Егерь Императрицы. Батальон, к бою!
Алексей стоял словно бы ошарашенный. Услышать то, что ему сейчас рассказал Генрих Фридрихович, он, конечно же, ну никак не ожидал. «Вот ведь неймется кому-то! Ну вот зачем и кому это вообще было нужно?!»
– Ваше превосходительство, – Алексей пристально посмотрел в глаза барону, – скажите мне, кто этот самый клеветник? Неужели из наших, из бугских?
– Извини, Алексей, даже и не проси, – покачал тот отрицательно головой. – Все равно я тебе ничего не скажу. Ну вот зачем тебе это, когда ты сам совершенно чист? Еще и на поединок вдруг его вызовешь! Вытаскивай тебя потом из казематов. Напоминаю, что манифестом императрицы «О поединках» участников бескровных дуэлей подвергают самым разорительным штрафам, а вот самого виновника в пролитии крови ждет ссылка в Сибирь. Тебя-то уж точно в самую глухомань отправят, ты ведь просто кровью явно не обойдешься! Давай-ка мы закроем эту тему совсем. Одно лишь я напоследок скажу, что не с Бугской линии сей мерзавец, а довольно далеко он отсель. Да и что ты так вообще взбеленился? Если бы я после каждого пасквиля да за свою шпагу хватался, то у нас бы, наверное, наполовину вся столичная коллегия обезлюдела! Шучу, шучу! – поднял он вверх обе руки. – Но в каждой шутке, однако же, есть доля правды. Чем выше ты по служебной лестнице поднимаешься, тем больше на твоем пути гадких людей будет. Ну что поделать, не имея таланта и завидуя порядочным людям, только так они и могут себя проявить. Забудь! Давай-ка мы сменим тему. Поведай мне вон лучше о своих трудностях. О том, что у тебя с расширением штатов множество командирских вакансий образовалось, что нарезного оружия для батальона мало, чего там еще у вас не хватает, ну-у? Хорошего огнепроводного шнура, амуниции и новых мундиров, так ведь, да?
– Ва-аше превосходительство, – Лешка обиженно протянул, вглядываясь в улыбающееся лицо своего куратора. – Да что мне говорить-то тогда, когда вы и сами все это прекрасно знаете? Каждый квартал об одном и том же я докладываю, а воз и ныне там! – и он махнул с досадой рукой.
– Бумага – это одно, Алексей, она ведь зачастую и под сукно любит ложиться, а вот живое слово – оно в таком деле все же сильнее будет. Тем более если оно грамотно преподносится своему высокому и авторитетному начальству. Я ведь для тебя, надеюсь, авторитетный начальник? – генерал с иронией смотрел на своего собеседника.
– Очень авторитетный, господин генерал-майор, авторитетней некуда, – пробурчал тот в ответ.
– Ну, вот и не ворчи тогда, а лучше давай рассказывай мне все, – кивнул фон Оффенберг. – Глядишь, и смогу я тебя хоть чем-нибудь да порадовать в ответ.
– Да трудностей и препятствий, ваше превосходительство, у меня целый воз, – вздохнул Егоров. – Многое, конечно, теперь на плечи Михаила Илларионовича ложится, и в его епархию я лезть вовсе не собираюсь. Так, только если он сам вдруг захочет мой совет получить. А вот по батальонным трудностям все основное вы и так уже перечислили. После выхода роты из Крыма с теми трофейными штуцерами нарезных ружей всего у нас получилось ровно пять десятков. Для того количества личного состава, какое было в роте, оно бы и неплохо, ведь насыщенность нарезного оружия среди егерей тогда была не маленькая, но ведь мы вскоре стали батальоном и даже с учетом тех десяти штуцеров, что пришли из Тулы, разом скатились на уровень самых обычных егерей. А вы ведь и сами знаете: с теми задачами, которые перед нами ставятся, такая слабая насыщенность дальнобойным оружием – вещь просто недопустимая. У меня вон теперь во многих стрелковых капральствах вообще даже нарезного оружия нет.
