Хроники Януса

Уроборус

Я чувствую побуждение, хотя бы пред лицом целого мира предрассудков, сообщить без пояснений замечательные результаты разговора, происшедшего между усыпленным и мной.

(Э.А. По, Месмерическое откровение)

– Раз, два, три.

Спиридон хлопнул в ладоши.

Открыв глаза, я тут же собрался встать с дивана.

– Нет-нет, не спеши, – сказал Спиридон.

Где-то минуту он молчал, затем произнёс

– Я уже год копаюсь в твоей голове и уже многое понял – я о твоих рекуррентных снах.

– Я вижу. Спасибо.

– Но здесь конкретно – исключительный случай. Мне нужно ещё время.

– Может, лучше прекратить это, если нет толку? Какой это сеанс, седьмой?

– Девятый.

– Тем более.

– Нельзя. Если мы прекратим, придётся начать заново, если ты, конечно, по-прежнему хочешь получить ответы на вопросы. А ты, я вижу, хочешь. – Он вопросительно посмотрел.

Я кивнул.

– …и тебя по-прежнему интересует та фраза, которую, ты услышал от своей, якобы, второй жены?

– Очень. И многое другое.

– Этот сон длится уже у тебя …

– Три года. Три года. И обычно не более трех-четырёх раз год.

– И ничего нового.

– И ничего нового. Кроме деталей. Я каждый раз вижу новые детали. Но не думаю, что они существенные.

– Можно здесь поподробнее?

– Например, я вдруг замечаю крупную каплю воды на лобовом стекле с внутренней стороны. Она дрожит от движения машины, наконец струйкой сползает вниз. Сползая, она образует фигуру, похожую на букву. Но я не могу понять что это за буква. Или такое: я стою и любуюсь закатом и вдруг вижу, как с ветки падает лист. Он кружится и летит прямо мне в руку. Я раскрываю ладонь и хочу его поймать, но в последний момент лист делает пируэт словно избегая моей руки, и падает в сторону… и прочее в таком духе.

– Любопытно.

– Проснувшись, я, по твоему совету, сразу включаю запись и надиктовываю всё, что я видел, стараясь ничего не упустить. Конечно же я что-то упускаю, что-то малосущественное… Но это не имеет значения. Ничего кардинально не меняется. Всё это как просмотр фильма бесконечное число раз. Одно и то же. Всё то же самое, и ты знаешь наперёд как всё закончится. Но так ты думаешь в реальности, когда проснулся. Во сне же у тебя словно отшибает память, и ты каждый раз переживаешь всё заново.

– Значит, нам стоит продолжить. Твой сон словно временная петля. Он замыкается на себе как змей кусающий себя за хвост.

– Дай-ка вспомнить…

– Уроборус.

– Точно. Где конец, там начало. Я тоже читал Карла Юнга, но не пойму к чему ты клонишь.

– Это цикл. Что такое цикл? Смена начала концом, и наоборот. Во сне ты стар и умираешь, затем ты отдаешь свое сердце, якобы для трансплантации, чтобы дать кому-то новую жизнь, возродить кого-то из небытия. Вот он, классический цикл. Наша задача правильно определить его фазы. Твой сон сложен, он – загадка. С какого бы отрезка мы бы не проникали, всё упирается в маркеры за которыми кроются смыслы. В данном случае это цифры, указатели, фразы, отдельные слова, предметы, ландшафт, и прочее. То есть, детали. Ты окрестил их как несущественные, напротив, они весьма существенны. Детали могут определить куда нам дальше идти, где искать разгадку. Я очень прошу тебя запоминать детали. Детали предопределяют смыслы. А смыслы показывают события изнутрикак рентген. Нам ещё предстоит их расшифровать… Теперь можешь подниматься, – сказал он.

Я поднялся и сел.

