Судьба уральского изумруда
– Да легко! Ваш капустник – фуфло! – заявила она во всеуслышание.
– Дашеньке не стоило пить. Она шутит. У них в Троицком так шутят, – попытался сгладить неловкость Андрей. Быстрыми размашистыми шагами он догнал Дарью. – Как ты себя ведешь?! Стыдоба! – понизив голос, произнес Вислоухов. – Скажи, что ты пошутила!
Будучи девушкой простой, Дарья не считала нужным скрывать от окружающих свои эмоции.
– Сам придурок! – крикнула она на весь зал.
Андрей вырос в интеллигентной петербургской семье врача-кардиолога и военного. Отец-офицер привил ему галантность и те нынче старомодные манеры, которые вызывают благосклонность женщин. Вислоухов считал, что что бы ни происходило, на людях необходимо держать лицо, а также не выносить сор из избы, не компрометировать даму и непременно ее проводить.
От Дарьи уже простыл след, где-то в холле слышался цокот ее каблуков. Резкая и быстрая, она стрелой пролетела через коридоры театра. Плотному, не первой молодости Вислоухову за ней было не угнаться. Он отлично оценивал свои силы, но оставаться в зале не мог. Андрей отправился за своей подругой и больше на вечеринке не появлялся.
АлевтинаЗа восемь лет работы в театре Алевтина Новикова насмотрелась закулисных представлений едва ли не больше, чем на сцене. В их «Скоморохе» постоянно проходили сабантуи и внеурочные сборища, но ни о какой сплоченности коллектива и речи быть не могло. Здесь никто ни с кем не дружил и никому не доверял. Сотрудники объединялись в группки против кого-то или чтобы посплетничать, развеять скуку. Ссорились, завидовали, плели интриги. Сама Новикова старалась держаться со всеми одинаково вежливо, но без излишней любезности, чем у многих вызывала раздражение. Впрочем, веди она себя как-то иначе, все равно в «Скоморохе» нашли бы к чему прицепиться – здесь сотрудники друг друга не любили. Новикова тоже на работе не питала ни к кому теплых чувств, но должность администратора обязывала проявлять дружелюбие.
Как же ей это надоело! Кто бы знал, как раздражали эти рожи! Тупые, нахальные, лживые! Каждый с огромным самомнением и претензиями. К каждому надо найти подход, подобрать слова, выслушать. И все это за копеечную зарплату. Но ничего, скоро все закончится. Еще немного потерпеть, и можно будет послать эту работу к чертовой бабушке. Можно будет вообще не работать. Да, так она и сделает. В первую очередь уедет на какой-нибудь курорт, полежит под пальмами, поплещется в море, выспится! Отдохнувшая, начнет приводить себя в порядок. Сначала прическа. Она легче всего исправляется. Только не как обычно подравнять концы, а основательно, со всеми процедурами, чтобы ее роскошные волосы стали еще роскошнее. Затем косметолог. Что-то надо делать с кожей, избавиться от брылей и подтянуть контур.
Даже немного жаль расставаться, – снисходительно подумала она. Алевтина за столько лет привыкла к своему рабочему месту, маленькому, но отдельному кабинету в конце коридора, к дороге на работу, да и к этим опостылевшим рожам сотрудников тоже.
Очередной капустник. Все, как всегда: сначала выступление руководства, затем пьянка. К счастью, их Леонид Павлович был краток и речами не утомлял. Произнес два слова и отчалил. В этот раз даже на протокольные пятнадцать минут не задержался – у него возникли какие-то срочные дела. Алевтина старалась по подобным мероприятиям не ходить, но когда на них ожидалось появление Палыча, как сотрудники между собой называли директора, присутствовать ей приходилось.
Сабантуй был в самом разгаре, многие уже набрались. Шум, музыка, споры, смех – все как обычно. В этот раз театральные кумушки обсуждают Дашку. Оно и понятно: дерзкая, видная и несуразная со своей провинциальной манерой себя вести и одеваться. Она все делает невпопад: стоит, сидит, смеется, говорит. Она вообще не понимает, о чем идет речь, пытается делать вид, что в курсе происходящего, отчего выглядит еще глупее. Над Дарьей зло смеются. Особенно женщины, да и мужчины тоже. Ей мстят за то, что им не двадцать лет. За ее безвкусный короткий топ, за голые ноги, за неуместно огромное ожерелье, за то, что ей в силу молодости можно так выглядеть и так держаться, а им, увы, уже нет. Над приведшим ее Вислоуховым никто не смеется – он может позволить себе любую компанию, Андрей вне обсуждений. Он всеобщий любимец и душа общества.
