Светлана. Белая коза Альба

I

– И почему это все Гали – беленькие, а чуть Светлана – черная, как галчонок?

Девочка молча подняла на капитана огромные черные, без улыбки, глаза.

Странная маленькая фигурка. На вид – лет десять, не больше. А глаза старше, гораздо старше. Платье слишком короткое, давно из него выросла. Сверху надета вязаная старушечья кофта с какими-то необычными пуговицами. Она слишком широка и длинна, доходит почти до подола платья. К этой нелепой кофте аккуратно подшит белый отложной воротничок. Крупнокудрявые волосы – как широкая черная папаха над худеньким лицом.

Капитан придвинул к столу табуретку и сел. В избе ни одного целого стекла. За окнами кое-где еще дымятся кучи пепла и обгорелых бревен. Фронт уже передвинулся далеко на запад, деревня стала глубоким тылом – деревня или то, что осталось от нее… Около уцелевшего здания школы – санитарные машины и сестры в белых халатах. Пожарище зарастет, дома отстроятся… Но эти детские глаза без улыбки!

Хозяйка поставила на стол чугунок с картошкой и тихо сказала:

– Кушайте, касатики… Больше вас угостить нечем.

Морщинистое лицо, бледно-голубые, будто вылинявшие от слез глаза…

– Спасибо, мать, – ответил капитан. – Садись, мы тоже угощать будем. Ну-ка, Федя, чем сегодня богат? Подсаживайся, Ромашов.

Лейтенант с черными усиками сел на скамью у окна, молоденький белобрысый ординарец наклонился к вещевому мешку.

На столе появились консервы и сахар, толсто нарезанные хлеб и колбаса.

Капитан сделал приглашающий жест.

Хозяйка сказала:

– Спасибо вам… товарищи!

Она как-то особенно бережно выговорила это слово. Капитан опять повернулся к Феде:

– Сладкого, сладкого дай! Ведь у нас шоколад был… Светлана, где же ты?

Но девочка, покосившись на стол, уже выскользнула из комнаты и стояла на крыльце, обхватив тоненькой рукой деревянные перила. Федя с запасом провизии в руках вышел вслед за ней и уселся на верхней ступеньке крыльца.

– Садись сюда! – Он показал на ступеньку рядом. – Мы, товарищ капитан, здесь поужинаем. На свежем воздухе.

– Стеснительная она, – сказала хозяйка.

Капитан спросил:

– Внучка?

– Нет, – понизив голос, ответила хозяйка. – Ее мать учительницей у нас… была. А отца еще в сорок первом году… на фронте.

– У себя оставите?

– Не знаю, как и быть. Сами видите, какая у нас жизнь. Я все хвораю. Да и учиться ей надо.

– В детский дом нужно устроить.

– Вот и я ей говорила: придут наши…

– Странное дело, – сказал Ромашов, глядя в окно, – как будто мы сегодня в тылу и на отдыхе, а с Лебедевым уже что-то приключилось – успел в медсанбате побывать.

– Какой Лебедев? – удивился капитан. – Наш Костя? Так ведь он в штаб пошел, за документами.

Молодой белокурый офицер со свежей повязкой на руке шел, чуть заметно прихрамывая, через улицу от дверей школы. Федя вскочил со ступеньки крыльца:

– Товарищ младший лейтенант! Что это с вами?

Костя Лебедев вошел в избу, смущенно улыбаясь.

– Что у тебя с рукой? – спросил капитан.

– Пустяки, товарищ капитан. Возвращался из штаба… Там два домика в лесу стоят, на отлете. И вдруг бегут девушки: «Товарищ военный! У нас в погребе немцы!» Позвал ребят, взяли автоматы, кричим: «Хэнде хох!» Двое вышли, руки подняли, а третий, эсэсовец, гранату бросил.

– Сильно задело?

– Да нет, маленькие осколки.

– Некстати все-таки, перед поездкой. Документы получил?

– Все в порядке, товарищ капитан. – Он вынул бумаги и положил на стол.

– Вот видишь, – сказал капитан, разглядывая документы, – с сегодняшнего дня ты уже и не в дивизии. Ты в Москву уехал, нет тебя уже здесь, ясно? Зачем тебя в этот погреб понесло, не могу понять! Без тебя никак не обошлись бы?

Костя опять виновато улыбнулся.

Капитан спросил:

– А с машиной как?

– Утром, в пять часов, заедут за мной.

– Ладно. Садись. Поешь, отдыхай. Советую выспаться.

