Всё, что ты хочешь

ПРОБУЖДЕНИЕ

Я открываю глаза.

Где я?

Большая светлая комната. Стены, потолки, паркетная доска – все белое. Бежевые кожаные кресла, желтый журнальный столик, черная панель телевизора, музыкальный центр. Окна – во всю стену, от пола и до потолка. Створки приоткрыты, ветерок колышет прозрачные занавески нежного лимонного цвета. Я лежу на широкой кровати, голова – на высоких подушках, и смотрю прямо во двор. Там – аккуратно подстриженные зеленые кусты, за ними – кленовые деревья. Листья желтые и красные. Сейчас осень? Сентябрь? Легкие облака висят прямо над кронами. Разве могут они опускаться так низко? Светло, но солнца не видно. Где оно? И сколько сейчас времени? Одеяла на мне нет: тепло.

Встаю. На мне широкие хлопчатобумажные шаровары и рубаха без ворота – бежевые, наподобие тех, что носят в Индии. И больше ничего. Тапочек нет, но в углу комнаты, около двери, нахожу красные кеды. Неужели я ношу обувь такого цвета? Надеваю – размер подходит. Интересно, а где носки? Осторожно берусь за дверную ручку, поворачиваю – открыто, но выходить не решаюсь. Там, за стеной, слышны женские голоса, но слов не разобрать: говорят очень тихо, почти шепотом. Рядом с дверью – огромное зеркало. Подхожу, смотрю в него. Вижу мужчину примерно сорока лет. Глаза карие, печальные. Волосы черные, с проседью, обильная щетина. Нос прямой, щеки впалые. Вид усталый, но вполне благородный. Кожа светло-коричневая. Загар? Или от природы такого оттенка? Я что – латиноамериканец? Кстати, кто я?

С ужасом понимаю, что не знаю ответа на этот вопрос.

Как меня зовут? Не знаю!..

Где я? Что это за город? Чей это дом? Не знаю!..

Как я сюда попал? Не знаю…

Бог мой, может ли быть такое? Что за шутки? Лихорадочно пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь. Семья, родители, жена, дети, профессия, друзья… Ничего! Какие-нибудь памятные события из жизни? Детство, юность, путешествия, приключения, радости и горести… Абсолютно ничего! Бог мой, может ли быть такое?

Ноги ватные, в груди холодеет.

Выхожу из комнаты во двор. Иду по дорожке, красиво вымощенной разноцветными камнями. Кругом цветы, клумбы. А вот и оно – солнце. Спряталось за облаками. Судя по его положению на небе, сейчас середина дня.

Лихорадочно думаю о том, о чем могу, пытаюсь зацепиться хоть за что-нибудь.

Интересно, в моей памяти есть информация о том, что у мужчины должна быть жена, дети и родители могут быть еще живы. Я помню также, что у человека, как правило, есть профессия. Шофер, полицейский, врач, священник, плотник, политик, ученый, писатель – их много. Можно путешествовать по миру. Индия, Китай, Австралия, Европа. Я помню Дели – город, наводненный машинами, рикшами и людьми, весь в смоге, в звуках гудков и клаксонов. Я легко могу представить себе Париж, Эйфелеву башню, Елисейские поля. Я помню Санкт-Петербург: каналы, величественные фасады зданий, дворцы и храмы, Нева и чайки. Парочки неторопливо гуляют. Мужчины обнимают женщин, прикрывают их от ветра. Я помню много городов. Я знаю, что в жизни человека могут быть радости – первый поцелуй с девушкой, рождение ребенка. Случаются и печали – болезни, смерть родных людей. Я знаю про то, что это случается. Значит, я не сумасшедший?

Но, бог мой, почему я ничего не помню про себя самого? Что я делал в Индии? С кем был в Париже? Какую девушку обнимал, гуляя по берегу Невы?

Дорожка выводит меня к забору. Массивные кованые решетки с чудно закрученными узорами, кирпичные столбы. Вот и ворота, они открыты, и я иду туда. За ними – дорога, едут машины. Я знаю их марки, я помню, в каких странах они производятся. Мимо проезжает белый «Ягуар», его стекла приоткрыты, там смеются женщины, звучит веселая музыка. Неожиданно он останавливается, открывается задняя дверь.

– Какой интересный мужчина! – говорит, глядя на меня, черноглазая брюнетка. Она развернула в мою сторону колени, выставила на тротуар каблучки. На ней короткое платьице цвета морской волны. Ее ноги белые и длинные, во взгляде – озорство.

