Спецвыпуск «СовременникЪ». Антология, посвященная классику русской литературы Н. В. Гоголю
– Рис – это пища жёлтой расы, маис ест красная раса. А для белых людей здоровой пищей являются другие продукты…
– Белый хлеб, – кажется, такое говорил Ной, – это разрушитель каналов связи мозга человека со Вселенной, его навязали употреблять космические недруги человечества. Все ли это поняли? Выясните, апологеты нашего учения.
По рядам между столами стали ходить так называемые ведущие семинара. Они взмахивали руками, что-то чертили в воздухе. За каждым столом убеждались эти знатоки, что все поняли. И только около Татьяны Львовны остановился мужчина, похожий на атлета. Кажется, Ной его называл Ахиллесом. Он сказал:
– Вот она не поняла.
– Налейте ей другой состав, – строго сказал Ной.
К ней подошли и налили какую-то жёлтую жидкость. Приказали выпить. Татьяна Львовна не смела противиться.
Стала пить. Ничего подобного раньше она не пробовала. Это по вкусу было даже противнее, чем уринотерапия. Но она выполнила предписание и только подумала: «Ну что они на меня обращают столько внимания». Другие же пили по-прежнему вкусную жидкость.
А Ной продолжал говорить о важности питания для открытия чакр. Как сквозь туман Татьяна Львовна слушала о блюде, употребляемом раньше по наущению тайных врагов предками, некой полбе, которая бьёт «по лбу». И эта еда отключала мозг… И Ной через некоторое время снова спросил:
– Кто не понял?
И снова заходили между столами апологеты нового учения.
Татьяна Львовна с испугом смотрела за этими перемещениями. И, как она предполагала, к ней снова подошли. Теперь это была молодая женщина. И она произнесла:
– Вот она не поняла.
– Налейте ей другой состав.
Этот напиток был ещё противнее предыдущего. «Господи, – про себя произносила бедная библиотекарша, – ну что они ко мне пристали».
Этот семинар был настоящим испытанием для Арнгольд. И только он закончился, она выскочила, чуть ли не бегом из столовой и помчалась к себе на деревню, не дожидаясь автобуса. И только дома она начала приходить в себя. Поразмыслив логически, она решила, что её просто помучили, а не помогли, обманули, вынудили отдать деньги. И она твёрдо решила на следующий день идти в полицию заявлять на мошенников.
* * *Беседа журналиста с Богом началась с небольшой заминки, с некоторой неловкости, которую почувствовал Александров, не зная, как обращаться к интервьюированной божественной сущности. Но, судя по всему, Главпут владел какими-то психологическими приёмами, позволяющими расположить к себе человека. Он сам начал рассказывать примерно то, о чём и хотел спросить Александров. И от этого журналист почувствовал некоторую доверительность к собеседнику.
Главпут рассказывал, почему он себя так назвал. В имени его сокрыт смысл и суть его прибытия на землю. «Главный путь», то есть тот путь, на который должен ступить каждый человек для своего спасения.
– Вы пришли на землю, как когда-то Христос… – продолжал задавать свои вопросы журналист.
– Нет, – отвечал Главпут, – я не спаситель, я – спасатель. Реинкарнация древнего славянского Бога. Меня долго не пускали на землю. Но мне всё-таки удалось. И теперь я объединяю земли и людей. Мы присоединили к себе Белоруссию. Вот теперь и на волжских берегах ищем своих сторонников.
– А как вы это делаете и как помогаете людям?
– По-разному. Объясняем. Проводим практические занятия. А бывает, просто помогаем в трудных ситуациях. Вот у работницы базы отдыха пропал ребёнок. Мы нашли его по своим духовным каналам. Объяснили матери, что с ним ничего не случилось после того, как он сбежал из дома. Успокоили мать. Сейчас её сын находится в полиции. Скоро ей об этом сообщат.
– Но как вы это видите? – задал неуместный, кажется, вопрос журналист. Хотя и стал он в процессе разговора попадать под обаяние Бога и чуть ли не уверовал в него на фоне своих неурядиц жизни.
– Знаем. Но вы теряете связь нашей беседы, – сказал Глав-пут и обратился к Ною: – Почему так происходит, Ной?
– Мало было времени, я не успел, – начал оправдываться Ной.
– Сейчас мы восстановим связь, – сказал Главпут и начал делать какие-то манипуляции руками. Ему помогал Ной.
Но вот он потянул из воздуха, откуда-то сверху невидимую нить, обозначил руками какой-то знак и сказал: «Всё, восстановлено»
– Я вам рекомендую купить нашу литературу, – продолжал он дальше. – Ной вам покажет наши книги. Они изданы в Белоруссии. Сам президент поддержал нас. Много в них полезных сведений. Вам они помогут… А главное, я вам рекомендую записаться на семинары. Ной, позови Ладу. Пусть она покажет расписание мероприятий.
– Лада! – крикнул Ной и стал смотреть на лестницу, ведущую на второй этаж. Все присутствующие тоже стали туда смотреть.
Через пару минут на лестнице показалась девушка. В руках у неё была папка. Но на этот предмет в её руках совсем не обращалось внимание… потому что увиденное Александровым чуть ли не лишило его дара речи. Девушка была невообразимо красивой. Обычную женскую красоту, бывает, можно описывать, говоря о правильных чертах лица, пропорциональной фигуре и т. д. Но истинная красота не поддаётся описанию, потому что она заключается не во внешности, а в каком-то внутреннем ощущении, впечатлении от образа женщины. И вот это воздействие произвела на Александрова Лада. Её появление было лучшим способом установить пошатнувшуюся связь разговора и вообще суть восприятия всех своих новых знакомых журналистом – человеком и профессионалом.
Но, скорее всего, даже наоборот: Александров с появлением Лады лишился критического отношения к жизни и какого-либо понимания происходящего.
А девушка спускалась по лестнице, как, наверное, спускаются богини с небес. На ней было платье, скорее всего, сарафан, держащийся на нешироких лямках, облегающих красивые плечи. Весь сарафан просвечивался. И, кажется, под ним у Лады вообще не было белья… В отличие от скромного одеяния Марии Магдалины, которая, по слухам, в те давние времена, в первом своём пришествии, была причастна к клану представительниц древней профессии… между женщинами чувствовался явный контраст.
– Она ещё – веста: никому из мужчин не принадлежит, – сказал Ной, наблюдая реакцию Александрова на явление Лады…
* * *Тётя Маша никогда не видела Бога в гневе. Всегда он был доброжелателен и слал при встрече здравия с почтением и достоинством. Но тут он вдруг предстал в другом качестве.
Он просто рвал и метал. Кричал и звал грозно своих единомышленников. Никого из них в третьем корпусе не было. И будь у него на самом деле возможность производить громы и молнии, казалось, блеснули бы они у него в руках.
– Тётя Маша, где все? – говорил Главпут, обращаясь к сидящей на вахте работнице базы.
– Да где? Кто где. Время послеобеденное. Все отдыхают.
– Найдите, пожалуйста, кого-нибудь, – попросил Главпут, несколько успокаиваясь.
Тётя Маша не посмела отказать, пошла искать.
Но, оказывается, в холле первого этажа был ещё один человек, который незаметно спал в уголочке на стуле у окна. Его, казалось, не могла разбудить даже настоящая гроза. Главпут заметил, подошёл к нему. Громко почти на ухо крикнул: «Переписчик».
– А? Что? – открыл глаза, встрепенулся тот.
– Ты опять употреблял зелье?
– А-а-а-а, не… Ну я немного…
– Смотри. Не забывай, откуда я тебя вытащил. Пойдёшь опять переписывать Библию… на нары. Собирайся, надо срочно уходить.
– А что за спешка, Главпут?
– Должна скоро сюда явиться полиция – не за душами нашими, а за земными нашими доходами придут они.
– Откуда известно? А… ну ты, конечно, всё видишь.
– Хватит нести чепуху. Мальчик работницы базы, которого нашла полиция, возвращён матери. И я слышал, как он ей говорил, что тётя Таня, библиотекарша, жаловалась дяде полицейскому на нас, обзывала мошенниками. И полиция собирается сюда прийти. Ждать их нам здесь нет резона. Они хуже бесов вымотают нам души. И точно заберут все наши земные доходы.
– Всё понятно, – уныло сказал переписчик Библии.
– Так где же все находятся?
– Ну, кто где… Ною ты же сказал завлечь журналиста в наши ряды. Он же так похож на протопопа Аввакума. Они, наверное, в баре обсуждают мировые проблемы… Мария с Ладой ушли загорать на пляж. Солнце сегодня такое мягкое.
– Ах, эти две… – чуть не выругался всевышний, – нашли время демонстрировать свои прелести.
Вдруг вбежал перепуганный Николай Второй.
– Главпут, что случилось? Тётя Маша сказала мне бежать срочно сюда…
– Некогда объяснять, Николай. Срочно надо собираться. Мы с переписчиком уходим первыми. Пойдём тропинкой по берегу до ближайшего селения.
– Боже, – взмолился переписчик, – но это километров семь, не меньше. Я не дойду.
– Дойдёшь. Я тебе говорил не напиваться. Иди, собирай рюкзаки, – и дальше обратился Главпут к Николаю: – Найди Ноя. У него касса. На катере с ним добирайтесь до города. Не связывайтесь по телефонам, могут отследить… Предупреди всех, кого сможешь, чтобы собирались на запасном месте. Ну всё… иди.
Главпут и переписчик быстро собрали рюкзаки. И вышли из помещения, даже не соблюдя ритуал: не посидели на дорожку.
* * *Главпут пустился в бега. Он быстро шёл с рюкзаком за плечами, направляясь к краю широкого пляжа базы. За ним еле поспевал переписчик. Он охал и ахал, порой переходя на бег, чтобы догнать Главпута. Вот они подошли к окончанию пляжа. Прошли мимо весёлой компании отдыхающих. В тенёчке, под лиственной кроной дуба, балдел народ. Напитки и угощения расположились на простынке, расстеленной на траве. И вокруг неё гомонили люди.
Свернул Главпут на начинающуюся от этого места тропинку и пошёл по ней, поднимаясь вверх. Метров через триста спугнули они прячущуюся в кустах рядом с тропинкой полуголую пару. И мужчина, и женщина побежали между деревьев, прячась за дубами и липками. Бежали они, наверное, как первые люди в раю, познавшие добро и зло. Но им не было грустно. Они, смеясь, уходили подальше в лес, где их не увидели бы ни чьи любопытные глаза. Не было, кажется, ни у кого здесь мысли о необходимости какого-либо спасения.
Никто не хотел спасаться. Всем было и так хорошо в этом наполненном солнцем и чистым воздухом прекрасном месте отдыха. Да и что говорить, если задуматься глубоко и быть честным перед самим собой, не кривить душой и не жаловаться на судьбу…
Ведь почти всех устраивает эта жизнь. То весёлая, то грустная. Порой горькая и трудная. Но радости, которые она периодически доставляет, позволяют терпеть эти временные трудности и лишения…
Главпут шёл широкими шагами, уверенный в своём спасении от полиции, и уверен был в этом пути, который вёл его в другое селение, откуда он мог бы спокойно уехать подальше от опасного места.
Ему не было трудно идти, подниматься в подъём, а вот его спутник явно сдавал, уже стонал, и спотыкался, и просил привал. На остановку – не было времени. И Главпут шёл и шёл.
Он был силён, как человек, этот Главпут. И дух его трудно было сломить неурядицами земной жизни. Но если он и мог здесь кого-нибудь спасти, то это своего соратника, который с каждым шагом всё больше слабел. Тогда взял Главпут и его рюкзак, повесил на своё плечо. Это было нетрудно, не труднее, чем Христу нести на Голгофу Свой Крест. И даже нечего сравнивать. Масштабы и задачи разные.
Но откуда-то бралась уверенность и непреклонность в выбранном пути. И шёл, и шёл Главпут, и деревья словно склоняли на плечи ему ветви…
Дневник попавшей под поезд
Этой дорогой ходил я часто. Чуть ли не через день.
Шёл от своего дома, находящегося почти за чертой города у леса, или спешил от остановки общественного транспорта, который тоже останавливался не близко от нужного места, чтобы можно было не совершать десяти – пятнадцатиминутный спурт в роли пешехода. Студент третьего курса, я не мог долго оставаться без общения, без тесного круга знакомых и друзей. И эта дорога была к студенческому общежитию. Именно там, в пятиэтажном здании, где жили мои однокашники, проходила большая часть моего времени, свободного от учёбы и других полезных занятий.
Дорога всё время как бы спускалась вниз, шла под уклон. И ходил я мимо частных домов, потом по парку, по вновь проложенному асфальту вдоль высоких стен завода. И спускался к рельсам для поездов, к многочисленным ниткам железной дороги. Это было самым значительным препятствием на пути к конечной цели.