Хозяйка негромко сказала:

– У нас в избе тоже эсэсовец жил. Офицер ихний.

– Какой же он был? – спросил Ромашов.

– Ничего. Он как-то даже лучше других. Никаких особенных зверств не делал. Спокойный такой…

Она замолчала, будто вспомнив о чем-то очень страшном.

Все смотрели на нее.

– Вот, помню, стоит как-то у крыльца, а на ступеньках Светланка сидела и мальчик соседкин, еще поменьше. А он на них посмотрел и так спокойно-спокойно, даже как будто с жалостью говорит: «А ведь они не будут жить. Они нам не нужны. Нам ваша земля нужна, а люди нам не нужны». И пошел к себе в комендатуру…

Лицо капитана побагровело. Он стукнул по столу сжатым кулаком:

– Врет! Гадина! Фашист! Будут жить наши дети!

Он резко отодвинул табуретку и заходил по комнате.

– Светлана, пойди сюда! – Быстрым шепотом он сказал Косте: – Костя, будь другом, девчурка тут одна, сирота, отца и мать убили. Захвати ее с собой в Москву, в детский дом устрой… Сделаешь?

Девочка уже вошла в комнату и остановилась около капитана. Он провел рукой по ее волосам:

– Хочешь в Москву поехать, Светлана, в детский дом? Будешь учиться. Вот этот дяденька утром уезжает и тебя отвезет. Нравится он тебе? Поедешь с ним?

Теперь Светлана повернулась к Косте. Она увидела загорелое, румяное, совсем еще мальчишеское лицо и приветливые глаза, светло-карие, с теплыми золотыми искорками.

– Поедешь?

– Поеду.

– Ну и прекрасно! Понравился – значит, все в порядке. – Капитан вынул трубку и чиркнул зажигалкой. – Я пойду пройдусь немного. А потом – спать. Заслужили.

Он вышел на улицу. Федя, стоявший у окна снаружи, сочувственно поглядел ему вслед.

– Расстроился наш капитан, – сказал он хозяйке. – У него у самого жена и дочка неизвестно, живы ли, нет ли. Три года ничего о них не знает.

– Его дочку Галей зовут, и она блондинка? – полувопросительно сказала девочка.

– А ты откуда знаешь? – удивился Ромашов.

– Так. Мне показалось.

– Ишь ты! «Блондинка»! Слова-то какие употребляет! – шутливо сказал Федя.

Девочка посмотрела на него черными глазищами:

– А вы разве этого слова не употребляете?

– Ишь ты! – с добродушным удивлением повторил Федя. – Зубастая, как я погляжу! – Потом сказал: – Что же это ты, Светлана? Я только здесь, на крыльце, заметил: эсэсовца твоего мы прогнали, а пуговицы у тебя на кофточке самые что ни на есть гитлеровские, фашистские!

Светлана молча подошла к комоду, схватила ножницы и с видом сосредоточенной, недетской ненависти одну за другой отрезала все пуговицы.

II

Светлана проснулась ночью. Это было очень приятно – проснуться.

Прежде бывало так: увидишь во сне что-нибудь хорошее, а откроешь глаза – и сразу все-все вспомнится… И хотелось опять заснуть поскорее.

Теперь засыпать не хотелось. На печке было тепло и сухо, не то что в землянке-погребе.

Приятно было слушать дыхание спящих людей, шаги часового за окнами и думать: «Наши!» Это слово привыкли произносить с горячей надеждой, любовью и ожиданием: «Когда наши вернутся…», «Наши идут…», «Наши близко!»

И вот наши здесь, совсем-совсем близко… рядом! Светлана вдруг почувствовала, что в комнате еще кто-то не спит.

На кровати слышалось ровное дыхание. Там лежал капитан. В углу было тоже спокойно, там – Ромашов, тот, с темными усиками, а дальше – Федя. А вот на лавке у окна кто-то вздохнул и перевернулся с боку на бок… Чуть слышно скрипнула доска. Не спит Костя, румяный лейтенант, с которым она завтра поедет в Москву.

Опять скрипнуло что-то, потом шаркнули о пол сапоги – значит, он не лежит, а сидит на лавке.

Осторожно, чтобы не разбудить хозяйку, спавшую рядом, Светлана подползла к краю печки.

В избе было темно: все окна плотно завесили. Но все-таки кое-где в щелки пробивался лунный свет.