Хоть Алевтине совсем не нравилась Дарья – в первую очередь своими невоспитанностью и необоснованным гонором – сейчас она ей посочувствовала. «Сожрут», – подумала она, глядя на театральных дамочек. Уж эти прожженные склочницы никому не позволят спокойно сопровождать Андрея. Все кости перемоют и высмеют. Вон как оживились, наблюдая очередную Дашкину оплошность. Дарья никак не возьмет в толк, что в общественном месте неприлично громко разговаривать. Дашкин голос звенел слишком громко, так, что ее было слышно на фоне музыки и общего шума. Девушка словно пыталась доказать всем, что она здесь звезда и достойна всеобщего внимания. В какой-то момент ей это удалось – гости оторвались от своих дел и с любопытством наблюдали за Дашкиными выпадами. Зашушукались, засмеялись. Кто-то ее поддел. Дарья огрызнулась, как обычно хамовато и неумно, что еще больше раззадорило толпу.
«Дурочка, сама виновата, знала, куда идет, я ее предупреждала, – подумала Новикова. – Она, конечно же, смерила меня своим надменным взглядом и скривилась в ухмылке, мол, что ты понимаешь, старая перечница».
Алевтина неприязненно поморщилась. Ей стало стыдно за Дашку и за коллег. Она поставила свой бокал с бордовым невкусным вином и тихо вышла из зала.
Дарья«Мощно я Алку сделала! Она офигела, увидев ожерелье. Аж побелела, бедняжка! Не ожидала, что я его надену. Еще накануне предупредила, сказала, типа неуместно. Понятно, что завидует.
Если мозгов нет – это диагноз. Кто же сдает свои явки? Только такие безнадежные тупицы, как Новикова. Железное правило: своего косметолога, парикмахера, бровиста, маникюршу, а также мастера по ресницам и скулам не выдавать! Иначе окажешься в конце очереди или, хуже того – вообще к ним не прорвешься. С ювелиром другая история: сдашь его, и у тебя вместо эксклюзива окажется ширпотреб. Каждая вторая будет носить такие же украшения, как и ты. И стоило делать их на заказ? С таким подходом можно сразу идти в ювелирный магазин, а не обращаться в мастерскую».
Здесь Дарья сгущала краски. Ювелир, порекомендованный ей Алевтиной, ширпотребом не занимался. Каждое его изделие было уникальным, хотя определенный стиль прослеживался. Ожерелье, которое он сделал для Дарьи, поражало воображение: девять огромных изумрудов сплелись в виноградную гроздь, пышная золотая лоза обвивала шею, подчеркивая принадлежность обладательницы к стану обеспеченных людей.
Это просто бомба! Куда там Алке с ее вшивенькими двумя камушками! Умойся, нищебродка! И вы, все остальные, умойтесь! Чего уставились?! Ну, смотрите, смотрите! И завидуйте молча!
Дарья полюбовалась эффектом, произведенным на капустнике. Судя по тому, что на нее смотрели и обсуждали, эффект удался.
Алка сегодня без своего вшивенького изумрудного колье. Жаль. Было бы здорово невзначай встать с нею рядом, чтобы все увидели разницу. В торговле это называется «вилка». Ну и так вышло шикарно.
Алка все-таки не выдержала и ушла. Еще бы! Такой бомбический удар под дых. Даже жаль ее, кулему. Всю жизнь торчит в своем театре на скрепкоперекладывательной должности. Мечтает выйти на сцену хотя бы с кофейником и ужасно завидует артистам. Куда ей в артистки с ее коровьей фигурой! И старая она уже. Скоро и с этой работы попрут. Тогда ей один путь – в гардеробщицы. Даже кассиром не возьмут из-за ее унылой рожи. Вечно кислая, будто лимонов объелась. Ну как с такой рожей ходить! Всех людей вокруг распугает. У нее билеты покупать никто не захочет, а театру нужны продажи. Как и везде. Сейчас век продажников.
Дарья год работала менеджером по продажам и на этом основании считала, что знает о торговле все.