По этому множеству рельсовых ниток нередко шли поезда. То пассажирский прогудит, стуча по рельсам всей тяжестью состава, то прошмыгнёт электричка, а то и вовсе товарняк тащится, как старый дед на печь, еле-еле.
А бывало, вообще встанут несколько составов и ждут, когда им зелёный свет разрешит двигаться дальше. И ты тоже стоишь и смотришь, поедут ли они, в конце концов, или так и будут стоять, как в тупиках где-нибудь в депо. И бывает, не выдержишь и начнёшь на свой страх и риск перебираться на другую сторону под остановившимися вагонами или забираясь на ступеньки, переходя по ширине вагона, чтобы спрыгнуть на другой стороне, пока состав не успел тронуться. Мне, да и многим моим товарищам не представлялось это уж таким опасным, а, скорее всего, было обыденным делом.
Потому и показалась мне, как и другим студентам, которых я знал, весть о гибели на железной дороге учащейся нашего института странной и даже невозможной. Хотя это известие и потрясло нас, студентов как людей из-за своей молодости нечасто сталкивающихся со смертью, но вызвало и удивление: мы все ходили по этой дороге, и никаких происшествий не было. Что случилось и почему произошло это – задавали мы риторические вопросы и не знали на них ответ.
В первые дни обсуждали студенты трагический случай, и ходили слухи о том, что могло послужить этой гибели, что за обстоятельства и будто бы смерть была неслучайной.
Я был, если говорить по правде, не демонстрируя ложную скромность, известной личностью в своём учебном заведении. Известной из-за широты своих интересов, потому что занимался спортом, участвовал в самодеятельности. И даже печатал стихи в городской молодёжной газете. Но и я сам, знавший, наверное, половину народа из всех учащихся в нашем институте, всё-таки никогда не видел эту погибшую девушку. Она была первокурсницей и успела сдать только одну сессию. Но жила, как оказалось, в одной комнате с моей знакомой.
Необязательно, что я пошёл в общагу прояснить для себя этот случай. Просто приходил я в жильё своих знакомых очень часто.
И в этот раз я пришёл, оставил на вахте документы и, взбежав на второй этаж, начал посещать чуть ли не по порядку комнаты своих приятелей и друзей. Общался, пил чай.
Нина жила на третьем этаже. Когда-то на первом курсе я был безответно влюблён в её подругу… Да, как-то не состоялась та любовь, но Нину я особенно не замечал, увлечённый её соседкой по комнате.
Совершенно неожиданно она начала хорошеть и к третьему курсу стала невообразимо притягательной для мужских глаз. Не была красавицей, такой шикарной, но стала очень женственной, с идеальными формами фигуры, с озорным блеском в глазах, мне стала она нравиться – до прилива нежности во всём, не склонном к сдерживанию организме. К третьему курсу она стала жить в другой комнате, с другими соседками.
Я начал к ней подкатывать. При встречах стал выказывать, как мог для своего неумелого возраста, знаки внимания, приглашал в кино, пытался приобнять. Но она отстранялась, говорила мне:
– Шурик, у меня есть жених, я не могу…
Говорила она так, но видно было, что совсем отказаться от моего внимания она не хочет.
Во всех этих любовных делах, где существует масса условностей, я был не спец.
Становился я немного туповатым и не знал, что делать, как увлечь девушку и начать развивать отношения.
Я зашёл к ней. Она была одна. Мы сидели, пили чай, я шутил, и она с удовольствием смеялась. Но я уже больше не заводил разговоров о своих чувствах. Ведь получил отказ… Мы перешли к обсуждению этого страшного случая с гибелью девушки. И Нина сказала, что на самом деле, возможно, это самоубийство.
– Почему так думаешь?
– Да она вела дневник. Он остался у меня. Кое-что написано там…
Мы не были с ней очень близки, мало было общих знакомых, которых можно было отнести к совместным друзьям, но она обо мне, несомненно, знала много. Поэтому я решился попросить её:
– Нина, а не могла бы ты отдать мне этот дневник? Ты же знаешь, что я пишу, то есть хочу стать писателем, и мне могут пригодиться знания о людях. А в дневниках раскрываются личности больше всего.
