– За встречу, – коротко и четко скомандовал Кэп. Хрустальные стаканчики понимающе цокнули друг о друга, не отвлекая нас от главного. Холодная водка обожгла, но была кстати.
– А теперь – за тех, кто в море, кто еще вернется, и кто останется там навсегда.
Мы приняли эту традицию от своих родителей и всегда соблюдали её. Будут ли наши дети хранить её – кто знает.
– Господа офицеры…
Серый появился с огромным подносом красных, дымящихся и безумно вкусно пахнувших раков. О, это было их фирменное блюдо! Не удивляйтесь, если на юге вам будут часто попадаться люди с огромными животами – это не случайность и не болезнь. Это дань тому пиршеству, которое окружает вас в этих благодатных краях. Вы не сможете пройти мимо, сослаться на диету или лишний вес – вы попадете в плен этому празднику жизни и уже никогда не сможете вырваться. Впрочем, вы и не будете предпринимать попыток для этого.
Отборные, сваренные с травами и специями, а главное – с любовью, пунцовые раки были уложены огромной горой на серебряном подносе и так гипнотизировали собравшихся, что их появление приветствовали стоя. Молниеносно состоялась вторая перемена блюд, и все вожделенно застыли над своими тарелками, наполненными аппетитными раками, сжимая рукой бокал с холодным пивом. А сварено оно было на удивительно вкусной воде – небержайской. За перевалом есть такое озеро, вода там действительно голубая и очень вкусная. Сто лет её возили на местный пивзавод и варили потрясающее пиво. Правда, в перестройку нашлась горячая голова, предложившая расширить родники, питавшие озеро. Заложили заряды и взорвали, но воды не прибавилось, а наоборот. Озеро обмелело, привозить воду стало невыгодно, начали варить на обычной, и вкус пропал. Лишь изредка находится энтузиаст, который сам привозит несколько машин небержайской воды, и тогда готовят именно то, настоящее пиво, рецепт которого известен сотню лет.
– Ну, Кэп, ну, уважил. Это же настоящее небержайское.
– А ведь молчали, как партизаны, мы баночного притащили.
– Давно таких раков не видел. Серый, тебе прощаются все грехи.
– Нет, это – Наташка.
Её счастливые чёрные глаза сияли неподдельной радостью. Удивительно незаметно она вошла в нашу компанию, и было видно, что она дорожит этим. Странным образом иногда переплетаются человеческие судьбы, соединяя, казалось бы, абсолютно несоединимое.
– Вот я в детстве слушал сказку «Гуси-лебеди» и не мог поверить, что может быть такая сестра, чтобы выручила всех своих братьев. У меня со своими ничего подобного не было, но вот появилась Наташка – и я стал верить в сказки. Они не врут. За Наталью!
– Не подлизывайся, всем – поровну раков. Проверим.
– Нет, ну почему же. Особые поклонники моют посуду.
– Утихомирьтесь, балаболы, – остановил прения Кеп. – Пиво действительно небержайское. Это Наталья предложила, так что тост правильный.
Давно уехав из родного города, я утратил способность лихо выпивать пол-литровую кружку пива. Жадно, в несколько огромных глотков, не отрываясь. В этом была какая-то гусарская удаль. Помню, еще в детстве, с удивлением смотрел на этот жест. Тон задавали мастера, подходившие к бочке с пивом и опрокидывавшие пол-литровый бокал в три секунды, потом брали в руку три-четыре кружки с пивом и отходили в сторонку поговорить с приятелями. Сейчас и мои друзья овладели этим искусством. Они залпом опрокинули по огромной кружке и принялись за раков.
– А помните, как Свист раков глушил? Все, как по команде, откинулись на спинки кресел, жестикулируя руками, поскольку рты были заняты другим, более важным делом.
А история была действительно забавной. Олега прозвали Свистом не за пристрастие к этому творчеству, коим в наше время все владели в совершенстве, а за постоянные проделки с порохом. Бои за наш город в Отечественную войну были очень жестокие и оставили столько оружия и боеприпасов, что их до сих пор находят, а в наше время и искать не нужно было. За городом метрах в ста от берега на дне лежала, а может и сейчас еще там, разорванная пополам канонерская лодка – это большая баржа почти без вооружения для перевозки боеприпасов. Наверное, в неё угодила бомба или снаряд, от чего её разорвало на куски. При взрыве не все боеприпасы детонировали. В самой лодке и в радиусе двухсот метров дно было усеяно этим добром. Мы там частенько ныряли в поисках чего-нибудь интересного.