«Алевтина неудачница, так как живет по шаблону: школа, институт, замуж, конечно же, неудачно – нормальные мужики в сторону таких даже не глядят, работа от звонка до звонка за копейки; потом пенсия, огород и лавочка в парке. А надо сломать шаблон, иначе сольешь свою жизнь в унитаз. Вот, например, она, Дарья, смотрит на жизнь широко и четко знает, чего хочет. Все только самое лучшее, никаких шаблонов и никаких компромиссов! Если выйдет замуж, то только за того, кто ее полностью упакует «от» и «до». На дядю горбатиться не станет, откроет свое дело, наймет работников, а сама будет ездить по миру и наслаждаться жизнью. Жизнь слишком коротка, поэтому надо тратить ее только на удовольствия. Инстаграм у нее не просто так, а для дела. Сейчас там девятьсот четырнадцать подписчиков – почти тысяча! Ей будут предлагать рекламу, присылать подарки, приглашать в отели на лучшие курорты. Надо лишь как следует раскрутиться. Только такие отсталые и бесперспективные клуши, как Алка, в это не верят. Дарья вспомнила, как похвасталась перед Новиковой пятисотым подписчиком, предвкушая прибыль от рекламодателей. Алевтина одобрительно закивала, при этом на ее лице была кривая ухмылка. Прошлый век – что с нее взять? Козлик, между прочим, ее через Инстаграм нашел. Андрюша – через «вконтактик», что тоже говорит о ее популярности. До «инсты» он не продвинулся – старпер он и есть старпер. Хотя прикольный. Говорят, он был секс-символом. Правда, в прошлом веке. Старые кошелки до сих пор слюни пускают. Каждая мечтает его захомутать. Умойтесь, пенсионерки! Сейчас мое время! Хотя мне Андрюша нафиг не нужен, пусть позлятся. Вислоухов для меня – лифт в богемную среду. Он знает режиссеров и продюсеров, а значит, узнаю их и я. И тогда адьес, старичок! Вали под бок к своим старушенциям!
Чего-то мой старперчик раскипятился. Ревнует, пупсик. А чего ты хотел, Андрюша? Пришел с шикарной девушкой – терпи. На меня всегда смотрели и будут смотреть! Ну, все, разбухтелся! Хватит уже, а? Нет, это невозможно! Весь вечер испортил своим маразмом. Да и делать тут больше нечего. Пойду-ка я отсюда. А ты, Андрюша, давай, побегай за мной!»
Первая половина XIX векаПеровскийЛев Алексеевич Перовский слыл баловнем судьбы. Незаконнорожденный сын графа Алексея Кирилловича Разумовского, он получил прекрасное образование в Московском университете. В молодые годы отличился на войне 1812 года, уцелел в жарких баталиях, заслужил награды, повышение в звании и продвижение по службе. Он был холодным, расчетливым и одновременно страстным и авантюрным. Необычайно удачливый и умный, Перовский не раз, скользив по краю, умудрялся не только выкарабкиваться из сомнительных ситуаций, но и получать от них выгоду. Безудержный и мятежный характер Перовского стал причиной его участия в зарождающемся декабристском движении. Лев Алексеевич вовремя сориентировался в ситуации и на следствии над декабристами дал показания против бывших единомышленников, обернув их в свою пользу. С тех пор Перовский стал любимчиком императора. Каким-то образом он сумел войти в доверие к осмотрительному Николаю Первому, тем самым получил карт-бланш во многих своих деяниях. Имея влиятельного покровителя в лице императора, амбициозный карьерист, не знающий преград на пути к своим целям, каковым являлся Перовский, развернулся с размахом.
Несмотря на все привилегии и возможности, Лев Алексеевич, рожденный вне брака, не мог не чувствовать своей ущербности. Перовский не имел права на наследство, у него не было родового имения, в котором жили его предки, даже фамилию он получил не от отца, графа Разумовского, а по названию поместья Перово. Уязвленное самолюбие стало мощным двигателем многих его инициатив. Полученный при рождении графский титул Перовского не удовлетворял, и он стал-таки князем, но это случилось уже гораздо позже.