Нина задумалась на какое-то время и всё-таки отнеслась к будущим моим претензиям на писательство очень серьёзно, иначе бы не встала из-за стола и не принесла из-за ширмы дневник этой девушки, отдала его мне. В этом жесте, серьёзном поступке, наверное, было многое из того, что говорило о её неравнодушии ко мне. Но мог ли я, бестолковый студент третьего курса, это понять и как-то использовать?
Я взял дневник и ушёл, поблагодарив Нину, и в этот раз не проронил и слова о своей симпатии к ней.
Дома на другой день я начал с интересом листать дневник. Но в основном в нем были типичные для молоденькой девушки тексты. И в целом это были не собственные её размышления, а всякая новомодная мура, которой насыщена жизнь в нашем быту. В дневнике находились слова популярных песен, рецепты блюд, гороскопы, советы, как вести себя с мальчиками, какие бывают поцелуи и другая дребедень, соответствующая интересам неопытных провинциальных девиц.
Но я, просматривая эти листы, невольно размышлял о главном: о том, как же могла она попасть под поезд. Сам я проходил иногда эту дорогу даже в таком состоянии, что и на ровной местности была опасность потерять голову.
Я вспоминал, как однажды шёл глубокой ночью этим путём. Расскажу по порядку… Было мне как-то одиноко и грустно, и я ходил по городу просто по гостям, ненадолго задерживаясь в домах своих приятелей. Последний мой заход был к старой знакомой, рано овдовевшей, моей ровеснице.
Она меня хорошо встречала, угощала водочкой, веселила рассказами, так что я мог бы (думалось, по крайней мере, так) спокойно остаться у неё ночевать. Но нечто взбрело мне в пьяную голову, и я решил уйти, пошёл дышать свободным вольным воздухом.
Домой мне не хотелось, а приключения взывали к беспутному, залитому алкоголем сознанию.
Я вышел от своей знакомой уже поздно. Было около полуночи. Но, как ни удивительно, по улице ещё бродили люди. И я даже встретил одного знакомого. Как он здесь оказался? Жил недалеко. И тоже новые приключения вели его неизведанными путями. Я даже не знал, как его зовут. Просто видел в родном институте. Но, встретив его теперь, крикнул:
– Привет!
– Привет, – откликнулся он.
– Ты с какого факультета?
– Я с ЗАРа.
– А я с эконома. Что, живёшь здесь где-то рядом?
– Да, я Костя со «стрелки».
– А я Шурик, с первой Дачной. Ты куда идёшь? – спросил я коллегу по учебному заведению.
– А никуда, так иду, – сказал Костя почти словами известного героя из мультфильма.
– А пойдём в общагу к бабам.
– Пойдём.
И мы пошли. Костя был трезвее меня. Во всяком случае, он не спотыкался и не мотался по дороге, по всей её ширине. Он находился в лучшем состоянии алкогольного опьянения, когда романтика приключений становится наиболее возможно осуществимой…
– Давай кому-нибудь настучим по роже, – предложил Костя.
– Давай, – согласился я.
– Я здесь всех бандитов знаю. Я – Костя со «стрелки».
– А я Шурик, с первой Дачной.
Да кого мы могли обидеть, добрые, дружелюбные и не склонные к насилию студенты? Но на всякий случай редкие прохожие, завидев нас издалека, переходили на другую сторону дороги или вообще поворачивали назад.
Мы пришли в общежитие. Но пропустить в него нас вахтёрша не захотела.
– Идите отсюда, – сказала она. – Время уже позднее, и не положено никого из гостей пускать.
– Да как так? – возмущался я. – Меня тут все знают. Я – Майоров, студент института…
– Да будь ты хоть самим Генераловым…
– Меня узнают во всей стране, – не унимался я. – А может, и во всем мире…
– А я тебя знать не хочу, – сказала как отрезала пожилая дама, работавшая раньше надзирательницей в тюрьме, и выпроводила нас за дверь.
Непреклонность вахтёрши заставила нас искать другие пути внутрь общежития. И они были. Мы подошли с торца здания. Там на окнах стояли решётки на первом этаже, а на втором были окна с простой форточкой. Сколько раз я таким путём проникал в помещение – не сосчитать. И как хозяин нового входа пригласил Костю первым забраться в апартаменты. Он не без труда одолел подъём. Настал мой черёд.