Она интересуется:

– В приличных районах теперь принято одеваться именно так?

Я пожимаю плечами.

– И отчего же вы такой грустный? – спрашивает меня ее рыжая подружка, сидящая рядом. В одной ее руке – бокал, наполненный до краев все еще шипящим вином, другой она поддерживает открытую бутылку, зажатую между ног так, что длинная белая юбка задралась до самого предела. Голубые глаза смотрят игриво и в то же самое время наивно.

Она говорит:

– Садитесь же с нами, покатаемся немного! Сделаем круг по району и вернем вас в целости и сохранности.

Зачем мне садиться к ним?

Наверное, я выгляжу очень комично, растерянно, нелепо.

Не дожидаясь моего ответа, брюнетка выходит из машины, берет меня за руку, тащит внутрь. От нее приятно пахнет. Легкое платье подчеркивает достоинства ее фигуры, которые я успеваю подметить. Секунда – и я оказываюсь внутри, между ними, мои бедра касаются их бедер. Я чувствую приятное волнение, пьянящее возбуждение. Я определенно знаю, что между женщинами и мужчинами бывает секс. Я легко могу представить себе обнаженную женщину и то, каким образом все происходит. Но я не могу вспомнить ни одного эпизода из своей прошлой жизни, когда это со мной было. Я что – девственник? Бог мой, может ли быть такое?

Машина трогается с места, рыжая дает мне свой бокал вина:

– Выпейте за нас, мы вчера закончили университет!

Я виновато улыбаюсь и выпиваю, глядя в окно. Мимо проплывают лужайки, цветники, белые одноэтажные дома с зелеными оконными ставнями и красными черепичными крышами. Людей на улицах не видно, машин мало. Что это за страна? Шофер – тоже женщина, в темных очках, бейсбольная кепка надвинута на лоб. На переднем пассажирском сиденье никого нет.

Брюнетка поворачивается лицом ко мне:

– Вы представить себе не можете, как нам надоело учиться! Кстати, меня зовут Натали.

Рыжая забирает у меня пустой стакан и снова наполняет его шампанским – ровно наполовину. Она говорит:

– Но все, теперь с этим покончено. Со вчерашнего дня у нас началась новая жизнь – взрослая. Кстати, меня зовут Регина.

Она выпивает вино и спрашивает меня, склонив голову в мою сторону:

– А вас как зовут, загадочный незнакомец?

Белая овальная серьга качается у нее в ухе.

Я пожимаю плечами:

– Не помню.

Девушки смеются. Натали нежно гладит меня ладошкой по ноге и мурлычет, как кошка:

– Это неважно… Совершенно неважно, как тебя зовут… Главное, чтобы у тебя были желания.

Регина кладет мне голову на плечо, спрашивает:

– Ведь у тебя есть желания, мистер «Никто»?

Я киваю головой. Я чувствую огонь внутри живота. Что происходит? Зачем они все это делают? Я не знаю, куда мне деть свои руки.

Натали приподнимается, жмется ко мне теснее, плечом я чувствую ее молодую, упругую грудь. Она спрашивает:

– Тебе не жалко парочки желаний для молодых выпускниц? Мы любим все, связанное с сексом.

Регина дышит мне в шею, нежно касается кончиком носа моего уха. Она шепчет:

– А может быть, ты так богат, что подаришь нам много своих желаний? Мы очень хотим понять, кто ты на самом деле. Если нам понравится то, что ты хочешь, мы подарим тебе неземную любовь.

О Боже! Что все это значит? Я рассеянно гляжу прямо перед собой.

Неожиданно и быстро Натали приподнимает платье и садится ко мне на колени, расставив ноги. Мелькают белые кружевные трусики. Она берет мои ладони и прижимает их к своим бедрам. Она медленно качается на мне из стороны в сторону, трется об меня, возбуждая все больше и больше, смотрит прямо мне в глаза – игриво и задорно.

– Я вижу, ты щедрый и достойный господин. Ты готов поделиться с нами?

– Да!

Что я говорю? Зачем все это? Что им надо?

Щелк! Как будто фотовспышка. Прямо там, в глазах брюнетки. Что это?

Я возбужден до предела. У рыжей звонит телефон.

– Але!.. Да, да, папочка, конечно же мы идем. Не волнуйся, мы уже рядом.

Она кричит шоферу:

– Остановите машину.

Натали быстро слезает с меня, выскакивает из двери. Регина, перелезая через меня, трется своей большой грудью, целует в губы:

– Какой богатый, щедрый и благородный господин!

