Три главные темы человечества

– Да ну какие шифровки, а!

– В смысле? Это не шифровка?

– Нет.

– А что тогда? Расскажешь?

– Я не могу. Я правда не могу. Я даже тебе не могу.

– Хорошо, не рассказывай. Я теперь просто сдохну от любопытства! Скажи хотя бы, почему нельзя рассказать? Ну это слишком личное, слишком семейное, может постыдное что-то, а то и вообще криминал? Ну знаешь, бывают, действительно, моменты, когда сор выносить из дому ни к чему. Или как вы там говорите? Из хаты? Прости.

– Я не могу тебе рассказать про чемоданы и про плечики, потому что это слишком странное. Ну то есть, ты не поймешь. Никто не поймет, не то что это какая-то сельская тема или что. Просто это…

– Ну?

– Это такое, немножко загадочное и непонятное. Короче, это нечто такое, что мы сами себе даже не можем объяснить. Поэтому тебе я не смогу объяснить тем более, при всем желании.

– Это что опасное?

– Сложно сказать. Само по себе, как правило, нет, но косвенно – да, может причинить ущерб.

– Ущерб материальный или…

– Физический, но пока что такого не случалось, тьфу-тьфу-тьфу.

– Это как-то связано с другими людьми, соседями, например?

– Нет, это, скажем так, происходит только в нашем доме. У него есть некая особенность.

– Ты из-за этого уехала?

– Отчасти.

– Вы из-за этого ведете такой странный образ жизни?

– Сто процентов.

– Ого, это что-то очень важное!

– Да, оно очень сильно… влияет на тех, кто живет в доме.

– И оно не очень хорошее?

– Оно странное.

– И когда это началось?

– Мама говорила, что точно не помнит, но после моего рождения.

– То есть, твоя сестра живет с этим всю жизнь?

– Да.

– А ты?

– В детстве оно мне даже иногда нравилось. Оно, скажем так, могло преподносить и приятные сюрпризы. Ну и плюс это было так необычно, только нельзя было никому рассказывать. Я в детстве все же проговорилась об этом несколько раз другим детям на нашей улице. Те рассказали родителям, пошли всякие слухи, что я типа больная, и мама у нас чокнутая. Это был единственный раз, когда она меня выдрала ремнями.

– Что, даже не одним?

– Она взяла несколько, и отхлестала меня по заднице в кровь.

– Оу…

– Да, но это было единственный раз в жизни, и она была абсолютно права. Я больше никогда и никому не упоминала об этом, да и тебе это прочла просто на автомате. Я хотела пропустить этот абзац.

– А если продать дом, переехать в другое место? Оно связано с самим домом или с вами?

– Мама считает, что с нами, и потому боится, что мы только на переезд зря потратимся, но она не уверена до конца. Плюс она боится последствий, если новые жильцы столкнутся с этим.

– А это можно как-то выяснить, ну с чем именно это связано?

– Ну если только переехать, хе.

– Да уж, задачка. А если я угадаю, ты мне скажешь, что я угадала? Если я сама догадаюсь.

– Я бы не хотела, чтобы ты догадалась, но ты и не догадаешься. Правда, я бы хотела услышать, что ты там напридумываешь.

– Ну смотри… Оно может быть опасным, оно всегда происходит в доме, об этом нельзя никому говорить, оно появилось после твоего рождения, и что там еще было?

– В целом, все.

– С ума сойти, я столько вопросов задала, а ответов – чуть!

– Ну извини.

– Расскажи мне еще что-нибудь об этом, что сможешь.

– Не знаю, я уже рассказала все, что могла. Скажем так, оно влияет на предметы в доме. Не на людей, но на предметы.

– Ну они отсыревают или что? Плесенью покрываются? И потом эта плесень осыпается в виде предмета? Типа поэтому надо среди кучи чемоданов из плесени надо найти настоящий?

– Ну нет уж, что за бред! Столько плесени! Мы бы давно в пенициллин превратились все!

– Ну а что такого может происходить с предметами в частном доме… Погоди, а оно… Ну, ты понимаешь…

– Что?

– Ну, оно естественной природы?

– Да как сказать.

– В смысле, что-то мистическое? Какое-то привидение прикалывается или типа того?

– Ну, кстати! Вполне может быть, ха-ха.

