Колодцы Маннергейма
– На бомжа не похож… И загар – будто из Турции вчера прилетел…
– Не загар, – отвечает Злой. – Он казах или кто-то из этих, из Азии, в общем.
– Да ладно… Документов у него с собой не было?
– Я не нашел, – отвечает Сергей. – Да где им тут быть?.. Полкармана на нитке болтается.
Злой командует:
– Давайте выводите его.
Костян с Сергеем ставят деда на ноги и, придерживая, выводят из «штаба». Успокоившийся было в тесном замкнутом пространстве, на улице тот начинает проявлять признаки беспокойства – поскуливать, судорожно вертеть головой, озираясь по сторонам. Боится, понимает Сергей. Того, что загнало его под железнодорожные вагоны?
– Слышь, ты кто такой? – неожиданно обращается к старику Раздобревший.
Тот даже не смотрит на него.
– Я пытался с ним разговаривать, – произносит Сергей, – но он как каменный…
– Назад посадим? – спрашивает у напарника Раздобревший. – Не перепачкает он нам там все?
– А ты его в багажнике везти собрался? – огрызается Злой.
– Не, ну хотя бы подстелить что-нибудь…
Словно загипнотизированный мутным глазом луны, старик замолкает, позволяя охранникам вывести себя за ворота, к полицейскому «форду». Раздобревший открывает перед ним дверь. Девятиэтажный, шепотом все поминая бабушку на фронте, помогает деду устроиться на заднем сиденье. Лохмотья, в которые превратились его попугаистая гавайка и штаны из коричневого вельвета, не скрывают выцветшие синюшные наколки на руках-ногах.
Костян оборачивается к полицейским:
– Это, парни… Куда вы его?
– Тут «скорая помощь» рядом, на Костюхе, – отвечает Злой, – пусть проверят его на всякий случай, узнают, какой группы кровь на нем, его-не его, а потом посмотрим.
– Может, по наколкам его пробить? – предлагает Девятиэтажный. – Похоже, он зэк бывший. Вон, перстни на пальцах…
– Без вас разберемся, – говорит Раздобревший, который из тех копов, что испытывают превосходство над обывателями, а уж тем более – над всякими недоделками вроде охранников.
Он оглядывается вокруг, цепляется взглядом за шрам на левой щеке Сергея.
– Мужики, а что за помойку вы тут стережете?
Сергей мысленно соглашается с Раздобревшим. Пустыри, разбитые дороги, приземистые гаражи, напоминающие загнанные на запасные пути вагоны. Бетонные заборы с ребристыми выступами, делающие плиты похожими на окаменевшую шкуру доисторических рептилий. Наваленные кучи грунта и мусора, словно вспухшие в паху города лимфоузлы. Листки объявлений с женскими именами и телефонами. Подпирающая небо труба, как поднятый в предостережении указательный палец. Или средний – и не в предостережении. Все ржавое, пыльное, замурзанное. Накрытая давно нестиранным тюлем белой ночи выработанная и превращенная в помойку земля, по которой слоняются псы размером с маленькую лошадь. А луна над всем этим вроде блюдца со скисшим молоком.
Самое место для таких, по мнению Раздобревшего, человеческих очистков как они с Девятиэтажным.
– Железнодорожники грузовой терминал тут собрались строить, – объясняет Сергей. – Это они пока строительную площадку огородили, скоро начнут.
Не дослушав объяснений, Раздобревший кивает на стоящего в сторонке Франки:
– Чья?
– Моя, – отвечает Костян.
Франкенштейн, Франки, как зовет ее Девятиэтажный – двадцатилетняя «хонда прелюд» на двести шестьдесят лошадей. Фиолетовая дверь и черное крыло с разборки заплатками выделяются на стального окраса корпусе. Костяну все не найти времени и денег перекрасить их после случившейся полгода назад аварии.
– Гонщик, что ли? – интересуется Раздобревший.
– Вроде того.
– А движок, если проверить, тот, что в пэтээске? – решает докопаться Раздобревший.
– Хочешь – проверяй, – пожимает плечами Девятиэтажный.
Его Франки – «корч». Тачка, из которой выкорчевана вся родная внутрянка. Поменяны двигатель, подвеска, тормоза, а коробка вообще от «хонды инспайр». Так что, еще вопрос, что у него там по документам. Но Раздобревший уже теряет интерес, отходит в сторонку к хилой березке и поворачивается к ним всем спиной. Сергей слышит звук расстегиваемой «молнии», отворачивается. Пухляк в униформе, пристроившийся с распахнутой ширинкой к молодому деревцу, вызывает у него смутные дурные ассоциации.