И тоже выходит на улицу. Захлопывается дверь.

Мгновенное опустошение.

Как будто я был озером и высох за одну секунду. Как будто был рекой – и ушел под землю, исчез. Даже если я был океаном – весь испарился в одно мгновение. Я чувствую, что мне не хочется ничего. Даже идти за ними. Жизненные силы покинули меня. Темным облаком накрывает апатия, слабость. Прилечь бы, отдохнуть. Забыться снова. Глаза закрываются.

– Не спать!

Кто-то бьет меня рукой по щеке. Это женщина, шофер – вышла из машины, смотрит на меня с улицы. Она сняла темные очки: у нее черные, умные, внимательные глаза. Она глядит на меня с жалостью и досадой и говорит:

– Ты полный идиот!

И спрашивает:

– Зачем ты отдал этим прохвосткам все свои желания? Ты что – мультимиллионер?

Я отрицательно мотаю головой. Она симпатичная. Возмущенно размахивает руками, потом упирает их кулачками в бока. Ей лет тридцать, но смотрится она как худой и угловатый подросток. Впрочем, мне нет до этого никакого дела. Прилечь бы, отдохнуть.

Она закусывает нижнюю губу и спрашивает меня:

– Тогда как же теперь ты будешь жить?

И бормочет, тоскливо глядя себе под ноги:

– Тут что-то явно не так.

И причитает:

–Что же мне с тобой теперь делать?

И снова смотрит на меня. Теперь ее глаза грустны, но в то же время светятся радостью – откуда-то изнутри. И чему это она обрадовалась? Невозможно понять, улыбнется она или заплачет. Два настроения в одном. Дождь и солнце. Капли барабанят по крыше, уводят в сон. Солнце слепит. Я закрываю глаза, ложусь на заднем сидении, устраиваюсь удобнее. Сон будет долгим, вполне возможно – вечным. И с какой стати она из-за меня так грустит?

АДЕЛЬ

– Выходи из машины!

Она тащит меня за руку. Я просыпаюсь и послушно выползаю на улицу, нахожу глазами скамейку, сажусь. Девушка паркует автомобиль рядом, закрывает его и идет ко мне. Теперь она без кепки, и я вижу, что ее волосы черные и короткие, как у мальчишки. Она маленького роста, но стремительная и уверенная в себе. Одета просто: синие кеды, голубые джинсы и белая футболка. Глаза красивые, большие и умные – смотрят с радостной грустью. Или с грустной радостью.

В моей голове, прямо во лбу, спрятана огромная, тяжелая, свинцовая гиря.

– Меня зовут Адель. А тебя?

– Не знаю.

У нее очаровательная привычка говорить сквозь зубы и немного в нос.

– А что ты вообще знаешь?

– Ничего.

Мне смешно. Она тоже улыбается, и я любуюсь маленькими ямочками на ее щеках. Глаза девушки преображаются, грусть уходит – теперь они излучают свет и тепло. Мне становится хорошо и спокойно. Можно расслабиться, прилечь, отдохнуть. Я закрываю глаза.

Гиря уверенно тянет меня вниз.

Девушка снова бьет меня по щекам:

– Не спать!

Я подпрыгиваю на месте.

– Чего тебе надо?

Она говорит:

– Мне надо понять, что с тобой делать. Пожалуйста, ответь мне на несколько вопросов и не забывай при этом, что твоя жизнь в опасности.

– В опасности?

Я озираюсь по сторонам. Зеленые, аккуратно подстриженные лужайки, чугунные решетки заборов, маленькие фонтанчики, белые одноэтажные дома с красными черепичными крышами. Легкий, приятный ветерок, лениво светит солнце, и ни души. Где-то стрекочет поливальная машина. Вдалеке я замечаю автофургон: двое мужчин выносят из машины какую-то мебель, тащат ее в направлении дома. Хозяйка стоит на крыльце и что-то говорит им.

В опасности?

Адель подходит вплотную, пальцами берет меня за подбородок, поворачивает голову, смотрит мне прямо в глаза. В ее грустных глазах – тревога и забота. Она говорит:

– Ответь на несколько моих вопросов.

Я киваю головой.

Она спрашивает:

– Ты хочешь есть?

– Да. Я думаю, что съел бы парочку рыбных котлет с макаронами.

Она спрашивает:

– Ты хочешь спать?

– Да. Очень. А ты мне мешаешь.

Она спрашивает:

– Если на тебя нападут, чтобы перерезать тебе горло, ты будешь обороняться?

