Спецвыпуск «СовременникЪ». Антология, посвященная классику русской литературы Н. В. Гоголю

Испытание жестокостью

Дворяжкин был охотником. Настоящим. Ходил с ружьём, добывал зайцев, уток, ондатр… А бывало даже, подстрелит по зиме какую-нибудь лису на шапку. Сам в лисьей шапке и ходил в холодную пору. И был он в деревне кумиром у ребят. Рассказывал иногда, возвращаясь с охоты, где-нибудь на краю огородов собравшейся ребятне о своих подвигах.

Разведут костёр вечером где-то у реки пацаны и слушают охотничьи рассказы. Байки эти, в которых, может быть, и правды не было, нравились ребятне. Два Сашки, жившие друг с другом по соседству, часто присутствовали на таких сборищах. Их всё, что касалось охоты, очень увлекало. Дворяжкин даже дал пару раз стрельнуть мальцам из своего ружья дробью. Поставил вдалеке на палки консервные банки, и пальнули по очереди двое мечтателей, будущих охотников, впервые в жизни из настоящего ружья. Банки – как решето. Масса впечатлений.

Тринадцатилетний Шурка тоже мечтал походить на охоту. Зимой, например, на лыжах, в унтах, в тёплом овчинном полушубке, как Дворяжкин. Ему казалось всё это классным, незаурядным, вызывающим восхищение. Таким мужественным выглядел он в своих мечтаниях об охоте… И возраст его как раз подходил к тому периоду, когда очень хотелось выглядеть взрослым, а что для этого надо делать и как в своей взрослости убедить других, представлялось туманным. И прежде всего периодически требовалось доказать себе, что ты не лыком шит. Какой бы случай ни подвернулся, но делалось в этом возрасте всё для того, чтобы доказать свою значительность…

Пришёл к Шурке Сашка (так различались по именам) с новостями: сегодня, мол, много бродячих собак развелось, проходу не дают жителям.

– Вчера, – говорил Сашка, – Дворяжкин двух бродячих собак застрелил. А чё?.. Правильно сделал. Помнишь, как они твою младшую сестру чуть не искусали? Бежала от них, плакала.

– Да помню я, – ответил Шурка, – я их дубиной тогда разгонял.

– Слушай, – предложил Сашка, – пойдём, забьём их камнями. Я знаю, есть тут недалеко одна парочка, постоянно тусуется на свалке…

Никто бы не сказал, что Шурка не любил животных. Наоборот, он очень хорошо к ним относился. И всегда ему нравилось повозиться с пушистым котёнком или с игривым щенком. Очень он любил ходить на конюшню на работу к отцу. Там он без всякого принуждения таскал лошадям корм, кормил их с рук.

Его друг Сашка тоже не был извергом, но здесь, судя по всему, выпал особый случай, возникло такое стечение обстоятельств, когда юношеский максимализм и желание показать свою мужественность приобрели странные формы и отступить от намеченной жестокости было всё равно что смалодушничать, струсить перед опасностью, не вступить в драку с зарвавшимся соперником, и принятое решение – умертвить бродячих собак – стало необходимостью…

Два приятеля быстро собрались и, подбадривая друг друга жёсткими словами о предстоящих действиях, пошли по намеченному маршруту к свалке.

Двух собак они нашли быстро. Те бегали, привычно что-то вынюхивая среди валяющегося тряпья и остатков еды. Чёрной масти животные, обычные дворняжки, не отличающиеся ни рослостью, ни силой, бегали привычно по своим собачьим делам; судя по всему, это была мать и её подросший сын. Друзья остановились вдалеке, чтобы не спугнуть свои жертвы. Решили заходить с двух сторон, загоняя собак в высокий отвал земли, сделанный бульдозером. Набрали разбросанные тут же, рядом, обломки кирпичей и камни сразу по несколько в каждую руку. И пошли, расходясь по сторонам, лишая жертв возможности убежать. Собаки почувствовали опасность, злобно залаяли, попытались выскользнуть из ловушки. Но, забрасываемые камнями, они стали визжать, скулить и отступать в земляной отвал, который невозможно было перепрыгнуть и животным побольше и помощнее, чем они.