Где там Данька?
Сергей оборачивается. Сын, не покидая охраняемой территории, маячит за решеткой ворот, уткнувшись в телефон. Сергей думает, что в годы его детства старик с окровавленным лицом стал бы для него приключением на пол-лета, надолго сделав героем среди сверстников, а теперешним детям ничего не надо, кроме гаджетов и этого их тик-така.
Злой тоже видит мальчишку и с досадой спрашивает у спины Раздобревшего:
– Там скоро опустошишь баки? Ехать пора.
– Куда-то торопишься? – застегивая штаны, спрашивает Раздобревший. – Ну так и надо было у этих, в «Русалке», штраф лавандосом брать, а не пивом.
5. Дважды два
Будильник на телефоне вырубает Аглаю из каменного сна, словно бажовский Данила-мастер. Она на ощупь выключает звонок, садится в постели, только потом открывает глаза. Проснуться получается, лишь встав под прохладные струи душа. Шершавое ощущение легкого похмелья сродни вымученной улыбке обветренными губами. Хорошо, не получилось вчера допить тот «устричный» коктейль. На завтрак – кофе, две галеты с сыром, остатки творога, у которого сегодня кончается срок годности. Десертом – чувство вины от всплывших в памяти отцовских слов и сигарета по дороге к метро.
Шагая по непросохшему после короткого ночного дождя тротуару, Аглая думает, что надо позвонить Даньке. Или сразу бывшему? Устроить им обоим нагоняй, что не рассказали о своих планах отправиться в ночную смену. Хотя сейчас, наверное, еще рано. Пускай уж отоспятся, тихушники. Только бы не забыть…
Наглотавшись сонных, вяло шевелящихся людей гусеница подземного поезда еле ползет темными извилистыми норами между станциями, на платформах ее из всех дверей тошнит пассажирами. Аглая отгораживается от толпы «сеннхайзерами», в которых долбят басы и барабаны. Свежие пиратские копии летнего ликвид-фанка, зовущие на пляж. Аглая улыбается, мысленно обещая T & Sugah, мол, скоро, ребята, и ловит на себе заинтересованный взгляд стоящего рядом мужчины. Тот тут же делает вид, что всего лишь разглядывает ее разрисованный черными змеями шарфик. Ну, тогда и нечего… Доехав до «Сенной», Аглая поднимается на поверхность, где разгуливается новый день. Проходя мимо витрин еще закрытого чайного магазина, начинает мечтать о чашке зеленого чая, которую выпьет, добравшись до офиса.
Мечты так и остаются мечтами.
Первой в ее кабинет влетает заместительница, следом – коммерческий директор с лошадиной фамилией Солнечная и лошадиным же вытянутым лицом. С бумагами наперевес, они застают Аглаю в полупозиции – на правой ноге еще уличный ботильон, левая уже переобута в офисную туфлю на высоком, но удобном каблуке. Замша и коммерческий начинают говорить одновременно. Аглая понимает лишь, что им до зарезу надо провести платеж по вчера вечером пришедшему и никем еще не подписанному договору цессии.
– Бли-и-ин, девчонки, – Аглая заканчивает переобуваться и выпрямляется. – Его даже юрики не смотрели. Как по нему платить каким-то?.. – она ищет и не находит договор на заваленном бумагами столе.
– Орех катается кругами, – предупреждает Солнечная. – С утра звонил… Сама ему и говори тогда.
Генеральный легок на помине. Без стука входит в кабинет, останавливается на пороге, здоровается сразу со всеми, после чего интересуется:
– А меня возьмете в свой клуб истинных дорогуш?
– У нас вообще-то членство по гендерным признакам, – первой реагирует Ирка, Аглаина замша.
– Членство по отсутствию членства? – скорее резюмирует, чем спрашивает гендир.
Дорогуши с усмешками переглядываются на раскованную шутку генерального.
– Проходите, Александр Алексеевич, – гасит улыбку Аглая.
– Так что, отправили уже, да? Платежка есть? – интересуется гендир.
– Александр Алексеевич, а можно сначала с юристами договор обкашлять? – интересуется Аглая.
– Обкашлять нужно. Но сперва заплатите.
Аглая пожимает плечами:
– Как скажете. Подпись под договором – ваша.
