Переговорщик

– И все-таки не пойму я, зачем майору больные, если у него под боком их как грязи? – Ус устроился на почерневшем от времени пне. – Подожди, пока солнце выглянет, и бери любого, – продолжил он, развязывая свой вещмешок.

Доберман обернулся к сержанту. Пожал плечами, как будто вопрос предназначался ему. Достал из кармана сухпай.

Я в немом удивлении вытаращился на запечатанный брикет – неужели скрипушники не удосужились проверить наши карманы и проворонили продукты? Как ни старался, но понять, каким образом мой сухой паек из вещмешка перекочевал в карман куртки, не мог. Если, конечно, не предположить, что его туда переложили сами скрипушники. Поверить в это я не мог, да и не хотел – чего уж врать. Это что же тогда значит, пожалели они меня что ли? Ха! И Добермана, значит, пожалели.

– Последнее забирают друг у друга только звери, – заявил Ус, разглядывая мою вытянувшуюся физиономию.

– Как же, звери! Ты нашим орлам с гарнизона это скажи. Думаешь, скрипушники оставили жратву, чтобы убедить нас в том, что они не звери? – я злился. – Зачем им это?

– А что если они так живут – по-людски? – вопросом на вопрос ответил Ус.

– Скрипушники – по-людски? – я скривился. – Не смеши!

Молчание повисло в воздухе. Если, конечно, можно называть воздухом серую водяную пелену, окружавшую нас со всех сторон.

Я больше не смотрел в сторону Уса.

Ну не идиот ли? Я злился – не мог допустить, что враг может быть милосерден даже там, где любой из нас без малейших сомнений всадил бы пулю в лоб любому заразному. Просто так – подстраховаться.

Попытки найти даже самое неправдоподобное объяснение результата не дали. Не мог продуктовый брикет попасть в мой карман. Никак не мог! Если только… Нет, но это полный бред! Я с надеждой посмотрел на Щекана и медленно спросил:

– А твой сухпай где?

Тот похлопал себя по карманам и полез за пазуху.

– Твою же мать! – вырвалось у меня, когда перед глазами появился запечатанный брикет. – Это что же получается?

– Получается, что они вас от самих себя защищали, – буркнул Ус и раздраженно продолжил. – Оружие отняли, а жратву оставили. Будь у вас автоматы, вы бы вынудили их убивать. А им этого не хотелось. Иначе…

Я раздраженно отмахнулся:

– А ты откуда знаешь, что им не хотелось, а что хотелось? Жратву оставили? Как же, как же! Приступить к приему пищи! – приказал я, ощущая себя полным идиотом.

Говорить не хотелось. Сунув обломок сухого брикета в рот, я стал ждать, когда слюна растворит безвкусный спрессованный брусок.

– Больше привалов не будет. На марше без приказа не спешить. Всем понятно? – повернулся я к Усу, замечая отстраненную улыбку на его задумчивой физиономии.

Он наверняка был уверен в своей правоте, – я с трудом проглотил противную кашу, имеющую привкус пригоревшей гречи с кусками хрустящего на зубах, прогорклого сала.

Короткий привал закончился, и наш маленький отряд продолжил движение. Первый – Доберман. За ним Щекан и Ус. Следом уже я с автоматом наперевес. Чуть приотстал – нужно видеть всю группу.

В голове рождались странные мысли, появлялись неприятные вопросы. А если заражусь, что тогда буду делать? Спрашивая себя и не находя ответа, я скрипел зубами. Оставаться одному наедине с тревожными мыслями не хотелось, и я поспешил вдогонку за сержантом.

– Если они такие добрые, то зачем маски забрали? – спросил я с вызовом, и тут же вздрогнул, понимая, что же меня все это время угнетало. Если они лазили по нашим карманам, а мы в это время были без масок, то они могли передать нам свою заразу.

Прогоняя страшное предположение, я не выдержал и застонал. Безумный крик, стоило вспомнить, где мы находимся, застрял в моем горле.

Ус, не обращая внимания на мой стон, скоро ответил:

– Может, думали, что без масок вы дальше не пойдете? Может, хотели одного, чтобы вы быстрее оставили их в покое и вернулись туда, откуда пришли? А насчет заразы, – сержант секунду помолчал, как бы решаясь, говорить или нет, и только после этого уверенно добавил: – Не думаю, что они так страшны, как мы их…

Я остановился:

– Как это?

В это время Ус замер как вкопанный и, прижимая палец к губам, длинно зашипел, призывая всех к тишине:

– Чшш!

Свистящий звук раздался где-то недалеко.

– Лежать! – взвизгнул я, падая на землю.

Но было поздно. Из мокрой серости выскользнул небольшой камень и ударил Добермана в висок.

Мое тело коснулось земли, и я откатился в сторону. Сжимая холодный и влажный рифленый рожок, повел стволом калаша. Глупо палить в невидимого противника, когда у тебя с патронами тухляк, но, чтобы предупредить Тепловиков, что и мы не беспомощны, я все-таки выстрелил одиночным наугад, примерно в том направлении, откуда бил пращник.

Сквозь шелест дождя послышались чавкающие звуки удаляющихся шагов. Снайпер один и, понятно, не решится показаться нам на глаза. Затаится неподалеку и будет ждать своих.

Подползая к Доберману, я вгляделся в неподвижную бледную физиономию. Кровь на виске. Яркое алое пятно на белом неподвижном лице быстро бледнело. Ручейки, розовеющие под струями дождя, быстро стекали на землю.

Вначале гайка Колобку, теперь камень-кругляш Доберману. Что же это получается, ров этот – только для нас, чтоб не совались в Мертвый стан. А бандитам он не помеха – свободно убивают и с той, и с другой стороны.

Зачем же мы его рыли?

– Нужно уходить, пока другие стрелки не прибыли, – прошептал я и, поворачиваясь к Усу, кивнул в сторону плотной кучки невысоких кустов.

Не успел я договорить, а Щекан уже полз к сгустку переплетенных стеблей, вжимаясь мордой в мокрую грязную траву и быстро вихляя тощей задницей.

Двинул и я следом, но на полпути к укрытию услышал возню за спиной и остановился. Поворачиваюсь, коснулся взглядом Добермана, и возмущенно уставился на Уса, нависшего над его неподвижным телом. Сержант приноравливался поудобнее перехватить тело рядового.

Он что, мертвяка тащить на себе собрался?

– Брось! – зашипел я, замахал рукой.

Неужели он не понимает, что далеко уйти с такой обузой не получиться? Я вдруг вспомнил нашего майора и, подражая его манере отдавать приказы, рявкнул:

– Сержант Ус, отставить! Ко мне… – И чуть было не добавил «бегом марш!», но вовремя остановился.

Дождь неожиданно прекратился, стих шелест падающих капель, а вместо него со стороны тепловиков послышался знакомый свист – так звучит раскручиваемая праща.

– Ко мне! – рявкнул я. Не целясь, выстрелил на звук и в тот же миг вздрогнул – локоть обожгла раскаленная боль. Руку напрочь парализовало.

Меткий чертяка попался, точно бьет. Такому и автомата не нужно. Только почему не убивает?

Ус с большой неохотой подчинился приказу, понял, что будет следующим, в кого пращник точно не промажет; бросил Добермана и, что-то бормоча, неуклюже пополз за мной. Когда густые заросли сомкнулись за его спиной, он в отчаянии замотал головой из стороны в сторону.

– Он был еще жив, лейтенант! – делая ударение на моем звании, он, казалось, хотел отползти подальше от меня, тем самым демонстрируя свое отношение к моим приказам.

Желтеющие листья надежно скрывали нас от снайпера-пращника, но, несмотря на это, Ус не решался подняться с земли.

– Мы его бросили! – повторял он, беззвучно барабаня кулаками по мягкой земле.

Я начинал злиться и, хотя мне самому не нравилось, что мы вынуждены оставить Добермана, раздраженно процедил:

– Ты хотел остаться с ним и лежать рядом с дыркой в башке?

Не найдя что ответить, Ус виновато уткнулся глазами в мокрую землю и едва заметно пожал плечами.

– Ладно, отставить сопли! Если его до сих пор не убили, то, нужно думать, не убьют и дальше. Живой он им нужен. Позже вытащим! – пообещал я, хотя сам не особо верил тому, что говорю.

Да и были причины сомневаться. Что можно сделать с одним автоматом на троих? Единственное место, где нас не должны искать, находится здесь, решил я. Никто не поверит, что мы, имея силы, не вступили в бой, и уж тем более никто не подумает, что, не имея их, мы не удираем со всех ног, чтобы оказаться как можно дальше отсюда. Вот только отсиживаться в кустах у нас времени нет.

Я осторожно подполз к самому краю зеленого укрытия. Высунул голову из кустов. И именно в этот момент впереди мелькнула фигура пращника. Низкорослый мужик тащил за ноги безвольное тело Добермана. Пока я ловил его на мушку, он исчез за деревьями. Чертова рука! Локоть опух, пальцы с трудом подчиняются моим приказам. Тут не то что метиться, – шевельнуть и то с трудом удается.

Сзади заскрипела трава. Не дожидаясь, пока Ус подползет ближе и обнаружит исчезновение Добермана, я метнулся ему навстречу. Теперь можно было подняться на ноги – пращник еще некоторое время будет занят своей ношей.

– Вперед! – кивая перед собой, скомандовал я.

Ус на мгновение заглянул мне в глаза и, как показалось, все понял. Молча кивнул, проворно вскакивая, двинулся за мной. Теперь все зависело от времени, которое понадобится пращнику, чтобы добраться до своих. Это если он был один, а если не один, тогда…

Я вспомнил приказ майора. Конечно же, как я мог сомневаться? Выполнение задания – прежде всего. Важнее жизни умирающего бойца, важнее даже моей собственной жизни. Я больше не старался сдерживать себя и перешел на бег. Мокрые ветки больно хлестали по лицу, но я не обращал на них внимания – все мои мысли были заняты беглецами. Нужно догнать заразных, иначе…

А что, собственно, иначе? Ну, проберутся они за кольцевую дорогу. Можно подумать, там своих вичей не хватает. Нет, прав Ус, что-то здесь не так, не простые, значит, это вичи. Не зря ведь майор приказал: доставить живыми. Размышляя на ходу, я совсем забыл об осторожности и, когда неожиданный рывок остановил мой бег, не сдержался.

– Черт! – выкрикнул я.

Резкая боль ударила в стопу. Что-то (или кто-то) с громким щелчком схватило меня за ногу, впилось в ботинок и, разрывая кожу, дернуло назад. Инерция бросила тело вперед, и если бы не железная хватка Уса, лежать бы мне с разбитой мордой в грязи – успел поймать меня сержант. Вынужденный остановиться, он опустил голову. Разглядывая громадный капкан, в пасти которого торчала моя нога, укоризненно покачал головой. Наклонился, с трудом разжал железные тиски с большими, острыми, треугольными зубьями, на которых осталась алела моя кровь. Несколько красных пятнышек – несерьезно. Да и боль быстро стихла, стоило только холодной воде проникнуть через рваную дырку в ботинке.

– Нужно осмотреть рану, – заявил Щекан.

– Потом! – отмахнулся я и осторожно пошевелил стопой.

Боль нехотя вернулась, обожгла мокрые пальцы и, разливаясь по ноге, двинулась к щиколотке.

– Все потом! – повторил я бодро и зашагал мимо берез.

Высокие белые стволы – со всех сторон. Стоят, заляпанные черными пятнами, так близко друг к другу, что плотные кроны закрывают небо непроницаемым зонтом, и только когда мы проходим через небольшие поляны, мрак у их оснований на какое-то время рассеивается.

Метров через триста пришло ощущение, что мы не одни. В полумраке чащи что-то произошло. Что-то, что меня насторожило. Я, замер, озираясь по сторонам, попытался определить, откуда исходит угроза. Без толку – никаких движений, только шорох листвы и редкий хруст ветки вдалеке. Вот еще один, теперь гораздо ближе и откуда-то сверху. Кажется, что звучит прямо над головой. Медленно поднимая глаза, я столкнулся с внимательным взглядом испуганного мальчишки. Тот прятался на высоте нескольких метров, среди ветвей, едва заметный на фоне густой листвы. Понимая, что его обнаружили, паренек заорал благим матом и полез по стволу еще выше, к самой верхушке березы. Искаженное криком лицо смотрело в одну сторону – туда, где исчез пращник. Видимо, малолетний наблюдатель ждал сигнала.

– Ах ты, дрянь! – вскидывая автомат, я попытался совладать с тяжелой, непослушной рукой.

Онемевший палец коснулся спускового крючка, но в тот же миг перед лицом возникла разъяренная физиономия Уса. Громадная ладонь закрыла дуло автомата.

– Ты что делаешь? – зашипел он, и мне показалось, что сержант с трудом сдерживает себя, чтобы не дать мне по морде. – Он ведь ребенок!

– Это ты что делаешь? Если этот уродец сейчас же не заткнется, то через десять минут здесь будет весь Мертвый стан.

Ус нахмурился. Я был прав, но он никак не хотел соглашаться с необходимостью убивать мальчишку. А тот продолжал заливаться соловьем. То завывая, то переходя на свист, он словно напрашивался на пулю.

– Ладно, уходим, – кивнул я нехотя.

