Вальс осенних листьев

Перед нами, в ярком круге уличного фонаря стояла Василиса.

Василиса

Под стук колес я тряслась на вагонной полке. Я возвращалась в Москву. Я специально взяла билет на вторую полку, чтобы бездумно лежать и не смотреть ни на кого. С попутчиками мне повезло: три девушки-подружки возвращались в столицу после отдыха. Они весело вспоминали подробности своего отдыха на Юге, но я не прислушивалась к их разговору. Колеса стучали: «Как побитая собака, как побитая собака…» Они напоминали мне прощальные слова матери: «Прибежишь назад, как побитая собака».

Мать меня с детства недолюбливала, для нее существовала только одна дочь – ее распрекрасная Александра. Она была для нее живым идеалом. Еще бы! Вылитая мать, такая же зануда и синий чулок. Я все время была второй сорт. У меня и рост ниже, и волосы пегие, и оценки в школе хуже, и имя дурацкое – Василиса. В детстве я тоже ненавидела свое имя. Его мне дал отец. Он очень хотел сына, чтобы обязательно был Василий, как он. Когда мама была мною беременна, то все в один голос утверждали, что будет мальчик. И животик у мамы торчком, и на остренькое тянет. Отец поспорил с соседом на ящик водки, что у него непременно будет Вася. Когда же родилась девочка, я, отец с расстройства загулял. И вот во хмелю он и придумал, что если назвать меня Василисой, то условие пари будет выполнено. Отец, не откладывая дело в долгий ящик, тут же отправился в ЗАГС и записал меня Василисой Васильевной Свешниковой. Протрезвев, он испугался, что мать будет ругаться. Поэтому он не сказал матери ничего.

Моя мать с бабушкой тем временем, усиленно выбирали имя для меня. Они перебирали имена, отбрасывая одно за другим. То, что нравилось матери, не нравилось бабушке, и наоборот. Дольше всего спорили о двух именах. Бабушка настаивала на Лидии, а мама – на Елизавете, ей вообще нравились «царские» имена. Сейчас я не могу сказать, к какому варианту они пришли, но это и не важно. Они спохватились, что нет на привычном месте в ящичке секретера справки из родильного дома, с которой надо идти в ЗАГС для регистрации ребенка. Перерыли весь дом, но справки не нашли. Совсем было собрались идти за дубликатом, когда отец выложил перед ними новенькое свидетельство о рождении, где черным по белому было написано мое имя – Василиса.

Мать неделю не разговаривала с отцом, плакала, хотела идти в ЗАГС и переписать мое имя. Но бабушка сказала, что это плохая примета – менять ребенку имя. Так я осталась Василисой. Мама всегда с раздражением выговаривала мое имя. Папа звал меня Васёной, а все остальные – Васькой или Васей. Со временем отец стал выпивать изрядно, а потом искал собеседника, часто это оказывалась я. Так я узнала эту историю. Отец просил у меня прощения. Я уже была подростком, редкость имени стала мне нравиться, его значение было «Царственная». Я свысока смотрела на всяких Лид и Свет, которых – пруд пруди. «Ну, что ты, папа, – тронутая его раскаянием, я великодушно простила его. – Клевое имя, редкое, да и ящик водки ты ловко выиграл».

В восьмом классе грудь и бедра у меня округлились, походка стала плавной, а взгляд – загадочным. Волосы, которые мама презрительно называла пегими, пышной копной спускались ниже лопаток, а их цвет оказался очень притягательным для особ противоположного пола. Русые от корней, они постепенно выгорали до светло-соломенного цвета. Наша новая классная даже записала замечание мне в дневник, чтобы родители не разрешали мне краситься. «Ничего не может быть лучше естественной красоты», – важно провозгласила она. Умора! На себя бы посмотрела: каждый месяц – новый цвет: то рыжий, то черный, то сиреневый. А я вовсе не красила волосы, в парикмахерской я подкрашивала только ресницы и брови. С темными ресницами глаза стали казаться больше, выразительнее. Когда я шла по улице, то с удовольствием смотрела во все зеркала и витрины на красивую блондинку, которую уже не называли иначе, чем Василисой. Хотя отец сходил в школу и объяснил, что я не красила волосы, эта Наталья Федоровна все время ко мне придиралась. Я ее терпеть не могла, а заодно с ней – русский и литературу, и вообще – школу.

Теперь неодобрение матери переключилось с имени и внешности на мое поведение. Ахи и охи по этому поводу я слышала каждый божий день. И что в голове у меня – одни танцульки да мальчики, и что это плохо кончится. И как припев: «Брала бы ты лучше пример с Александры».

Танцы я, действительно, любила до безумия. С дискотеки меня было калачом не выманить, за уши не оттащить. Громкая музыка, мелькание цветных огней, нарядные ровесники, даже нередкие драки – все это возбуждало и привлекало меня. Бесполезно было мне запрещать, не давать деньги на билет, уговаривать. Я все равно сбегала, я всегда была непокорная и часто спорила с матерью. Моя школьная подружка Генька Вассерман тоже была отчаянная, не скажешь, что папаша – директор магазина. Мы с ней и курить вместе пробовали, и в драках участвовали. Карманных денег у нее, конечно, было больше, но она не жадилась. У них в семье считалось, что это я плохо на Геньку влияю, и она сама одумается без жестоких мер. Но Генька сама была такая по характеру, ей любой запрет был – как красная тряпка для быка. А вот Санька, лицемерка такая, матери всегда поддакивала, а делать старалась по-своему. А я осмеливалась спорить – так я плохая дочь. Запретные томики «Эмманюэли», за которые меня расчихвостила мать, принесла в дом Санька. Конечно, она старше меня, на пять лет, но я была не глупее ее в вопросах секса. «Александра – девушка скромная, серьезная, вот и жениха нашла достойного». Держите меня – скромная! Я же застукала Саньку, когда она тет-а-тет с Аркадием дверь входную на собачку закрыла. Я минут десять трезвонила, а она сказала, что телевизор был включен, и они с Аркадием не слышали. Ясное дело, она со своим женихом не только за руки держалась. Ну, матери я не сказала, конечно. Санька же тоже меня не выдала, когда у меня презерватив из сумочки выпал.