Одной из тех забав был артиллерийский порох, его упаковки в виде полуметровых цилиндров чем-то напоминали полено. Внутри он состоял из длинных трубок пороха, напоминающих макароны с отверстием во всю длину. В своих разговорах мы часто использовали кулинарную терминологию, чтобы родители не догадывались о чем речь. Правда, когда мы являлись домой поздно с обожженными бровями и ресницами, запахом дыма и опаленной одеждой, родители не проводили дознаний – всыпали по первое число. Летом, когда окна всего дома были открыты, и весь двор знал, что готовится на каждой кухне и какой разговор с наследником ведут родители, мы собирались на вопли одного из нас, воспитываемого подручными средствами, и орали в его поддержку, что все было не так и мы вместе учили уроки.
Олег был лучшим в команде по части артиллерийского пороха, который мы называли «свистун» – он умел так поджигать его, что эта длинная «макаронина» начинала свистеть. Порох быстро сгорал, и образовавшийся газ со свистом вылетал из отверстия. Если же трубку поджечь с обоих концов, то образовавшееся внутри давление разрывало её на мелкие осколки. Набравшись опыта, можно было по высоте тона понять, когда будет взрыв, и за секунду подкинуть горящую трубку пороха вверх – она взрывалась у кого-нибудь над головой или – в открытом окне. Это сейчас мы с ужасом думаем, как бессмысленно рисковали своими и чужими жизнями, а в то время это была забава. К праздникам наши родители не покупали в магазинах петарды и ракеты – об этом мы заботились самостоятельно, а мечтали о чем-нибудь съестном. Прозвище Свист было даровано Олегу за мастерство, которое позволяло ему на спор достигать любой длительности и ноты свиста горящего пороха и силы взрыва.
Мы и в детстве часто ловили раков, правда, приходилось отпрашиваться у родителей на ночь, чтобы дойти до озер около Лазоревской – там били сильные ключи, образующие несколько маленьких озер. Вода была чистой, и раки водились отменные. Можно было искать их норы по отвесным берегам и вытаскивать их руками, но мы предпочитали раскидывать на ночь ловушки с приманкой. Ловушки представляли собой корзинки с узким горлышком из обрывков старой сети, а приманкой служили жаренные на костре лягушки. За ночь в десяток таких ловушек заползало более сотни раков. Часть из них мы варили утром на озере, и устраивали себе пирушку, остальные приносили домой. Это и было аргументом в разговоре с родителями перед ночной охотой.
Однажды Свист решил обойти нас всех по количеству пойманных раков и втайне принес на озеро целую упаковку «свистуна». Когда мы разошлись по своим излюбленным местам ставить ловушки, он залег на бугорке и стал забрасывать горящий «свистун» над озером. Наивная идея глушить раков, как мы глушили рыбу самодельными минами, ни к чему не привела, но канонада получилась знатной. В ночной тишине на водной гладью со свистом и огненным следом проносились брошенные умелой рукой мастера невидимые макаронины «свистуна» и с грохотом взрывались у самой воды. Те, кто помнил свист и разрывы снарядов, падали в ямки, закрыв руками головы. Через несколько минут, бегая вдоль берега с фонариком, Свист понял, что ошибся насчет раков: они не всплывали десятками на поверхность. Однако не только раков не было – не было и охотников за ними, которые, подобно нам, пришли на берег со своими ловушками. Народ по привычке попрятался. Свисту хватило нескольких минут затишья после устроенной им канонады, чтобы очистить все попавшиеся ловушки. Вообще-то это было воровством, за что могло попасть всем нам, но он назвал это «боевым трофеем» и гордо удалился с огромным рюкзаком раков. То ли хозяева обчищенных им ловушек посчитали, что раки испугались обстрела, и тоже попрятались в норы на всю ночь, то ли они были счастливы, что выжили в странном артналете на озеро в мирное время, то ли им просто было не до нас – так или иначе, нас никто не трогал, а улов у Свиста был огромный. Он задобрил нас, поделив добычу поровну, и обещал впредь согласовывать план боевых действий.
– Надеюсь, сегодня мы не идем за раками.
