Ключи от дома (сборник)

Поворот

Полуденное солнце первых весенних дней уже начало прогревать сугробы во дворах, и те быстро старились, чернея и обнажая накопленную за зиму грязь, будто трухлявый скелет. Снега в этом году было много, и высокие сугробы у домов давно примелькались, создавая иллюзию своей незыблемости, но первое же по-настоящему весеннее тепло заставило их дрогнуть. Они не сдавали позиций, сопротивляясь, однако запах перемен уже витал в воздухе.

Ольга на минуту задержалась у окна. Солнце заливало двор ярким светом, выманивая из привычных убежищ обитателей большого многоэтажного дома. Пенсионеры, хозяева собак со своими питомцами, молодые мамаши с детьми, подростки на спортивной площадке – все, кто мог позволить себе в субботу не сидеть в четырех стенах благоустроенных квартир, были во дворе. Истосковавшись по общению за долгие дни зимней осады, городские жители с радостным ожиданием перемен покидали свои убежища, стремясь к новой, вернее, отложенной на некоторое время жизни. Казалось, и сам двор, окружённый высоким монолитом домов, как крепостной стеной, ожил, стряхивая с себя остатки зимнего сна. Этот двор был необычным: он выгодно отличался от своих молодых собратьев некой обособленностью. В отличие от большинства современных микрорайонов, продуваемых всеми ветрами и пересекаемых тропинками и пешеходными дорожками во всех направлениях, этот двор был закрыт со всех сторон домами. Лишь арки над двумя неширокими асфальтовыми дорожками служили неким подобием крепостных ворот, сохраняя внутренний уют.

Ольга с детьми недавно переехала в эту квартиру. После долгого и мучительного развода с первым мужем, знакомства с будущей свекровью и нового замужества, она, наконец, начала привыкать к нормальной жизни. Каждую субботу Ольга полностью посвящала уборке. Любовь Петровна, свекровь, демонстративно уезжала со своим мужем, Владимиром Николаевичем, на дачу, чтобы избегать мелких конфликтов из-за разногласий по ведению домашнего хозяйства. Она долго сопротивлялась неожиданному решению единственного и любимого сына Игоря жениться на женщине старше него, да ещё с двумя детьми. Любовь Петровна никогда бы не согласилась впустить в свой дом посторонних, но ультиматум Игоря жить с новой женой отдельно от матери сломил её сопротивление. А вот Владимир Николаевич, свёкор, всячески поддерживал Ольгу, он уже успел привязаться к новоявленным внукам, особенно к Вике, учившейся в первом классе. Неожиданно для себя Владимир Николаевич стал дедом, но это не удручало его. Он окружил Вику, очаровательную умницу и непоседу, своей любовью и заботой. Открывая для себя новый мир общения с удивительно рассудительным ребёнком, он подолгу беседовал с ней на самые разные темы. Младшему сыну Ольги, Василию, скоро должно было исполниться четыре, и он никак не хотел понять, зачем они переехали в новую квартиру.

С Игорем Ольгу связывала настоящая любовь. Это случилось внезапно и всерьёз. Два года она боролась с собой, с бывшим мужем и опасением за судьбу детей. Вот ведь бывает так в жизни, что встреча с незнакомым молодым человеком на новоселье у друзей изменяет всю жизнь. Она никогда не одобряла интрижки замужних подруг или тайные увлечения девчонок на работе, но не высказывала это вслух: у каждого своя жизнь. Когда же появился Игорь, Ольга растерялась – она не могла поверить, что способна сама разрушить семью. Пусть прошла влюбленность, и муж перестал волновать её, но у неё было двое маленьких детей, была семья, долг, в конце концов. Впрочем, чего стоили эти рассуждения, когда она чувствовала объятья Игоря, слышала его голос по телефону, подолгу думала о нём. Её сомнения, её родители, её подруги… Однажды она проснулась с удивительным ощущением уверенности: она решилась. Наверное, во сне что-то произошло с её душой, и долгие переживания обернулись в короткое прощанье. Ольга позвонила Игорю и начала собирать детей. Через два часа они уже уехали из дома, который так и не стал ей родным.

