Ключи от дома (сборник)

На закате

Коньяк на исходе дня удивительно хорош не потому, что только в это время можно полюбоваться его оттенками в лучах заходящего солнца, впитывая в себя мелкими глоточками его тепло и представляя всю непростую жизнь этого янтарного напитка. Начиная от любопытства в жаркой юности на виноградниках, тревоги при соприкосновении с шершавыми ладонями сборщиков, стрессе под безжалостным прессом и долгими годами раздумий в темноте подвалов, когда редкие встречи с мастерами ограничивались лишь однообразными вопросами о здоровье, а, возможно, потому, что в конце рабочей недели, остановившись после вечных проблем и суеты, внезапно ощущаешь пустоту в душе и потребность чего-то значимого, ради чего стоит жить, и нужен кто-то умный и чуткий, кому можно будет, не стыдясь, попытаться выразить неясные мысли о главном.

С годами друзей становится все меньше, а накопившиеся проблемы разделяют оставшихся все больше. Это молодость объединяла нас жаждой познания и радости, оставив приятные воспоминания о тех счастливых днях, когда чистая, томящаяся в одиночестве душа рвалась навстречу открытиям и приключениям, а все события с восторгом ложились на белый лист памяти нашего сердца. Постепенно мы начинали различать разнообразные оттенки поступков и событий, незаметно для себя подчищая незримым ластиком первые неровные строчки этих записей, возвращаясь в потаенные уголки нашей памяти, когда душа требовала покоя и умиротворения. Шло время, и записей становилось все больше; бывало и так, что однажды мы безжалостно вырывали целые страницы, пытаясь выщипать даже мелкие обрывки, но они, как занозы, торчали из переплета, то и дело, напоминая о себе незримыми, но очень чувствительными уколами, причем самые болезненные доставались нам от самых близких. Наверное, поэтому большинство из нас общительны в молодости и так одиноки на склоне лет. Счастлив встретивший родственную душу и обретший с ней покой, ибо она все простит и, если нужно, чужие грехи возьмёт на себя, все прочие остаются один на один со своей книгой памяти. Прошлого не изменить, даже если в ожесточении протереть до дыр ненавистные строчки – всё равно сквозь них будет зиять чернота, можно лишь уговорить себя не смотреть в ее темные уголки или научиться читать через строчки.

Коньяк в такие минуты удивительно хорош не потому, что он затуманивает взор и уводит от реальности, нет, он собеседник, с которым не страшно заглянуть именно туда, куда обычно мы не решаемся заходить в одиночестве и, упаси Боже, с кем-нибудь посторонним, мы обходим запретные страницы книги памяти окольными путями долго, может быть – годами, пока не наступит час откровения с самим собой, когда ноша станет невыносимой и растерянные, мечущиеся глаза наши будут искать в людском потоке сочувствующий взгляд, обладателю которого можно открыться, и, как ни странно, найдут их в братьях наших меньших.

Не буду спорить: возможно, живой, все понимающий взгляд верного четвероногого друга вам ближе и вы передаете ему свою печаль нелегких воспоминаний, которые он безмолвно будет хранить до конца своих дней, а вы, пережив его, опять будете искать кого-то похожего на него, с такими же умными и преданными глазами. Мы не можем жить в одиночестве, мы рождены для любви или хотя бы для размышлений о ней. Возможно, более замкнутые натуры способны открыть свою душу лишь тем, кто большую часть своей жизни провел в темных дубовых бочках и знает цену одиночеству. Его терпкий насыщенный вкус только с годами располагает к неторопливым разговорам, и тут нельзя быть скрягой – отдайте все, что у вас есть, причем речь не идет о плате за дружбу – вы просто получаете возможность поговорить. Мы ведь готовы платить за книги или фильмы.

