературы, толстых журналов и брошюр попадались очень ценные экземпляры. Их можно было, не сообщая покупателю о реальной ценности сдаваемой книги, выкупить по закупочной цене и потом выставить на продажу по рыночной или обменять по категориям. Маржа снималась с кассы наличными. А если ревизия выявляла недостачу, то девчонки закупали книги по одной цене, указываемой в накладной, а в продажу выставляли по завышенной. Разница покрывала недостачу. Но недостачи случались редко. В основном, это был дополнительный приработок девчонок. Начальник отдела, женщина с тремя высшими образованиями Ирина Константиновна отличалась принципиальностью и такие штучки пресекала, поэтому Марина со сменщицей делали это по-тихому.

Самым козырным способом заработать и покрыть недостачу был выезд «на зону». Туда ездили лично директор магазина с начальницами отделов «Техническая книга» и «Художественная литература», всегда вместе, исключительно обоими отделами. В худотделе брали нетленку типа «Спартака» в издании местной типографии, что-то советских авторов вроде «Иду на грозу» или «Как закалялась сталь», а в техническом паковали «висяки» – специальную литературу, ранее заказанную в ошибочном количестве. Туда же шли брошюры и книги, не выкупленные по спецзаказам. Ну и, конечно, в зону ехали «Малая Земля» Брежнева, труды Ленина и прочие шедевры выдающихся деятелей компартии. Они поступали в книжные магазины по разнарядке в таком количестве, что хватило бы на пятилетку продаж. Но продажи по бессмертным авторам были нулевые, поэтому они ждали своего тюремного часа. Естественно, труды шли не в нагрузку, а исключительно как просветительская работа, своего рода коммунистическое миссионерство.

Директриса договаривалась с зоновским начальством, отдельно готовила руководству увесистую сумку с дефицитом – зарубежными детективами, классикой, детской литературой. Если нужны были большие выручки, в подарок управленцам зоны везли собрания сочинений, а заключенным, помимо пищи духовной, еще и огромные коробки с папиросами. За пачку папирос зэк готов был купить любую «левизну». Об этом директриса тоже заранее предупреждала начальство лагеря. Начальство, в свою очередь, заранее предупреждало сидельцев – план закупа перевыполнить. По зоне объявляли день торговли, зэки получали причитающееся им денежное пособие, и в назначенный час магазинный «ЛиАЗ», груженный неликвидом, отправлялся на чёс – внемагазинную торговлю. Начальницы отделов брали себе в помощницы по одной молодой продавщице, бойкой, не обремененной совестью и испорченной дефицитами. Маринку не брали ни разу, говорили, что мала еще. На самом деле, тетки боялись, что про всю эту аферу узнает Маринкин отец, который был завсегдатаем кабинета самого высокого книжного руководства. Опасались, что Иван Иванович мог бы ненароком сообщить своей подруге-управляющей реальную цифру левых заработков ее директрисы за один день торговли «на зоне». Но Марина и не рвалась туда. Она панически боялась зэков, их вида и речи. Часто туда брали Аллочку. Девка была – огонь. Она ежевечерне ходила с подругой Ларочкой в ресторан, так сказать, поужинать, была не замужем, стройна и без предрассудков. Марина никак не могла взять в толк, какая разница, где продавать, в отделе или в тюрьме? Почему ОТТУДА девки денег больше привозят? Цена-то книги не меняется.

– Ну ты малявка еще, Маринка! Как это не меняется?! В накладную пишем цену, какая есть. Там продаем в два раза дороже.

– Да ты что?! А вдруг проверка?!

– Ну ты ваще-е! Да кто ж в тюрьме проверит? Там же все договорено! Зэки цену не спрашивают. Даешь Спартака, Брежнева, Ленина, какую-нибудь аппроксимацию до кучи и говоришь: «Пять восемьдесят», а реально там на два с копейками. Он у тебя что, пересчитывать будет?

– Да ладно!

– Темнота, жизни не видела! Главное, когда зэку книги протягиваешь двумя руками, давай ему их снизу взять, вместе с твоими ладошками. Он тебе еще остаток денег ссыплет за то, что за бабу подержался.

Частенько после дней торговли на зоне у начальниц отделов вскоре появлялись новые шмотки, шубки и мебель. Марине же оставалось только разводить руками и тихо завидовать. Да! Чтобы что-то иметь, надо быть начальником. Это Марина усвоила четко. И на примере отца, и на примере дней тюремной торговли.

В книжный магазин Марину устроил Иван Иванович. Попасть туда, даже просто продавцом, в восьмидесятые было невозможно. После десятилетки Марина уехала в Ленинград и легко поступила в электротехнический медицинский техникум на отделение оптики. Если бы она его закончила, то стала бы оптиком-техником, вполне дефицитная специальность в то время. Оправы подбирать да линзы вставлять. Марина жила в общаге, в Петергофе. До учебы добиралась около полутора часов на электричке и трамвае. Но даже не это было главным неудобством. Марина была девочкой домашней. Она очень скучала по дому, по ругающейся маме, по отцу и Ольге. А соседка по комнате Катюша, симпатичная девчушка из Краснодара, вела ну совершенно аморальный образ жизни. Она курила. И еще она приводила мальчиков. Как-то Марина пришла с учебы, а дверь закрыта. Стук-стук: «Эй, есть тут кто?»

– Маринка! Погуляй минут сорок!