Интересный вопрос.

– Думаю, буду отбиваться, но немного, потому что сил мало. Да и незачем особо.

Последняя мысль является мне неким откровением. Действительно, а зачем? Что такого я теряю, если меня убьют? Я делаю попытку прилечь на скамейку.

Она вцепляется в мои плечи пальцами, держит тело в сидячем положении, спрашивает:

– Если бы я захотела, ты бы имел со мной секс?

Что за вопрос?

Адель берет мои ладони, кладет их себе на груди. Они у нее маленькие, упругие. Лифчик она не носит – я чувствую, как наливаются ее соски. Она наклоняется и ласкает губами мочку моего уха. Я ощущаю ее горячее дыхание. Одну руку она запускает мне в штаны, хватает меня за ягодицу. Ничего себе! Ладонью другой руки она водит по моему животу, спускаясь пальцами все ниже и ниже. Она шепчет:

– Хочешь переспать со мной?

– Хочу.

– Правда, хочешь. Значит, все не так плохо, как могло бы быть.

Она резко отстраняется от меня, отходит на шаг, ловит мой недоуменный взгляд и снова спрашивает:

– Что-нибудь еще хочешь? Кроме еды, сна, сохранения жизни и секса?

Я пожимаю плечами.

Она смотрит заботливо и нежно.

– Ну, напрягись же, миленький, я ведь хочу тебе помочь! Хочешь узнать, что будет с тобой дальше?

– Нет.

– Хочешь покататься на яхте? Покупаться в море? Посмотреть футбольный матч?

– Нет.

– Хочешь стать богатым и знаменитым? Или самым умным и великим? Или самым красивым и любимым? Или президентом или премьер-министром? Или духовным лидером человечества?

– Нет.

Адель хмурится.

– Покопайся внутри себя. Может, ты что-нибудь все-таки хочешь?

Я старательно исследую свои желания. Может, я отвечу ей, и она наконец-то отстанет. Рыбные котлеты с макаронами. Потом сон. Затем секс с Адель, если проснусь. Если нападут, буду отбиваться. Все? Неужели все? И это существо – я? Я теперь – такое вот существо?

Высохшее озеро. Ушедшая под землю река. Испарившийся океан. Я удивленно отвечаю:

– Все… Больше ничего не хочу…

Адель вздыхает. Она говорит мне:

– Если бы ты был нормальным, ты бы спросил меня: «Что со мной случилось?».

Она берет меня за руку, трясет, смотрит мне в глаза:

– Спроси меня: «Что случилось?».

Я спрашиваю:

– Что случилось?

Адель отвечает:

– Ничего особенного. Ты отдал этим девушкам все свои желания.

Снова трясет меня за руку:

– Спроси меня: «Как?».

Я спрашиваю:

– Как?

– Очень просто. Ты сделал три вещи, которые требуются для этого: захотел этого, подтвердил свое намерение голосом и встретился глазами с человеком, которому даришь. Теперь спроси меня: «Ну и что?».

– Ну и что?

– Ну и все. Я не знаю, откуда ты свалился и где жил до этого, да и ты не помнишь, но в мире, в котором мы сейчас живем, этого достаточно, чтобы желания перешли от одного человека к другому. Теперь спроси: «Разве это возможно?».

– Разве это возможно?

– Еще как! Теперь поинтересуйся: «С каких это пор?».

– С каких это пор?

– С тех самых, когда братья Лемье открыли способ, с помощью которого любой мог продать свои желания за деньги. Или приобрести чужие желания – тоже за деньги. Также стало можно обмениваться желаниями и дарить их друг другу – ты уже знаешь как. Лет двадцать уже прошло. Помню, все началось, когда я была маленькая – лет семь, не больше. С тех пор мир изменился до неузнаваемости.

Спроси меня: «И что со мной теперь будет?».

– Что со мной теперь будет?

– Садись в машину, я тебе покажу.

Артистка. Внезапно вспоминаю: когда я был океаном, полным желаний, то любил ходить в кино. Помню почти пустой зрительный зал, попкорн, пиво. Но не могу вспомнить, о чем они были – эти фильмы. Да и не нужно мне это сейчас. Чувствую, как это желание, эта капелька влаги, задержавшаяся на дне, тоже уходит под землю, в небытие.

Она берет меня за руку и тащит к автомобилю. Открывает машину и запихивает на переднее сиденье. Заводит мотор и говорит:

– Сейчас мы съездим на поляну обреченных. Там ты все увидишь. Потом я куплю в аптеке кое-какие лекарства, и мы съездим к моему отцу.