– Дальше, дальше излагай, про нарезное оружие – это понятно, – кивнул с ироничной улыбкой барон. – Амуниция, мундиры, старые гренады или их корпуса, заморский огнепроводный шнур. Что еще? Тесаки и сабли?
– Так точно, ваше превосходительство, все, что вы только что перечислили, и плюс еще картечницы-тромбоны, драгунские пистоли, хорошая обувь, да и много чего еще нужно. Но самое главное – это все-таки люди. Нет у меня пока батальонного офицера-интенданта. – Алексей загнул палец на руке. – Нет командира орудийного взвода. Нет командиров в трех полуротах. На всех этих должностях уже более двух лет стоят мои унтер-офицеры. Я ведь и так переманил к себе немалую часть из находящихся здесь на линии и прикомандированных офицеров-егерей из батальона Мекноба, из полковых егерских команд и даже из конных пикинеров. Переругался с их начальством и все равно так и не смог полностью укомплектоваться. А от этого ведь страдает общее дело и вся наша боеготовность. Вот как управлять целым батальоном на дальних выходах, когда в нем четкой иерархии в управлении нет? Вы же ведь сами и спросите меня за провальное дело!
– Обязательно спрошу, – подтвердил фон Оффенберг.
– Вот-вот, – вздохнул Егоров. – И теперь мне вновь предстоит перестраивать штат батальона, уже ведь озвучили, что нужно передавать орудия и более половины лошадей в другие подразделения корпуса. Перенастраивать всю тыловую службу. Структуру рот. А как это делать, когда у меня хорошего, знающего это дело интенданта-офицера нет?
– Ладно, понял я тебя, – прервал подполковника генерал. – Ты, Алексей, уже второй раз, но с другого конца начинаешь жалобиться, и почему, мне это тоже понятно. Небось, на мою помощь рассчитываешь? Но по перестройкам подразделений своего батальона это уж ты сам решай, тут дело твое, личное, как его прямого и непосредственного командира. Поди, ведь уже не молодой прапорщик, а вон – целый подполковник. Чай, уж разберешься со всем, самое главное, за штаты не вылезай. А вот с комплектованием подсобить – это, я думаю, можно. Говоришь, четыре обер-офицерские должности уже более двух лет не закрыты, и самая болезненная из всех вакансий – это главный офицер-интендант? Хорошо, поглядим, – немного помолчав, кивнул он. – Сам попрошу Баранова Сергея Николаевича посмотреть, кто у нас там, в армейских штабах да из хороших служак, сейчас без должного дела ошивается. Не волнуйся, – успокоил он Алексея. – Полковник в людях разбирается, и плохого он тебе точно не посоветует. Ну а далее по тыловому имуществу вы с ним и со своим новым интендантом и сами уже все решите. Что я тебе еще скажу? Это то, что партия из десяти новых штуцеров, собранная для вас, к отправке уже готова, и с неделю на неделю вы их здесь, в Елизаветградских оружейных складах, себе получите. Через меня лично та разнарядка для снаряжения южных войск проходила, и я ее, где было нужно, там подправил. Новое обмундирование и амуницию вы тоже совсем скоро получите. Слыхал уже, небось, что для войск сейчас шьют ее по новым требованиям и по новым образцам. Я те новые мундиры сам видел и скажу тебе, что мне они лично очень понравились. Форма для солдат стала теперь гораздо легче и удобнее. Все пехотинцы с ней получат ладные каски, куртки и шаровары одинакового покроя. Для войск, действующих на юге, у нас теперь предусмотрена еще и летняя полевая форма в виде куртки и штанов из легкого белого полотна, а не из этой вот жаркой и тяжелой шерсти. Парики, косы и букли с этого года вообще отменяются, пудрить и смазывать салом их более уже не нужно. Солдат отныне будут единообразно