В обоснование своей мысли я приведу лишь несколько примеров, на которых каждый сможет убедиться, что дело обстоит именно так. Ведут на казнь убийцу. Для толпы он убийца – и только. Дамы, может статься, заметят, что он сильный, красивый, интересный мужчина. Такое замечание возмутит толпу: как так? Убийца – красив? Можно ли думать столь дурно, можно ли называть убийцу – красивым? Сами, небось, не лучше! Это свидетельствует о моральном разложении знати, добавит, быть может, священник, привыкший глядеть в глубину вещей и сердец.
Знаток же человеческой души рассмотрит ход событий, сформировавших преступника, обнаружит в его жизни, в его воспитании влияние дурных отношений между его отцом и матерью, увидит, что некогда этот человек был наказан за какой-то незначительный проступок с чрезмерной суровостью, ожесточившей его против гражданского порядка, вынудившей к сопротивлению, которое и привело к тому, что преступление сделалось для него единственным способом самосохранения. Почти наверняка в толпе найдутся люди, которые – доведись им услышать такие рассуждения – скажут: да он хочет оправдать убийцу! Помню же я, как некий бургомистр жаловался в дни моей юности на писателей, подрывающих основы христианства и правопорядка; один из них даже осмелился оправдывать самоубийство – подумать страшно! Из дальнейших разъяснений выяснилось, что бургомистр имел в виду «Страдания молодого Вертера».
Это и называется «мыслить абстрактно» – видеть в убийце только одно абстрактное – что он убийца, и называнием такого качества уничтожать в нем все остальное, что составляет человеческое существо.
Иное дело – утонченно-сентиментальная светская публика Лейпцига. Эта, наоборот, усыпала цветами колесованного преступника и вплетала венки в колесо. Однако это опять-таки абстракция, хотя и противоположная. Христиане имеют обыкновение выкладывать крест розами или, скорее, розы крестом, сочетать розы и крест. Крест – это некогда превращенная в святыню виселица или колесо. Он утратил свое одностороннее значение орудия позорной казни и соединяет в одном образе высшее страдание и глубочайшее самопожертвование с радостнейшим блаженством и божественной честью. А вот Лейпцигский крест, увитый маками и фиалками, – это умиротворение в стиле Коцебу (прим. Коцебу – немецкий драматург и русский дипломат, противник либеральных идей), разновидность распутного примиренчества – чувствительного и дурного.
Мне довелось однажды услышать, как совсем по-иному расправилась с абстракцией «убийцы» и оправдала его одна наивная старушка из богадельни. Отрубленная голова лежала на эшафоте, и в это время засияло солнце. Как это чудесно, сказала она, солнце милосердия господня осеняет голову Биндера! Ты не стоишь того, чтобы тебе солнце светило, – так говорят часто, желая выразить осуждение. А женщина та увидела, что голова убийцы освещена солнцем и, стало быть, того достойна. Она вознесла ее с плахи эшафота в лоно солнечного милосердия бога и осуществила умиротворение не с помощью фиалок и сентиментального тщеславия, а тем, что увидела убийцу приобщенным к небесной благодати солнечным лучом.
– Эй, старуха, ты торгуешь тухлыми яйцами! – говорит покупательница торговке. – Что? – кричит та. – Мои яйца тухлые?! Сама ты тухлая! Ты мне смеешь говорить такое про мой товар! Ты! Да не твоего ли отца вши в канаве заели, не твоя ли мать с французами крутила, не твоя ли бабка сдохла в богадельне! Ишь целую простыню на платок извела! Знаем, небось, откуда все эти тряпки да шляпки! Если бы не офицеры, не щеголять тебе в нарядах! Порядочные-то за своим домом следят, а таким – самое место в каталажке! Дырки бы на чулках заштопала! – Короче говоря, она и крупицы доброго в обидчице не замечает. Она мыслит абстрактно и все – от шляпки до чулок, с головы до пят, вкупе с папашей и остальной родней – подводит исключительно под то преступление, что та нашла ее яйца тухлыми. Все окрашивается в ее голове в цвет этих яиц, тогда как те офицеры, которых она упоминала, – если они, конечно, и впрямь имеют сюда какое-нибудь отношение, что весьма сомнительно, – наверняка заметили в этой женщине совсем иные детали.