Я уже слышу хор возражений о том, что можно поговорить с попутчиком или собутыльником, но в такую искренность я не верю. Часто мы необъективны и склонны приукрашивать события в свою пользу. Обычно мир вращается вокруг нашего центра, а не наоборот, да и не все обладают музыкальным слухом и острым зрением, способностью точно различать запахи и вкусы, помнить или прощать. Мы так непохожи в восприятии мира и тем более в чувствах, которые эхом бродят потом по закоулкам нашей памяти, то, теряясь в его глубинах, то, возвращаясь вновь, повторенные и усиленные многократным отражением, а то и измененные до неузнаваемости.

Коньяк в этом случае очень хорош не потому, что он так долго хранит в себе тепло своей юности и так щедро готов поделиться им, не потому, что он так умело отстранит суету бытия, вытеснив все ненужное легким шорохом своего присутствия в голове, а потому, что возникает доверительное чувство откровенности, которое способен вызвать внимательный, понимающий собеседник, чье корректное поведение джентльмена лишает подозрительности и подталкивает к задушевной беседе. Не берусь оспаривать мнение многих курильщиков, которые разовьют эту тему, наперебой обсуждая уместное присутствие в таких случаях сигареты, кальяна или сигары. Даже готов согласиться, что аромат трубочного табака располагает к неторопливым размышлениям, но это уже будет компания на троих, что более подходит к приятным воспоминаниям: об экзотической охоте, спортивных или других победах, удачах в рискованных делах или иных благосклонностях судьбы. Думаю, хороший виски более уместен встрече с давним приятелем, который, с удовольствием устроившись в глубоком кресле у камина, будет во всех подробностях рассказывать о трудностях долгих странствий, неожиданных встречах и удивительных приключениях, которые так украшают жизнь. Особенно в умелом изложении бывалого путешественника и красноречивого рассказчика, чей язык становится столь ярким от прикосновения доброго глотка виски, что слушателю не нужно обладать особым воображением и закрывать глаза, чтобы перенестись из уютной компании в дебри Амазонки или страстные объятия амазонок, пленивших оратора вдали от цивилизации и оставивших его в живых только в знак благодарности за проявленные им чувственность и мужественность. Это – иной случай. Для размышлений о главном, когда хочется понять, почему всё так и зачем ты вообще пришел в этот мир, когда уверен, что не соврешь, ибо истина дороже, когда готов коснуться того, что так давно болит, но знаешь, что в одиночку не совладать – вот тут-то самое время откупорить добрую бутылку коньяку, и чем больше символов «Х» будет в его имени, тем меньше непонятного останется после разговора с ним.

Коньяк в таком разговоре будет хорош только в том случае, если вы не будете заполнять им фужер, бокал или стакан, где он будет выглядеть просто нелепо, а осторожно нальете самую малость его в огромную рюмку, которую можно держать лишь обеими руками, и чувствовать, как он начнет овладевать вашим вниманием целиком, связывать ваши движения и помыслы, потому что после освобождения из многолетнего заточения он не может жить в одиночестве, ему необходимо ваше общество, тепло ваших рук, которое вернет его к новой жизни. Не торопитесь пригубить его немедленно, из любопытства: он боязлив и не сразу откроет свои секреты. Только ощутив участие в своей судьбе, теплоту вашего сердца и внимательный взгляд, он оживет, заиграет отблесками и оттенками аромата. Он не приемлет лед ни в рюмке, ни в отношениях. Как недоверчивое существо, он сначала осторожно даст о себе знать и, лишь поверив, откроется и заиграет всеми гранями своей богатой натуры, но, если вам не удалось почувствовать это, оставьте и коньяк, и разговор для другого случая. Всему свое время и место. Однако если искра промелькнула меж вами, верьте: он вас не подведет.