Сучка, то ли защищая щенка, то ли просто решила выскочить на свободу, бросилась на наступавшего особенно рьяно Сашку. Ещё бы чуть-чуть, и вцепилась бы в ногу, а быть может, и в туловище своего врага, но Шурка как настоящий друг заметил угрожавшую опасность для товарища, быстро выдвинулся навстречу и двумя ударами камнями, вначале в тело, а потом и в голову, сбил собаку с ног. Она заскулила, заползала по земле, отталкиваясь одной ногой: по-видимому, у неё был перебит позвоночник и действовала только одна лапа… Подоспевший Сашка ещё одним ударом камнем в голову собаки остановил предсмертные муки животного.

– У, какая живучая! – сказал немного дрожащим голосом Сашка. Руки у него подрагивали, несмотря на всю браваду стойкого и непоколебимого в своих решениях охотника, каким он представлял самого себя. Трясущиеся руки говорили о том, что всё сделанное им в том момент было неординарным для психики в общем-то ребёнка. Шурка тоже такую смерть собаки принял тяжело, он был бледен и не мог, кажется, вообще произнести ни одного слова. Губы его подрагивали. Но начатое надо было доводить до конца. Иначе даже в глазах своего товарища любое малодушие выглядело бы позорно. Так им казалось, двум этим друзьям.

Оставался ещё живым щенок. Он выпал на какое-то короткое время из общего пристального внимания приятелей. Но, закончив со взрослой собакой, они двинулись к нему. Он скулил и визжал, только слегка побитый камнями, пытался перескочить через двухметровый отвал, куда его загнали люди. Но тщетно.

Минутную жалость, которая, по-видимому, возникла в сознаниях двух друзей, коль они всё-таки с меньшей решительностью стали подходить к щенку, им удалось преодолеть.

Набрали они снова камней. И начали своё дело. Хватило двух точных попаданий, чтобы щенок затих. Голова у него была разбита, кровь залила всю морду, и выбитый глаз, словно смотрящий в небо, лежал рядом с головой.

– Всё, – сказал Шурка, выбрасывая оставшиеся в руках камни и отворачиваясь от страшного зрелища. – Пошли отсюда.

Они какое-то время шли молча, осознавая только что сделанное ими. Ужас этих смертей на тот романтический образ охоты, который видели они в добыче зверей, не походил совсем. А по замыслу, по тому, который прятали они в глубине души, должно это было выглядеть по-другому. Думали они, что это просто некое испытание, как школьный экзамен: смогут ли они умертвить предполагаемую добычу, если бы случилось им охотиться. Только выбранный метод, способ доказательства своей готовности к охоте выглядел жутко. И они, кажется, уже понимая содеянное, пошли подальше от этого места, к дальним рубежам мальчишьих игрищ. Но игра ни в ножички, ни в чижики как-то не клеилась, не увлекала. И друзья примерно через час своего путешествия решили пойти по домам.

Возвращались той же дорогой, что и пришли.

Ещё издалека они услышали непонятные звуки. Как будто кто-то плакал навзрыд, скулил и визжал одновременно. Робкое предположение закралось в души несовершеннолетних душегубов. Закралось и заставило вздрогнуть все нервные окончания невзрослых людей. Подходя ближе к тому месту, где совершилась расправа, они поняли: кто-то из их жертв остался жив. Они от этого понимания сразу даже остановились и недоумённо посмотрели друг на друга. Что им радоваться, что кто-то остался жив, ведь весь их пресловутый подвиг по избавлению жителей от собак уже не представлялся таким безупречным и необходимым. Огорчаться? Но почему? В душах, по крайней мере, одного из друзей, было смятение.

Первым пришёл в себя Сашка, он как бы встрепенулся и быстро направился к отвалу земли, где оставили они, казалось бы, мёртвых зверей.

Да, щенок был жив. Он тогда просто потерял сознание и теперь шевелился и кричал… Но в каком был состоянии этот несчастный зверёныш? Разбитая голова, залитая кровью, сам он еле перебирал лапами и, конечно, щенок не мог видеть, практически ослеплённый. Ужасен был почти человеческий его крик, в котором невольно слышалась и жалоба, и какой-то плач, сравнимый с рыданьями ребёнка. Жуткое зрелище, как полуживой щенок с плачем и криком пытается карабкаться на совершенно отвесный земляной отвал, могло бы и взрослых привести в шоковое состояние. А для ребят… только теперь и началось испытание.