Одна из его страстей – коллекционирование – произрастает оттуда же, из детства. Собирая коллекции, Лев Алексеевич стремился заполнить свою внутреннюю душевную пустоту, создать что-то незыблемое и свое, над чем у него была бы безграничная власть. Конечно же, Лев Алексеевич собирал дорогие, уникальные предметы. Увлекаясь минералогией, он собрал большую коллекцию редких камней: античных и современных. Перовский не случайно возглавил Министерство уделов Российской империи и выхлопотал перевод Петергофской гранильной фабрики из Кабинета Его Императорского Величества в ведомство Департамента Министерства уделов. Лев Алексеевич был фигурой неоднозначной. Обладая деловой хваткой и бурной энергией, он добился выделения из казны немалой суммы денег на реконструкцию подведомственной ему гранильной фабрики, навел в ней порядок, пригласил лучших мастеров, наладил поставку минералов из других государств. При Перовском Петергофская гранильная фабрика стала изготовлять в больших объемах отличные изделия из камня. Николай Первый был в восторге от блестящей деятельности своего фаворита, а уж Перовский как никто умел представить свои достоинства в выгодном свете.
Как водится, граф действовал не без корысти: все лучшие камни, поступающие в Министерство уделов, попадали в его коллекцию. Страсть коллекционера, доходящая до безумия, толкала Перовского на преступления. Он плел интриги, шел на подкуп и шантаж. Мало кто из чиновников посмел перечить такому влиятельному и жесткому человеку, как Лев Алексеевич. В итоге граф обзавелся агентами, помогающими ему присваивать казенные драгоценности.
В то время Урал уже поставлял к императорскому двору ценные минералы. Мимо такого лакомого куска алчный граф пройти не мог. Он попытался прибрать к рукам и гранильную фабрику Урала. Талантливый, оборотистый руководитель, Перовский расписал перед императором потрясающие перспективы, которые ожидают Екатеринбургскую фабрику, войди она в его ведомство. Возможно, в тот день не так сошлись звезды, и Николай Первый встал не с той ноги – он император, он волен оставлять свои решения без разъяснений, – а, вероятнее всего, Перовский был не единственным, кто имел интерес к фабрике. На этот раз Николай Первый отказал своему фавориту, и уральская фабрика осталась во власти Кабинета Его Императорского Величества.
Тут бы угомониться и довольствоваться обильными источниками обогащения, которые уже имелись в его власти. Так бы поступили многие корыстолюбивые управленцы, но только не Лев Алексеевич. Отступаться от своего граф не привык. Чтобы получить возможность снимать сливки с Екатеринбургской гранильной фабрики, Перовский решил обратиться к ее директору Якову Коковину. Действовал он через своего человека, директора Петергофской фабрики Казина, ибо лично обращаться «к мелкому дворянишке» не позволял чин. А точнее, чтобы, в случае чего, выйти сухим из воды.
«…я прошу вас вступить со мной по предмету закупки каменья в коммерческую совершенно в частном виде спекуляцию. Извещаю вас, что предложение сие делается мною с ведома вице-президента Департамента уделов Его превосходительства Льва Алексеевича Перовского, признавшего сей способ приобретения каменья верным и поспешнейшим средством к снабжению оными фабрик, а посему я прошу вас за поручение сие назначить в пользу свою известные в коммерции проценты за комиссию и быть совершенно уверенным, что труды ваши по сей операции не останутся без особого внимания начальства…».
Эти строчки легли, как камень на перекрестке дорог. За ними директор Екатеринбургской гранильной фабрики узрел свою судьбу: «прямо пойдешь – шею свернешь…» Предложение Перовского обещало покровительство, благополучие, обогащение, а в случае отказа – всевозможные напасти, какие только способен учинить человек, приближенный к императору.
Долго мучился Яков Васильевич, прежде чем ответить. По поводу сути ответного послания Коковин ни минуты не колебался, так как был человеком чести и никакого расхитительства не допускал. Как наиболее деликатно отказать могущественнейшей персоне – задача была не из простых.
«…мне ничего не остается другого сказать, как принесть вам свою благодарность и за откровенность вашу объясниться с такой же откровенностью… Я не могу сказать, что был беден, но и не богат. Довольствуюсь ограниченным жалованьем, перенося иногда недостатки с надеждою, что когда-либо начальство взглянет на труды мои, твержу пословицу: за богом молитва, за царем служба не теряется, и пока служу, никаких сторонних выгод желать и искать не могу, да и сама заботливость службы того не позволяет. А чтобы быть полезным вверенной управлению вашему Петергофской шлифовальной фабрике, с совершенным удовольствием готов служить вам для выгоды казны без всяких коммерческих видов…», – написал Яков Васильевич Казину.
Глава Екатеринбургской фабрики прекрасно понимал, что своим отказом обрушит на себя гнев графа, который при желании сотрет его в порошок. Коковин уповал на судьбу и на то, что находится вне пределов власти Перовского, ведь Урал оставался в ведомстве Кабинета Его Императорского Величества.