С другой стороны, тот, кому не дано понять, почему некоторые предметы – фотографии, перстни, книги или неприметные безделушки – сопровождают нас всю жизнь, а то и передаются из поколения в поколение, вряд ли найдет смысл в этих строках. Если же вы когда-нибудь сталкивались с тем, что не только живое откликается на зов вашей души, то, возможно, поверите, что и коньяк обладает таким даром. Почему мы можем испытывать симпатию или ненависть к людям, которых давно не видим, привязанность к старым домам и тоску по городам нашей юности, почему мы храним пожелтевшие письма и засушенные листки среди книжных страниц, что заставляет нас возвращаться на знакомые улицы и прижиматься щекой к старым деревьям под заветными окнами, отчего мы вздрагиваем, услышав голос, так похожий на тех, кого давно нет с нами? Это – память сердца, она передается всему, что нас окружает и живет там. Кому-то дано чувствовать ее сильнее, кто-то отворачивается, делая вид, что незнаком с ней, но все мы продолжаемся в ней и тех вещах, что окружают нас.

Коньяк для размышлений о главном подходит как нельзя лучше потому, что его обычно в рюмке совсем немного, на донышке, но он заполняет собой все оставшееся пространство, а, сделав маленький глоток, вы ощущаете внутри себя его горячее присутствие, он, как образ любимой женщины, пронизывает собой окружающее пространство, вещи и мысли, сливаясь с ними и становясь частью их. И вот тогда вы готовы доверить ему все свои сокровенные мысли и тайны. Впрочем, если по неосторожности вы попробуете принудить его, он покинет вас, как и обиженная женщина: любовь и дружба невозможны без уважения.

Зная эти особенности характера своего собеседника, я бережно согревал его в ладонях и любовался игрой янтарных бликов в лучах заходящего солнца. Они притягивали мой взгляд и мысли, как магический шар на спиритическом сеансе, а первый же глоток позволил услышать его голос. Он был сродни голосу гипнотизера – какой-то навязчивый и властный. Отдаленная вспышка сознания робко засомневалась, что это могло быть чем-то иным, но она тут же погасла, и голос внутри меня зазвучал удивительно реально.

– Ты когда-нибудь разговаривал с джином из бутылки?

– Ну, для этого нужно крепко выпить, я до такого еще не доходил.

– Перестань, сейчас ты еще скажешь о белой лошади и горячке. Вздор.

– Иное мне не приходит в голову. А ты – серьезно?

– Вполне. Я слышал о тебе достаточно давно, вот только встретиться не доводилось.

– Хочешь сказать, что мы знакомы. Заочно?

– Вот что в тебе неистребимо, так это инженерная закваска. Все по полочкам хочешь разложить и бирки навесить. Меня всегда умиляла эта ваша фраза – инженер человеческих душ. Вы еще сантехников душе определите. Привыкли с детского сада все подписывать, начиная с номеров на горшках. Математики…

– Ты обобщаешь: был же Пушкин, Шекспир…

– Да их вам для того и посылали, чтобы глазки открыть. Я не говорю о Мессии. Это вам еще недоступно. Вы доросли только до идолов, и единственное, на что способны – идею гвоздиком прибить повыше и молиться на нее, подкладывая под толстый зад приношения.

– Это ты о вере?

– Наивность и любопытство – милые черты детства, в которых так приятно пребывать. Хотя пора бы подумать, я уж не говорю – задуматься. Что полезно.

– Чем больше я об этом рассуждаю, тем больше вопросов появляется.

– Например?

– Зачем я здесь? Ну, дом построил, детей вырастил, десять заповедей соблюдал, а дальше-то что? Умирать?

– Браво. Я не зря надеялся, что с тобой можно будет потолковать.

– Хватит умничать. Если знаешь – скажи, не зря же в бочке сидел столько лет.

– Сейчас ты еще скажешь, что освободил меня от тысячелетнего заточения и потребуешь три желания исполнить. Только не начинай с нового халата.

– Я даже не буду у тебя просить вечной молодости… Зачем все это и как устроено?

– Ну, к молодости мы еще вернемся. А про то, как все устроено, мог бы и в книжках почитать. Или не хватило терпения по библиотекам походить?