– У нас всё будет хорошо. Если ты есть, Господи, посмотри на меня. Ну что тебе стоит? Наверно, я грешна, но из-за чего. Загляни в моё сердце: там нет корысти, там – любовь. Я всё выдержу, всё смогу, только помоги мне: пусть с детьми всё будет хорошо, путь и у него всё сбудется. Он готов пожертвовать своими планами ради меня, ради нас, а это неправильно. Мы ведь не бандиты, не воры. Так случилось, что мы встретились и полюбили. А может, это ты так устроил? Тогда помоги мне, Господи, пусть всё будет хорошо.

Ольга отошла от окна и принялась за уборку. За неделю накапливалось немало дел. Она была благодарна Владимиру Николаевичу за эту передышку, когда он увозил свекровь на дачу. Вслед за ними Игорь, чмокнув её в щёку, убегал на работу. В десять появлялся бывший муж и забирал детей до пяти вечера. Все занимались своим делом, и она в том числе. Уже полгода она живет в этой большой квартире. Ко многому привыкла, да и к ней тоже начинают привыкать. Скажи ей кто несколько лет назад, что она станет «героиней женского романа», не поверила бы. Рождение детей отодвинуло в сторону все мысли о неудачном замужестве, вернее, совершенно обычном, как у многих её сверстниц. «Не бьёт, деньги приносит, что тебе ещё надо», – эта формула никак не устраивала Ольгу, но она с головой окунулась в воспитание детей. А потом грянул гром. Среди ясного неба. Чудно, право слово! Зазвонил телефон.

– Привет, моя красавица. У нас на встрече кофе-брейк. Как ты там?

– Всё хорошо. Убираюсь.

– Слушай, а давай сегодня устроим праздник.

– Давай.

– Я освобожусь часов в шесть и заеду за вами. Поедем в кино или ресторан.

– Лучше – в цирк. Если не сложно, конечно.

– Решено. Сейчас узнаю насчёт билетов. Я перезвоню. Пока. Целую.

– Пока.

Голос Игоря был таким родным, пробуждающим что-то в душе, отчего ей захотелось продлить это приятное чувство. Ольга пошла на кухню приготовить себе кофе. Работа Игоря часто забирала его целиком, и тогда он пропадал на какое-то время, а потом неожиданно выныривал рядом, весь переполненный эмоциями. Он обрушивал на неё свои ласковые словечки, цветы, поцелуи, забавные безделушки, шутки, и она тонула в его нежности, его обожании, в его любви. Как она раньше могла жить без всего этого? Интересно, долго ли может продлиться такое счастье. Ведь всё когда-то кончается. Может быть, но сейчас её время. Она постарается сохранить его, сберечь, во что бы то ни стало…

Неожиданный звонок в прихожей вернул её к реальности. Оставив чашечку с кофе, Ольга поспешила к входной двери. На ходу, взглянув в зеркало, она поправила прическу.

– Мамочка, Васька описался. Не ругай его, он не нарочно.

На пороге стояла Вика, всем своим видом изображая раскаяние. За ней – бывший муж, держащий на руках сына.

– Я нечаянно. Мы катались на горке, и я не заметил.

Младшенький знал, чем разжалобить материнское сердце. Он замолчал и, слегка наклонив голову набок, посмотрел своими чёрными глазами куда-то внутрь её души.

– У тебя всё цело, ничего не болит?

Ольга подалась было к сыну, но остановилась. Каждый раз при встрече с бывшим мужем она испытывала странное ощущение – это было чувство не угасшей привязанности, вины, воспоминаний и ещё чего-то, что вкупе вводило её в какой-то стопор. Она побаивалась этого состояния и старалась как можно быстрее прервать общение.

– Иди ко мне скорее. Ты же уже большой, Василий. Ну, как же так.

Взяв сына на руки, она поспешила в ванную. На ходу остановилась и обернулась к двери. Бывший муж в нерешительности топтался на коврике.

– Ну, заходи уж. Подожди. Я его только переодену.

Пока сын покорно стоял посредине ванной, одежки одна за другой, как капустные листья с кочана, опадали на пол. Он что-то лепетал в своё оправдание, а она серьёзным голосом отчитывала его за проступок, хотя оба знали, что это лишь игра. Мать никогда подолгу не сердилась на него.