Не пришибло тогда еще гранитной глыбой Прокопия Скуратова, не стал он еще юродивым, не огорошивал еще своими странными пророчествами прохожих. Некому было предупредить Якова Васильевича о последствиях столь дерзкого отклика на обращение придворной особы. Да если бы и был предупрежден, вряд ли Коковин поступил бы иначе, разве что раньше времени утратил бы покой.
Задетый отказом граф развернул кипучую деятельность. Лев Алексеевич мобилизовал свои превосходные дипломатические способности и добился-таки указания министра, предписывающего Коковину выполнять требования Департамента уделов. Не мытьем, так катаньем Лев Алексеевич достиг своего: несговорчивому директору гранильной фабрики впредь ничего не оставалось, кроме как подчиняться приказам Перовского.
С тех пор ручеек драгоценных камней с Урала направился в руки корыстолюбивого графа, а когда в окрестностях Екатеринбурга обнаружили изумрудную жилу, ручеек превратился в бурный поток. По иронии судьбы один из первых уральских самородков, лично ограненный Яковым Коковиным, украсил перстень Перовского. Заботясь о собственном обогащении, Лев Алексеевич распорядился заложить разведку изумрудов в пользу Департамента уделов. Цель Перовского была настолько очевидной, что Коковин, даже находясь под нависающим над ним дамокловым мечом, не смог выполнить требования графа. Яков Васильевич расплывчато ответил, что «для сего нужно особое предписание моего начальства».
Не подчиниться ему, государственному деятелю, столбовому дворянину, другу самого императора?! Перовский впал в ярость. Он расценил демарш Коковина как личное оскорбление, а такого Лев Алексеевич не прощал никому.
Заложник чести, урожденный крепостным, Яков Коковин не мог поступиться собственными принципами. Он хорошо представлял, насколько опасен для него Перовский, но, как всякий русский человек, Коковин уповал на Бога и надеялся на авось. Ко всему прочему, строптивый директор продолжал рассчитывать на покровительство Кабинета его Императорского Величества, в чьем подчинении он все еще находился. Перовскому пришлось вновь обращаться к министру Императорского двора. Вскоре из Кабинета в Екатеринбург поступило строгое предписание «неукоснительного исполнения требований Департамента уделов на счет добывания цветных камней, не исключая из оных и изумрудов».
Разочарованный директор уральской гранильной фабрики противостоять высочайшему указу не имел возможности. Ему лишь оставалось надеяться на благоразумие руководства, ждать, что оно когда-нибудь прозреет и разглядит в Перовском стяжателя. А до этих пор многим драгоценным камням, добытым в уральских копях, суждено было оседать в личных сокровищницах президента Департамента уделов.
Наши дни. Санкт-Петербург– Вы утверждаете, что бинокль ваш и что вы его нашли в гримерке Вислоухова. Взяли в руки, но когда увидели, что Вислоухов мертв, положили назад.
– Все верно, так и было, – согласилась Новикова.
– С какой целью вы пришли к Вислоухову в гримуборную?
– Хотела попрощаться перед уходом с капустника.
– Хорошо попрощались, от души! – усмехнулся Осокин.
Алевтина сделала вид, что не заметила грубого намека в свой адрес.
– То есть когда вы вошли в гримерку, вы в первую очередь заметили бинокль, а уж потом Вислоухова? При том, что Андрей Юрьевич куда заметнее оптического прибора. Нелогичненько получается. Вы не находите?
Следователь взял манеру интеллигентного хама. Алевтина нисколько не сомневалась, что окажется первой подозреваемой, постаралась набраться терпения и не психовать, что давалось ей с трудом.
– Вы меня неверно поняли, – произнесла Новикова ровным голосом. Она не была актрисой, но долгие годы вращалась в актерской среде, а это способствовало приобретению кое-каких навыков. – Когда я зашла в гримерку, в первую очередь я заметила Вислоухова. Но тогда я еще не поняла, что он мертв. Он сидел ко мне спиной. Когда я увидела бинокль, взяла его в руки.
– А потом положили на место, – заметил Осокин не без ехидства.
– Да, положила! Когда я догадалась, что с Андреем что-то случилось, мне стало не до бинокля.
– Конечно, случилось. Еще бы не случилось после такого удара!