– Как он мог выжить? – еле пролепетал Сашка. Он был, если говорить абстрактно, растерян. И не знал: то ли бежать за взрослыми и просить их что-нибудь сделать, то ли попытаться как-то помочь щенку… Первым пришёл в себя Шурка. Хотя по характеру он был мягче своего товарища, и жестокость, проявленная в том эпизоде, совершенно не была для него характерна.

– Нельзя так оставлять, – сказал он тихим твёрдым голосом готовящемуся уже бежать подальше от страшного места Сашке.

Он быстрее своего друга понял, что щенок ни при каких условиях не выживет и оставлять его неимоверно страдающим от травм, мучимым страшной болью нельзя. Конечно, друзья видели в фильмах про войну, как приходилось добивать солдатам раненых лошадей. Но понимать необходимость такого убийства и сделать этому самому – большая разница.

Не было уже в мыслях у ребят никакого желания что-то доказать – себе или кому-либо. Они, может быть, в этот миг повзрослели по-настоящему.

Где-то жили в этом мире охотники. Великолепно стреляющие, добывающие мясо и шкуры животных. На лыжах зимой или весной в защитных комбинезонах идущие по лесным чащам. Осторожно крадущиеся за добычей по еле приметным следам зверей. Понимающие любой шорох и скрип в лесу. Это было там, в том удивительном мире ребячьих фантазий. А здесь умирал на глазах в страшных муках маленький беспомощный зверёныш, и в этом были виноваты два человека.

Одно дело сражение с собаками, которое было в начале их прихода на свалку, и теперь… Тогда это представлялось битвой, тогда хоть как-то животные могли сами за себя постоять, а теперь нужно было быть не жёстким, не с холодным разумом охотником, а, пожалуй, просто… человеком. Человеком, который как бы там ни было, но словно бы всегда ответственен за всё зло на земле. Вряд ли думали дети об этом. Лишь только каким-то внутренним, словно звериным, чутьём оба поняли, что оставить мучительно и долго умирать животное они не имеют права.

Взяли они снова камни, кирпичи и добили несколькими ударами щенка. Он затих, и душа его успокоилась. Только долго ещё казалось, что слышатся над пустующей свалкой, над отвалом земли, в вышине небес какие-то крики и плач, похожие на рыдания ребёнка.

Неисповедимы пути твои, Господи

Рассказ

Журналист Александров готовился к интервью с Богом. Он прошёлся по своей комнате, номеру, находящемуся на базе отдыха «Чайка». Сюда он прибыл недавно. Решил провести десяток дней: поуспокаивать нервы, расшалившиеся в последнее время особенно сильно. Стал вспоминать Александров, куда положил диктофон. Хотя он и не собирался на отдыхе работать, но случай выпал уж очень интересный, пропускать было бы непрофессионально, несмотря на всякие казусы жизни. И он начал готовиться. Достал из чемодана авторучку, вынул блокнот и раскрыл его. Вспомнил, что по приезде на базу он убрал диктофон в тумбочку. Достал его. Не очень рассчитывал, что может он ему пригодиться здесь. Сел на кровать. Стал размышлять о вопросах, которые надо, с его точки зрения, задать Богу.

Он немного сожалел, что приходится отложить реализацию запланированных пунктов по отдыху и свои попытки стабилизировать психику на речных пляжах Волги в компании женщин, новых приятелей.

Да, в жизни у него не всё было благополучно. Дело в том, что ушла от него любимая женщина, и здесь, на базе отдыха, он пребывал в некой прострации, ища новых впечатлений, встреч и, может быть, знакомств с противоположным полом, чтобы, как он считал, отвлечься от гнетущих впечатлений в душе.

Неожиданно у него появилось это интересное мероприятие, связанное с его профессией. Ведь каждое нестандартное событие для профессионального журналиста – это предполагаемая работа. Сказало сарафанное радио, что прибыл в расположение базы Бог с целой свитой апостолов, просвещённой челядью и следующих, как за хозяином, стаей преданных холопов, называющихся учениками.

Александров уже связался через дежурного администратора с отвечающим за контакты с Богом представителем Всевышнего.

Конечно же, журналист обладал критическим мышлением и мало верил в сошествие с Небес Господа. Но в качестве материала для статьи, претендующей на сенсацию, он предполагал использовать «на благо» разговор с интересными сущностями, попавшими в поле его зрения, развить тему и в зависимости от обстоятельств создать что-то разоблачительное или какую-нибудь притчу юмористическую о явлении Бога в средней полосе России, на волжских берегах.