Машина трогается с места. Я смотрю в окно. Очень скоро красивые домики и лужайки заканчиваются. Мы проезжаем какой-то блокпост. Справа и слева – забор из колючей проволоки, тянется в обе стороны, насколько видит глаз. Несколько автоматчиков в камуфляже прохаживаются около шлагбаума, переговариваясь между собой. Один, усатый толстяк, подходит к нам, Адель показывает ему какие-то документы. Он кивает и спрашивает, глядя в мою сторону:

– А у него что?

Она отвечает за меня:

– Это доходяга, они ему уже не нужны. Сканируйте его пальцы.

Доходяга? Я – доходяга?

Толстяк достает из кармана продолговатый железный пенал, заходит с моей стороны, открывает дверь машины и сует мне эту штуку:

– Прикладывай указательный палец к синему окошечку.

Я послушно делаю это. Зажигается желтый огонек.

– Все в порядке. Проезжайте.

Я закрываю дверь. Как хочется спать! И котлеток бы рыбных, с макаронами…

Адель удовлетворенно замечает:

– Ну вот, ты хотя бы не в розыске.

За шлагбаумом она выводит машину на автостраду, набирает приличную скорость. Пейзаж за окном меняется: мелькают какие-то полуразрушенные фабрики из красного кирпича, ржавые железные трубы, покосившиеся заборы, серые панельные здания с фасадами, изрисованными красками, кучи мусора. Я вижу много людей, бредущих по улицам, во дворах копошатся дети, едут редкие машины. Мы объезжаем этот городок сбоку, приближаясь к высоченному кирпичному забору. Некоторое время едем вдоль него. Адель снижает скорость, почти останавливается, опускает стекла – в ноздри ударяет страшная вонь. Пахнет человеческими испражнениями и еще чем-то – наверное, так пахнут болезни и смерть. Мы сворачиваем с дороги и прямо по траве подъезжаем совсем близко к стене. Адель выходит из машины, тащит меня за собой: «Смотри!». В кирпиче – дырка, размером с голову. Я заглядываю туда и вижу: на огромной поляне, перед лесом, сидит и лежит множество людей. Я вижу детей, мужчин, женщин и стариков, сидящих и лежащих на траве – почти без движения. Сотни людей! Они похожи на манекены, второпях выброшенные из разорившегося торгового центра. Некоторые спят, но большинство – нет, их ничего не выражающие глаза открыты, их остановившиеся, безжизненные, безразличные взгляды направлены в пустоту. Некоторые копошатся в своих котомках, пакетах и сумках, едят что-то, неторопливо, как коровы, пережевывая пищу. Кто-то отошел в сторонку, испражняется, не стесняясь. Да и некого – другим это совершенно неинтересно. Некоторые, похоже, уже мертвы – их соседи по поляне отодвигаются в стороны. Санитары с носилками ходят между рядов, забирая мертвых, относят их в грузовики. У самой опушки я вижу парочку, вяло совокупляющуюся – на виду у всех. Никто даже и не смотрит в их сторону.

Что это за место? Такого просто не может быть!

Я закрываю глаза.

Адель поясняет:

– Это доходяги. Люди, у которых остались только базовые желания: еда, сон. У кого-то есть желание защищаться и иметь секс, но их единицы. Величина их желаний минимально возможная – примерно один процент от нормы. По сути, они не люди уже. Они – исчезающие тени. Они продали свои желания, потому что не было денег на еду, или потеряли их по глупости, как ты. У них нет родственников, которые помогут, денег, чтобы купить себе другие желания, работы, чтобы раздобыть денег, и государственной страховки, чтобы получить необходимую помощь. Они продали желания жить. Покончить жизнь самоубийством они не могут: у них нет такого желания. Их ждет медленное угасание. Городская мэрия определила им это место, чтобы они никого не смущали своим видом на улицах. Время от времени приезжает полевая кухня – кормить тех, кто еще хочет, волонтеры и благотворители раздают одеяла, зонты от дождя, одежду и лекарства. Чаще всего здесь гостит труповозка, которая отвозит мертвых на кладбище. Такое место есть теперь в каждом большом городе.

Меня пошатывает. Свинцовая гиря в голове нагревается, плавится.