Когда глаза немного привыкли к темноте, Светлана увидела, что Костя сидит, согнувшись, обхватив правой, здоровой рукой левую, завязанную, и раскачивается из стороны в сторону, будто баюкает ее. Потом что-то чиркнуло, желтый огонек зажигалки осветил на мгновение лицо, нахмуренное, с плотно сжатыми губами. Огонек погас, осталась только красная точка папиросы. Она беспокойно двигалась зигзагами туда и сюда.

В углу шевельнулся Ромашов, прислушался, тихо сказал:

– Ты что не спишь, Костя?

– Рука что-то разболелась, будь она неладна! – сердитым шепотом ответил Костя.

– Сходил бы в медсанбат.

– Спасибо! Чтоб из-за этой чепухи опять в госпиталь положили? Належался!

– Еще бы не обидно, – посочувствовал Ромашов, – ни тебе повоевать, ни тебе маму повидать. Осколки-то все вынули?

– А кто их знает! Кажется, все.

Ромашов скоро заснул, а Косте, видимо, невмоготу стало сидеть на одном месте. Он вышел в сени, осторожно прикрыв за собой дверь.

Светлана слышала, как на улице его негромко окликнул часовой.

Шаги то удалялись, то приближались к дому.

Кажется, Светлана все-таки задремала. Когда она проснулась опять, Костя уже снова сидел на лавке и курил, поджав под себя ноги, прикрывшись шинелью.

Он отодвинул немного одеяло, висевшее на окне, и смотрел в щель, как будто желая определить, скоро ли наконец начнется рассвет. И все перекладывал больную руку и так и эдак и никак не мог найти удобное положение.

III

Шофер открыл дверцу кабины:

– Садитесь, товарищ младший лейтенант!

– Нет, нет, – сказал Костя, – я не один еду, с вами девочка сядет, а я в кузов.

На крыльце Светлана прощалась с хозяйкой, обнимала ее «в последний раз», и еще раз, и «в самый последний»… Несмотря на ранний час, были провожающие. Клетчатый узелок с вещами девочки, совсем легкий вначале, увеличился почти вдвое: каждый из маленьких Светланиных приятелей считал своим долгом сунуть ей что-нибудь «на дорогу» или «на память». Капитан нагнулся и поцеловал девочку в лоб:

– Ну, Светлана, счастливо тебе!

Она серьезно ответила:

– И вам тоже.

Капитан протянул Косте руку:

– Так имей в виду, Костя, эту неделю мы еще здесь, а дальше – догоняй!

– Догоню, товарищ капитан! Светлана, садись к шоферу.

Но клетчатый узелок уже полетел в кузов. Светлана подпрыгнула, стала на широкое твердое колесо и с ловкостью мальчишки перемахнула через борт.

– В кабину садись, тебе говорят! – уже строго сказал Костя.

– По-вашему, я буду в кабине сидеть, а раненый трястись в кузове?

Девочка преспокойно стала усаживаться поудобнее на сложенном брезенте.

– Ты слезешь или нет?

– Нет.

Голова Светланы исчезла за бортом. Капитан усмехнулся.

– Я вижу, скучать в дороге ты не будешь, Костя! Федя, дай ей шинель какую-нибудь, ведь ее продует, она совсем раздетая.

Костя, стоя на колесе, перешагивал через борт грузовика.

– Раненому все равно придется трястись в кузове.

– Зачем же вы-то сюда?

– Буду следить, чтобы тебя ветром на поворотах не выдуло.

Машина затряслась, загрохотала и поехала. У крыльца все махали ей вслед.

Светлана встала, держась руками за борт, и тоже замахала платком.

– А ну, сядь! – сказал Костя. – Завернись в шинель хорошенько, благо она тяжелая, придержит тебя хоть чуточку!

Светлана опустилась на коленки; ей хотелось еще разок посмотреть на деревню отсюда, издали. Но дорога сделала крутой поворот, и теперь за холмом уже ничего не было видно, только изломанные, изувеченные снарядами верхушки желтых осенних кленов.

На ветру было холодно, и оба уселись впереди на брезенте, под защитой кабины.

– Так, – сказал Костя, – значит, всякая кнопка рассчитывает, что ей удастся мной командовать?

– Где кнопка? – вызывающе спросила девочка.

– Вот она, кнопка! – Костя легонько щелкнул Светлану по небольшому, чуть вздернутому носу.

Девочка с негодованием отодвинулась от него:

– Не деритесь!

Машину качнуло на ухабе. Костя схватился за больную руку.

– Вот видите, – сказала Светлана, – не послушались меня, растрясете руку, будет опять как ночью!