– Подожди, правда? Какой-то полтергейст?

– Мы не знаем, что это такое.

– Страшно, очень страшно, да? А-ха-ха-ха! Но это такое, ненормальное, да?

– Я тебе это сразу сказала.

– Ничего себе! Я просто слышала истории про барабашек от разных, но вполне вменяемых людей, типа это на самом деле есть, но как я поняла, это очень зависит от самого дома. Где-то они есть, и очень такие активные, а где-то… Ну то есть, они есть везде, просто где-то тихони, а где-то вот прям очень шальные.

– Может быть, просто то, о чем ты говоришь, я об этом тоже много раз слышала, но там проявления совершенно разные же бывают, а у нас всегда одно и то же.

– То есть, я возможно права насчет того, что это такое в своей сути, но не понимаю пока, что конкретно там у вас происходит?

– В данном случае причина может быть какой угодно. Мама называет это послушай, у меня уже голова болит. Я наверное, все-таки вышлю им денег, когда со мной галерея расплатится.

– За скульптуру с ножницами?

– Это инсталляция.

– Ну да, конечно. Много должны?

– Ты своими пухлыми сиськами за неделю столько не поднимешь.

– Уж конечно! Так что ты там говорила про маму, как она это называет?

– Да неважно, бредни.

– Ну скажи.

– Она называет это проклятьем.

– Круто! То есть вы даже не знаете, это проклятье дома или семьи?

– Нет.

– И никто кроме вас троих это не видел?

– Нет.

– А к гадалкам ходили?

– Да.

– И что они сказали?

– Что деньги надо из дома вынести.

– Ха-ха-ха, ловко! А священнослужители? Приглашали? Что говорят?

– Нет, мама сказала не поймут.

– Ха-ха-ха!

– Чего ты ржешь. Мама сказала, что они больше государственный орган, нежели духовное учреждение. Ну типа как не пойдешь же на эту фигню в прокуратуру жаловаться.

– Она не верующая?

– Верующая, как уж нет. Просто немного разочарованная в этом всем, но она верит, и часто ходит, и старается соблюдать какие-то основные вещи.

– Слушай, у меня уже мозг сейчас сломается, что там у вас за хрень такая!

– Поэтому не стоит вообще говорить об этом.

– Слушай, а вот оно началось после твоего рождения, ты сейчас живешь одна, в другом месте, оно тебя не преследует?

– Нет. Я очень боялась, что здесь начнется то же самое, но вот уже сколько лет, и все тихо.

– Значит, оно все же к дому привязано?

– Не знаю, может быть. Короче, будь у меня деньги, я бы просто купила другой дом или квартиру, не знаю, а этот – сожгла бы до тла, чтобы осталась просто заброшенная обгоревшая земля, которую никто не продаст, никто не купит, никто ничего не построит, и никто больше не поселится. Продать его как есть и просто переехать – не вариант.

– И ты бы даже заработала эти деньги, но сиськами обделили, да?

– Ой, все. Короче, я отправлю им денег. Мне страшно, конечно, вдруг мама скажет, что я тварь, и швырнет назад в лицо. Сейчас у меня хотя бы теоретически семья есть, а если я покажусь на горизонте, что будет? Не хочу остаться одинокой псиной.

– Ну во-первых, как она их тебе швырнет? Почтальон конвертом в тебя запустит? Отправь деньги сестре, она явно по тебе скучает. Ее письмо, вон, немножко даже отдает… чем-то совсем не сестринским.

– Ой, вот знаешь куда иди, например! Дура!

Прием-прием, на связи Восемнадцатый! Такие дела. Старшая названивает подружке и письмо от Мелкой вслух начитывает. Когда она сказала, что «это» ее не преследует, я подумал, что от смеха бы сдох, если б мог!

Вон стоит их мамаша, рыхлит землю вилочкой под геранью. До чего тупое занятие! Собственно, какой человек, такие у него и занятия. Хочется на ухо ей заорать: Это герань, твою мать! Ей вообще по барабану, что там на поверхности земли! Мелкая явно поумнее, та на цветы ноль внимания, только об овощах печется. Похоже, чувствует родную душу. А еще почти наверняка догадывается, что если у них огурцы опять передохнут, им с мамашей придется фиалки жрать. Снова. А она еще с прошлого раза, поди, не отошла. Господи, как она блевала! Мамаша бы хоть поберегла доченьку, научила бы, что столько жрать вредно. Я успел даже подумать, что она ее специально травит. Думаю, какая дебильная затея – закормить ребенка до смерти фиалками, уж тогда бы могла просто голодом уморить. Мучение, конечно, но когда ребенок блюет радугой за горизонт, тоже как будто не предел мечтаний.

