Госпожа Ректор

Он схватился за сердце, высказался, как обычно в таких случаях высказывается любой русский человек, независимо от степени образования и общей культуры.

Словесная формула, веками используемая в быту, помогла.

– Брысь! – даже крикнул Володя вслед лягушкам, которые издевательски квакнули и бодро поскакали к ближайшей луже, не сильно-то и испугавшись нового хозяина.

А Володя отдышался, постоял на этаком воздухе минуту-другую, и все-таки повернул назад.

– Темно. Кто его знает, что там еще под ноги попадет, – подумал мужчина, который был далек от разного рода жителей окружающей среды.

У самого крыльца он каким-то непонятным образом углядел старую железную бочку, подставлявшую свои покрытые ржавчиной и вмятинами бока под свет Луны, проглядывающей между облаков.

– Для полива дядька держал, – вспомнил вдруг Володя, и направился прямо к ней, желая-таки хоть лицо и руки ополоснуть.

И только он опустил руки в воду, которой бочка была полным полна, как вездесущие лягушки, которые тут, судя по всему, жили вольно и припеваючи, с недовольным уханьем и гортанным кваканьем рванули в стороны из-под ног, заставив мужчину сесть пятой точкой, одетой в приличные джинсы, прямо в мокрую траву.

– Будь проклят тот день, когда я решил поехать сюда! – возопил злой и промокший физик-теоретик. Он встал, отряхнулся, как дворовый пес, попавший под дождь, и неожиданно рассмеялся.

– Вот тебе, Вова. Хотел умыться с дороги? Получай ванну! – мужчина смеялся долго, а лягушки испуганно замолчали. Они были явно недовольны появлением чужака в их вотчине, который осмелился перебить их любовные трели.

Наконец Володя успокоился и, желая поскорее снять промокшие фирменные джинсы, внимательнейшим образом глядя под ноги, пошел к крыльцу.

Без происшествий поднялся по ступенькам, и вошел в освещенный коридорчик.

В доме пахло.

Не сказать, чтобы совсем уж нехорошо, но после свежего, напоенного ночного воздуха запах был затхлым. Пахло сыростью и где-то нестиранными носками.

– Странно, – подумал мужчина. Потому что раньше он этого запаха не замечал. Но и не удивительно. Два года дом стоял закрытым, откуда взяться свежести?

– Завтра все промою. Окна открою, двери, – хозяйственно подумал, зевая, новый собственник жилья, и пошел готовиться ко сну.

Спать ему предстояло на древнего вида кровати с пружинным матрацем и стальными боковинами со стальными же шариками верху.

– Раритет, однако, – подумал Володя, и с сомнением присел на кровать. Кровать выдержала нового жильца с честью, и только пружины жалобно тренькнули, намекая, что лучше бы их не нагружать непосильной работой.

Володя их понимал, но помочь ничем не мог, ибо сия кровать, былая гордость еще матери дяди, имелась в единственном числе. Правда, у стены стояло кресло, на котором, как помнилось Володе, он пытался заснуть в прошлый приезд, три года назад.

Кресло разбиралось, и все бы хорошо, да только тогда голова у мужчины оказывалась ниже ног. Как говорится, старость – не радость. Потому что кресло было, судя по всему, постарше кровати. Хотя по внешнему виду и не скажешь.

Потому что дядька в свое время обтянул его новой клетчатой тканью, которая выглядела вполне себе прилично. Однако вот нутро подкачало, да.

И Володя, вздохнув, решил рискнуть и на этот раз лечь на кровати.

Вот такой у него был выбор, что называется, между хреном и редькой.

Хрена мужчина уже попробовал, теперь его ждала редька.

– Что ж, – подумал Володя, стаскивая мокрые джинсы и вместе с ними мокрые же носки классического черного цвета.

– Что ж, – подумал он, оглядывая комнату и думая, куда же все это деть. И, не найдя ничего лучшего, аккуратно развесил на боковинах кресла.

– Что ж, по крайней мере, здесь экология. Это раз. Магазины далеко. Это два. О! Есть вода. Правда, на улице. Это три, – и наш физик-теоретик, таким образом себя успокоив, пришел в относительно благое расположение духа.

Оставшись в одних трусах типа «боксер», он подошел к кровати, которая сияла металлическими шарами на спинках, и плавно опустился в ее недра.

Недра недовольно поворчали, и, в наказание за непрошенное вторжение, попытались парой-тройкой пружин воткнуться в тощие бока Володи. Однако тот, оказавшись пусть даже в такой постели, заснул практически мгновенно.

Сказался стресс от всего пережитого, усталость от переезда, а, скорее всего, тот невероятной чистоты и насыщенности воздух, настолько богатый кислородом, который подействовал на горожанина почище любого снотворного.

И спал бы себе наш Володя и спал до самого утра, да не удалось мужику.

Не прошло и пары часов, как его разбудили звуки, которые и мертвого поднимут.

Где-то рядом стонал и завывал страдающий невыразимой тоской голос, полный неутолимой жаждой общения, судя по всему, с прекрасным полом.

– Да чтоб тебя-я…! – простонал спросонья Вова, и, нашарив рукой сланец, запустил им в стену, что никоим образом на голос не повлияло.

Наоборот, тот, почувствовав внимание к своей персоне, взвыл еще истошнее.

– Приехал на воздух! И здесь от вас нет покоя! – с тоской произнес Владимир, сон которого был нарушен так нагло и беспардонно.

Мужчина сел в кровати и помотал головой, чтобы немного прийти в себя.

Голос залился с утроенной тоской, выводя такие рулады, какие и не каждый тенор сможет.