– То есть, что это «будет опять как ночью»? – удивился Костя.

– А вот то самое.

– Уж очень ты глазастая!

Они выехали на шоссе. Светлана опять привстала на колени.

– Ты что?

– Так. Посмотреть. Отсюда нашу школу видно.

Грузовик поехал быстрее. Светлана села и больше уже не оборачивалась.

– Ты здесь давно живешь?

– Нет. Маму как раз перед войной сюда перевели.

– А в Москве бывала когда-нибудь?

– Была один раз… папа поехал и меня взял.

Костя замолчал. Это было как с его рукой: с какой стороны ни дотронься – больно.

– Товарищ лейтенант, а вы в Москву в командировку едете?

– В командировку.

– А потом опять на фронт вернетесь?

– Потом опять вернусь.

Девочка кивнула головой, как бы успокаивая лейтенанта, что больше она его об этом расспрашивать не будет: мало ли что – может быть, военная тайна.

– А что у вас с ногой, товарищ лейтенант?

– С какой ногой?

– Вот с этой, на которую вы немножко хромаете?

– Ты и это уже разглядела, глазастая? Эту ногу я еще весной об немецкую мину ушиб.

– Это которые в земле лежат?

– Нет, которые с неба падают.

Светлана сейчас же поняла:

– Ага. Миномет. Товарищ лейтенант, вот, наверное, мама ваша обрадуется, когда вас в Москве увидит!

– Откуда ты знаешь, что у меня мама в Москве?

– А я ночью слышала, как тот, другой лейтенант сказал, что вы маму в Москве повидаете.

– Не совсем точные сведения, – возразил Костя, – мама моя не в Москве, а под Москвой живет – тридцать километров.

– Ну так что ж, увидитесь все-таки с ней?

– Увижусь, конечно.

– Вот я и говорю – обрадуется. Товарищ лейтенант, вы мне скажите, как вашего капитана зовут, и адрес дайте.

– Зачем тебе?

– А как же! Он сказал, чтобы я ему писала из Москвы.

– Дело важное, – согласился Костя. – Вот тебе блокнот, вырви страницу и записывай номер полевой почты.

В солдатских карманах всегда бывает тесно. Вместе с блокнотом Костя вынул и положил на колени фотографию и два письма.

– Это вашей мамы карточка? – спросила Светлана и вдруг покраснела и смутилась, как смутился бы взрослый человек, совершивший бестактность: девушка, снятая на фотографии, не могла еще быть ничьей мамой.

Костя засмеялся, тоже слегка покраснев:

– Нет, это просто одна знакомая. Нравится тебе?

– Нравится. Красивая очень.

– А мама моя вот.

Светлана долго и внимательно разглядывала фотографию. Наконец, вздохнув, сказала с глубоким убеждением:

– Она очень хорошая, ваша мама!.. А вашу знакомую Надей зовут?

– Ты что – цыганка или Шерлок Холмс?

– Нет, я просто глазастая. Вот здесь на конверте написано: «Надежде Сергеевне Зиминой». Написали письмо, а отправить не успели – сами поехали.

– Почему все-таки ты так уверена? Может, это маму мою Надеждой Сергеевной зовут?

– Не-ет! Вашу маму Зинаидой Львовной зовут. И фамилия Лебедева, как у вас. Ей вот это, другое письмо, без конверта, треугольничком сложено!

«Ну и бес эта девчонка!» – подумал Костя, расхохотавшись и краснея все больше и больше.

– Ладно, проницательная женщина, вот тебе карандаш, пиши: «Капитан Шульгин…»

Когда адрес был записан, Костя стал опять раскладывать по карманам свое имущество.

– Странно все-таки, – сказала Светлана. – Вам руку только перевязали, и все. Когда рука ранена, ее полагается вот так еще чем-нибудь широким к плечу подвязать. А то вы ее и туда и сюда…

Костя усмехнулся:

– У нас в медсанбате врачи и сестры тоже очень опытные. Они так и сделали. Только я эту повязку снял.

– Ага, – понимающе сказала Светлана. – Чтобы не так страшно было вашему капитану?

– Чтобы не так страшно.

– Вы бы хоть в карман ее положили, повязку. Теперь и подвязать нечем.

Светлана подумала с минуту, нагнулась к своему узелку, порылась в нем и решительным движением вытянула шелковый вязаный шарф.

– Согните руку. Держите так… Ну вот… – Она перекинула шарф ему на шею и завязала узлом. – Ведь лучше, правда?

– Красота! И шарф у тебя какой нарядный… шелковый… полосатенький. Откуда такой взялся?