– Мам, я кофе тоже хочу. Можно?

– Только обязательно с молоком. Тебе чёрный нельзя.

– Да я знаю.

– Подожди минутку, сейчас приду.

– Мам, да я сама всё могу.

– И я тоже кофе хочу, – забубнил сын.

– Этого только не хватало.

– Хочу, хочу.

– А маленьким мальчикам можно только чай.

– Со сгущенкой?

И хитрые глазки засияли такой радостью, что никакое материнское сердце не в состоянии было бы устоять.

– Вот сейчас пойдём чаи распивать, а папа вас будет ждать.

– А он тоже писать хочет.

Убийственная логика маленького мыслителя не оставила никаких шансов для возражений. Был взят тайм-аут, и кухня наполнилась весёлой возней, визгом и рассказами о катание на ледяной горке и предстоящем походе в обещанный «Макдональдс».

Никто не услышал, как тихонько отворилась входная дверь и вошла Любовь Петровна. Аккуратно сняв пальто и вытерев сапоги, она направилась в ванную. Привычным движением открыв дверь, она замерла от увиденного. Посредине ванной стоял незнакомый мужчина, держа в руках собственные брюки. Похоже, он старательно вытирал пятно, неизвестно откуда появившееся на штанине.

– Что… что Вы себе позволяете? – только и смогла произнести высоким, срывающимся от возмущения на крик голосом хозяйка дома.

Растерявшись от неожиданного появления дамы, бывший муж даже не нашёлся что ответить. Увидев пылающие гневом глаза, он в испуге отбросил в сторону брюки, и, сдернув с вешалки полотенце, прикрыл им свои цветастые трусы. Они стояли друг против друга, не отводя глаз в сторону. Охотник и жертва. Оба были неподвижны, лишь ноздри дамы, чуть вздрогнув, судорожно потянули воздух. Затем произошло нечто странное.

Любовь Петровна выскочила из ванной и, прислонившись спиной к двери, обмякла. Её веки на мгновенье медленно опустились, а гневное выражение лица исчезло. Она знала, что сейчас нет свидетелей, и дала волю чувствам. На миг. Не столько вид этого полуодетого мужчины, сколько его запах вызвал в ней бурю эмоций. Это был запах мужика, самца. Шлейф его тянулся далеко в её прошлое, где однажды судьба столкнула их – её и того мужчину. Их роман был коротким и страстным. Она была просто одурманена его сексуальностью и кидалась в его объятья, совершенно потеряв голову. Тот мужчина быстро исчез из её жизни, но запах остался в памяти. Навсегда. Замужество её было удачным, в доме всегда был достаток, муж был добрым и интеллигентным человеком, правда, единственный сын пошёл наперекор её воле и женился Бог знает на ком, но это ненадолго, она сумеет ему открыть глаза. Она справится с этой проблемой, но как побороть этот неожиданный приступ.

Иногда зов плоти просыпался в ней: стоило ей почувствовать хотя бы что-то, отдаленно напоминающее тот неповторимый запах сексуального мужчины, и она лишалась покоя на несколько дней. По долгу службы муж Любовь Петровны появлялся сопровождаемый ею на приёмах и вечеринках. Она всегда одевалась строго и подчёркнуто консервативно, но для многих мужчин именно это было привлекательно в ней. Они чувствовали её намеренно скрываемую страсть, словно перед ними была запертая в клетке тигрица. Со временем изгибы её тела стали плавней, а лицо округлилось, но взгляд порой говорил, что тигрица ещё в силе. Она никогда не изменяла Владимиру Николаевичу, считала это низким. Однако бывали случаи, когда от появившегося рядом мужчины веяло чем-то, напоминающим тот запах самца, что так волновал её. Она могла чувствовать такого мужчину за несколько метров. Даже умышленно отворачивалась от него, чтобы не выдать себя взглядом, но эти мужчины так хитры – они, как охотники, чуют тигрицу. Впрочем, всегда это были лишь отголоски, отчасти напоминающие тот неповторимый запах страсти, но даже подобные встречи выбивали Любовь Петровну из состояния равновесия, и она боролась с собой, всегда одерживая победу. В такой период её особенно раздражал Владимир Николаевич. Он был мягкий и заботливый дома, корректный на работе, но, когда он, попыхтев над ней минуту, ложился рядом и, виновато чмокнув в щеку, засыпал, она стонала от зова, пробудившегося в ней. Однако проходило время, и «хандра» успокаивалась, а она продолжала заниматься своими делами.