Но оставим в покое женщин; возьмем, например, слугу – нигде ему не живется хуже, чем у человека низкого звания и малого достатка; и, наоборот, тем лучше, чем благороднее его господин. Простой человек и тут мыслит абстрактно, он важничает перед слугой и относится к нему только как к слуге; он крепко держится за этот единственный предикат. Лучше всего живется слуге у француза. Аристократ фамильярен со слугой, а француз – так уж добрый приятель ему. Слуга, когда они остаются вдвоем, болтает всякую всячину, а хозяин покуривает себе трубку да поглядывает на часы, ни в чем его не стесняя, – как о том можно прочитать в повести «Жак и его хозяин» Дидро. Аристократ, кроме всего прочего, знает, что слуга не только слуга, что ему известны все городские новости и девицы и что голову его посещают недурные идеи, – обо всем этом он слугу расспрашивает, и слуга может свободно говорить, о том, что интересует хозяина. У барина-француза слуга смеет даже рассуждать, иметь и отстаивать собственное мнение, а когда хозяину что-нибудь от него нужно, так приказания будет недостаточно, а сначала придется втолковать слуге свою мысль да еще и благодарить за то, что это мнение одержит у того верх.
То же самое различие и среди военных; у пруссаков положено бить солдата, и солдат поэтому – каналья; действительно, тот, кто обязан пассивно сносить побои, и есть каналья. Посему рядовой солдат и выглядит в глазах офицера как некая абстракция субъекта побоев, с коим вынужден возиться господин в мундире с портупеей, хотя и для него это занятие чертовски неприятно.
КОММЕНТАРИИ
Так кто же мыслит абстрактно? Необразованный человек, а вовсе не просвещенный…Этот неожиданный ответ и сегодня может показаться озорным парадоксом, простой иллюстрацией того «литературного приема, состоящего в употреблении слова или выражения в противоположном их значении с целью насмешки», который литературоведы называют иронией.
Ирония эта особого свойства – не остроумная игра словами, не простое вывертывание наизнанку «привычных значений» слов, ничего не меняющее в существе понимания. Тут не термины меняются на обратные, а те явления, которые ими обозначаются, вдруг оказываются в ходе их рассмотрения совсем не такими, какими их привыкли видеть, и острие иронии поражает как раз «привычное» словоупотребление, обнаруживает, что именно «привычное» и вполне бездумное употребление терминов (в данном случае слова «абстрактное») является несуразным, не соответствующим сути дела. А то, что казалось лишь «ироническим парадоксом», обнаруживает себя, напротив, как совершенно точное выражение этой сути.
Это и есть диалектическая ирония, выражающая в словесном плане, вполне объективный процесс превращения вещи в свою собственную противоположность. Процесс, в ходе которого все знаки вдруг меняются на обратные, а мышление неожиданно для себя приходит к выводу, прямо противоречащему его исходному пункту.
Душой этой своеобразной иронии является не легковесное остроумие, не лингвистическая ловкость в обыгрывании эпитетов, а всем известное «коварство» реального течения жизни. Самые добрые намерения, преломившись через призму условий их осуществления, зачастую оборачиваются злом и бедой, но бывает и наоборот, когда проявляются «силы отрицания».