Александров начал набрасывать ряд вопросов, которые предполагал задать Богу. Записал: «Ваша миссия на землю, в чём она? Наказать человечество или направить на путь истинный?»

Только журналист настроился на тему, приступил к наброске вопросов, как в дверь его номера постучали.

– Кто?

– Тётя Маша. Вас приглашают эти сумасшедшие прийти в вестибюль третьего корпуса на встречу. Примерно через час, сказали, будут готовы.

– Хорошо, тётя Маша, спасибо, я понял.

Времени на детальную проработку вопросов не оставалось, и Александров решил просто поваляться перед интервью на своей постели, поразмышлять о предстоящем разговоре.

Оказывается, эти люди уже были в прошлом году в этих краях. Сохранили о себе у обслуживающего персонала хорошее впечатление. Не дебоширили, не хамили, вели себя достойно, не пьянствовали и не загуливали, как основная масса отдыхающих. Проводили, правда, какие-то «бесовские» свои семинары, собирали с отдыхающих массы денег, но зато не скупились на чаевые. Это всё поведала журналисту тётя Маша, самая пожилая, лет под семьдесят, из обслуживающего персонала. Она была нарасхват у начальства: отвечала на базе отдыха за постель, порой сидела на «ресепшене» (по-простому говоря, на вахте), а то и вовсе мыла полы в номерах отдыхающих. Как и в других небольших базах отдыха, персонала было мало, и многие люди выполняли разные функции и работали на нескольких ставках. С большинством из работников Александров уже познакомился благодаря своей профессиональной дотошности. И уже знал разные тонкости отдыха. В общем, был у него уже через несколько дней пребывания некий такой среди местного населения блат, который особенно хорошо проявляется, скажем, в столовой, где можно получить, находясь в приятельских отношениях, добавку. Что немаловажно при отсутствии домашней кормёжки.

Также нередко откровенничала с ним тётя Маша, знавшая все сплетни и новости вверенного ей объекта. Она точно могла рассказать, кто из отдыхающих с кем разговаривал на интимные темы, кто у кого, несмотря на запреты, остался ночевать.

Не то чтобы Александров любил сплетни, но привычка быть всегда в курсе всех событий не покидала его и здесь. В свои тридцать пять лет он был ведущим журналистом в городской молодёжной газете «Заря жизни». Считался талантливым, эрудированным, был на хорошем счету у редактора.

Взглянув на часы, Александров понял, что пора. Вышел из номера, прошёл по улице метров сто до третьего корпуса, где расположилась на втором этаже вся многочисленная делегация представителей Всевышнего.

Зайдя в корпус, увидел сразу слева за столом человека.

– Проходите, садитесь, – указал тот Александрову на стул. – Я Ной, секретарь Главпута.

– Очень приятно, но я хотел поговорить… э-э-э… С Богом. С вашим начальником.

– Всё правильно. Мы так его называем между собой по-земному: Главпут. А вообще он – Вышний.

– А у вас это тоже… прозвище: Ной?

– Не совсем так. Мы все, находящиеся в окружении Глав-пута, в прошлом известные личности. Реинкарнации разных живших в прошлом людей.

– То есть вы тот самый, спасший жизнь на земле.

– Ничего удивительного, у нас здесь много людей, знакомых вам по истории. Вон посмотрите, – Ной показал на спустившегося по лестнице человека, – узнаёте? Посмотрите на его азиатские скулы.

Журналист никого не узнавал в человеке.

– Это Николай Второй. Он тоже с нами.

Мимо прошёл ещё один субъект. Несколько похожий помятым лицом на запойного пьяницу.

– А этого узнаёте? – Ной сделал паузу, но Александров, как ни силился, не мог никого представить, прокручивая в голове исторические личности. – Это же первый переписчик Библии, – подсказал секретарь Бога, – он тоже примкнул к нам совсем недавно.

– Как у вас тут всё интересно, – сказал Александров, – но я бы хотел пообщаться с самим… Главпутом. Как это можно сделать?

– Да, он должен сейчас спуститься. Послал меня встретить вас. Но, впрочем, мы можем узнать, что его задержало. Я попрошу сейчас сходить за ним, – и Ной крикнул: – Мария! Это тоже известная личность, – переходя на шёпот, сказал секретарь, – Вы её знаете: Мария Магдалина, спутница Христа. Она у нас тут вторая после Бога.