Собственно, а чего далеко ходить! Когда случилась эта штука с цветочными горшками, пол урожая сгинуло, вот уж они тогда к концу апреля и фиалками баловались, и даже кактусы понадкусывали кое-где. Мелкая так еще деликатно иголки с них перед этим обстругивала, я тогда подумал: эй, сучка, это ты чего с ними делать-то собираешься! А-ха-ха! А она выдергивает этот кактус из горшка и в туалет почесала. Ну все, думаю, вечеринка сейчас начнется. Подходит деловито так, а оттуда мамаша выползает. Эта ей кактус сует, в смысле в лицо, говорит: «Мам, смотри, почти как огурец! Попробуем?»

Умора, я так думаю, ага-ага, ты еще пойди теперь в огурец обструганные иголки навтыкай и скажи, что почти как кактус! Можно будет отогнать цистерну отличной текилы! Жалко только, огурцов у них не было, они тогда все под горшками подохли. Про-о-осто нечеловеческая умора была!

Проблема-то ведь не нова, да она даже и не их, как собственно, и земля под домом. Это общечеловеческая трагедия – живут, не задумываясь. Вам же мозги-то дали, чтобы они думают для чего? Да они и не думают, а ведь могли бы, у них все к тому есть. Природа затейница, конечно. Могла бы этот мозг, ну я не знаю, да хоть к жопе приделать, и люди бы такие не задумываясь изобрели бы стул без дырки, садились бы и забывали как дышать каждый раз. Ведь нет, она его засунула куда повыше, упаковала в коробку, а спереди так там вообще – броня четыре сантиметра, лобная кость. Мощь. Может специально так запаковала его, чтоб пореже вспоминали, что он есть?

Вот мамаша, работала раньше на фабрике, ну на кой черт ты таскаешь эти тюки с тканями? Тут все ими завалено, двадцать с лишним лет три бабы, не могут никак израсходовать! Чего только они не шили. Розы на той кофте, о которых говорила подружка Старшой, это вообще ничто! Я все думал, когда же они догадаются еще и обувь начать шить, чтобы расход увеличить. Там в кладовке лежала пара подошв от старых сапог. Однажды ка-а-а-к поперло! Была одна пара, прилетело еще сто десять! Сто десять копий той пары подошв, ха-ха-ха, на мотострелковую роту! А всего, считай, сто одиннадцать. Считая ту, что они называют «настоящей». А остальные как будто не настоящие! А-ха-ха-ха, сдохнуть с ними!

Думал, может догадаются, что подошву-то и обрезать можно под свой размер, тапочку какую-нибудь сшить. Нет, ладно, думаю, ну можно пойти продать. Да не жрать же их в самом деле! Просто сожгли в печке, типа чтобы никто не узнал, какая у них фигня в доме творится. Удивительно! А чего у них в башке творится, они не боятся. Да, конечно, просто ваши чердаки – это тоже дом! Та девчонка отменно высказалась насчет того, что Мелкой чердак чемоданами затопило.

А еще потешно было, когда Старшая сказала, что не знает, откуда в доме столько ножниц. Ну да, конечно, ты-то и не знаешь! Матери в кой-то веки по старой памяти заказ подкинули – свадебное платье сшить, а там работы немеряно! Складочки всякие, оборочки, кружева, все такое. Нет, все-таки, Старшая с детства радовала.

Там расклад такой: денег нет, что делать они (естественно) не знают, и тут вдруг соседка приходит с авансом еще, так и мол и так, платье надо. Дочь замуж будем отдавать. Отдавайте-отдавайте скорей, думаю, заходила она как-то раз, еще жениху тоже аванс накиньте, чтобы назад не вернул посреди церемонии. Старшая даром, что сама еще малышка, но сообразила, что если свадьба в поселке, это значит в гости позовут, и накормят вкусно, ну там правда, придется платье какое-то себе пришить, но это уж ладно, не впервой.