Новикова глубоко вздохнула, чтобы не огрызнуться, хотя нервы были на пределе. Она не хотела опускаться до хамского уровня оппонента. Усталость давала о себе знать, хотелось спать. Ночь давно перешла в утро, а ее до сих пор не отпускали, задавая одни и те же вопросы.
– Зачем же, по-вашему, мне понадобилось убивать Вислоухова? Да еще и в театре, – как можно спокойнее постаралась произнести Алевтина, но ее голос все равно дрогнул. – Не проще ли было бы расправиться с ним на каком-нибудь пустыре или в лесу?
– Это как знать. Люди поговаривают, что у вас с Вислоуховым были отношения. У Вислоухова появилась новая пассия. Как там ее… – Осокин заглянул в бумаги, – Дарья. Деваха молодая, привлекательная. – Он в упор посмотрел на Алевтину. – Вы ведь не могли не понимать, что в вашем возрасте и при вашей гм… не модельной фигуре вы уже вне игры.
– Я в игры не играю, – равнодушно ответила Новикова. «Ах, вон ты куда клонишь! Убийство из ревности! Было бы к кому ревновать», – зло подумала Алевтина.
Новикова никогда не была худышкой, даже в детстве. Плотно сбитая и невысокая, она напоминала скорее пони, чем грациозную лань. В юности ее пухлые щечки с небольшим животиком выглядели мило, она была этакой классической пышечкой – уютной и пленительной. С годами, когда очарование юности прошло, глаза потухли, Алевтина стала обычной толстой теткой, ничем не примечательной, каких вокруг полно. Это было обидно, ведь она чувствовала себя уникальной. Нет, не лучше других, но особенной. И это крупное тело, за последние годы ставшее рыхлым, казалось чужим. Никакие диеты, занятия спортом, позитивные мантры не помогали. Почему-то, как только она решала сесть на диету, нападал безудержный жор. Сразу начинало хотеться есть, и обязательно всего жирного и сладкого. Со спортом тоже не ладилось. Ну не было у нее силы воли! Не было! Зато на ее упитанном лице не появлялись морщины. Но все равно, от этого молодым лицо не выглядело. Что самое отвратительное, этот хамоватый следователь прав: она уже вне игры. Неинтересная полная женщина почти сорока лет. В моде тонкие да звонкие попрыгуньи-стрекозы и яркие бабочки. Как же хотелось однажды проснуться бабочкой! Вот так за одну ночь из усталой, невзрачной гусеницы превратиться в легкую, красивую бабочку.
* * *Даже бесконечный рабочий день когда-нибудь заканчивается. Дежурство оперативника Михаила Небесова, так беззаботно начавшееся в воскресный вечер, плавно перетекло в ночь и подошло к завершению на рассвете. Голова была тяжелой, как начавшийся понедельник. А еще нужно было заехать в управу, заполнить бумажки. Как же не хотелось! Хотелось только одного – спать. Так бы и уснул по дороге. Но нельзя. Михаил себя знал – если уснет, то потом спросонья ничего уже соображать не будет. Что за собачья работа? Все нормальные люди десятый сон видят, а он как не пришей кобыле хвост болтается в ночи. Радовало только, что Осокин это дело вести не будет. Неприятный мужик, с подковыркой. Кому его передадут, Небесов пока не знал – не его ума дело.
Михаил забрался на заднее сиденье служебной машины и, чтобы не уснуть, стал обдумывать произошедшее. На данный момент картина вырисовывалась следующая.
В театре «Скоморох» во время вечеринки убили актера Андрея Вислоухова. Первой его обнаружила администратор того же театра Алевтина Новикова. По предварительному заключению эксперта, орудием убийства послужил бинокль. На бинокле обнаружены следы крови и отпечатки пальцев. Кому они принадлежат, предстоит выяснить. Вызвавшая полицию актриса Дульснина утверждает, что слышала, как Новикова ругалась с Вислоуховым перед тем, как она увидела его мертвым.
Пока все косвенные улики против Новиковой, она же является главной подозреваемый. Правда, мотив пока не ясен. Осокин склонен считать, что Новикова совершила преступление в порыве ревности. Скорее всего убивать не хотела. Поссорились, приложила попавшим под руку биноклем, да не рассчитала силы. Типичная бытовуха, разве что в театральной среде. Что же, служителям Мельпомены ничто человеческое не чуждо, те же страсти и разборки, все, как у всех. Нужно будет выяснить причину ссоры. На этот вопрос следователю она пока не ответила. Дамочка пребывает в шоке, а потому юлит, молчит или все отрицает.