Это та самая нешуточная закономерность, которую Маркс вслед за Гегелем любил называть «иронией истории», – «неизбежной судьбой всех исторических движений, участники которых имеют смутное представление о причинах и условиях их существования и потому ставят перед ними чисто иллюзорные цели». Эта ирония всегда выступает как неожиданное возмездие за невежество, за неведение. Когда такое случается с первопроходцами – это трагедия. Человеку всегда приходилось дорого платить за познание. Но когда жертвами этой неумолимой иронии становятся люди, не умеющие и не желающие считаться с опытом, – их судьба обретает характер трагикомический, ибо наказанию тут подвергается уже не невежество, а глуповатое самомнение…
Торговка бранится без претензий на «философское» значение своих словоизвержений. Она и слыхом не слыхивала про такие словечки, как «абстрактное». Философия поэтому тоже к ней никаких претензий не имеет. Другое дело – «образованный читатель», который усмехается, усмотрев «иронию» в квалификации ее мышления как «абстрактного», – это-де все равно, что назвать бессильного Самсоном…
Усмотрев тут лишь «игру слов", "литературный прием», образованный читатель с головой выдал себя, обнаружив полную неосведомленность в той области, где он считает себя знатоком, – в области философии как науки. Тут ведь каждый «образованный человек» считает себя знатоком.
«Относительно других наук считается, что требуется изучение для того, чтобы знать их, и что лишь такое знание дает право судить о них. Соглашаются также, что для того, чтобы изготовить башмак, нужно изучить сапожное дело и упражняться в нем, хотя каждый человек имеет в своей ноге мерку для этого, имеет руки и благодаря им требуемую для данного дела природную ловкость. Только для философствования не требуется такого рода изучения и труда»,
– иронизирует по адресу таких знатоков Гегель. Такой знаток и обнаружил тут, что слово «абстрактное» он знает, а вот относительно той коварной диалектики, которую философия давно выявила в составе названной категории явлений, даже смутного представления не имеет. Потому-то он и увидел шутку там, где Гегель вовсе не шутит, там, где он разоблачает утую пустоту «привычных» представлений, за пределы которых никогда не выходит претенциозная полуобразованность, мнимая образованность, весь багаж которой и заключается всего-навсего в умении употреблять ученые словечки так, как принято в «порядочном обществе»…
Такой «образованный читатель» – не редкость и в наши дни. Обитая в уютном мирке шаблонных представлений, с которыми он сросся, как с собственной кожей, он всегда испытывает раздражение, когда наука показывает ему, что вещи на самом-то деле совсем не таковы, какими они ему кажутся. Себя он всегда считает поборником «здравого смысла», а в диалектике не видит ничего, кроме злокозненной наклонности «выворачивать наизнанку» обычные, «общепринятые» значения слов. В диалектическом мышлении он видит одно лишь «неоднозначное и нестрогое употребление терминов», искусство жонглировать словами с противоположным значением – софистику двусмысленности. Так, мол, и тут – Гегель употребляет слова не так, как это «принято» – называет «абстрактным» то, что все здравомыслящие люди именуют «конкретным» и наоборот.
«Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна», ибо истина – это не «отчеканенная монета», которую остается только положить в карман, чтобы при случае ее оттуда вытаскивать и прикладывать как готовую мерку к единичным вещам и явлениям, наклеивая ее, как ярлык, на чувственно-данное многообразие мира, на созерцаемые «объекты».
Истина заключается вовсе не в голых «результатах», а в непрекращающемся процессе все более глубокого, все более расчлененного на детали, все более «конкретного» постижения существа дела. А «существо дела» нигде и никогда не состоит в простой «одинаковости», в «тождественности» вещей и явлений друг другу. И искать это «существо дела» – значит тщательно прослеживать переходы, превращения одних строго зафиксированных (в том числе словесно) явлений в другие, в конце концов, в прямо противоположные исходным. Действительная «всеобщность», связующая воедино, в составе некоторого «целого», два или более явления (вещи, события и т.д.), таится вовсе не в их одинаковости друг другу, а в необходимости превращения каждой вещи в ее собственную противоположность. В том, что такие два явления как бы «дополняют» одно другое «до целого», поскольку каждое из них содержит такой «признак», которого другому как раз недостает, а «целое» всегда оказывается единством взаимоисключающих – и одновременно взаимопредполагающих – сторон, моментов. Отсюда и логический принцип мышления, который Гегель выдвинул против всей прежней логики:
«Противоречие есть критерий истины, отсутствие противоречия – критерий заблуждения».
Это тоже звучало и звучит до сих пор достаточно парадоксально. Но что поделаешь, если сама реальная жизнь развивается через «парадоксы»?И если принять все это во внимание, то сразу же начинает выглядеть по-иному и проблема «абстракции».