– В твоём сне поразительно всё, – продолжил он. – Уже после того, как тебя физически нет, ты продолжаешь описывать события от других лиц. Ты как бы видишь себя со стороны: свидетелей аварии, полицию, этих странных людей из вертолёта, якобы пришедших за твоим сердцем. Всё звучит очень достоверно как документальный репортаж и описано прекрасным языком. От тебя не ускользает ни одна мелочь. У меня уже есть, так сказать, каркас, ряд точек. Но для того, чтобы мне соединить их в линии и увидеть фигуру, мне… то есть, нам нужно ещё поработать.

– В прошлый раз ты сказал, что ты постараешься описать лицо человека, что был со мной в машине. Но, как я вижу, у тебя снова не получилось.

Спиридон вздохнул.

– Это не у меня, это у тебя не получилось. Ты не смог описать мне его, когда я спросил тебя. Не всё здесь так просто, хотя…

– ?

– Я теперь склоняюсь к другой мысли.

Он сделал паузу и поправил очки.

– Послушай, дело в том, что не было там никакого человека. Это был ты сам.

– Я догадывался, что ты мне сейчас это скажешь, – отреагировал я с плохо скрываемым безразличием. – Нет, ты ошибаешься. Тот старик не мог быть я. Он хотел выглядеть как я, но он не был мной, потому что…

– Это был ты и только ты, – перебил Спиридон. – Твоя ментальная проекция. Альтер-эго из прошлого, которое говорит тебе о каком-то чувстве вины за то, что ты сделал раньше… или не сделал, но внушил себе, что сделал. Но там был ты. Потому что всё, что произошло дальше – это классическая жертва, искупление, катарсис. Сердце, которое ты отдаешь во сне как трансплантант – это финал трагедии. Самый красноречивый архетип, так сказать, символ души.

– Ты смеёшься надо мной?

– Нисколько.

Я глубоко вздохнул.

– Спир-Спиритус. Ваш брат выносит мозг похлеще шаманов.

Спиридон усмехнулся.

– По оккультизму не ко мне. И, как маститый языкоед, ты должен знать, что у меня имя греческое, ничего общего со латинским spiritus.

– Знаю, тебя воротит от эзотерики, потому что дядя Фрейд учит другому… но просто допусти, если то, что я там видел – а ты сам признаешь это было очень достоверно – как бы инсайт, предостережение, что произойдёт со мной в будущем.

– Я не занимаюсь фантастикой.

– Это не фантастика. Многие великие люди получали откровение во сне: художники, музыканты, учёные. Были и оракулы. То, что они видели, сбывалось. Значит, существует источник информации откуда они это брали.

– Надеюсь, ты не вообразил, что ты один из них? – глянул он с иронией.

Я пожал плечами.

– Не знаю. А вдруг?

Он скривил губы:

– Собрался искать скрытый смысл в книгах По?

– Кстати, неплохая мысль.

– Флаг в руки. Но будь готов к последствиям.

– Всегда готов.

Он усмехнулся.

– Вот как! Ну, тогда мне точно придётся отмазывать тебя от клейма психа.

– Слушай, Спиридон, я серьёзно. Например, Менделеев видел во сне периодическую систему, а Никола Тесла без расчётов знал ответ на сложные уравнения, так как утверждал, что есть место, из которого он берёт эти ответы. Есть теория, что сознание человека в период сна попадает в иное измерение. Это как квантовая телепортация, а сон как временной портал. Что ты думаешь? – Я вздохнул. – Ну, ладно, не хочешь, не верь. Но хотя бы допусти, что такое возможно…

Он покачал головой.

– Не допускаю.

– A вот Лёвушка, – сказал я о нашем однокласснике-вундеркинде, допускает. – Говорит, что ещё полвека назад никто не верил в квантовую реальность, а сегодня это доказанный факт.

– Но ты же пришёл с вопросами ко мне. Кстати, как он?

– В Оксфорде. Получил грант, физика твёрдого тела.

– Он всегда был способным малым с вполне твёрдым мозгом, – скаламбурил Спиридон.

Затем вздохнул:

– Вот что я тебе скажу. Я не спец в квантовой механике или в религии, но хорошо знаю, что для того, чтобы найти ответы на вопросы, нужен здоровый мозг. Бытие определяет наитие, – добавил он шутливо, намеренно акцентируя «е» в двух существительных.

Я посмотрел на часы и встал.

– Мне пора. Спасибо тебе.

– Это тебе спасибо, – сказал он, тряся мне руку.

– Мне-то за что?

– Я устал исповедовать барышен с сексуальными фантазиями. С ними я играю в карты, а с тобой в шахматы.

– О, вот это метафора! Тебе бы стихи писать, Спиридон.

– Это правда. Мне страшно интересно. Твои сны – головоломка, гимнастика, так сказать, для ума, чтобы сохранить трезвость мысли…

– Но тебя это не спасёт от попойки, дружище. Жду тебя на именинах.

На этом мы расстались.

***

Я проехал два квартала и припарковался в переулке у небольшого бизнес-центра в четыре этажа. На третьем располагалось издательство. Мне предстоял разговор с редактором. Неприятный разговор. Редактором был некто Погосов, сорока трёх лет от роду. Я не знаю как он устроился сюда, но явно был чьим-то протеже. Я знал, что он раньше работал в менеджером по авто-запчастям, потом увлекся шансоном, открыв в себе талант поэта-песенника, и издал за свой счёт сборник собственных поэтических виршей. По крайней мере, так говорят. Вероятно, это повысило его самооценку и, таким образом, он стал редактором издательства, всю работу которого делали два его зама: выпускник литфака – лысенький субтильный молодой человек в узких очках и с застенчивой улыбкой; и девица с пышными формами, которая, как оказалось, состояла с Погосовым в любовной связи.

Нас свёл один знакомый журналист где-то полтора года назад. Условия показались мне райскими, и поначалу я пребывал в эйфории. Я почти не глядя подписал контракт и получил аванс, который тут же ушёл на ипотечный долг. Но чем больше я продолжал, тем больше я разочаровывался в поспешности своего решения. Эйфория закончилась, а жизнь повернулась так, что мне пришлось залезть в долги, а изменить что-то было уже слишком поздно. Моя работа встала. Я охотно бы возвратил аванс с процентами, но к этому времени я уже извёл все деньги, а в банке мне не давали займ из-за испорченной кредитной истории, «благодаря» неприятностям с бывшей женой, о которых я расскажу позже…

У издательства были неплохие обороты и собственная книжная сеть. Она, плюс три других издательства, плюс типография – были частью издательского дома, собственником которого был некто Эдуард Ч. по прозвищу «Кавалерист», личность с тёмным прошлым, олигарх, любящий элитных скакунов. Издательство это, судя по всему, было одной из «прачечных» для легализации бизнеса, но меня это мало волновало. Мне нравилось, что работали они без литагентов и не задерживали гонорар. Я купился на это и пришёл туда по рекомендации того знакомого, который издал что-то скандальное, а потом долго хвастал как быстро срубил деньги. Меня, разумеется, одолела зависть. Что не говори, зависть – плохая черта среди литераторов… Я упомянул прежде про долг. Дело в том, что три года тому назад, аккурат перед разводом, я – то есть, мы с женой, взяли ипотеку. Я очень надеялся заработать с новой книги и для того у меня были все основания, ибо предыдущая книга неплохо разошлась. Но случилось то, что случилось. Разводы супругов нередки, факт. Когда после шести лет вдруг выясняется, что вы совершенно разные люди… впрочем, я говорю банальные вещи. То, что моя жена встречалась с другим мужчиной, я узнал случайно. Мы развелись, но расстались очень плохо. Её любовник был юристом и владел собственной юрконторой. Думаю, она ложно истолковала один мой прежний поступок и мстила мне за то, в чём я не был виноват. Наш дом, очень средний по современным меркам, взятый в ипотеку на двоих, вдруг превратился только в мой по части выплат. Она с юристом сумели доказать, что это я принудил её к покупке. Это, конечно же, была ложь, а теперь, как я понял (и об этом разговор пойдёт позже), просто её месть… Что касалось её прав на половину собственности, они, тем не менее, повернули так, что это осталось в силе. Я протестовал и оспаривал в судах. Однако, у её любовника были связи в прокуратуре; всё было схвачено, а я лишь зря потратил время и нервы. Вскоре стали поступать первые звонки от коллекторов.

Прежде я работал как пчёлка, но из-за стресса моя работа встала. У меня пропало вдохновение. За полгода я написал сущий мизер, при этом, как я уже сказал, взял аванс. Издатель требовал (и вполне законно) или рукопись, или вернуть деньги. Ни того, ни другого у меня не было. Каждый раз я тянул и искал оправдание. Я злился и на себя, и на него, но оттого работа не продвигалась.

Погосов сидел развалясь в кресле. Когда я открыл кабинет, он встал и пересел за стол, показав мне жестом сесть напротив. Не здороваясь, спросил: «ну что, прислал?».

– Я хотел бы попросить вас об отсрочке, – начал я, выдержав паузу.

Он усмехнулся.

– Опять?

– У меня были семейные неприятности.

– Хватит про свои неприятности. Ты говоришь так потому, что тебя никто не тряс. – На «вы» он разговаривать не умел и не хотел. – Когда я перегонял тачки, меня ограбили в дороге. Мне пришлось разменять квартиру, чтобы вернуть долг.

– Вы совершенно правы, Артур, но у меня другая ситуация. Я уверен, у меня всё заладится, я закончу очень быстро. Это будет очень хорошо, вот увидите.

– Я это уже слышу третий месяц.

– Я благодарен вам за терпение. – Я выдавил улыбку.

Погосов вздохнул и промолчал. Затем вытянул сигарету из пачки и, сунув в рот, щёлкнул зажигалкой.

– Почему ты пишешь так?

– Как?

– Сложно, запутанно, голова пухнет.

Я пожал плечами.

– Пишу, как могу. Кто-то должен так писать.

Он усмехнулся.

– Кто-то, может, и должен. Но если нужно деньги, пиши проще. Пиф-паф, зомби, эльфы…

Иногда меня бесили его реплики. Однажды я едва сдержался. Я только что пришёл из суда и был порядком взвинчен, а он был пьян и откровенно хамил. Я уже был готов встать из-за стола, взять его стакан с чаем и вылить ему на голову – и пусть потом бегут охранники.

Думаю, ему нравилось провоцировать меня. Он смотрел с азартом, словно прикидывая, сорвусь я или нет, ибо всё, что я чувствовал, было написано у меня на лице.

– Гарик очень хвалил тебя. Говорил, это будет бомба, бестселлер, продажа прав в Голливуд, фильм, компьютерная игра, и тд и тп. И что я вижу? – Он взял листок, на котором был, видимо, распечатан мой синопсис и прогнусавил: «психологическая драма в стиле мистери, компиляция снов с элементами психоанализа, стирающая грань реальности и фантазии…», что за…?

– Такой у меня стиль.

– Кто тебя читает, ботаны?

– У меня есть свой читатель.

Он изобразил удивление.

– И сколько ты заработал?

– Послушайте…

– Нет, это ты послушай! Мне звонили из службы безопасности. Там сверяли бухгалтерию. Думают, что твой аванс фиктивный и деньги были украдены.

– Но вы-то знаете, что это не так, – возразил я.

– Я-то знаю. Но возвращать деньги придётся мне!

– Ничего возвращать не придётся. Ещё немного и все будет готово, дайте мне ещё…два месяца, слово даю.

Он, выпустив клуб дыма, замотал головой и выставил три пальца.

– Три недели.

– Артур… это слишком мало, я не успею.