и коротко стричь. Так, обувь тоже теперь станет гораздо удобнее. В стоптанных башмаках, как ранее, пехотинцам вышагивать по грязи теперь не придется. Отныне все они будут в сапогах. Вы и так их для себя уже доработали и укоротили для удобства, ну, вот и посмотришь теперь на те, что вам для ношения в батальон придут. Думаю, что они ничем вашим нынешним не уступят. Для егерей расцветка мундиров не меняется, ваш основной цвет, как и ранее, остается все таким же – зелено-черный. Вместо неудобного картуза вводимые сейчас каски на голове будут гораздо устойчивее, а их лопасти для зимнего ношения будут завязываться под подбородком и согревать в холода затылок и шею. Опушка гребня сверху у касок, да и все детали мундиров для егерей будут неброскими, чтобы они не становились удобной целью на поле боя. Епанча для вас окончательно отменяется, и вы будете носить теперь только лишь зеленого цвета шинели, а вот все остальные войска пока что будут с ними. Так, ну что еще там по мундирам? – задумчиво промолвил фон Оффенберг и внимательно оглядел Алексея. – Хвосты волчьи вы себе оставите, они же у вас как бы за особые отличия выдаются егерям, и про них особо ранее в рескрипте прописывалось. Так, второй погон на правом плече, ну, пусть и он остается, не для одной же он лишь только красоты, а ведь еще и перевязь гренадного подсумка удерживает от сползания. С формой вроде бы все. Ну и последнее. На правый берег Буга вы пока, Алексей, не спешите выходить. Продумай все хорошо, оцени сам, как и где твоим людям можно без большого риска под Очаковскую крепость выйти. Учти: если вы раньше времени там турок насторожите, то потом вам будет очень сложно на их правом берегу действовать. И сведений о них уже нам не будет поступать, да и, не дай Бог, еще и повод для обвинения русских в агрессии вы им дадите! Так что продумывайте все свои действия тщательно и лучше не торопитесь. Вот, держи, это тебе на особые расходы, – и он вложил в руки Алексея увесистый кожаный кошель. – Тут золото, пять десятков монет самого разного номинала и стран. В основном турецкие, австрийские и наши, то есть те деньги, которые имеют хождение в этих землях. В вашем деле золото обязательно пригодится. На агентуру или для подкупа османских должностных лиц ты можешь его тратить смело. Главное, все записывай, что и куда ушло, и потом передавай отчет полковнику Баранову. Он же тебе эту убыль в золоте потом и пополнять будет. Чай ведь не глупый человек, сам, небось, понимаешь, что в добыче разведывательных сведений и вообще в тайной войне без золота ну никак не обойдешься? Вот-вот, вижу, что понимаешь. На особые, оперативные расходы для тебя будет выделен специальный фонд, по его сумме тебе Сергей Николаевич все сам скажет, он же тебе ее вскоре сюда и привезет. Главное, Алексей, это добыча сведений о турках любого характера. Увы, у нас в Очакове своих людей сейчас нет, а направление это, как ты понимаешь, очень важное, поэтому вся надежда сейчас на тебя и на твоих егерей.
– Понял, ваше превосходительство. – Алексей взвесил на руке тяжелый кошель и положил его в карман. – Нужно перестраивать батальон под особые задачи, теперь это уже будет не одна лишь пограничная служба. Ничего, справимся, нам уже такое не впервой. Будем возвращаться по тактике службы на одиннадцать лет назад, когда мы ходили по тылам у турок. Так вы полагаете, что пять лет у нас еще есть до начала войны? Ну, я не знаю, – протянул он, отметив утвердительный кивок барона. – Сомневаюсь, конечно, но задачу свою понял, Генрих Фридрихович. Приступаю к ее выполнению.