Я снова открываю глаза и тут же встречаюсь взглядом с девочкой-подростком, лежащей на боку и неторопливо жующей стебелек зеленой травы. Как будто заглянул в пустую человеческую матрицу. Из нее вынули программу, желания, жизнь. Осталась только оболочка. Тело, грязные джинсы, босоножки, клетчатая майка. И глаза – голубые и пустые. Неужели эта симпатичная девочка никому не нужна? Как так вышло, что никто не хочет наполнить ее жизнью снова? Лежит, ждет смерти. Разве она в чем-то виновата? И я тоже, похоже, скоро умру… Неужели я выгляжу так же, как и она? Какой ужасный мир!

Адель говорит:

– Люди умирают не от старости. Они уходят оттого, что у них кончаются желания. Я помню детство: так умирал мой восьмидесятилетний дедушка. Еще до братьев Лемье. Он просто лег на кровать, лицом к стене, и спал, смотрел на узор обоев, чертил по ним дрожащим пальцем. Он ни о чем не думал, ничего не хотел. Почти не вставал – только в туалет. Страшная картина. Когда у человека остается только желание поесть-поспать, умственная активность замирает, человек стремительно деградирует до уровня животного.

Она вздыхает:

– Люди умирают не от старости. Они уходят оттого, что у них кончаются желания.

Я отворачиваюсь от забора, смотрю на нее. Что дальше? Адель берет меня за руку и ведет к машине. Она говорит:

– И действительно – разум дан, чтобы обслуживать желания, искать способы все более и более изощренного их удовлетворения, соревнуясь в этом с другими, подобными себе. Вся история человечества до братьев Лемье – это история развития человеческих желаний. Сначала – кров, тепло, еда, секс, продолжение рода. Потом – деньги, товары, власть, войны, государства. Потом – смысл жизни, искупление, религии и инквизиция. Следом – расцвет культуры, искусства, слава и почести художников, философов и ученых. Далее – наука, великие открытия. Революции и войны. Атом и космос. Технологии и компьютеры. Глобализация и интернет. Все – для массового потребления. Есть ли этому насыщение, предел? И к чему дальше устремилось бы человечество, изнеженное в удовлетворении желаний, но все еще неудовлетворенное?

Умная слишком… Я залезаю на заднее сиденье. Поспать бы, отдохнуть…

Свинец медленно вытекает из гири, давит на глазные яблоки – изнутри.

Адель заводит машину, мы снова куда-то едем.

– Братья Лемье устроили все совершенно иначе. Ясно одно: у того, кто ничего не хочет, ум разлагается. Проходит месяц, два, три – и человек превращается в растение. Постепенно его покидают и базовые желания – он полностью теряет интерес к существованию. Наступает момент, когда он перестает заботиться даже о собственном пропитании и умирает, бессловесный и никому не нужный. Все это рассказал мне мой папа, а он очень умный. Эта же участь могла постигнуть и тебя, дорогой незнакомец, если бы эти бесстыдные девицы вытряхнули тебя полностью. Надо признать, они тебя пожалели – по моим наблюдениям, твои базовые желания в порядке, функционируют. Это значит, что я смогу тебе помочь.

Я закрываю глаза.

Она вздыхает.

– И чем-то ты мне так приглянулся, человек без имени, не помнящий ничего? С чего бы это я стала тебя спасать? Именно тебя, а не любого из этих, за окном?

Мне видятся две рыбные котлетки и макароны – на большой тарелке, с кетчупом. Поспать, поесть.

И вынуть бы гирю из головы.

Издалека доносится голос:

– Мой папа очень добрый человек, и богатый – у него много своих собственных желаний. Не то, что у меня. Он не может мне отказать. Я попрошу у него какое-нибудь одно желание – для тебя. Например, такое: разобраться во всем, что происходит в мире, со времен открытия братьев Лемье, и попытаться устроить все по справедливости. Я знаю, у моего отца есть такое, и я очень боюсь за него, как бы он не вступил в конфликт с властями – оно большое и сильное. Когда оно войдет в тебя, то будет требовать ежесекундного наполнения, – я знаю. Ведь это желание будет главным, единственным в тебе! Других-то, кроме базовых, нет! И твой ум будет работать, как проклятый, чтобы найти способы удовлетворить его. И ты не деградируешь, ты будешь развиваться – благодаря ему. И я помогу тебе в его реализации, потому что у меня тоже есть такое желание, и я буду меньше волноваться за отца. Мы все устроим, как надо, только потерпи немного, миленький.

Озеро исчезло. Все иссохло. Темень. Сухая, каменистая земля – со всех сторон. Сквозь трещины сочится расплавленный свинец.