«Абстрактное» как таковое (как «общее», как «одинаковое», зафиксированное в слове, в виде «общепринятого значения термина» или в серии таких терминов) само по себе ни хорошо, ни плохо. Как таковое оно с одинаковой легкостью может выражать и ум, и глупость. В одном случае «абстрактное» оказывается могущественнейшим средством анализа конкретной действительности, а в другом – непроницаемой ширмой, загораживающей эту же самую действительность. В одном случае оно оказывается формой понимания вещей, а в другом – средством умерщвления интеллекта, средством его порабощения словесными штампами. И эту двойственную, диалектически-коварную природу «абстрактного» надо всегда учитывать, надо всегда иметь в виду, чтобы не попасть в неожиданную ловушку…
ВВЕДЕНИЕ
§1-18. Проблемы нахождения верного решения связаны со многими вещами, но в большей степени они связаны с логикой. Более 135 теорий пытаются описать, как находить верное решение и заниматься творчеством. В зависимости от их предпосылок, они, так или иначе, пытаются соответствовать действительности.
Что же такое действительность? В целом это понятие полностью исковеркано:
В повседневной жизни ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ называют всякую причуду и заблуждение, равно как и всякое существование, как оно ни было бы превратно и преходяще.
Случайное есть существование, обладающее не большей ценностью,чем ВОЗМОЖНОЕ, которое одинаково могло бы И БЫТЬ И НЕ БЫТЬ.
Это одно из интересных наблюдений, показывающее, что переход от «практического» к абстрактному для многих является полной «случайностью». И это происходит по одной причине, состоящей в том, что в вечно текущем потоке явлений весьма трудно разобраться, ибо:
Бывает и так, что … учение, принципом которого является всеобщее, ставится в один ряд с такими … учениями, принципом которых является особенное, и даже с такими учениями, которые уверяют, что совсем не существует философии. И это сопоставление делается на том основании, что все они представляют собой лишь различные философские точки зрения. Это то же самое, как если бы мы сказали, что свет и тьма суть лишь два различных вида света.
В жизни мы встречаемся с бесконечным потоком мнений, идущих даже от тех, кто считает, что проблема – суть лишь собственное неверие и т.п. В частности, все основные положения знаменитого Наполеона Хилла в книге «Думай и богатей» основаны на том, что собственная вера способна дать Вам решение всех Ваших проблем. Разные мнения могут нам казаться одинаково правильными и, тем самым, мы представляем себе мир как множество разнородных фактов и описывающих их теорий.Однако история развития мышления показывает, что:
Кажущиеся различными учения представляют собой лишь одну философию на различных стадиях ее развития.
Представляя дело так, легко можно научиться связывать явления между собой, понимая, КАК они должны быть связаны. Тогда и проблема множества теорий, моделей, концепций начнет растворяться или, говоря по Гегелю, «сниматься», где более частные теории и принципы рассмотрения будут поглощаться более всеобщими.
– особые ПРИНЦИПЫ,каждый из которых лежит в основании какой-либо системы – суть лишь ОТВЕТВЛЕНИЯ одного и того же целого.Последнее учение, результат, мысль, есть результат всех предшествующих учений и должно, поэтому содержать в себе их принципы.
Главный принцип, лежащий в основе «логического» подхода к менеджменту, должен заключаться в том, что мы ставим себе задачу отделять общие принципы от частных и найти взаимосвязь между ними, тем самым приведя их к логической системе.
Из этой видимости существования многочисленных РАЗЛИЧНЫХ ФИЛОСОФИЙ необходимо различать ВСЕОБЩЕЕ от ОСОБЕННОГО. Взятое формально и НАРЯДУ с особенным, всеобщее само превращается в некое особенное.