* * *Последний день высокой инспекции проходил в большой суматохе. Прощальный парад войск Бугской пограничной линии генерал-фельдмаршал отменил, желая проехать как можно дальше по утренней прохладе. Алексей стоял среди провожающих офицеров. «Ну, все, наконец-то эта суета закончится», – думал он, разглядывая огромную красивую карету Потемкина. Неожиданно ее дверца распахнулась и показалась голова всесильного фаворита.
– Иди-ка, иди ко мне, – поманил он к себе подполковника. – Присядь-ка напротив, проедемся пару верст, проводишь меня, а там сам и доберешься до станицы. Не боись, Егоров, далеко не увезу!
– Что вы, ваше высокопревосходительство, я и не боюсь, – ответил в волнении Алексей, разглядывая богатое внутреннее убранство кареты. – За честь почту быть рядом с вами!
– Это да, не каждый генерал-аншеф может похвастать, что в ней сидел, – усмехнулся Григорий Александрович. – Нравится? – и он провел ладонью по бархату внутренней обшивки.
– Очень! – подтвердил Алексей. – Красота неописуемая!
– А то! – улыбнулся фельдмаршал. – Я что тебя позвал-то, подполковник? Личное у меня к тебе дело есть. Потому и с глазу на глаз хотел переговорить, чтобы лишние уши этого нашего разговора не слышали. Видишь ли, Алексей, есть у меня племянник Коленька, крестник. Я его на руках вот такого маленького держал, нянькал. Маленький был – так он сущим ангелочком рос. Волосики на голове светленькие, кудрявые. Глазки большие, голубенькие, щечки румяные, смех чистый, звонкий. Красавчик и ведь ласковый такой. Ну, просто радость для родителей, да и для меня, грешного. И что ты скажешь, такая бестолочь из него в итоге вышла! В шляхетском корпусе, пока он там учился, его, можно сказать, за уши вытягивали. Если бы дядюшка сорванца не был в таких высоких чинах, – хмыкнул Потемкин, – то выперли бы его взашей из сего заведения. Постоянные драки, пропуски занятий, а потом еще и волокитство да бражничество началось. Я сам, да и отец его покойный, чем ведь только не грозили этому обормоту, даже колотили его порой. Так все мимо, все впустую. Видно, разбаловали в свое время Николашку сильно, упустили его, вот и вышел у нас такой вот «ангелочек». Потом уже, при выпуске, определили его в лейб-гвардию. Думали: ну, может, в Преображенском полку на службе к нему серьезность придет. Перебесится. Но там все еще даже хуже стало. Карты, женщины, шампанское и постоянные дурацкие выходки! О какой службе вообще может идти речь?! Там его или пристрелят, или же приколют на очередной дуэли. Ну, или же он сам себе шею свернет, карабкаясь на балкон к очередной замужней мамзели. Возьми мою бестолочь к себе, Алексей, подсоби. Был ведь и он хорошим юнцом когда-то, добрым и послушным, но вот как бес опосля в него вселился! Отца уже в живых нет, воспитывать мне его бесполезно, а бегать за ним и вытаскивать из очередной беды я уже тоже не могу. Столько дел государственных на плечах висит! На тебя только одна надежда. Генрих Фридрихович посоветовал, говорит, большой некомплект офицеров у тебя в батальоне. Ты, как командир, человек строгий, честный и разумный, людей хорошо понимаешь, и они тебя все уважают. А главное, сила внутренняя в тебе есть, стержень особый, любого в бараний рог свернешь, если нужно. Сам убедился я в его словах, побывав здесь. Самое место Николаю у тебя. Это уж точно не гвардейский полк с его золочеными мундирами, парадами и попойками. А самая настоящая боевая часть, пусть даже и в блеклых зеленых мундирах, зато с железными кулаками, сухим порохом и огнем в глазах. Только тут, среди твоих матерых и зубастых волкодавов, и может остепениться моя бестолочь. Возьми, подполковник, очень я тебя прошу. Просто как человек, а не как высокий начальник.