– Мне наплевать. Три. Или этот разговор последний, учти. Другие люди по-другому будут ставить вопрос.

Разговор с Погосовым испортил мне и без того скверное настроение. У меня больше не было планов оставаться в городе, и я поспешил домой.

***

Я любил свой дом, простенький каркасный коттедж в два этажа и шестью сотками вокруг, в котором, к слову, было много недоделок. Главное, однако, было место. Он стоял в чудном месте в семи километрах по северо-западной трассе недалеко от реки. И я очень боялся потерять дом за долги.

С деньгами в самом деле было скверно. На банковской карте лежали кое-какие гроши. Всё бы ничего, ибо в отсутствии вдохновения я делал переводы с иностранного, плюс репетиторство. Этого хватало на самый минимум как продукты, бензин и сотовая связь. За коммуналку я не платил уже третий месяц. Я практически работал в ноль, потому что чёртова ипотека съедала всё…

Но завтра был особый день. Завтра был мой день рождения, который я собирался отпраздновать. Может показаться, что в моём положении празднование именин подобно пиру во время чумы. Но я знал, что всё, что я затрачу на стол, мне частично вернут деньгами мои же друзья. Во-вторых, я решил это отметить главным образом потому, что мои неурядицы могут перерасти в депрессию (увы, со мной такое уже бывало и я даже пил препараты!), и мне были очень нужны позитивные эмоции; нужны как воздух душевные витамины – а там, как знать, может, я бы рванул с места в карьер? Наконец, часть ужина будет за счёт заведения, так как кафе мне бесплатно предоставил Бертран, с которым был разговор накануне.

О нём чуть подробнее. Ему шестьдесят четыре, и он удивительный человек. Идеалист и романтик, он приехал сюда двадцать лет назад, чтобы открыть кондитерскую, когда все его родственники во Франции смотрели на него как на сумасшедшего. Но он пережил смутное время, а затем его бизнес плавно пошёл в гору. Он обосновался здесь и нашёл жену. Русский он изучил до этого самостоятельно и говорил на нём превосходно с аристократическим прононсом, услышанным от первой волны русских эмигрантов. Бертран был помешан (помешан в хорошем смысле) на русской культуре. Француз поражал любого огромной эрудицией и знанием отечественной истории, увлечённо рассказывая о том или ином событии в поразительных деталях – делая это, например, в разговорах со мной так, что мне порой становилось стыдно за собственное невежество. Кроме того, он, так же как я, обожал По, Борхеса, Достоевского; любил ту же музыку, ту же живопись и кино. Так же у нас были весьма схожие взгляды на политику и на жизнь. Одним словом, Бертран был и есть мне мудрый друг, хороший собеседник и родственная душа. Я искренне уважаю его и, полагаю, он чувствует это.

Сhez Bertrand

Я говорил о компетенции этого философа как restaurateur.

(Э.А.По, Бон-Бон)

Кафе «У Бертрана» находилось в самом центре. Массивная дубовая дверь со стеклянной мозаикой и антикварными фонарями частично напоминали мне загадочную дверь в коридоре, что я видел во сне – такая дверь была прелюдией и верным признаком того, что это будет опять один из повторяющихся снов. С обычными снами не было никакой двери как «заставки».

Всё внутри располагало к уютному досугу. Интерьер был стилизован под конец куртуазных салонов 19-го века, плюс чуть эклектики: смесь ампира и модерна. Роскошные резные кресла, обшитые синим бархатом, ждали своих посетителей, тихо поскрипывая под руками уборщицы, передвигавшей их с места на место. Мягкий приглушенный свет струился по атласным занавескам с массивными кисточками. На стенах по периметру в старинных рамках висели снимки а-ля дагерротип и сепия, рассказывающие о старой парижской жизни, а также натуральные пожелтевший постеры и открытки того времени. Пахло ванилью, кофе и кориандром. Мсье Бертран знал толк в хороших интерьерах.