Например, это может выглядеть так:
Требовать себе фруктов и отказываться от груш и винограда, т.к. якобы это не фрукты…
Добавим, что этот принцип всеобщ, т.е. его можно наблюдать в совершенно различных сферах. Во многих тоталитарных обществах это часто становится основой для выбора "управленцев". Так, в третьем рейхе все люди делились на тех, которые способны были только подчиняться, и это был низший уровень. Над ними стояли те, кто мог контролировать и надсматривать. Далее шли те, которые были способны управлять и мыслить стратегически, где требования к абстрактности мышления были более высоки, ибо им предстояло управлять значительно более общими понятиями, чем, скажем, на оперативном уровне. Над ними возвышались те, кто мог, как Геринг, отнести себя к историческим личностям, способным ухватывать дух истории и, наконец, на вершине должны были находиться идеологи, способные творить новые идеи, воплощая их в виде понятий, терминов, где степень абстрактного мышления должна быть наиболее высока. Каждое явление, событие, действие, как винтик входил новой шестерней в общую картину движения и, так или иначе, изменяли ее. Обратите внимание, что взгляд на события здесь прослеживается как бы не изнутри события, а как целостное видение картины в целом.
В современной управленческой науке этот подход также закрепился и имеет свое продолжение, например, в теории Энтони и Хеда (Anthony&Head, 1967), показывающей восхождение типов контроля от оперативного к управленческому и далее к стратегическому, рис.1.1.
Рис. 1.1. Базовая модель иерархий управления
Так, переход от функционально-оперативного уровня к управленческому заключается в том, что модели и принципы воздействия на управленческую среду становятся значительно более интегрированными, и все типы поведения на уровне управления должны рассматриваться с точки зрения сразу нескольких аспектов. Например, если Вы решаете маркетинговую проблему, то ее нужно рассматривать не только и не столько с точки зрения только лишь характерных для маркетинга принципов и явлений, но и с финансовой точки зрения, персонала, рынка и операций. Рассмотрение только с одной точки зрения может быть всего лишь рассудочным и неистинным.
Что же является ИСТИННЫМ?Это и есть главный вопрос менеджерского анализа. В массе определений, выбранных случайно или неслучайно, находящихся или не находящихся друг с другом в определенных отношениях, нужно найти их истинную взаимосвязь.
Истинное как КОНКРЕТНОЕ есть развертывающееся в себе самом и сохраняющее себя единство, т.е. ТОТАЛЬНОСТЬ, и лишь посредством различия и определения различий может существовать их необходимость и свобода целого.
Тотальность, как все собранные воедино моменты рассматриваемой модели, в конечном итоге делает нечто истинным. В тоже время каждая определенная вещь, явление или процесс могут представляться как существующие сами по себе. Но:
Всякое содержание получает оправдание лишь как момент целого, вне которого оно есть субъективная уверенность.
И истинный принцип будет состоять в том, что он будет учитывать все особенные:
Истинный принцип состоит в том, ЧТО ОН СОДЕРЖИТ В СЕБЕ ОСОБЕННЫЕ ПРИНЦИПЫ.
Теперь видно, что в развитии анализа необходимо установить все определенности вещи, процесса или события, найти всеобщее, особенное и единичное и случайное в них и определить их основной принцип, подчиняя все их особенные проявления этому принципу.
Говоря о воплощении в управленческой науке этого логического принципа нахождения истинного можно привести пример модели ЗАИНТЕРЕСОВАННЫХ СТОРОН, рис.1.2. Модель состоит в том, что для того, чтобы какое-либо управленческое решение свершилось (стало и разумным и действительным), необходимо определить все заинтересованные стороны, рассмотреть их влияние на конкретную проблему, определить их противоречия между собой и найти пути их разрешения в формате, ограниченном рассматриваемой проблемой.
Рис. 1.2. Модель влияния заинтересованных сторон
Истинность позволит дать и ответы о целостности, поскольку в целом рождаются ответы на все вопросы собственно цельной вещи.
Целое – есть круг, состоящий из отдельных кругов, каждый из которых есть необходимый момент, содержащий в себе тотальность. Прорывая границу своей определенности, он служит основанием более обширной сферы, так, что их система составляет целостную идею, которая вместе с тем проявляется также в каждом из них в отдельности.
В противоположность истинному, конкретному, цельному и замкнутому в себе самом определению выступает ВНЕШНЕЕ единство.
ВНЕШНЕЕ единство есть расположение в ОПРЕДЕЛЕННОМ ПОРЯДКЕ, т.к. голое собрание сведений носит случайный характер, то этот порядок должен оставаться лишь ПОПЫТКОЙ и постоянно обнаруживать свою неудовлетворительность.
Это противопоставление между конкретной тотальной цельностью в себе и внешним единством составляет главное противоречие в любом анализе и попыткой синтеза определений между собой. Они же приводят к недоверию и тому, что мы называем «выдумкой», «эклектикой», набором «перечислений» и т.п.
Собрав все данные воедино, определив тотальность внутри и соотнеся определенности между собой,можно достичь познания сути явления в целом.
Единственной целью и делом науки является достижение понятия своего понятия и таким образом, (возможность) прийти к своей исходной точке и своему удовлетворению.
Для отдельных частей, например, отдельного бизнеса, или отделов компаний важным является установление своей «сущности» с точки зрения перехода к более высоким уровням.
Отдельная наука есть одновременно и познание своего содержания как СУЩЕГО предмета и познание непосредственно в этом же содержании своего перехода в свой более высокий круг.
Большой ошибкой будет признание того, что все, что мы разделили, имеет одинаковую силу:
Представление О РАЗДЕЛЕНИИ наук неправильно потому, что оно берет отдельные части или науки в качестве РЯДОПОЛОЖНЫХ…
Находя определенности, описывающие явление, процесс или проблему, укладывая их в рамки более общих определений, например, через общие категории "персонал", "операции", "финансы", "рынок" и придавая этому логичность и упорядоченность, исходя из их последовательности, определяя разрывы между ними и выдвигая гипотезы о причинности этих разрывов, мы анализируем менеджерскую проблему. Само по себе это и не ново, однако, строгий логичный порядок и трудности на каждом этапе перехода к более высокому кругу и обобщению требуют значительного напряжения ума.
Мы рассмотрим проблему выделения рядоположного и отделения его от истинного движения по ступеням развития на примере становления маркетинговых концепций.
БЛОК – ВСТАВКА. ОСОБЕННОСТИ МАРКЕТИНГА И ЕГО ДИАЛЕКТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ
Обобщая содержательную сторону маркетинга, отметим, что он включает в себя совокупность общечеловеческих, организационно-функциональных, коммерческих, экономических, социально-психологических, морально-этических, эстетических взаимоотношений между потребителями и производителями на рынке. Маркетинговая деятельность является многогранной и многоспектральной, и сочетает в себе предпринимательскую, управленческую, коммерческую, финансовую, социальную, этическую, эстетическую деятельности по удовлетворению нужд, потребностей, запросов потребителей.
Маркетинг проделал значительную эволюцию, при этом, возникнув первоначально как деятельность по распределению и сбыту товаров, он превратился во всестороннюю систему, на основе которой предприятия могут устанавливать производственно-экономические связи со своими рынками.
Исторический процесс развития маркетинговой деятельности в настоящее время подразделяется на следующие этапы:
1860-1930 гг. – "Товарная ориентация", при которой товаропроизводители стремились улучшить производство и качество производимых товаров для удовлетворения большого потребительского спроса, без серьезного учета запросов потребителей.
1930-1950 гг. – "Сбытовая ориентация", обеспечивающая максимизацию продаж уже произведенных товаров с помощью средств стимулирования, рекламы и других методов воздействия на покупателя для совершения покупки.
1950-1960-е гг. -"Рыночная ориентация", направленная на определение спроса на товары и услуги высокого качества и обеспечение максимума продаж за счет его удовлетворения.
1960-е гг. по настоящее время – "Маркетинговое управление", т.е. перспективное планирование и прогнозирование, опирающееся на исследования рынка, товаров и покупателей; использование комплексных методов формирования спроса и стимулирования сбыта; ориентация на продукцию "рыночной новизны", удовлетворяющую потребности потенциальных покупателей.