Их ставленый сверху гендир, Орехов Александр Алексеевич, на год моложе Аглаи. Носит стрижку, которую в барбершопах называют «экзекьютив», и «чугунки», хитрого кроя голландские джинсы «Cast Iron», которые можно купить лишь в Амстердаме или в каком-то неприметном магазинчике на Старухе, «Старой Деревне». Впрочем, модный деним он таскает, лишь не собираясь ни на какие встречи или деловые приемы, что случается нечасто. Строительная компания, которой он руководит, по его словам – «то в топе, то в жопе». На самом деле, в этой фразе больше самокритики и иронии. Фирма медленно, но верно растет, занимая свою нишу на городском строительном рынке. Не в последнюю очередь благодаря некоторому заранее просчитанному безумию и нетривиальным ходам, которым генеральный набрался на матметодах в СПбГУ.
Он первым и предлагает барселонский вариант, когда возникает ситуация со «Спектрумом».
* * *
Популярная схема, отыгранная еще при предыдущем генеральном.
Компании оказаны дорогостоящие услуги – перекладка сетей за сорок миллионов. Маленькая деталь – работы проведены лишь на бумаге. Расходы учтены в затратах, и можно сэкономить на налогах и разжиться кэшем. Но налоговики в курсе старых как мир схем. При выездной проверке дерьмо всплывает, и начинается соревнование в трудолюбии между заметающей следы бухгалтерией и собирающими доказательную базу инспекторами.
С Павлом, начальником отдела выездных проверок, Аглая встречается в «Кофе Хаус» на Невском, по которому сытыми голубями разгуливают праздные туристы. Официантка приносит их кофе, отходит от столика, после чего налоговик продолжает:
– Мне понравился ваш ответ на последнее требование по «Спектруму». Все так гладко и ладно. И документы хоть на выставку…
Аглая скромно пожимает плечами:
– Работаем.
– Мы сделали встречный запрос, посмотрим, что ответят. Интуиция подсказывает, что там тоже все в полном порядке?
Аглая слегка напрягается:
– Чувствуется какое-то «но» в вашем вопросе…
– Аглая, – коротко улыбается Павел, размешивая сахар в кофе, – если прямо, то при всей красоте в документах, кто знает, что мы найдем, копнув глубже? Вот совсем поглубже.
Аглая наблюдает за водоворотом в его чашке, потом поднимает голову:
– Так может без «поглубже»? Так-то ведь все чисто?
Павел снова улыбается, отвечает:
– Тогда точно не обойтись без опроса главного свидетеля. Ну, вы понимаете, вашего тогдашнего генерального директора. Руководство настаивает. Да и последние директивы сверху… «Использование максимально широкого спектра методов получения подтверждающей информации».
– М-м-м… – Аглая думает, что вот оно, проблемы только начинаются. – Его, я подозреваю, нет в городе.
– Намекнете, где он? Пошлем запрос в местную налоговую, там его культурненько опросят по нашему поручению. Дело нехитрое. Или передадим в ОРЧ, они сами его найдут. И тоже опросят. А то мы их не привлекали пока, а надо бы. Для полноты спектра методов…
* * *
В кабинете генерального, перед висящим на стене портретом Путина как перед иконами, Аглая передает свой разговор с налоговиком.
– И что нам делать? – спрашивает она, понимая, что отвечать на этот вопрос придется ей самой.
– А что мы можем сделать? – Орехов смотрит на нее с неподдельным интересом.
– Да больше ничего, – отвечает она.
– Совсем ничего? Вы же всегда говорите, что вы – креативный бухгалтер и у вас дважды два – четыре миллиона.
Аглая встречается взглядом с главой государства, потом смотрит на директора.
– Александр Алексеевич, тут уже не бухгалтерские дела. Им нужно опросить Муратова. Пусть для галочки, формально, но должен быть протокол, подписи и тэ дэ. А где мы его возьмем, Муратова, если он…
– Если он загорает в солнечной Каталонии? – заканчивает за нее Орехов.
– Вот именно. И к нам сюда ни за что не приедет, его сразу же прихватят за жабры.
– Да понятно, – досадует генеральный. – Есть за что… Тогда поезжайте сами к нему в Каталонию.
– Я? – удивляется Аглая.
– Вы и этот ваш… из налоговой. Кстати, в чем его интерес? Почему он проявляет такое участие? Ведь мог бы накопать от всей души, премию какую-нибудь повышенную получить. Почетную грамоту или медаль там…
– Да они и так хорошо нас постригли, отличились. А все уступки больше в кармическую копилку. Волшебство добрых дел…
– Ясно. И если вы с этим вашим волшебником нанесете неофициальный визит в Каталонию, то так же можно? Опрос на территории другого государства?
– Ну… Я проконсультируюсь. Думаю, да. Если Муратов захочет пойти нам навстречу…
– Захочет, если попросят нужные люди, – успокаивает гендир. – Об этом не переживайте… Вы пока пообщайтесь с волшебником. Устроит его такой вариант? За все, конечно, платим мы. Верее, вы. Переведем вам на карту премию, уж сами, пожалуйста, придумайте, за что…
* * *
Будто услышав Аглаю, моросящий за окнами все того же «Кофе Хаус» дождь затихает.
– Ого! – удивляется волшебник Павел. – Прямо в Барселону? Силен ваш директор, не жмется.
– Два десятка миллионов доначислений в любом случае дороже, чем купить нам авиабилеты и заплатить за пару дней проживания, – Аглая объясняет вещи, не требующие объяснения.
– Всего пару дней? – хитро переспрашивает волшебник. – А я на две недели раскатал губу… Да шучу…
– Если подгадать к выходным, получится выбить дня три. Хватит времени провести опрос, а потом поваляться на пляже, выпить вина и сходить к Саграда Фамилия. Бывали в Барселоне?
– Не доводилось. В прошлом году собирались с женой да не сложилось… Поэтому так заманчиво и звучит.
– Барса… – мечтательно произносит Аглая. – Стоит там очутиться – и обо всем забываешь…
– Тогда это не самый наш вариант, – хмыкает Павел. – Отель, надеюсь, пятизвездочный?
– Не отель, – качает головой Аглая. – Апартаменты с двумя спальнями. На большее моей «премии» не хватит.
– А говорили, что миллионы дороже…
– Генералу тоже приходится отчитываться. Зато летим «бизнесом». Другие билеты давно разобраны. Сами понимаете – июнь, высокий сезон.
* * *
Генеральный с Солнечной сваливают, и они с Иркой выскакивают покурить.
– Что за дрянь вы курите? – с интонацией рязановского Самохвалова вопрошает Аглая у раскочегарившей вейп замши.
На обратной дороге заходят в бухгалтерию. Аглая помнит, что здесь творилось, когда она только пришла в «ПСИ» несколько лет назад. Настоящий серпентарий. Теперь здесь Ирка и еще четверо бухгалтеров. Аглая, Ирка и «зарплатница» – Львы по гороскопу. Так что у них не бухгалтерия, а львиный прайд – без всякой, впрочем, грызни, а, наоборот, с этаким царским величием. Но из других отделов к ним без лишней надобности не суются. Побаиваются, что съедят.
Аглая присаживается на край стола заместительницы, и через минуту вся бухгалтерия с Иркиной подачи начинает делиться координатами проверенных зубных врачей. Аглая рассказывает, как недавно таскала в стоматологическую поликлинику несчастного Даньку, которому тамошний хирург раскурочил весь рот. Вспомнив про забытый в кабинете мобильник, она думает, что уже можно набрать сына. Возвращается, берет со стола «гэлэкси» и краем глаза замечает на экране монитора уведомление о письме из налоговой. Все еще держа в руке телефон, читает его.
Ей становится жарко.
Перечитав письмо, Аглая откладывает в сторону мобильный, воздевает взгляд к потолку и видит разверзшиеся над ней небеса. Заорать бы в отчаянии как бывший комэскадрон Забелин из любимого ею «Своего среди чужих»:
– Вот она моя бумажная могила! Зарыли, закопали славного бойца-кавалериста!..
Запрос по мутной конторке, с которой они в прошлом году имели неосторожность спутаться, а затем долго и упорно судились. Еще и в рамках госконтракта. Короче, плохо дело.
Рабочий день превращается в мясорубку. Все бегают, суетятся, а она из своего кабинета вертит офисом, как дети вертят диафильмы. Часть документов у юристов, что-то в бухгалтерии. Секретарь без остановки сканирует у перегревающегося МФУ…
Выныривает из работы она, когда появившаяся в ее кабинете Ирка спрашивает:
– Что, передумала лететь в Барсу, амига? С нами остаешься?
– А? – ошалело поднимает от цифр голову Аглая. – Подожди, а сколько времени?