Множество попыток оканчивались ещё до второго этажа. Я был настолько пьян, что никак не мог скоординировать своё тело. Падал на землю – без ущерба для здоровья. И все-таки упорство моё было безграничным. Я добрался до второго этажа, осталось только перецепиться и схватить верхнюю перекладину рамы. Но… координация моя не была безупречной. Я сорвался и полетел со второго этажа. Упал на ноги. Почувствовал боль в ступне, и попытка встать была неудачной: нога сразу разболелась. И я понял, что забраться мне не удастся.
– Костя, – сказал я, – не могу подняться, кажется, сильно повредил ноги. Давай без меня там отдыхай, а я попробую добраться до дома.
– Да как же так, – вполголоса говорил со второго этажа Костя. – Может, ещё раз попробуешь?
– Нет, всё, давай, пока…
Я посидел в весенней подрастающей траве у края общежития и начал пробовать вставать. Сразу не мог подняться. А предстояло ведь идти тем путём через железную дорогу.
Делать нечего, где-то прыгая на одной ноге, где-то слегка на носок наступая, я добирался до трудного перехода. А тут ещё координация от моего пьяного состояния нарушена. Но если не везёт, то не везёт до конца. На рельсах, загораживая весь проход на другую сторону, стоял железнодорожный состав. И он стоял и стоял, и пьяное терпение моё не было беспредельным…
Я начал пробираться под вагоном. С неходящей ногой, в состоянии достаточной неустойчивости. Это было проблематично, тяжеловато… И выбирался из-под вагона я тогда, когда поезд уже тронулся…
А сколько раз здесь, именно в этом месте, я спрыгивал с поезда, возвращаясь из какой-нибудь поездки, чтобы не ехать до вокзала, а побыстрей попасть домой – отсюда ведь ближе. Я обычно знал, как спрыгивать с идущего поезда. Но иногда забывал, как это делается: то ли по ходу движения надо прыгать, то ли наоборот – назад. При неправильном прыжке, бывало, переворачивался через голову, и максимум, какие были у меня неприятности, – это царапины где-нибудь на руке…
Поэтому мне не верилось в возможность случайного попадания под поезд.
И вот в дневнике я дошёл до страниц, где его хозяйка, как и положено в таких тетрадях, стала описывать свою жизнь, некое впечатление от встречи.
«Я сегодня осталась одна, соседки по комнате уехали по домам. Я пригласила в гости к себе своих подруг из другого института. Они тоже поступили в этом году. Они пришли с парнями и остались ночевать у меня. Они спали вместе с парнями. А у меня до сих пор никого нет. Подруги обещали в следующий раз с кем-нибудь познакомить…»
После нескольких страниц с описанием разных рецептов и другой белиберды я нашёл в дневнике новую запись о жизни.
«Сегодня снова, – писала девушка, – пришли мои подруги и привели его. Мы выпили за знакомство. И он, со мной немного поговорив, полез ко мне целоваться.
У него плохо пахло изо рта, меня чуть не стошнило, но я стерпела. Но хуже стало, когда они остались ночевать и он лёг со мной. Полез ко мне в трусы. Я чуть не сгорела от стыда…»
Это была предпоследняя запись. После неё не присутствовало, как всегда, обычных каких-нибудь рецептов, а просто на другой странице сверху совсем уж неровным почерком было последнее писание.
«Он сегодня пришёл один, без друзей и моих подруг. Ну зачем это всё так… Ну зачем он так сделал… Я, может быть, привыкла бы к нему… потом… сама бы тогда…»
Может быть, эта последняя запись позволила Нине делать предположение о сильном стрессе своей соседки по комнате, приведшем к трагическому финалу. Но и я тоже не мог равнодушно прочитать этот сумбурный текст. Мне вдруг по-настоящему стало открываться, какой сложный и неоднозначный мир впечатлений может быть у девушек от общения с парнями… Раньше я это как-то не предполагал и не учитывал во всех лёгких отношениях с противоположным полом, наблюдая только свои чувства…
Я решил прогуляться после всего прочитанного. Куда я мог пойти? Конечно, к друзьям в общагу…
Я шёл знакомым путём, как будто бы вновь открывая для себя приметы этого места. У самого края дороги поднимались молодые кусты крапивы вопреки всей каменной и железно-деревянной сущности этого места, не предполагающей наличия растительности. Пахло просмолёнными шпалами. Где-то здесь сблизилась с поездом молоденькая девушка, может быть, думая плохо о жизни, о начинающейся весне, обо всем мире…