«Ну Генрих Фридрихович, ну, блин, удружил! – думал в это время Алексей. – Вот за что мне здесь такая обуза?! Не хватало еще тут столичных вертихвостов вынянчивать и воспитывать! Своих-то ведь дел мало! А если не дай Бог с ним „того“? И ведь не откажешь такому человеку! Кому отказать-то? Потемкину?!»
– Ваше высокопревосходительство, воля ваша, – вздохнул Егоров. – Только ведь сами знаете, какая у нас здесь служба. Это вот сейчас на линии спокойно, а ведь раньше тут постоянно перестрелки с турками были. Да и не ровен час опять вдруг такое же начнется. Я ведь не смогу его все время от опасности уберегать.
– А и не надо! Не надо никого особенно уберегать, Алексей! – воскликнул Григорий Александрович. – Я знаю, что ты всех своих людей и так бережешь, и потери в твоей бывшей роте были на порядок ниже, чем у всех остальных, причем не просто боевые, но даже и санитарные. Отношение к Николашке должно быть ровно такое же, как и ко всем остальным. Ежели, не дай Бог, что-нибудь с ним и случится, то я клянусь: к тебе никаких вопросов и ни у кого не возникнет! Значит, такова есть на то воля всевышнего. Я и сам в стольких рубках, в атаках и штурмах был, пока по ступенькам воинской иерархии вверх шел, небось, уж знаю, о чем сейчас говорю. Пускай и он тоже настоящую службу познает. Да его ведь там, в столице, гораздо быстрее прибьют с этой вот своей дурью. Ты, главное, построже с ним будь, сурово так и по-отцовски. Поколоти, что ли, разок, ну, так, с глазу на глаз, конечно. Разрешаю хоть что с ним делать за его провинности, вот тебе мое дозволение, Алексей, как крестного. Только попытайся сделать из него человека?
– Хорошо, я постараюсь, ваше высокопревосходительство, – помолчав, кивнул наконец подполковник. – Не обещаю вам, что получится, но я все же попытаюсь. В любом случае службу он будет у меня нести, как вы и сами сказали, безо всяких скосок, как самый обычный офицер, вышедший в прапорщики из нижних чинов. Будет потеть, спать на земле, есть из одного котелка с солдатами и все прочие прелести нашей особой егерской службы изведает!
– Очень хорошо! Превосходно! Я обеими руками только за это буду! – воскликнул Потемкин. – Завтра же курьер ускачет в Санкт-Петербург с приказом об откомандировании его к вам сюда из гвардии, в батальон. А в благодарность за такую вот взятую на себя обузу обещаю, что мы изыщем и доставим вам на Буг еще два десятка штуцеров. Знаю я про твою кручину по поводу их малого у вас числа. Ну, вот, чтобы хоть какая-то польза от моего Николашки для вас была!
Алексей провожал взглядом пылящий в сторону Херсона кортеж.
– Ну, вот и спровадили их высокопревосходительство и всех остальных господ, – пробормотал за его спиной Лужин. – Слава тебе господи, укатили-таки. И даже не выпороли никого для острастки, как это водится. Ваше высокоблагородие, поедемте уже до дома. Ну чего мы тут посередь степи-то все стоим? Вона как солнышко уже высоко забралось и сразу припекать начало, а нам до станицы еще верст шесть или семь ведь пылить. Гляди, как далеко вас за разговорами господин фельдмаршал-то вывез!
– Поехали, Федор, – вздохнул подполковник. – И правда, дел у нас теперь непочатый край!
Глава 5. Выход под прикрытием
На пограничной линии царило оживление. С северной стороны к Бугу подходили большие маршевые колонны. Генерал-майор Кутузов формировал из прибывших шестиротные полевые егерские батальоны. В каждом из них по штату было по одной тысячи четыре человека. На егерский батальон полагалось по два восьмифунтовых единорога. Плюс к этой артиллерии была еще и отдельная батарея при шести орудиях, основу которой составили те единороги, что забрали у егерей-волкодавов. Как обычно в любом новом деле, а уж тем более если это касалось армии, суеты и неразберихи вокруг было великое множество. Но усилиями деятельного и энергичного Кутузова Бугский егерский корпус пусть и медленно, но постепенно превращался в боеспособную воинскую единицу. Учения в нем проводились ежедневно, обмундирование и амуниция у солдат были хорошо подогнаны, а их лица и движение говорили о здоровье и хорошем питании. Пушки, повозки, оружие – все было чистое, исправное, вовремя смазанное и окрашенное. Линейные егерские батальоны располагались вдоль всей пограничной линии, растянувшись вдоль левого берега Буга. Приданные корпусу два легкоконных полка и отдельный особый батальон егерей квартировались тут же. Генерал не сидел на одном месте. Каждый солдат в его корпусе знал, что он может появиться в любой точке на этой протяженной линии и в любую минуту. Солдаты говорили, что он живет, пишет приказы, читает почту, ужинает и спит, посреди всей протяженной дистанции, в деревне Баловня. Однако едва ли половину ночей он проводил именно здесь. Верхом или в своей легкой одноконной тележке-бричке Кутузов ездил то в сторону Ольвиополя, то к морскому лиману, проверяя невзначай посты, которые наблюдали за турецким берегом. Заезжал он в форты, заглядывал в те землянки, где выпекали солдатский хлеб, появлялся и в полях среди рассыпанных в учебную цепь егерей.
Батальон Егорова был реорганизован. Артиллерийский огневой взвод был расформирован, а его люди перешли в пионеры и в оружейники. В любом случае богатый опыт работы с орудиями у егерей теперь имелся, и поставить при нужде к пушкам уже было кого.
Через неделю после отъезда высокой инспекции в станицу Николаевскую пришел большой интендантский обоз. В нем была новая амуниция и форма. Пришли и те десять обещанных фон Оффенбергом штуцеров, которые тут же распределили по самым метким капралам и унтерам.
«Еще бы два десятка от Потемкина получить – и вообще бы хорошо было, – думал Егоров. – Но с ними жди и головной боли с этим бестолковым Коленькой».
Вместе с интендантским обозом приехал и полковник Баранов.
– Ну, давай, Алексей, рассказывай, что надумал по поводу разведки турецких войск возле Очаковской крепости? Мне Генрих Фридрихович подробные инструкции, как вас опекать в этом деле, оставил, теперь вот слово только лишь за вами.
– Тогда пожалуйте к моей карте, Сергей Николаевич, – кивнул на стол Алексей. – Есть у меня одна задумка, но нужно, чтобы вы сами видели, как я планирую до крепости добраться. Вот посмотрите, господин подполковник, Очаков лежит всего лишь в пяти десятках верст к западу от Буга, – и Алексей указал на жирую точку в небольшом отдалении от реки. – Для нас это расстояние – всего лишь одни сутки пути в пешем порядке. Но добраться по прямой здесь нет никакой возможности. Турки создали по примеру нашей линии такую же свою, пограничную и внимательно отслеживают любое перемещение людей на противоположной от них стороне. Их конные и пешие дозоры часто патрулируют свой берег, а баркасы ходят вдоль него от лимана и верст на пятьдесят вверх. Любой новый человек, появившийся на правом берегу Буга, сразу же попадет под подозрение и будет немедленно задержан. Поэтому прямого пути к крепости у нас сейчас нет. В безлесной и открытой местности наш отряд обязательно обнаружат и потом уничтожат.
– Согласен, – кивнул Баранов. – Напрямую к туркам вам не проникнуть. Какие у тебя еще есть варианты?