– Мр-яяя! Мря-ууу! Муа-у-а-уу…

– И что же ему так неймется, боже мой, – простонал не вовремя разбуженный мужчина, – на дворе давно уже не март месяц…

На каковые его стоны обрадованный певец, на которого хоть кто-то, да обратил внимание, выдал еще одну руладу, высоты необыкновенной.

Володя, который к животному миру относился с большим подозрением, короче говоря, не жаловал он братьев наших меньших. Ну как, не жаловал.

Безусловно, как человек доброй души и тонкого душевного настроя, признавал право любого живого существа на существование.

Однако исключительно где-то там, в заповедных лесах и борах, кои должны же еще быть, хоть где-нибудь.

Но вот вопли одомашненных, замученных неволей и упорно жаждущих воспроизведения себе подобных, Вова не выносил.

Да и кому понравится, когда его разбудят такие жуткие рулады в самое темное время суток, когда только спать и спать?!

Певец же, явно соглашаясь с мужчиной, что да, не март на дворе, а вполне себе конец июня, издал уже совершенно леденящий душу вопль.

Вова подскочил.

Нашарил очки, и, решительно нацепив их на нос, опустил ноги с кровати. Пол неприятно холодил босые ноги, и мужчина заерзал, желая скорее воткнуть свои маленькие, совсем женские, ступни в сланцы, из коих ему удалось нащупать ногой только один.

Его товарищ валялся у стола, отскочив от стены на приличное такое расстояние.

– Ч-чертово животное…, – Вова встал, и так, одна нога в сланце, другая босая, направился к столу, где его ждал второй сланец. И только он наконец оказался счастливым обладателем обоих, почувствовав, так сказать, разницу, как ноутбук, стоявший на столе, и упорно заряжавшийся, вдруг издал тонкий пищащий звук.

Володя остолбенел.

Звук этот был ему знаком. Обычная оповещалка, ничего особенного.

Да только сети тут не было. Ноут не был подключен.

– Тогда каким это, извините, макаром? – спросил Володя у окружающего пространства. Пространство ответило уже порядком доставшим «Мрр-ряя-у-уу!», очевидно, соглашаясь с мужчиной и безмерно же удивляясь.

Володя, не долго думая, подошел к непонятным образом ведущей себя технике, и откинул крышку.

Экран, как и следовало ожидать, был темен и никаких иконок на нем не светилось.

– Хмм… – подумал Володя, – хмм… – А не глюки ли у нас, господа?

Постояв так, глядя на темный монитор, он закрыл ноут в великом недоумении.

Замолчал и залетный кошак, избравший окрестности дядиного дома местом своего паломничества в поисках родственной души, не говоря уже о большем.

И ничто более не нарушало тишины глубокой ночи, царившей за окном.

Наш физик-теоретик постоял в глубокой задумчивости пару минут, и, все еще удивляясь, отправился на свое ложе.

Однако уснуть ему больше не удалось.

Мужчина неожиданно ощутил такое одиночество, какового не чувствовал уже давно.

Захотелось вдруг, как тому неведомому кошаку, завыть, отдавая всю накопившуюся горечь и все свое разочарование, всю свою боль окружающему миру, который, он был в этом уверен, примет в себя все, что бы ты ему не отдал.

Примет.

И эта уверенность давала Володе надежду, давала облегчение. Вот только завыть не получалось. Непривычны ему были таковые экзерсисы. Хотя читывал он в литературе, писали люди знающие, что вот очень полезно иной раз выпустить из себя груз негатива, накопленный, что и говорить, за годы жизни.

И всего-то Володе было под сороковник, а поднакопил, что и говорить. Недаром и мигрени, похоже, начались.

Что значило это объяснение «ностальгия»? Володя совсем был не готов копаться в глубинах собственной души, но что делать, когда уже никак не уснуть?

Хочешь, не хочешь, а мысли, мои скакуны, принялись галопировать без остановки.

Будучи по жизни скорее одиночкой, Володя до сих пор не задумывался о семье. Для него существовала и была семья единственная. Наука.

Наука, которая занимала все его мысли и все его время. Он жил ею, жил для нее и ради нее.

Так почему сейчас на душе вдруг стало так тоскливо? Почему именно сейчас он почувствовал такое одиночество?

Да, его уволили. Это и понятно. Кому нужен работник, пусть даже гениальный, с такими вот приступами?

И мысль эта вдруг обожгла его душу так, куда там той крапиве. Телесная рана затянется, заживет со временем. А душевная?…

Володя позволил себе свернуться калачиком, и почувствовать себя совсем маленьким мальчиком. Тоже читал где-то, что такая поза помогает, дает защищенность и успокаивает.

– Похоже, это и на самом деле так, – подумал мужчина, натягивая на себя колючий клетчатый плед, чуть влажноватый, но теплый. Володя укрылся с головой, уткнувшись носом в эту колючесть, как когда-то, давным-давно, в небритую щеку отца.

– Папа, – блаженно улыбнулся Володя, проваливаясь в сон без сновидений.

А когда наступило утро, неожиданно солнечное и теплое, его разбудил неугомонный солнечный лучик, щекоча и призывая вставать и радоваться новому дню.

Мужчина приоткрыл глаза, отмахнулся от лучика, который никак не желал прекратить его щекотать, но уже переместился со лба на щеки, где и остановился совсем ненадолго.

Володя сквозь ресницы, которые у него были длинные, прямо как у девочки, наблюдал за ним, в свете которого кружилось такое количество пыли, от которого мужчине поплохело.

Он сразу вспомнил про вчерашнее решение навести в доме порядок, но вставать не спешил.

Впервые за многие дни.