Все эти воспоминания промелькнули в памяти Любови Петровны за мгновенье, пока она стояла, прислонившись спиной к двери в ванную. Она испугалась. Раньше встречались мужчины, чьи ароматы лишь отдаленно напоминали тот запах страсти, что преследовал её всю жизнь. Она научилась контролировать свои эмоции в таких ситуациях, но сегодня… Ей показалось, что мужик в её ванной имел над ней власть. Она даже не успела заметить толком, как он выглядел – молодой, высокий, чернявый – и всё. Взгляд не зацепился ни за одну какую-нибудь яркую черту его внешности, её поразил запах. Он был точно таким же, как тот – у самца. Любовь Петровна будто вдохнула анестезию на операционном столе – она поняла, что сознание и воля угасают. Ещё два-три вдоха – и она потеряет над собой контроль, забудется в единственном желании и кинется на мужчину. Он, вернее, его запах властвовал над ней. Дремавшие в женщине тёмные инстинкты, неудовлетворенные желания, сексуальные фантазии – всё разом встрепенулось и забурлило. Это мужчина в ванной вызвал их, как шаман вызывает тёмных духов. Сердце колотилось, давление подскочило, а ноги не слушались.

Да что это с ней, не свалиться бы в обморок. Любовь Петровна встряхнула головой так, что крашеные кудряшки весело запрыгали по плечам, и осторожно потянула воздух носом, чтобы отогнать навалившуюся дурь, но даже из-за закрытой двери ванной тот запах, перебиваемый ароматом кофе из кухни, вновь напомнил о себе. Сладкая истома растеклась по всему телу, ей захотелось сладко потянуться и двигаться, как это делают продажные женщины на панели. «Я пропала», – только и мелькнуло в её сознании.

– Что случилось, Любовь Петровна?

Она открыла глаза. Невестка и дети гурьбой выкатились из кухни и уставились на неё. Медленно отстранившись от двери и указывая на неё, свекровь хрипло прошептала:

– Там какой-то мужчина. Без брюк.

– Да это Васенька описался. Они с мужем ходили гулять, вот и ему досталось.

– И сколько у Вас мужей?

Любовь Петровна не упустила случая поиздеваться над оплошностью невестки. Это помогло прийти в себя, и благородное негодование начало было вытеснять внезапно проснувшуюся страсть. Она ухватилась за роль сварливой свекрови, как за спасательный круг. Заметив, что Ольга собирается что-то говорить в своё оправдание, Любовь Петровна жестом остановила её и шагнула навстречу.

– Да как Вы смеете приводить в мой дом чужих мужиков? Кто Вам дал право…

Её просто распирало от негодования. Лицо исказилось, она готова была броситься на невестку. Ольга, поняв, что возражения и объяснения только усугубят положение, молчала. Дочка прижалась к ней, не осознавала происходящее, но почувствовала опасность, а Василёк неожиданно шагнул вперёд и маленьким кулачком попытался ударить Любовь Петровну куда-то в бедро.

– Меня? В собственном доме… Да я вас…

– Извините, я тут брюки чистил…

На шум в коридоре, едва приоткрыв дверь из ванной, боком протиснулся бывший муж. Он виновато улыбался и почему-то кланялся. Свекровь внезапно прервала свою гневную тираду на полуслове и стала медленно оборачиваться на голос бывшего мужа. Будто в фильме ужасов, она знала, что ей этого не следует делать, но какая-то неведомая сила подталкивала Любовь Петровну. Все застыли на месте, наблюдая за движением свекрови, лишь Ольга прижала к себе сына.