Довольный Ус хлопнул глазами, одобрительно качнул головой и рванул вперед, торопясь увести меня подальше от визгливого сопляка.

Черт, нельзя же так! Ведь скоро совсем хребет потеряю. И что тогда? В рядовые? Майор наш не потерпит соплей и сантиментов – сразу разжалует, не посмотрит на наши с ним дружеские отношения. И будет прав. Прощай тогда мечта о квартире со всеми удобствами, с бойцами возле подъезда и высокой изгородью перед домом, через которую ни одна тварь при всем своем желании не перелезет. Прощай спокойная жизнь, прощай долгожданный ребенок. Не в казарме же его рожать. Хотя, Марта и к этому готова…

Ну уж нет! Больше не позволю Усу помыкать собой, даже если передо мной будет его мать, без колебания выстрелю. И пусть идет он со своей совестью куда подальше. Сердце, видишь ли, у меня есть. Сердце в наше время – орган бесполезный, если к нему прислушиваться, жить невозможно будет.

– Правильное решение, лейтенант, – оборачиваясь на ходу, Ус взмахнул громадным тесаком.

– Иди, давай, умник!

Я злился и не мог понять причин своего раздражения. Может, виноваты ошибки, следовавшие одна за другой и превратившие наш поход в сплошную череду бестолковых решений, а может, крамольные мысли – лезут в голову, хоть башкой в березу с разгона. Не привык я столько думать, а здесь, как заведенный: одна мысль сменяет другую.

Соберись, а то затянувшийся поход окончится скорыми похоронами, и будет лежать твое тело в какой-нибудь трубе, как и тело Барсука. Одергивая себя, я поторопил товарищей – крикливый пацан все же замолчал. Дождался гаденыш своих, а может, устал орать. Это мы узнаем в самое ближайшее время. Хотя, лучше бы не знать вовсе. Одно хорошо, патрон сэкономил.

Как назло, разболелась нога. Заныла. Тяжко так. Потом задергала, боль, как зубная, только по всей икре, от пятки до колена. С каждым шагом – все сильнее, пока – через полкилометра – не превратилась в нескончаемый поток невыносимых пульсаций, раскаленным гвоздем пронзающих конечность от кончиков пальцев до ляжки.

Черт! Как же больно! Нужно осмотреть рану, обработать, если… Но где взять для этого время – тепловики уже знают о нашем появлении. Даже не глядя, я знал, что без перевязки не обойтись, ощущал, что пальцы на ногах распухли так, что с трудом помещаются в свободные армейские ботинки.

Дело дрянь! Через полкилометра на смену обжигающей боли пришел леденящий мандраж. Очевидно, случилось худшее, и в рану попала инфекция. Липкий холодный пот крупными жирными каплями полз по спине, озноб накатывал волнами, всякий раз превращая тело в подобие живого трясущегося студня – волна за волной. Но я все еще пытался бежать, хромая и постанывая, с трудом, но терпел.

– Лейтенант, с вами все в порядке? – робко поинтересовался Щекан, когда я в очередной раз остановился, чтобы отдышаться.

Ус впереди резко тоже встал, поворачиваясь, вперил испуганные глаза в мое лицо. Знал бы кто, как не понравился мне его взгляд. Хотя, могу предположить, что так же, как ему не понравилась моя перекошенная болью физиономия.

Приближаясь вплотную, Ус приложил руку к моему лбу, нахмурился и недовольно покачал головой.

– Нужно было сразу обработать рану!

– Это я и без тебя знаю, – огрызнулся я. – Лучше скажи, в твоем мешке есть аптечка?

Ус еще больше нахмурил брови и исподлобья посмотрел на мою ногу.

– Антибиотиков точно нет. Только бинты и немного перегона для обработки ран. Все это – мертвому припарка. Нужно что-нибудь убойное. С тебя пот бежит, хоть выжимай.

Лихорадка накатывала длинными волнами, вот и сейчас холодный вал вновь прошелся по всему телу, заставляя дрожать каждую мышцу, каждую клетку обессиленного организма. Ноги, точно ватные, подкосились, навалилось серое беспамятство.

Не знаю, сколько времени я пробыл в отключке, но, когда очнулся, ощутил затылком мокрую землю. Открыл глаза, увидел над головой темнеющее небо и взлохмаченную шевелюру Уса. Шумно сопя, он колдовал над моей ногой. Опуская глаза, я в ужасе замер. Носок, покрытый скользкой сине-зеленой слизью, валялся около развороченного капканом ботинка. Вот уж воистину, что такое не везет и как с ним бороться? Надо ж было так вляпаться.