Она ответила:

– Это мамин шарф.

IV

– Как здесь уютно! Правда, товарищ лейтенант? Я так давно не ездила в поезде!

Светлана жадно смотрела в окно, сначала молча – уж очень грустно было видеть сожженные деревни, вырубленные леса, разрушенные станционные здания. Но поезд бежал все дальше и дальше на восток, и пейзаж менялся.

– Смотрите, смотрите, товарищ лейтенант! Здесь уже пашут! Трактором! Товарищ лейтенант, смотрите, а здесь новые дома строят!

Костя вставал, подходил к окну и с не меньшим любопытством и радостью, чем Светлана, смотрел и на трактор, и на новые дома. Но день был свежий, от окна порядочно дуло через разбитое стекло, а Костю стало познабливать после бессонной ночи. Опять заболела рука. Он сел в углу, около двери, подложив под локоть вещевой мешок.

– Вы бы полежали, товарищ лейтенант.

– Вот что, Светлана, – сказал он, – хватит тебе меня лейтенантить. К тому же, заметь, ты каждый раз повышаешь меня в чине: я еще не лейтенант, а только младший лейтенант.

– Хорошо, товарищ младший лейтенант, буду называть младшим.

– И это не обязательно. Ты человек гражданский, и так строго соблюдать устав тебе ни к чему.

– Как же мне говорить? Товарищ Лебедев?

– Слишком официально.

– Тогда скажите, как вас по отчеству? Константин… а дальше?

– Вот отпущу себе бороду лет через пять, тогда мне отчество потребуется, а пока можно без него обойтись.

– Так как же мне вас называть?

– Зови, как все люди зовут: Костей.

Ему хотелось пить. На столике у окна стоял жестяной чайник. Костя спросил у соседа:

– Это ваш?

Сосед показал на верхнюю полку. Там кто-то спал, накрывшись с головой. Виден был погон танкиста с тремя сержантскими лычками, и торчали из-под шинели широкие подошвы сапог.

Костя взял чайник, болтнул его, но чайник был пустой и легкий.

Они подъезжали к станции. Светлана прижалась к окну, высматривая что-то на перроне. Как только поезд остановился, она вдруг сорвалась с места, схватила чайник и, быстро сказав: «Я сейчас!» – исчезла в коридоре.

– Куда ты? Стой, стой!

Девочка уже мчалась по платформе, прямо к баку с кипяченой водой, около которого образовалась очередь.

Бежать за ней вдогонку? Впрочем, это было недалеко. Наполовину сердясь, наполовину забавляясь, Костя увидел, как девочка подошла к баку, стала пробираться вперед и как вдруг расступились перед ней со смехом парни в гимнастерках, а один взял у нее чайник и налил кипятку.

Осторожно обмотав платком ручку, Светлана понесла чайник назад.

Когда она вошла с сияющими глазами и, поставив чайник на стол, сказала: «Вот, пейте», – у Кости даже не хватило духу бранить ее.

– Ты все-таки так не делай другой раз, – сказал он, – поезд уйдет, а ты останешься. Ты что им говорила? Почему они вдруг тебя вперед пустили?

– А я им сказала: «Товарищи военные, пустите ребенка без очереди. А то поезд тронется, вы-то на ходу можете вскочить, а я-то нет!»

Костя засмеялся и стал развязывать свой мешок.

– Есть хочешь?

– Эге! – послышался голос сверху. – Я вижу, здесь чаевничать люди собрались?

С верхней полки наклонилось добродушное лицо, такое загорелое, что брови и усы казались светлыми полосками на медно-красном фоне.

– Присоединяйтесь, товарищ сержант, – сказал Костя. – Мы тут похозяйничали у вас немножко.

– Хозяюшка у вас уж больно хороша, товарищ младший лейтенант!

Светлана поела с аппетитом, а Костя только выпил две кружки горячего чаю и опять уселся в своем углу.

Сержант предложил ему лечь на верхнюю полку, но Костя отказался. Сержант подумал, покряхтел, спросил сам себя удивленно: «Сколько может человек спать?!», перевернулся на другой бок и очень скоро опять заснул.

Костя думал с досадой, что без доктора все-таки не обойтись. Придется сойти где-нибудь на станции и потерять несколько часов до следующего поезда. Сегодня уж как-нибудь потерпеть, а завтра с утра узнать…

Светлана сидела у окна, подперев руками подбородок.