Короче, решила матери помочь, чтобы та поскорей с платьем закончила, дескать, тогда и свадьбу поскорее справят. Взяла единственные (на тот момент) ножницы в доме, и побежала к соседу, чтобы заточил. Что уж он, с ребенка же денег не возьмет за такую мелочь. Дядька тот и правда что нормальный, заточил ей ножнички, даже маслом смазал, предупредил, чтобы с ножницами не бегала. Та прибегает домой, и тут же звонок в дверь. Звонок! Ну это я уже лишнего, конечно, откуда у меня звонок. Просто постучали. Девочки с нашей улицы, такая, целая грядка будущих кабачков приперлась, позвали гулять. Наша с ними, а ножницы просто, вот ну просто, швырнула как попало на обувницу, ну они там и завалились к стеночке.

Эта садится за работу, а ножниц нет! Сколько она их искала… Аванс же дали, не трать время, сходи быстро до магазина, купи новые, да работай спокойно! Так нет, полдня потратила попусту. Что-то надо делать, думаю. Как-то ей подсказать, где там эти ножницы лежат. А еще Старшая говорит, мол, «это» может быть физически опасно! Да, конечно, сплю и вижу, чтобы вы сдохли все, чтобы я весь тут провонял, вас ведь даже по запаху никто не хватится, кому вы нужны. Вы сами для себя физически опасны, вообще-то!

Что-то делать надо, ну я шарахнул несколько копий этих ножниц, одни, вторые, третьи, пока они из-за обувницы просто высыпаться не начали со звоном! Эта курица услыхала шум, а сама на чердаке рыщет – где? – в коробке с фотографиями! Ну дура ты или нет, ей-Богу. Слышит она металлический звон снизу, и думает, что Старшая вернулась с прогулки, а там звон стоит неимоверный! Ножницы, ножницы, ножницы, еще копия, еще, валятся, сыпятся, звенят, сколько можно!

Короче, я в тот раз понял много разного важного. Старшая – деятельная, не в мать. Мать – недеятельная, в огурцы. Я понял, что все бесполезно, когда она так и не оторвалась от фотографий. Алё! У тебя ножницы пропали, у тебя срочный предоплаченный заказ, послезавтра вам уже жрать нечего, да еще снизу какой-то непонятный звон. Не буду томить, мамаша так и сидела за фотографиями, по барабану ей весь этот мороз. Старшая домой приходит через несколько часов, дверь открывает еле как, потому что ножницами завалено, и просто начинает орать. Я еще тогда понял заодно, что такое преждевременные выводы. Только тут мамаша прискакала вниз и увидала это все. Я, положим, люблю точность. Пятьдесят шесть ножниц. Цифра как будто не впечатляющая, но это только для тех кто, никогда в жизни не видел пятьдесят шесть совершенно одинаковых старых ножниц на пороге собственного дома. Просто дурдом, я тогда радовался, как пустая собачья будка!

Вот потеряла бы она эти ножницы до того, как Старшая их к соседу снесла, то была бы, конечно, печаль. Да и то, умный человек бы пошел, да в металлолом сдал! А тут пятьдесят шесть идеально наточенных, смазанных ножниц! Ну да, зеленая краска на ручках облезлая, но – совершенно одинаково, ха-ха-ха! Говорит: они у нас везде! Уж что-что, а ножницы, если сдать в металлолом, натурально проесть можно было бы, откуда ж я знал, что они всеми пятьюдесятью шестью пользоваться вдруг начнут! Идиоты. Я с тех пор как вижу ножницы, которыми они уж давно не пользовались, так обязательно рядышком еще одни появятся. Что интересно, это же в первый раз было, они тогда еще этой терминологией тупой не обросли, поэтому там все 56 ножниц были настоящие, а-ха-ха-ха! Я перестал подкладывать новые, когда Старшая свалила, это все было все же для нее, чтобы не забывала не забывать важные вещи.

Конечно, там даже и сейчас еще даже близко нет по миллиону в каждой комнате, я все-таки сам не железный, такую массу держать, но у меня есть задумка на этот счет. Я сам иной раз путаюсь, сколько же тут во мне всяких помещений и потаенных уголков. Пристрой на пристрое, из говна и палок в буквально смысле! Там кое-где строители, конечно, совсем-совсем нечестно поступили. Хозяйка, конечно, сама виновата, что внятного техзадания не дала, но есть тут у меня кое-что из кизяка. Я решил, что если Старшая когда-нибудь приедет, я специально к ее приезду выровняю количество ножниц во всех помещениях до пятидесяти шести. Это будет красиво.

Чего я только не пробовал. Потеряли что-то – да вот же оно, нате, и в пятьдесят раз больше. Старшую вообще баловал поначалу. Появится у ней игрушка какая-нибудь, отличная. Действительно, отличная. Отличная от тряпичных кукол, а утром проснется, рядышком уже две лежат. Приятно. Тряпочных кукол-то они и сами размножали прекрасно, я бы так не смог.

Младшая бесит ужасно. Мать их, конечно, дурная, но во всяком случае, привыкла надеяться только на себя, да и дочерей тащила как могла. Правда, я без понятия, откуда они взялись у нее. Мужиков во мне не бывало. В ней как будто бы тоже, такое она производит впечатление. Темная история. Младшая совершенно не приспособлена к какому-либо нормальному существованию. Книги она читает, ну серьезно, это разве достижение? А уж когда я увидел, как она бумажное письмо сестре строчит, так сразу понятно стало, что если и будут у нее дети, так она их тоже неведомо каким ветром сюда притащит. Причем, я даже представить себе боюсь, какие это будут тупорылые рукожопые кабачки, учитывая, насколько они тут в каждом поколении не отказывают себе в деградации.

Вон стоит мамаша над геранью, рыхлит землю. Ладно-ладно, это она себя так успокаивает, бедная женщина. У нее забот выше крыши – дочь надо в институт поступить, обязательно на дневное, в общаге место получше выхлопотать, обувку для города купить, а и потом самой как-то жить среди этих пристроек, не убиться, не поломаться, а и периодически, но уже в одиночку разгребать завалы чемоданов, горшков, всякой рухляди. Господи, хоть бы раз ты мне спасибо сказала за то, что у тебя тюков с тканями не прибавляется! Это даже для меня слишком. Хотя может быть, она этому только обрадовалась бы. Ткани, ткани, ткани! Много тканей! Одинаковых! Шить не перешить!

О чем же думает младшая, мыслями о будущем которой только и делает, что заботится мать? Читает книги, поливает себе подобных на первом этаже. А! Вот еще! Постоянно она на этой веранде, постоянно! Уже по ночам ей эта веранда снится, и все-то ей нипочем. Корабли мысли огибают мыс ее тупейшей головы за сотню миль, от греха, как проклятое место. Они так и называют это место – мыс Тупейший.

Самое смешное тут вот что: когда я значит завалил чердак и лестницу чемоданами, с намеком, мол, алё! Деточка, тебе пора! Подумай головой, ну – окончание школы, отъезд в город, чемоданы, не? Сделай уже что-нибудь сама. Так вот, эти чемоданы тоже обогнули мыс Тупейший. Мыс Тупейшей. Но стоило ее мозгу вдруг в ночи наслать ей в голову сном о сестре, так она подорвалась письма наяривать, словно это какой-то знак! А-ха-ха-ха, и главное все это еще с таким подтекстом, чего это мол, ты там с девочкой за руки держишься, и еще эти слова – «льнете друг к другу»! А-ха-ха! Я за Старшей присматриваю, она так-то много к кому льнет, нет, там нет ничего такого, обычная жизнь молодой амбициозной неглупой девчонки. Она знает себе цену, но Мелкая – это просто апофеоз никчемной бытовой праздности. Такое ощущение, что аист нес ее в какую-то богатенькую семью, где она могла бы прожить жизнь самой обычной принцессы, но что-то с этим аистом случилось, может быть тоже фотки в пути разглядывал, и такое ощущение, что наша мамаша увела у него младенчика и притащила к себе, как и весь тот хлам, которым я завален! Во всяком случае, качество ребенка соответствующее!