Она оглядывается на окно, за которым плещется вечерняя Фонтанка.
– Половина восьмого. Даже слон, видишь, завалился спать.
Четыре кирпичные трубы электростанции, торчащие в промзоне на том берегу Фонтанки, и вправду похожи на задранные вверх ноги слона. А чуть сбоку в румяном небе распухает яркий газгольдер ранней луны. Аглая несколько секунд разглядывает пейзаж, словно пытаясь разгадать скрытую машинерию смены дневных декораций на ночные, и говорит про слона:
– Он потому что бухой уже. Слониха придет, пиздюлей ему вставит…
– А может, слониха сама подшофе приползет, – смеется Ирка. – Вдруг, у нее денек сегодня вроде нашего… Черт, хочу, как слониха. Сейчас с дороги позвоню своему. Чтоб, если дома, в «Аромашку» слетал. Пускай вина возьмет, спродюсирует вечерок… Красное. Или белое?.. Или белое. Но можно красное…
– Сильно только не расслабляйся. Завтра еще работку работать…
Собравшись, они не спеша выходят из малолюдного в такой час офиса, в котором по кабинетам еще ведутся бои местного значения. Где-то за соседней дверью, пожирая электричество и бумагу, документ за документом печатает принтер. В конце коридора из последних сил повизгивает загнанная за день кофемашина.
На улице зависают на покурить. Аглая параллельно инструктирует:
– Документы в налоговую готовы, папка на рабочем столе. Отправлять будешь, разбей на три-четыре письма, иначе тяжелое получится, не уйдет.
– Поняла, – кивает Ирка, которая в курсе подробностей предстоящей Аглаиной поездки. – Езжай домой, тебе собираться еще. Это надо же – с чужим мужиком на море за счет фирмы. Мой бы меня прибил… Ага-ага, всем бы так работать, амига…
6. Точить саблю
Как всегда после смены, они с папой встают поздно. В этот раз – почти в три часа дня. На самом деле Данька просыпается раньше. Несколько минут он валяется в полумраке комнаты, в которую из щелей между шторами сочится дневной свет, и вспоминает ночные приключения. Не поднимаясь с дивана, где спит, когда ночует здесь, тянется за телефоном и проверяет свою страничку Вконтакте, куда ночью выложил украдкой сделанные фотографии того дедули.
Перепачканное засохшей кровью коричневое лицо, цветные лохмотья, из-под которых виднеются татуировки, автомат на плече полицейского – толпа Данькиных друзей оценивают все это небывалым для его страницы количеством лайков. «Настоящий?» – спрашивает про автомат Данькина одноклассница Лена Протасова, у которой новая аватарка – глазастая анимешка, вся из себя кавайная лоли. «Нее, пласмасовый», – влезает Саня Копылов и ставит в конце комментария три хохочущих смайлика. Так что Андрюха со своей тетей в розовом плаще и набережной с разведенными мостами отдыхает.
В соседней комнате энергичной мелодией взрывается телефон, и Данька слышит папин хриплый, будто слежавшийся после сна голос:
– Алло…
Данька перестает прислушиваться, потому что после одного случая знает, что подслушивать чужие разговоры нельзя.
Он лезет в группу своего класса, где одноклассники обсуждает всяко-разные летние дела: кто куда уехал, кто в какое кино ходил, кто кого видел… Запостить, что ли, и туда какую-нибудь ночную фотку?
– Валяешься? – спрашивает папа, в одних трусах появляясь в полутемной комнате. – Давай вставай потихоньку, собирай постель. Будем завтракать. Или, – он раздвигает шторы, за которыми размашисто, прямо какой великан, шагает четверг, – уже обедать.
Папа идет в ванную, где долго умывается, чистит зубы, бреется. Данька как раз успевает расстаться с телефоном и одолеть спальные принадлежности – свернуть их поровней и запихать на верхнюю полку в шкафу.
На завтрак (он же обед) – яичница с жареной колбасой и луком – настоящая мужицкая еда, как называет эту вкуснятину папа. За обедом он говорит Даньке, что звонил дед (не тот, из-под вагонов, а настоящий – дед Иван) и пообещал, что заедет и заберет Даньку к себе до вечера воскресенья.
– Мама в командировку улетает завтра, – объясняет папа, – я все выходные работать буду. Скоро отпуск, надо деньжат подкопить.