– Можно попытаться к ним попасть по примеру Белграда, на судне, – предложил Егоров. – Помните, когда мы из самого центра занятой турками Сербии одного очень интересного человека вывозили?
– Можешь не продолжать, – нахмурился полковник. – И вообще, забудь ты об этом деле. Но мысль твоя мне понятна. Ты предлагаешь на каком-нибудь вонючем рыбацком суденышке с его уловом попасть в Очаковский порт и уже оттуда попытаться действовать? Интересно, конечно, но пока что, увы, неосуществимо. Эта северо-западная сторона Черного моря сейчас очень плотно контролируется османским флотом. Таких контрабандистов, как Зоран Томич, что был у меня на Дунае, здесь и сейчас, к сожалению, нет. И это, конечно же, очень плохо. Нужно будет провести работу среди местных греческих поселенцев, занимающихся морскими промыслами, но это уже теперь планы на будущее. А пока что затею попасть в Очаков по морю лучше отложить, слишком уж это рискованно. Даже если мы сейчас и найдем кого-нибудь с небольшим суденышком в Крыму или даже тут, в Днепровском лимане, человек этот и его люди могут оказаться ненадежными, а вот слух о том, что мы вербуем местных рыбаков или контрабандистов, очень быстро долетит до ушей турок. Они ведь тут, в Причерноморье, веками были хозяевами, и в этом деле нужно быть предельно осторожными.
Баранов долго и задумчиво разглядывал карту.
– Алексей, должен быть еще какой-нибудь вариант. Уж я-то тебя хорошо знаю, ну, давай, не тяни, говори, что надумал?
– Да есть у меня одна мысль, господин полковник, – подтвердил предположения Баранова егерь. – Только вот и мне самому придется в этом выходе участвовать. Я лично, своими глазами должен все на месте оценить, а уже потом, по набитой дорожке, и своих людей туда отправлять.
– Нет! Об этом даже и речи быть не может! – взвился полковник. – Целый штаб-офицер русской императорской армии – и хочет лезть буквально в самое логово к нашему будущему врагу! А если ты там вдруг в плен попадешь?! Ты хоть сам-то представляешь, как это наше тайное дело будет тогда выглядеть и какой грандиозный скандал из него раздуют турки?! Да они по всем «европам» растрезвонят, что эти коварные русские их задирают и готовятся оттяпать у них все Побужье! Тут тогда у многих головы полетят! Мы ведь заморским мнением шибко дорожим!
– Не попаду, Сергей Николаевич, – покачал головой Алексей. – Мне с моим послужным списком никак нельзя в плен. Вы это и сами знаете. А вот рисковать нам все же придется, потому как других вариантов у меня попросту более нет. Вы лучше послушайте весь план. Может, чего и добавите, посоветуете по нему? Если вдруг что, так я все на себя возьму, дабы вас не подставить. Хотите, прямо сейчас расписку напишу? О том, что этот выход к Очакову был исполнен мной самолично и своего непосредственного начальника и куратора – полковника Баранова Сергея Николаевича – я умышленно не предупредил.
– Да ты за кого меня принимаешь, Егоров?! – покраснев, воскликнул тот. – Думаешь, я прикрываться такими бумажками стану?! Что я прятаться буду за них?! Что у меня воинской офицерской чести нет?! Да я еще прапорщиком зеленым прусские мундиры штыком и шпагой в баталиях рвал!
– Простите, ваше высокоблагородие, – склонил голову Алексей. – Не хотел вас обидеть. Еще раз прошу вас меня извинить за то, что затронул нечаянно вашу честь.
– Ладно, забыли, – буркнул полковник и вновь присел на скамью. В штабной комнате цитадели центрального форта станицы Николаевской у расстеленной на большом столе карты молча сидели два человека. Наконец самый старший из присутствующих поднял глаза на офицера помоложе. – Ну, и долго ты будешь молчать? Давай уже, излагай этот свой последний хитрый план, а я послушаю.