Из первой справа комнаты вышла женщина. Стройная, как римлянка с амфор, на вид ей, казалось, было слегка за тридцать, вышла она в платье до пят, напоминающем тунику, ярко-красного цвета.

– Мария, – сказал Ной, – не могла бы ты узнать, что задерживает Главпута?

– Хорошо, – сказала Магдалина и стала грациозно, как делают на подиуме модели, подниматься по лестнице.

– Ну вот, – сказал Ной, – сейчас всё выяснится… Так какие вопросы вы хотели задать Главпуту?

– Ну, я хотел так, – начал уклончиво журналист, – узнать по общим вопросам…

– Да, конечно, он на всё ответит. Также можете узнать о практических занятиях, которые мы здесь организуем с отдыхающими, жителями ближайших селений. Можете и сами принять участие.

– А какие темы?

– Темы самые важные: как быть счастливым на земле, как найти истинное своё предназначение. Что для этого надо делать.

– И что, людям помогают ваши занятия?

– Как сказать… по-разному… А вот и он, – сказал Ной и обратил внимание на лестницу, по которой недавно поднялась Мария. Теперь по ней спускался человек. Из-за затенённости, образованной лестничными пролётами, сразу нельзя было рассмотреть его лицо. Но вот он спустился с лестницы, вышел на середину комнаты и предстал во всей своей божественной красе.

Это был человек довольно высокого роста, средних лет. Правильного развитого телосложения. Тёмные длинные волосы, слегка вьющиеся, спускались к плечам. Небольшая бородка и усы хорошо сочетались с правильными чертами лица. Он постоял некоторое время посередине комнаты, будто бы предоставляя получше рассмотреть себя. «Не хватает только нимба над головой», – подумал Александров и не почувствовал в своём сознании привычной для таких случаев иронии.

Татьяна Львовна Арнгольд давно не знала мужской ласки.

На базе отдыха «Чайка» она работала библиотекарем уже лет двадцать с лишним и каждый раз, когда начинался новый сезон заездов на базу, она ожидала, что наконец-то приедет тот, кто её полюбит и станет тем единственным – на всю жизнь.

А ведь в первый год работы у неё было столько поклонников, жаль, что никто не собирался на ней жениться. Так же было и во второй, и третий годы. Наверное, она была слишком строга с поклонниками. А потом постепенно как-то вообще перестали обращать на неё внимание отдыхающие. И неудивительно. Она стала грузнеть, полнеть и превращаться в тётку совсем не бальзаковской привлекательности. Но в душе она оставалась той же девчонкой, какой была, когда только пришла на работу. И только мужской любви, жизненной поддержки ей, кажется, хотелось ещё больше. Но как заполучить мужа? Какими она только средствами не пользовалась. И гадалки, и ведьмы… Ничего не помогало. Вот и теперь она надеялась на помощь неких волшебников, прибывших сюда уже со вторым визитом. А что? В прошлом году она не пошла на их семинары, почему-то ей показались все мероприятия ерундой. А вот её подруга Лидка ходила к ним заниматься. И – бац! Ей помогло! Нашёлся для неё мужик.

Выписала себе уголовника. Но ей и это за счастье. Такой страшиле. Ведь Татьяна Львовна считала себя привлекательной, только невезучей. И вот, чтобы снять это проклятие невезучести, она и записалась на занятия, хотя денег ей и было жалко.

На семинар собралось довольно большое количество народа. Это были отдыхающие, как мужчины, так и женщины, были и её односельчане из находящегося недалеко от базы поселения рядом с Волгой.

Собрание проходило в столовой. Сидели обучающиеся за столами, кто по одному, кто по двое. Татьяна Львовна села отдельно, на самой середине, чтобы уж точно на неё падали все воздействия этой магии.

Перед началом многочисленные учителя прошлись с графинами, напоминающими амфоры, по столам и налили всем какой-то напиток. Сказали всем выпить. Напиток был приятным, и библиотекарша сидела и смаковала из стаканчика содержимое. Вёл семинар Ной. Он что-то, как показалось Арнгольд, рассказывал о правильном питании каких-то древних людей. Но она плохо слушала, считая, что воздействие начнётся само по себе.