Подумать только! Увидела во сне сестру с подружкой, и начала ревновать – свою реальную сестру к подружке, которая ненастоящая, которая приснилась. Я бы вылечил это, если б мог. Вылечил бы и сдох, сложился, как карточный! Я люблю посмеяться, люблю поржать, но когда я сообразил, что происходит мне так захотелось побыть в полной тишине минутку. Кажется так принято поминать усопших. Конечно, это еще одна шуточка про ее тупой, никчемный мозг. Однако, меня очень расстроило, что Старшая не только съела все это сама, но и не постеснялась натолкать этого хрючева своей подруге. Я даже подумал, а не устроить ли мне в ее комнате что-нибудь, я попрошу, мне помогут. Только я пока не знаю, чего бы такого придумать, чтобы образно было, символично, с намеком. Такого, чтобы до нее дошло. Я, конечно, ей симпатизирую, но с ними со всеми очень важно не завышать собственные ожидания, тогда намного проще терпеть день ото дня эту адскую тупость.

Да, и вот еще что. Самое важное. Можно что угодно, говорить, шутить, размножать чемоданы и слова, но есть одна самая важная, очень показательная вещь. Она такая простая, такая очевидная, но они (конечно) никак не допрут, им проще меня сжечь, конечно, идиоты. Стоп, спокойно. Она простая, она очевидная, но сами они никак, а я тоже не могу им намекнуть, потому что тогда уровень постиронии выйдет совершенно закаливающим, и их просто закоротит до смерти, их эти вонючие, я прям уверен, что они воняют, воняют тупостью, мозги их. Ладно-ладно, и правда, не хочу больше.

Вот у тебя дома проблема: у тебя ни с того ни с сего вдруг иногда дуплицируются разные вещи и всякий хлам в доме. Двадцать с лишним лет они думают, что с этим делать, к гадалкам ходят, боятся, уже даже сжечь меня готовы – единственный свой дом, уроды, ха-ха-ха! А как вам такое – просто выкинуть из дома весь хлам, чтобы нечему было размножаться! Это же не я, это вы притащили все это в дом, я просто выставил это все на вид. Все то, чем вы не пользуетесь. Да-да, я тоже подумал о том, что тогда мне бы следовало дуплицировать их мозги. Может, тогда они бы все поняли и поумнели? Я просто не хочу преумножать число тупых мозгов на планете, и тем более – внутри себя.

М-да, парадокс.

Лидия

Город. В этом городе есть место всему – туристам, расфуфыренной молодежи, гражданам непонятных земель, и даже морю, и даже сотням кораблей, среди которых иной раз попадаются гигантские контейнеровозы, и даже для меня нашелся в нем уголок. Есть место всему, кроме солнца. Оно смотрит на нас сверху, и не видит ничего сквозь проклятый туман. «Здесь некому светить,» – думает глупое Солнце, и летит себе дальше, даже не думая обернуться назад.

С этим ничего нельзя поделать. Неважно, сколько у тебя денег; неважно, сколько на тебя работает вооруженных горилл; неважно, какой у тебя чин, и уж конечно неважно, какой у тебя автомобиль. Солнце неподвластно никому. Все, что мы можем – это простить его. Простить, чтобы не жить с этой невыносимой обидой в сердце. Даже Калигула, живи он в этом городе, не решился бы объявить войну Гелиосу и затыкать проклятое небо штыками до смерти. Он принял бы свою участь, и смирился с тем, что ему не дано изменить.

Те, кто не может простить, вынужден терпеть. Терпеть – сложнее, чем простить, проверено. Умирать сложнее, чем жить – проверено. Обернуться назад – проще, чем получить две пули в спину – проверено. Умные люди всегда учатся на ошибках других, а дураки никогда не оглядываются. Не оглядываются, не обращаются к собственному прошлому, не смотрят туда, не думают, и не делают выводы. Не делать выводы – это главное отличие дураков от умных людей. Я знаю это. Я не знаю, в чем мое отличие от дураков.

Вот еще один серый день. Скучный, холодный, сырой, бетонный день, который никак не может встать. Омерзительно такой же, как вчера. Я знаю, что будет дальше и могу расписать по минутам. Уже через десять я поднимусь в свой кабинет. Меня встретит Лидия, и скажет «доброе утро», я буркну ей «привет». На ней будет простенькое платье и пиджак, а может – джинсы и простенькая кофта, может быть что-нибудь поинтереснее, но с простенькими туфлями. Главное, чтобы хотя бы что-нибудь подчеркивало ее глаза.