Элегантно одетая женщина бальзаковского возраста и молодой, помятый мужчина оказались лицом к лицу. Их глаза встретились. Секунду они неподвижно смотрели друг на друга, напоминая двух ночных хищников, остановившихся на узкой тропе. Они будто принюхивались, стараясь распознать, кто перед ними – враг или друг. Потом их ноздри разом дрогнули, а глаза чуть прикрылись веками. По лицам пробежала едва заметная улыбка блаженства – они одновременно потянули носом. Ольге показалось, что перед ней два наркомана, давно искавших дозу и наконец вкусивших её.

– Нет, я больше так не смогу, – будто через силу выговорила Любовь Петровна и шагнула к входной двери.

Пытаясь снять пальто с вешалки, она даже оперлась рукой о стену. Не оборачиваясь и не говоря ни слова, она поспешно вышла из квартиры. Было слышно, как каблучки её сапог застучали по лестнице – она не стала ждать лифт. Не прощаясь, следом за ней выскочил и бывший муж. Ольга с детьми какое-то время стояли молча, пока Васенька не подошёл к двери и не захлопнул её.

Был весенний солнечный день, соседи неторопливо прогуливались во дворе и разговаривали, лишь Любовь Петровна быстрым шагом шла по дорожке. Она пыталась разобраться в своих чувствах, но они не поддавались, они были сильнее неё. Она не помнила себя такой взволнованной и растерянной, но больше всего на свете она боялась обернуться и встретиться с тем мужчиной. Свежий мартовский воздух наполнял легкие особенным ароматом, но никак не отрезвлял её мысли. Любовь Петровна даже сцепила ледяные пальцы рук, чтобы успокоиться, но и это не помогало. Её мир рушился, а она ещё не решила для себя: становился он лучше или хуже. Она тоже становилась другой.

Впереди замаячила арка над дорожкой из их двора. Любовь Петровна поняла, что, когда она пройдет под ней, что-то непременно случится. За аркой был поворот.

Под андреевским флагом

– Не нравишься ты мне, парень.

Через темные очки я почувствовал строгий взгляд старшего брата и, как в детстве, втянул голову в плечи, ожидая подзатыльника. Похоже, я так и не научился скрывать свои проблемы.

– Ладно. Мы с пацанами после работы покупаться едем. Чтобы в восемнадцать был у меня.

Ободрённый миновавшей меня нотацией, я отправился бродить по городу своего детства. По улицам, пропитанным портовыми гудками, запахом жареной рыбы и маревом июльской жары. По скверам с тополями в три обхвата, которые помнили не только меня, но и босоногое детство моего отца. Наверное, только навсегда уехав из родных мест, понимаешь, как много они для тебя значат, как дороги могут быть обычные улицы с истертыми плитками под ногами.

Хотелось ходить и ходить по ним, забираясь подальше от разукрашенных набережных и центральных кварталов с магазинами и нарядными отдыхающими. Казалось, тут все, как и много лет назад: те же домишки из самана, те же абрикосы и яблони во дворах да пахучие раскаленные помидоры на грядках у частных домов. А вот и улица с «мешковым» забором. Отец рассказывал, как в четырнадцатом году в порту затонула баржа, перевозившая цемент. Потом ее подняли, но цемент затвердел, мешки истлели, и получились соответствующие цементные подушки. Из них выложили забор на целой улице. Так он и стоит, увитый плющом и травой. Приятно положить на него ладони и почувствовать его тепло. Оно проникает внутрь, заполняя спокойствием и безмятежностью. Где-то там, внизу, шумит прибой, слышен смех и музыка. Там до полуночи не смолкает гомон толпы, горят огни и трещат фейерверки. Там проходят митинги и демонстрации, одни флаги сменяют другие, а бюсты и барельефы борются за самые видные места. И только тут все остается по-прежнему, недвижим не только воздух, но и время, кажется, задремало, разморенное тишиной и полуденным солнцем.

Почему моя память так цепко держится за эти неяркие краски, выщербленные камни и растрескавшуюся кору огромного тополя? Похоже, это его морщины, приукрашенные было известью, да смытой озорными весенними дождями. Сколько же тебе лет, дорогой? На улице никого нет, и я могу спокойно обнять его, прислонившись щекой к грубой шершавой древесине. Закрыть глаза и обнимать, обнимать свое детство, своих друзей. Вдохнуть глубоко-глубоко этот неповторимый запах и утонуть во всем этом… Наверное, тут мои корни. Помнится, я как-то гулял здесь с маленькой дочкой и обо всём ей рассказывал.