– Знаешь, то, что мне довелось читать, похоже на бред сумасшедшего.

– Неужели?

– Как тебе нравится заглавная фраза рукописи, претендующей на первоисточник: «Мир был создан 2318 лет назад в 4.15 утра…» или «Сначала Бог создал тьму, потом – свет, потом…»

– Ты читаешь только книжки с картинками?

– То, что смог найти.

– Найти – ключевое слово.

– Да, мне недоступны тексты на древнеаравийском или санскрите. Жизни не хватит выучить.

– А зачем тебе жизнь?

– Вот это один из моих вопросов.

– Не прячься за пустые слова. Ты хочешь сказать, что тебе мало 70 лет для учебы? Предположим, у тебя есть возможность десять раз остаться на второй год. 700 – хватит?

– Ты всегда так щедро раздаешь время?

– Мы, джины, иначе считаем его, чем люди.

– У тебя другие часы или их вовсе нет?

– Часы – ключевое слово. У кого-то – секунды, у кого-то – часы, у кого-то – века.

– Намекаешь, что у тебя вместо секундомера – векометр?

– Ты же не глупый мальчик и должен соображать, что единицы измерения, придуманные в одной стране, для другой звучат смешно. Давно ли в Москве пользовались фунтами и золотниками? Двухсот лет не прошло, а все забыли.

– Все течет, все меняется.

– Мудрые слова.

– А бессмертие есть?

– Ты хочешь жить вечно?

– Я знаю, что все умирают. А потом-то что? Говорят про какой-то свет в тоннеле. Что вернуться можно…

– Ты опять все в кучу валишь. Закусывай, давай. А то вместо меня парнокопытный придет с рогами и хвостом. Будет предлагать что-нибудь непристойное.

– Погоди, так смерти нет?

– Это почему?

– Так хочется жить вечно и не умирать.

– И что бы ты делал? Прочёл рукописи Мертвого моря или начал бы с библиотеки Ивана Грозного?

– Так её не нашли.

– Вот потому ты и читаешь книжки с картинками, а Гермес у тебя либо суперклей, либо фонд с фантиками.

– Так можно жить тысячу лет?

– А ты старика столетнего видел? Представь себе, как будешь выглядеть постарше.

– Так может не стареть?

– Вот мы и добрались до вечной молодости.

– Хочу.

– Ну, представь себе, что ты миллионы раз женился, вдовел, хоронил детей, а первая любовь больше не придет. Никогда. И предвкушение первого поцелуя, и первая заря над рекой в тумане… Даже близость смерти и праведного суда над тобой бессильны будут. Кем ты станешь? Города и крепостные стены будут разрушаться, и заноситься песком, а твоего лица не коснется и тень сожаления. Одиночество во цвете лет. Вечное одиночество.

– Пусть все живут вечно.

– Мне нравится твой пионерский задор.

– Ты хочешь сказать, что все относительно?

– По сравнению со временем перехода электрона с одной орбиты на другую…

– Мы и сейчас живем вечно.

– Умница.

– Хорошо, пусть так. Тогда зачем мы живем?

– Я бы продолжил: зачем убиваем друг друга…

– Но ведь есть же и добрые дела. Есть же любовь!

– Браво.

– Так мы живем ради любви?

– Не только. Это самая сильная и высокая нота, но есть же еще и другие: творчество, познание, дружба. Душа многогранна, но звучит только гармоничная мелодия. Если бы существовала лишь одна любовь на белом свете, как бы ты ее отличал от нелюбви или ненависти? Предательство от верности, чистоту от низости?

– Мы должны совершать убийства ради жизни? Ненавидеть, чтобы любить?

– Во-первых, никто никому ничего не должен. Вы сами выбираете дороги. Вы – учитесь. Сами придумываете законы, которые потом и нарушаете, пишите книги, которые сжигаете, пишете лозунги, а потом за них же рубите головы.