Данька не возражает. Дедушка, мамин папа, нравится ему. У него есть большая машина, кроссовер «ауди», на котором Данька любит кататься. А еще дед Иван никогда не ругает его за шалости, не кричит, как мама. Только, если уж совсем дурака начнешь валять, посмотрит на тебя, что еще немного – и сам заорешь, от страха. Он умеет так смотреть, по-особому, потому что давно, когда Данька еще даже не родился, научился этому в тюрьме. За что он там сидел, ни мама, ни папа не рассказывают. Сам дед Иван, когда Данька однажды набрался смелости и спросил, молча снял рубашку, неторопливо расстегнув пуговицы, через голову стянул белую майку и показал обмершему от любопытства Даньке синеющие на бледных ключицах татуировки пятиконечных звезд.
– Вот и все, что тебе нужно знать про это, окунек, – произносит он.
Окуньком дедушка зовет Даньку, оттого что волосы у него не одного цвета, а будто полосатые, светло- и темно-русые, как у папы.
Звезды на худом незагорелом теле деда кажутся некрасивыми потому, что неровные и расплывчатые, но от них исходит неприятное, жутковатое ощущение угрозы. Странно, но после дедушкиных звезд расставивший крылья орел, набитый на спине у старшего Андрюхиного брата, выглядит всего лишь пугливым цыпленком.
– Папа, – макая куском хлеба в остатки яичницы, произносит Данька, – к дедушке же только вечером. Значит, в «Гранд Макет» успеем сходить?
Папа немного виновато смотрит на Даньку:
– Слушай, мы тут с тобой и так заспались. Времени вообще нет. Может, в другой раз?
– В другой? – тянет Данька и расстроенно начинает глядеть себе в тарелку.
Почти все из их класса уже побывали в этом музее, где мимо маленьких гор и деревьев бегают маленькие паровозики, под маленькими мостами плавают маленькие корабли, а маленькие люди… Да чего они там только не делают, эти маленькие люди. Наверное, даже едят яичницу. А у них с папой нет времени, чтобы полюбоваться такой красотой. И ведь договаривались же…
– Данька, ну не обижайся, – просит папа. – Обязательно еще сходим, лето длинное. Мы с тобой лучше сейчас… Ну, не сейчас, а чуть попозже… В гости поедем.
Данька смотрит на папу, улыбается. Это меняет дело. Как поет тот смешной медведь из мультика: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро». Правда, уже не утро, ну и ладно.
– А к кому в гости пойдем? К дяде Костяну?
Папа усмехается:
– Не надоел тебе еще Девятиэтажный?.. Нет, пойдем к… – он запинается в смущении. – К одной женщине…
– К подруге твоей? – проницательно угадывает Данька.
– Точно, – кивает папа. – У нас с ней вроде как все серьезно. Познакомлю вас, если ты не против.
Даньке становится приятно, что он, маленький, может что-то разрешать или не разрешать своему папе.
– Конечно, не против, – отвечает он. – А как ее зовут?
– Ольга… Тетя Оля, то есть…
– А она красивая?
– Ну… Красивая.
Данька кивает, хотя знает, что красивее мамы все равно никого нет. Разве что актриса из «Трансформеров», ну так на то она и актриса. И даже папа не оспаривает мамин приоритет в красоте, несмотря на то, что они с год как развелись.
Их развод случается для Даньки неожиданно. Родители при нем никогда не ссорятся, не кричат друг на друга, просто однажды зовут его на кухню, попросив поставить «плэйстейшн» на паузу, и говорят, что больше не будут жить вместе. Папа уедет, но он по-прежнему любит Даньку, и они станут с ним часто видеться, так как будут жить на одной линии метро. Всего-то полчаса езды… Данька не совсем понимает, для чего это надо, решает, что это все какие-то взрослые дела. Ну и пускай, раз родителям очень хочется. С папиными сменами и мамиными задержками на работе они и так очень редко собираются полным составом. Он лишь спрашивает:
– А что, мы больше никогда втроем не будем вместе? Как в тот раз, когда ездили на море? И в деревню?
Папа тогда ничего не отвечает, а мама быстро отворачивается и проводит рукой по щеке, будто смахивает слезу.
На следующий день папа собирает две сумки со своими вещами и уезжает. Данька просится с ним, посмотреть, где он теперь будет жить, но папа, глядя в сторону, произносит:
– Давай в следующий раз, хорошо?
– Ладно… – говорит Данька, понимая, что папе очень грустно.
Ему тоже немного грустно, он знает, что будет скучать по папе, но старается не подавать вида.