– Ты похож на Кощея Бессмертного, – сказала она мне тогда.

– Почему? – удивился я.

– А там, на ветках, висит сундук. В нем – шкатулка. В ней – иголка. Сломают ее – и ты умрешь.

Эти слова так глубоко тронули меня, что я запомнил их. Действительно, какой-то магнит притягивает меня. И каждый раз, приезжая в отпуск, я непременно прихожу сюда, как на свидание с детством.

Находившись и надышавшись воспоминаниями, я заторопился к пристани, где была назначена встреча. Хотя мы жили на одной улице и ходили в одну школу, но друзья брата никогда не были моими друзьями. Они были старше лет на пять-семь, а в то время, это было очень много. Это было просто другое поколение. Господи, как же они постарели. Животы, лысины. Судя по привозившим их машинам и манерам, многие выбились «в люди». Валерка-босс и раньше не был худеньким, а теперь и подавно мог ездить только в джипе. Длинный Стас, как и прежде, стал всех угощать пивом и анекдотами. Женька-Джон, рано женившийся на Соне, нажил много детей и еще больше друзей, но это не истощило его буйной энергии. Витька-лысый только теперь стал оправдывать свое прозвище, полученное в пятом классе, когда он на спор побрил голову. Какие только волосы он ни отращивал и как только их ни красил, это прозвище приклеилось к нему на всю жизнь. Пашка-пон был в своем репертуаре: крикнув из открытого окна машины «народ, принимай», он начал суетиться, постоянно болтая по сотовому и отвечая на все колкости друзей: «Да это Анжелочка приготовила. Она же знает, что нас много».

Я оглянулся на два коротких гудка – к причалу подходил пограничный катер. Широко расставив ноги, на палубе стоял загорелый Колька-мариман. Я уже не помню точно его фамилии, она была очень созвучна этому прозвищу, что даже учителя так называли его. И не зря: всю свою жизнь он прослужил на кораблях. Обнимаясь и похлопывая друг друга, эти слонята переместились на палубу, а двое матросиков загрузили сумки и ящики в трюм. Закурили и стали поругивать вечно опаздывающего Руслана, по прозвищу Боцман. Он всегда был предводителем в этой команде. Долгое время ходил капитаном на сухогрузах, а теперь, судя по черной «волге», стал не последним замом. Демонстративно «шаркнув ножкой» в знак извинения, он театрально произнес: «Шампанского гусарам», – и действительно, водитель извлек из багажника целый ящик бутылок «Абрау-Дюрсо» с покрытыми фольгой горлышками. Боцман был прощен и, «отдав концы», сторожевой катер «Пронзительный» побежал по портовой глади, оставляя за кормой огромный зеленоватый бурун.

Гусары считали ниже своего достоинства купаться на общественных пляжах вместе с приезжими. Они отправлялись на противоположную сторону бухты, куда ещё не добралась цивилизация. Обрывистые берега с узкой полоской крупных булыжников у самой воды напоминали времена нашего детства. Тогда ещё не было пляжей, переполненных отдыхающими, машинами и ларьками. Мы ходили в походы, куда теперь можно доехать на машине и выпить в баре холодного пива. Нетронутые когда-то места вдоль моря от Геленджика до Анапы теперь шумят ночными дискотеками. Но мы знаем «белые пятна» где всё осталось по-прежнему. Однако, уже изменились мы сами. Рассекая упругими животами встречный ветер, мы сидели около носового орудия на палубе быстроходного катера, который домчал нас к некому островку детства с припасами, о которых мы когда-то и не мечтали. «Пронзительный» лег в дрейф недалеко от берега. В этом было нечто символическое, мы не ступили на островок своего детства, но были рядом. Как во снах, которые порой возвращают в те далёкие времена.

Все бросились купаться, пока матросики слаженно по-военному натягивали тент, ставили стол и украшали его южными дарами. Корабельная палуба заполнилась несвойственными ей ароматами. Гусары не спеша, пошли на абордаж. Было где размахнуться, произнести тост, вспомнить о былом и разомлеть от всего этого.