– Это какие?

– Свобода, равенство, братство, например.

– А что в них плохого?

– Свобода от законов или желаний? Равенство с гениями или бездарью? Братство с богатыми или бедными?

– Ну и зануда же ты.

– Вот так всегда. А не хочешь спросить про вампиров, ведьм и призраков?

– Оставим это до следующего раза. Лучше скажи, зачем сны снятся.

– Да, много у вас еще впереди интересных открытий.

– Я – серьёзно.

– Так ведь и я о том. Меня всегда удивляла в людях жажда чего-то особенного. Никто не хочет разобраться в том, что имеет. Каждый хочет то, чего ни у кого нет или вообще не может быть. Как в сказке. Вам подарили такое тело и такой разум! А на что вы его тратите. Помнишь байку про микроскоп и гвозди? Так это – рядом не лежало.

– Ладно, ты про сны ответь.

– А что тебе непонятно? Вот вечно жить ты хочешь, а данную тебе возможность каждую ночь проживать новую жизнь в ином мире не знаешь куда девать. Будешь, в лучшем случае, смотреть в ящик, где другие играют в чужие жизни, а сам с места не двинешься. А чем простой сон хуже самого замечательного сериала? Только тем, что это было не с тобой? Ты во сне можешь отличить что реально, а что нет? Только если заставишь себя проснуться. Так научись пользоваться тем, что имеешь, и забудешь о бессмертии. Выбирай.

– Хочешь сказать, что сны нам даны для экспериментов?

– Ну, уж не для того, чтобы треть жизни переваривать съеденное на ночь.

– Припоминаю, что читал что-то подобное об обмене телами.

– Дремучий ты. Да зачем тебе чужое тело, если ты в чистом виде все эмоции получишь без всяких проблем с физиологией. Вот непременно нужно построить железную дорогу, паровоз, билет купить и только потом к морю доехать, а сразу получить удовольствие от прозрачной глубины на Карибах – это сложно. Причем поплавать можно там кем угодно – хоть акулой, хоть русалкой. Выбирай.

– Но ведь это не по-настоящему.

– Узнаю инженера. А тебе что важно – справка с исходящим номером и синей печатью или впечатления? Ты хотел что-то узнать или получить от меня индульгенцию? Да многие из вас до сих пор любить не научились, а только кино про нее смотрят.

– Короче, едим уже пережеванную пищу.

– Детишкам часто дают такую, чтобы не подавились.

– Ну, а если у меня бессонница или мне не снятся сны?

– А что, все рождаются чемпионами и профессорами? Трудиться надо.

– Но есть же династии, наследственность. Старт у всех разный.

– Так ты хочешь быть фараоном?

– Почему – нет.

– А что тебе мешает сегодня же ночью окунуться в его жизнь? Все зависит от твоей фантазии. Или все-таки главное, чтобы в скале рабы твой профиль высекли, а под ним – твое ФИО.

– Ну, фамилию не обязательно.

– Ой, не лукавь. Видел я эти буковки на камушках. Все в вечность норовят попасть, хотя имя свое настоящее мало кто знает.

– Почему?

– А ты думаешь, что Пупкин – твое истинное имя? Наивный.

– Как родители назвали, так и кличут.

– Вот именно, кличут…

– Слушай, а как мы женщин выбираем. Ну, или – они нас.

– Тебе формулу написать?

– Нет, я – серьезно. Ведь сколько трагедий, сколько жизней сломано, о брошенных детях я вообще не говорю.

– У каждого своя судьба, но и от тебя многое зависит. На что согласишься, то и получишь.

– Постой, ведь говорят о второй половине. Как ее найти?

– Тебе нужен прибор с циферками?

– Хочу понять в принципе.

– А принцип – в тебе самом, и его давно сформулировали: кто ищет, тот найдёт.

– Но ведь бывает, что любовь соединяет двоих, а потом они врагами становятся. Так что, любовь – обман?