– Кстати, Свист притащил увесистую сумку.
– Надо бы проверить.
– И отнимите у него зажигалку.
– А в сауну пусть идет голым, кто его знает, куда он «свистун» прячет.
Мы до сих пор любили подшучивать друг над другом, хотя непосвященному многое было бы непонятным, глядя на степенных, солидных мужчин, которые были счастливы окунуться в свои воспоминания, бережно хранимые в сердце каждого.
– Да ладно, вы. Пусть Кот расскажет про свои лыжи.
– Ничего интересного, кстати, – буркнул он.
– Ты расскажи, расскажи, – подхватил народ. – Ласта ведь не знает.
Котом мы звали между собой «самоделкина», который получил прозвище благодаря своей фамилии, но прославился тем, что мог починить все, что угодно. Этот талант у него прорезался рано, и весь наш двор пользовался этим. Потом он стал ходить на танкерах старшим механиком, и многие капитаны, набирая команду в очередной рейс, боролись за его участие в личном составе. Был случай, когда контрабандисты пригрозили жизнью его близких, если он не спрячет партию товара на судне. Только много лет спустя, он рассказал об этом нам. Решив никого не посвящать в свои планы, он в одиночку заложил нелегальный груз в техническое помещение, закрыв люк необычным способом. Раздобыв где-то резервуар с жидким азотом, он остудил в нем специально выточенные для этого винты и аккуратно закрутил их холодными. При обычной температуре они расширились настолько, что никакая сила их не могла сдвинуть на миллиметр. На любом судне бывают «стукачи», и при досмотрах пограничники или таможенники часто знают, где искать. В тот раз тоже была явная наводка, но как ни пытались открыть люк, не смогли, а резать автогеном было нельзя, так как переборка была несущей. Когда судно пришло в порт назначения, Кот проделал обратную операцию. Контрабандисты сдержали слово, и больше его никто не трогал. По возвращении в родной порт судно было осмотрено целой комиссией с представителями завода-изготовителя, но люк так и не открыли. Говорят, он до сих пор носит следы попыток взлома и целую вереницу морских баек об этом.
– Ну, эти бандиты подарили мне на день рождения лыжи… – начал Кот.
– На юбилей.
– А лыжи фирменные.
– Дорогущие…
– На таких только рекорды ставить… Кот был удивительным механиком и умельцем на все руки, но спортсмен был просто никакой. Комплекции он и в детстве был неслабой, отчего всегда стоял на воротах. Часто за полное отсутствие координации ему предлагали просто лечь вдоль ворот. В иных случаях он часто использовался в роли противовеса, балласта или тягловой силы. И надо же было такому увальню полюбить водные лыжи. Не воднолыжницу, а именно – сам вид спорта. Он собирал фотографии, вырезки из газет и журналов, позже – фильмы о соревнованиях и показательных выступлениях воднолыжников. Все мы об этом знали и вечно подшучивали над Котом. Как-то даже подарили ему видеоролик с собакой, катающейся на лыжах. Он просто заболел этим и сказал, что непременно научится кататься.
– Причём лыжи покупали на заказ – самые широкие, чтобы они его выдержали.
– Да ладно вам. Только бы языки чесать. Попросите что-нибудь теперь…
– Нет, ты не обижайся на правду. Ты расскажи, как все было.
– Ну, обмыли мы их вечером.
– Это был «гусь с выносом» – мужчины впятером внесли на руках это чудо.
– Под охраной…
– Я видел, он их под столом надел и весь банкет не вставал.
– Ну, это понятно: вещь-то ценная.
– Еще скажите, что домой в них пошел.
– Нет, снега тогда не было, а вода была далеко.
– Он их домой не понес. Никому не доверяет.
– Да, он их в каюте на болты посадил.
– На стенку?
– Нет, над кроватью в каюте.
– Тогда придется танкер на борт валить.
– Это зачем?
– Ну, чтобы иногда в них постоять вертикально.
– Хватит вам, балаболы, дайте Коту рассказать.
– Да что говорить-то. На следующее утро на палубу вышел…
– Сознанья уж нет…
– Серый!
– Молчу.
– Короче, зацепило меня тросом.
– Зацепило… Голень ему перебило в трех местах!