Сквозь влажные бинты виднелась фиолетовая раздувшаяся нога, гнойный зеленый нарыв выполз из-под марлевой повязки и, похоже, не собирался на этом останавливаться. Скоро вся нога будет такой же.

Ус заметил, что я пришел в себя, тяжело вздохнул и виновато развел руками:

– Нужно было сразу обработать рану.

После этого он достал из вещмешка пузатую фляжку и зачем-то обильно смочил рану перегоном. И тут я окончательно струхнул – стопа, пока я был без сознания, напрочь потеряла чувствительность. Да и лихорадка теперь не давала расслабиться ни на секунду. Тело тряслось, зубы клацали без остановки.

– Заражение крови! – выдохнул я, вспоминая курсы по оказанию первой помощи.

Каждый чистильщик должен был знать признаки основных и самых опасных заболеваний. Хотя, кто нынче их не знает. Вот и я знал, что недуг мой не передается от человека к человеку, но легче от этого не становилось. В наших условиях – это смертельный приговор.

– Ты это, – пробормотал я, глядя на Уса, – не переводи добро на говно, лучше давай внутрь. Замерз я.

Смотрит сержант на меня, а в его больших влажных глазах плещется жалость. Добрый, зараза! Невмоготу смотреть не его сочувствие. Плюнуть в морду хочется. Ну, нельзя быть таким в наше время!

– Плохо, что задание провалили, не оправдали, значит, надежды нашего командира, – шепчу я, а он только пренебрежительно отмахивается.

Нашел о ком думать. Оно и понятно, не любит он майора. И этого я тоже никогда не понимал. Ведь командир для нас все. Он, как отец, как знамя, как…

– Не об этом нужно думать, – нахмурился Ус. – Если срочно, прямо сейчас, ничего не предпринять, кранты тебе, Серега, – говорит это, а сам тесаком себя по колену лупасит.

Вижу, сказать что-то хочет, но не решается. Дай, думаю, помогу.

– Предпринять? – повторяю за ним и вымученно улыбаюсь, как могу.

Пытаюсь справиться с трясучкой:

– Ты что же, предлагаешь ногу… тесаком?

Ус дернулся, как ужаленный, но виноватое выражение лица никуда не исчезло.

– Скрипушники, они больные, – сказал и замолк. – А значит, должны дружить с медициной. Ну, чтобы выживать, – закончил он после секундной паузы, поглядывая при этом куда-то вверх и за мою спину.

– Ты соображаешь, что несешь? – я не дал ему продолжить.

Мысль пришла. Страшная мысль. Я только начал понимать, о чем он говорит, но уже не мог справиться с собой. Злость заполнила меня без остатка. Я так разозлился, что даже клацать зубами перестал.

– Просить помощи у скрипушников?

Слова превратились в шипение. Я закашлялся, а когда успокоился, проследил за взглядом Уса.

Дырка в бетонной плите, на высоте человеческого роста. На какой-то миг мне даже показалось, что он какие-то знаки подает, а дырка такая же, как та, возле которой Колобка кончили. Вот только не было там заросшей травой канавы, на дне которой я сейчас лежал.

– Ты тащил меня сюда, чтобы отдать скрипушникам? – удивился я, с трудом ворочая распухшим, шершавым языком.

Нога пылала. На смену липкому, холодному ознобу пришел жар. Заледенелое тело, быстро нагреваясь, раздулось до размеров Вселенной. Мысли, путаясь, выталкивали на поверхность сознания злобные рожи, покрытые гнойными язвами. Из темноты небытия всплыли лица мертвых бойцов: Барсук, с рыхлыми кусками мяса на месте лица, Колобок, с гайкой вместо глаза и окровавленной проволокой, торчащей из щеки. Один Доберман явился без крови, постоял перед глазами бледный и, криво улыбнувшись, стал медленно удаляться, а вместе с ним уходили ощущение собственного тела и мир, окружающий меня. Я умер. Хотя, какое-то время еще различал чьи-то глухие голоса, то удаляющиеся, то приближающиеся тусклыми фонариками из бесконечно-темного далека.

– Тащим к забору? – мигнул один.

– Но, сержант?! – запротестовал другой.

– К забору, я сказал!

– Ты как хочешь, а я не пойду!

Голоса переговаривались, препирались где-то в темноте, в стороне – там, где находилось мое мертвое тело.

– Хррр! – донеслось удивительно рядом, прямо в голове, и кто-то большой и сильный выключил свет…