Марина села около вахты. «Я очень хочу домой. Сейчас же. Сию минуту!».

Она позвонила Оле и сказала, что купила билет домой и что возвращается.

– Отец тебя закопает, сестрица.

– Оля, я не могу тут! Туманы дурацкие, Катька дурацкая, голова все время болит. Скучно мне тут, тоскливо!

– Вернешься, будет фейерверк отношений. Отец тебе устроит веселую карусель.

Оля сообщила новость отцу. Иван Иванович в Ленинград прилетел сам.

– Марина, в чем проблема? Я разговаривал с деканом, он сказал, что учишься ты хорошо, даже очень хорошо. Проблема привыкания к новой обстановке? Скучаешь по дому? Но это не причины бросать учебу. Все скучают, и все привыкают. Декан сказал, возможно, у тебя парень в Северогорске остался, это так?

– Какой парень, папа? Я домой хочу. Просто до-мой!

– Ты дура, Марина. Это блажь. В Северогорск просто так из Ленинграда не возвращаются. В чем причина?

– Ни в чем, папа. Ни в чем. Просто я не хочу.

Они все же вернулись. Сначала прилетел Иван Иванович. Он был уверен, что убедил дочь остаться в культурной столице. Потом явилась Марина. Ее никто никогда ни в чем бы не убедил. Приехала тайно, знала только сестра.

– Ну все, подруга! Берегись отцовского гнева, надевай на жопу доспехи.

Но, ко всеобщему удивлению, Иван Иванович не стал сердиться. Он как-то философски отнесся к возвращению пока еще не совсем блудной дочери.

– Устрою тебя, Марина, в книжный. Попробуй облажайся, убью.

Марина с трудом влилась в коллектив. Во-первых, все знали, чья это дочь. Во-вторых, у Марины абсолютно не было чувства ответственности и коллектива. Она наряжалась, приходила в отдел и садилась в холле на диван, закинув ногу на ногу.

– Марина, так нельзя, ты на рабочем месте, – вежливо наставляла завотделом Нина Ивановна, – иди в отдел. В подсобке есть работа.

Задрав нос, Маринка на высоченных финских шпильках гордо цокала в подсобку.

Как-то по осени, собираясь на работу, она, как обычно, накрутила термобигуди. Завившись, накрасилась, причесалась и вышла из дома. Шел дождь, был обычный пасмурный день. Немного не дойдя до автобусной остановки, Марина поняла, что зонт ее не спасает и прическа разваливается от влажного воздуха. Недолго думая, она развернулась и пошла домой. До начала рабочего дня оставалось минут тридцать. Дома Марина включила газовую духовку и стала сушить волосы. Фенов-то не было. Часа через два раздался телефонный звонок, звонила заведующая.

– Марина, ты заболела? Ты почему не пришла на работу?

– Инна Васильевна, у меня волосы развились!

– Какие волосы? Марина, ты не заболела? У тебя все в порядке?

– Нет, не все! У меня на голове черт-те что! Я не могу в таком виде появиться на людях!

Пауза. Долгая.

– Але! Инна Васильевна!

– Марина, ты нормальная?! Быстро в магазин! Полчаса на дорогу! Отцу сегодня же все расскажу! Уму непостижимо! Волосы развились! Нет, вы подумайте! Бего-о-ом! Нет, ну ты нормальная?!

В-третьих, Маринка была совсем глупая. Она путала слова, долго училась уму-разуму и премудростям книжной торговли, хотя в детстве много читала. Одному покупателю, реально ботанику по специальности, предложила книгу «Растения – генитальные инженеры природы». Он честно не засмеялся. Ну, может, потом, когда из магазина вышел. Какая разница? Генитальные или гениальные?! Девочка совсем молоденькая, семнадцать всего, научится…

– Девушка, выдайте, пожалуйста, книгу по заявке.

– Давайте бланк-заказ.

– Вот, пожалуйста.

– А он у вас просрочен, у вас книга лежала по заказу до вчерашнего дня.

– Я вчера не мог прийти, пожалуйста, посмотрите, может, еще не выложили в продажу?

– Хорошо, я посмотрю. Только больше не просрАчивайте.

– Конечно, конечно! Я постараюсь больше не просрАчивать…

Слава богу, ЭТО не навсегда.

***

Частенько к девчонкам в магазин забегал симпатичный парень, местный спекулянт. Он работал в соседнем НИИ каким-то техником по ЭВМ и очень выделялся из общей массы своим внешним видом. Вел себя свободно, раскованно, но не нагло, носил джинсы-бананы фирмы «Вранглер», только импортные футболки, их он называл майками, летом – мягкие кожаные мокасины, осенью – умопомрачительную куртку-косуху и сапоги-казаки. У него были длинные, до плеч, вьющиеся русые волосы, голубые глаза и правильные черты лица. Парень был строен, молод, очень худ и очень красив. Он приносил девчонкам косметику, французские духи и прочие приятные мелочи, которые в то время вовсе мелочами не были, впрочем, как и сегодня. Свой товар он исключительно продавал, на книги не менял и сам книг не покупал никогда. Марина смотрела на него, как на небожителя. Этот мальчик – не ее поля игрок. Не ее уровень. Конечно, и она жила не на помойке, но тут дело было не в социальном статусе. Тут попахивало манящей и неизведанной антисистемой. Конечно, он был женат, и его Светка была подружкой Аллочки. А звали его Олег Калугин.