– Ну, попал в больницу, а там костоломы…
– Кто о чем. Светка от него ни на миг не отходит, а он после операции давай хирурга костерить…
– Да кто ж так делает. Смотрю, а стопа внутрь косит. Сильно.
– Кот первым делом прикинул, что если лыжи будут крестиком сидеть, он кататься не сможет. Обидно.
– Никто ничего понять не может: Кот от наркоза еще не отошел, а все про лыжи лопочет.
– Кэп оказался самым понятливым – разъяснил, в чём беда.
– Хирург наш портовый извинялся, что, мол, так только можно его ногу собрать.
– Представляешь, голубая мечта детства висит над койкой, а кататься теперь нельзя.
– Ну и чем дело кончилось?
– Он взятку предложил.
– Кот?
– Он главврачу пообещал до конца дней своих ремонтировать всю технику в больнице, и тот привез московского светилу для операции.
– Сделали лучше, чем было.
– Ну, поэтому он и кататься научился.
– Ноги-то теперь другие.
– Балаболы…
– Нет, это надо было видеть. Мы спускали Кота на воду под оркестр.
– И флажками фарватер обозначили, чтобы ненароком кого не зацепил.
– Ты же знаешь, теперь флот хлипкий пошел.
– Долго обсуждали, сколько буксиров брать: вдруг один не вытянет.
– Запрягли тройку!
– А какой был бурун…
– У пирса «Дружба» стояла, её так волной рвануло, что кнехты погнулись.
– Но как летел Кот…
– Погранцы тревогу сыграли, думали: натовский десант в порту.
– Так что, – давясь от смеха спрашиваю я, – свершилось чудо, Кот?
– Ну, пошли мы на водную станцию, начинает Кот, но его тут же перебивают.
– На – водочную…
– А там катерок дали. Детский какой-то.
– Он тарахтит, а Кота из воды вытянуть не может.
– Кот покопался в моторе полчаса, и теперь этот катерок…
– Как птица…
– А без Кота за кормой он просто взлетает.
– Теперь Кот почетный гость водной станции.
– И старший механик сборной города.
– Так он и в показательных теперь будет выступать?
– В качестве волнолома…
Несмотря на все насмешки, Кот выглядел абсолютно счастливым человеком. Наверное, нужно очень долго вынашивать какую-то бредовую мечту, чтобы однажды она свершилась, доказав, что невозможного нет.
– А ты знаешь, что Ленон стал броненосцем? – закидывают меня новым вопросом.
– Титаником.
– Он экранирует свои мысли от инопланетян. Речь идею о Лёнчике, единственным представителем интеллигенции в нашей команде: мама – преподаватель английского, папа – истории. Они работали в нашей школе, поэтому получили квартиру в портовом доме. Его бойкий язычок часто не давал покоя многим и был причиной для стычек между компаниями. Если бы не круглые очки и тщедушное телосложение, он был бы кумиром девчонок. Кто знает, как сложилась бы его судьба, если бы однажды до нас не докатились песни «Битлз» и открытие, что Лёнчик похож на одного из них. Так или иначе, но он первым стал переводить нам их песни и петь их сам. Как-то очень естественно за ним закрепилось это прозвище, а в нашей компании появилась гитара. Целыми вечерами мы распевали любимые песни, и Ленон навсегда остался с нами. Он огорчил родителей, не пойдя по их стопам. Играл по ресторанам в маленьких оркестрах и приторговывал пластинками, привезенными из-за бугра. Виниловые диски с записями зарубежных звезд были очень популярны и стоили немалых денег. На свою зарплату родители Ленона смогли бы купить одну-две таких пластинки, а он в школьном портфеле частенько носил по несколько штук. Иногда его торговые операции проходили успешно, и он гордо оплачивал наш совместный поход в кафе, бывало и так, что мы собирали последнее, чтобы помочь отдать ему долги. В отличие от наших семей, он был единственным у родителей, и те не могли с ним справиться, но к нашей компании он прикипел душой, и ему многое прощалось. Очень рано у него появился классный проигрыватель и магнитофон. Это позволяло Ленону не только приторговывать записями, но и слушать оригиналы песен, а не десятые копии. А пел он действительно здорово – мы, затаив дыхание, слушали, как он «один в один» копировал своего кумира.
У него была одна особенность – после второй рюмки водки «крышу сносило напрочь». Ленон ничего не помнил и становился агрессивным. Только Кэп мог задавить его в своих железных объятьях, несмотря на тщедушное телосложение нашего барда. Какой дух бунтовал в нем или это была наследственность, мы не вдавались в такие детали, но следили, чтобы Ленон кроме кружки пива с нами ничего себе больше не позволял. В периоды активизации борьбы с фарцовщиками Ленон ходил матросом на каботажных судах, но потом бросал, и опять брался за своё. Несколько раз он женился, но каждый раз все кончалось тем, что жены просили родителей забрать такого мужа от греха подальше. Мы давно стали для него семьей, и он возвращался к нам, потрепанный и бездомный, зализывать раны. Давно умерли его родители, бывшие жены сторонились, и он знал, что только мы всегда приютим его и обогреем. Он прощал нам колкие насмешки, а мы – все его выходки. Он был нашим братом. Из всех его многочисленных законных и незаконных отпрысков лишь первая дочь поддерживала с Леноном нежные отношения. Много лет эта трогательная любовь согревала его в тяжких испытаниях. Иногда казалось, что он живет только для Анжелочки и только её проблемами. Конечно, во многом Ленон был виноват сам, но всегда было искренне жаль этого неглупого и очень душевного человека. Пробовал он и торговлей заниматься, потому что наизусть помнил все товары и цены ведущих производителей европейской одежды. Это был ходячий справочник многих домов моделей. В любое время суток у него можно было узнать, кто был автором какой-нибудь модели джинсов, и сколько они стоят в Милане, Париже, Одессе или Москве. Но торгашом нужно родиться, а он по сути своей был поэт.
– Тебя произвели в рыцари и подарили доспехи? – обратился я к Ленону.
– Все прозаичнее: мы пели у одного папика на юбилее.
– Гости не знали, что артисту подносить не стоит.
– Я им говорил, что мне нельзя… – начал было оправдываться Лёнчик.
– Ну, да: известная песня – всем нельзя.
– Короче, очнулся – гипс.
– Башню ему проломили. Основательно.
– Говорят, теперь вся дурь выйдет, и буду как все.
– Месяц ничего не мог вспомнить.
– Серый его в Геленджике отыскал.
– Там есть такая прелестная больничка. Для психов.
– Когда я его увидел, не признал сразу – бородища выросла. Он, оказывается, волосатый! Всегда только длинные волосы носил, а тут – лоб бритый перебинтованный и борода. Только по глазам и узнал.
– Как у побитой собаки.
– Поговори еще, назад отвезу.
– Братцы, он меня побрил, вспрыснул одеколоном и оставил мне этот парфюм, ибо запах так еще тот был. А коллеги по палате прознали, и давай просить выпить. Ну, я дал. Сам-то я ни-ни. Хотя тогда лучше бы вместе с ними припал к пузырьку. Все ж с головой лежат. Минут через десять началось: у кого черти под кроватью, на кого потолок падает, кто от монстров защищается. И все ко мне на кровать лезут защиту искать. Что там современные ужастики! Я предлагаю начинающих наркоманов на экскурсию в такую палату привести и на денек там оставить. Так закодирует, что те дадут руку отрубит, а не уколются. Я там спать совсем не мог и только мечтал, чтобы свихнуться окончательно и всего этого не понимать.
– Ладно, не бери в голову. Все прошло.
– Да я и не беру, мне такую пластину поставили, что я теперь таранить могу, – Ленон постучал себя по лбу, и мы притихли.
Кожа на первый взгляд была обычной, но от звука мурашки забегали по спине. Стало так тихо, что слабый всплеск волны за открытым иллюминатором был набатом.
– Это мне чем-то напоминает звук, которым Кот отогнал собак, когда они гнались за нами на винограднике. Помните?
Взрыв хохота расколол напряженную тишину салона. Нервное напряжение и переживание за очередную беду Ленона выплеснулось в какой-то истерический смех.
А история была действительно забавной. По осени мы совершали набеги не только на огороды, но и на виноградники. Говорить о вымытых овощах и фруктах или мытье рук перед едой было просто смешным в то время. Единственным слабым звеном в нашей компании был Кот: его желудок был избалован домашней пищей и не поддавался тренировке в полевых условиях. Мы частенько становились жертвой его организма, отравленного каким-нибудь микробом, мирно гревшимся под солнцем на помидоре. Любой из нас и не заметил бы этого, но только не Кот.
В тот памятный день мы наслаждались изысканными сортами винограда Каберне, как вдруг появились объездчики с собаками. Бежать пришлось быстро и долго. Бег с препятствиями окончательно вывел из равновесия желудок Кота. Когда собаки настигали нас, он неудачно зацепился за натянутые проволоки, поддерживающие виноградную лозу, и с размаху шлепнулся перед самым носом преследователей. При этом раздался звук, напоминающий треск рвущейся материи, а запах всех просто поразил. Собаки остановились и стали отфыркиваться, потом заскулили, поджали хвосты и пошли прочь. Думаю, они после этого ни один Эта история давно обросла всякими немыслимыми подробностями, и появлялась на свет, как анекдот с огромной бородой, но сейчас она напомнила нам о тех светлых днях, когда всё у нас еще было впереди и мы могли отдаваться безу-
держному смеху до коликов, до икоты, до хрипоты и кататься по полу, держась за животы. Мы вновь были командой из далекого детства, мы были частью огромной сильной страны. Мы по-прежнему были вместе.
Маляр
Метель с утра намела не только сугробы, но и непреодолимое желание согреться. Водители, уныло тащившиеся в теплых машинах по вечным пробкам московских дорог, были лишены главного. Они забыли, что такое русская зима, что значит с морозца заскочить в питейное заведение и опрокинуть стаканчик. Теперь многое не так: менеджеры заменили мужиков, пиццерии и суши-бары затмили трактиры, а традиционное белое вино господина Смирнова потеснили настойки, ликёры и прочая заморская муть, разливаемая по мензуркам с красивыми этикетками в соседних подвалах местными умельцами. Впрочем, не всё так печально. Ещё осталось немало любителей русского застолья и тех, кто не забыл, как его организовать. Есть, конечно, роскошные рестораны с икрой, стерлядью и медвежатиной, но они доступны очень состоятельным господам, которые приглашают туда иностранцев в надежде стать еще богаче. Для большинства же скользящих по вечно заснеженным улицам прохожих есть небольшие и очень уютные заведения, даже подвальчики, где русским духом ещё пахнет. Грибы, огурцы, капусточка – и всё это прямо из бочек – с лучком, чесночком, клюквой, морошкой, голубикой. Картошка жареная, отварная, печеная – с маслицем, укропчиком и шкварками. Пироги, пирожки, кулебяки, пельмени и вареники. Суточные щи, борщи, окрошка, уха, суп из потрошков. А гречневая каша с телятиной и бараниной! Гуси, куры, индейка – с яблоками и на вертеле. Эх, да что там. Не знаю, как вы, а у меня уже рука потянулась к крепкому огурчику. Не к корнишону какому-то, а к нашему огурцу, чтобы хрустнуть им можно было в своё удовольствие.
Ввалившись в такое заведение с клубами морозного воздуха и отряхивая снег с ботинок, мужчина средних лет, быстро оставив пальто в гардеробе и потирая руки не столько от мороза, сколько от предвкушения, навеваемого ароматами кухни, вошел в небольшой зал. Здесь не было омаров и деревянных палочек для риса, впрочем, запаха махорки тоже не было. Долго не раздумывая, он подошел к стойке, за которой стоял здоровенный мужик в поддевке с окладистой бородой.
– Здорово, отец. Мне бы согреться.
– Сейчас сделаем, любезный. Никитка, проводи гостя.
Подбежал юркий улыбающийся молодец в красной косоворотке и черных, начищенных до блеска сапогах.
– Если располагаете временем и не против компании, то у нас как раз один посетитель Вас дожидается.
– Кто таков?
– В уголке у окна сидит. Если не возражаете, то – извольте.
– Отчего же.
Они прошли через небольшой зал, уставленный добротной грубоватой мебелью. Все были заняты своим делом, и на пришедшего никто не обращал внимания. Даже одиноко сидящий за столиком темноволосый мужчина, к которому они направились, почти не отреагировал на вопрос о возможном беспокойстве. Он был далеко не богатырского телосложения, но, судя по посуде на столе, сидел здесь давно и с размахом.
– Ну, что, за знакомство?
– Будь.
Глядя прямо в глаза друг другу, они стукнулись стаканами, и белое вино плеснуло на скатерть. Молча закурив и не торопясь с разговором, налили по второй.