Большое багровое солнце скрылось за лесом. Закат был тревожным. Лохматые тучи метались по небу, как языки пламени, раздуваемые ветром. На востоке небо было спокойное, прозрачно-синее, там медленно вставала луна, такая же большая и круглая, как солнце. И казалось, что поезд убегает от тревожного зарева войны и торопится навстречу спокойной луне, в мирную жизнь…

В вагоне темнело, соседи дремали в разных позах: кто сидя, кто лежа.

– Ложилась бы ты, – сказал Костя.

Светлана зевнула и спросила:

– А вы?

– Я здесь посижу.

Она стала устраиваться – подложила вместо подушки под голову узелок.

– Где шинель твоя? – спросил Костя. – Накройся. Ночью холодно будет.

– Какая шинель?

– Которую тебе Федя дал.

– Так она же в машине осталась.

– Эх, ты! – с досадой сказал Костя. – И я, дурак, плохой нянькой оказался.

– Я же не знала, что мне ее насовсем дали, – оправдывалась девочка. – Не могла же я взять… казенное имущество!

– Ладно уж, спи! – Костя накрыл ее своей шинелью и опять сел в угол.

– Что вы, зачем вы? Вам холодно будет.

– Не будет холодно. Спи.

– Нет, будет! Не возьму ни за что! У меня кофточка теплая.

Она села и отодвинула шинель.

– Вот что, Светлана, – сказал Костя. – Хватит тебе своевольничать. Говорят – так надо слушаться. «Кофточка теплая» – без единой пуговицы! Нужно же было так откромсать неаккуратно, прямо «с мясом»!

– Вы знаете, почему я их отрезала!

Она легла, повернувшись лицом к стене.

Костя молча закрыл ее шинелью до самого подбородка. Светлана молча отбросила шинель.

– Лежи смирно, кому говорят! – прикрикнул Костя. – Нянчиться с тобой!

На этот раз Светлана исчезла вся, с головой, и под шинелью стало совсем тихо. Потом послышалось приглушенное всхлипывание и начал вздрагивать левый погон, который пришелся сверху.

Сержант кашлянул на своей полке.

Костя поднял голову и встретил его неодобрительный взгляд. С независимым видом Костя закурил и вышел в коридор. Он вернулся очень быстро, не докурив папиросы.

Сержант молчал и деликатно смотрел в потолок. Костя присел на скамейку. Левый погон продолжал потихоньку вздрагивать. Костя положил на него руку и сказал:

– Ну, перестань, не обижайся на меня, Светлана!

Светлана всхлипнула судорожно и громко.

– Ну-ну! – Костя просунул руку под шинель, нашел и погладил горячую, мокрую щеку. – Честное слово, нечаянно вышло. Не сердись!.. Не сердишься?

Маленькая рука нашла его руку и ответила легким пожатием: «Нет!»

– Будешь спать, да? – спросил Костя.

Рука ответила: «Да, буду спать, вот доплачу еще немножко и буду спать».

Светлана действительно очень быстро заснула.

Заснул и сержант после того, как Костя решительно отказался воспользоваться его шинелью и верхней полкой.

А для Кости это была очень длинная и очень беспокойная ночь. В особенности холодно стало перед рассветом. Костя то сидел, поджав под себя ноги, то выходил в коридор и шагал от окна к окну. Впрочем, в коридоре казалось еще холоднее – от лунного света.

Костя старался думать о Москве, о скорой встрече, но рука болела так, что даже думать мешала.

К утру трава за окном стала серебряной, а картофельная ботва на полях почернела и съежилась.

Косте иногда казалось, что он засыпает. Он даже начинал видеть сны: поезд подходил к московскому вокзалу, мама и Надя встречали его и радостно говорили: «Костя! Костя!» И почему-то еще мужским голосом: «Товарищ младший лейтенант!»

Костя открыл глаза. Поезд стоял. Светлана теребила за плечо:

– Костя, идите, только сейчас же, как можно быстрее, идите на станцию! Больница совсем рядом – вот она, отсюда видно!

Там очень хорошая докторша. Василий Кузьмич ей все рассказал про вас, что вы не хотите, чтобы вас в госпиталь… Она сказала: «Пускай приходит, я его не съем!»

– Какой Василий Кузьмич? – спросил Костя.

Ах да, сержант с верхней полки. Уже подружиться успели!

– Спасибо, товарищ сержант, только как же я пойду? Тогда пойдем вместе, Светлана, и возьмем вещи, ведь поезд…

– Здесь долго будем стоять, – сказал сержант, – часа два…

Светлана перебила: