– Нет, не будем добавлять вкладыши, сейчас всё больше появляется ценителей худосочных…
– Можно сделать и так, и так…
Уже через полчаса этого шума у Сатуры разболелась голова. Она терпела из последних сил, бросая отчаянные взгляды на тётушку, с упоением перебирающую куски материи вместе с главной портнихой.
– А я говорю, что красный великолепно подойдёт к её золотистым волосам, – уверяла баронесса, прикладывая к себе отрез винно-красного шёлка.
– Дорогая Раина, это ты в нём смотришься великолепно, – мадам не скупилась на комплименты, – у меня в набросках есть отличный фасон, который подойдёт именно тебе и этой ткани, а невинной девушке требуется что-то лёгкое, воздушное. Розовое! Да, непременно розовое! И вот этот лавандовый батист для утренних выходов, и эта голубая органза. А вот это подойдёт для вечернего халатика, – портниха вытащила из коробки что-то воздушно-невесомое.
– О, я тоже хочу!
– Сошьём для вас обеих, – благодушно махнула рукой мастерица. – Не думаю, что вы будете появляться в этих вещах перед одним и тем же… – здесь она, уловив предостерегающий взгляд хозяйки всего этого организованного сумасшествия, оборвала фразу. – Хотя, о чём это я? Сошью, и всё, а дальше уж как знаете!
Постепенно звуки, наполняющие комнату, стали меркнуть, и Сатура поняла, что опять может потерять сознание.
– Раина! Раина! Пожалуйста, услышь меня, – почти простонала она.
– Деточка моя, что случилось? – тётушка отложила в сторону ярко-зелёную атласную ленту.
– Раина, пожалуйста, не нужно!
– Что не нужно, дорогая? Ты не думай, мне совершенно не жаль тех денег, что придётся заплатить за эту красоту, – и она нежно провела рукой по отрезу бархата, который лежал на одном из кресел.
– Я это всё не надену! – Сатура повысила голос и упрямо задрала подбородок.
В комнате мгновенно воцарилась тишина, лишь жалобно звякнули ножницы, выпавшие у одной из помощниц мадам Жози.
– А для кого же мы все так стараемся? – жалобно поинтересовалась тётушка у портнихи, на что та лишь пожала плечами.
– Пожалуйста, не нужно для меня так стараться, – сквозь слёзы прошептала Сатура и выбежала из комнаты.
Только оказавшись в коридоре огромного тётушкиного дома, она сообразила, что выскочила из своей комнаты, и выскочила в одной сорочке. Пришлось спешно возвращаться.
– Прошу меня простить, – глухо произнесла она, – но не могли бы вы все покинуть мою комнату? Я устала. И я, правда, не нуждаюсь в таких красивых и дорогих вещах. Тётушка, я была бы вам безмерно благодарна, если бы вы выкроили время и помогли мне выбрать несколько готовых тёмных платьев.
Все присутствующие женщины, не проронившие ни единого слова с того момента, как Сатура покинула свою комнату, переглянулись между собой. В их глазах отчётливо читалось недоумение и понимание того, что с разумом племянницы баронессы Санаи творится что-то странное.
– Ах, милая, нам понятно твое горе, но я не могу позволить, чтобы моя родная кровиночка одевалась в лавках готового платья, – тётушка была само сочувствие, – я думаю, мадам Жози не откажется сшить тебе несколько тёмных платьев.
– Благодарю, Раина. Леди, – Сатура обратилась к мадам Жози и её помощницам, – благодарю вас! Извините за доставленное беспокойство!
Сказав так, она взяла платье, в котором приехала сюда и скрылась в комнате за ширмой, надеясь, что всё шумное сборище догадается покинуть комнату. К большому облегчению девушки, к тому моменту, как она появилась из своего убежища, комната оказалась пуста. Исчезли не только посетительницы, но и вороха тканей, что они привезли с собой.
До самого обеда Сатура была предоставлена сама себе. По заведённой в пансионе привычке она сама прибрала в комнате, так как после прихода портнихи с помощницами остался беспорядок – на ковре валялись клочки тканей и ниток, под столом оказались несколько фантиков от конфет, на самом столе сгрудились недопитые чашки. И когда только всё успели? Ведь казалось, что они напали на бедную девушку все разом. Вскоре всё, что можно было сделать, было сделано, и всё явственней давал о себе знать голод – прошедшее светопреставление вымотало не меньше, чем прогулка по дремучему лесу. Но никто не спешил пригласить её на обед или же принести обед в комнату. Девушка огляделась в поисках колокольчика или шнурка, которым можно было бы вызвать горничную, но ничего похожего не нашла, пришлось выходить из комнаты. Коридор, украшенный обильной лепниной и позолотой, был пуст. Могло так получиться, что про неё забыли? Или баронесса намеренно решила оставить непокорную племянницу без обеда?
Пройдя немного дальше, в одном из залов Сатура услыхала разговор нескольких девушек, они очень живо обсуждали какого-то Гвидо. Вернее, спорили две из них, одна говорила, что третьей их подруге стоит сначала убедиться, а так ли уж он хорош в постели, и только потом намекать, что необходимо жениться, а вторая не менее ревностно доказывала, что он, получив желаемое, ни за что не сделает предложение. Подслушивать столь приватный разговор было неловко, и Сатура, отойдя немного назад, нарочито громко кашлянула, отчего болтушки разом смолкли, и только потом зашла в гостиную, где застала трёх горничных, активно наводящих порядок.
– Добрый день, – поздоровалась она, – я – Сатура Приатт, племянница баронессы Санаи, я приехала только вчера, и не знаю распорядка в этом доме. Не подскажете, когда будет обед, и как пройти в столовую?
Всё время, пока она говорила, служанки взирали с молчаливым любопытством. Первая откликнулась та из них, чей голос советовал подруге «убедиться, так ли уж хорош Гвидо».
– Д-да, леди, мы знаем, что к госпоже приехала родственница из провинции. Но… видите ли, леди баронесса редко обедает дома, и мы не знаем, давала ли она распоряжения насчёт обеда.
– Но отвести меня к тому, кто знает, вы можете?
– Да, конечно, – все трое согласно закивали головами, и одна из них, голоса которой Сатура ещё не слышала, выбежала из гостиной.
Вскоре служанка вернулась с важным мужчиной, который встречал вчера гостью вместе с хозяйкой. Судя по количеству позумента на бархатном камзоле и замшевых бриджах, это был дворецкий.
– Я провожу вас в столовую, – зычным басом промолвил он. – Нижайше просим нас извинить за такой неприятный инцидент, впредь я буду лично следить за тем, чтобы вам, мисс Приатт, завтрак обед и ужин предоставлялись вовремя.
– Благодарю, – Сатура замолчала, ожидая, когда дворецкий назовёт себя.
– Гапполонор, моё имя Гапполонор, мисс, – дворецкий поклонился с достоинством, соответствующим такому высокопарному имени.
– Благодарю вас, Гапполонор, – девушка кивнула, – а теперь я хотела бы пообедать.
Кивком головы дворецкий отправил одну из горничных на кухню, а сам взялся сопроводить молодую хозяйку в столовую. Тянул ли он время, чтобы на кухне успели что-нибудь приготовить, был ли дом тётушки действительно настолько запутан, или же существовал какой-то заговор, но до столовой они добирались не менее пятнадцати минут. Столовая оказалась не менее вычурна, чем весь дом. Всё та же позолота, к которой баронесса Санаи, видимо, испытывала непреодолимую страсть, и, о счастье, белые, просто белые стены, правда, с неизменными золотыми медальонами. Если бы не величина этой комнаты, в которой был расположен стол не менее, чем на шестьдесят персон, Сатура предпочла бы проводить время здесь. Для неё уже было накрыто место слева от хозяйского. Гапполонор почтительно придержал стул и, дождавшись благодарного кивка, налил поочерёдно в два бокала воды и розового вина.
Может, когда столовая была заполнена людьми, она и навевала аппетит, но обедать одной в таком огромном зале было не очень уютно, и Сатура быстро покончив с принесёнными блюдами, решила, что больше она ни за что не будет обедать здесь одна, о чём и сообщила поджидающему дворецкому.
– Гапполонор, неужели это единственное помещение, где леди Санаи принимает пищу?
Мужчина смутился, отчего у Сатуры закралось подозрение, что этот помпезный обед был устроен с единственной целью – пустить провинциалке пыль в глаза.
– Это зала для торжественных обедов, мисс Приатт, а леди баронесса предпочитает завтракать в своих покоях, а обедать и ужинать, когда находится дома, конечно, в малой столовой.
– Благодарю, Гапполонор, – девушка согласно кивнула, – впредь я тоже предпочитаю завтракать, обедать и ужинать в малой столовой. И, пожалуйста, пока я не освоилась в этом огромном доме, вас не затруднит присылать за мной кого-нибудь? – немного жалобно закончила она.
Гапполонор утвердительно поклонился и помог молодой хозяйке подняться из-за стола.
– Куда изволите пройти сейчас? – всем своим видом выражая почтение, поинтересовался он.
– Вчера я заметила, что при имении находится прекрасный сад, вы не могли бы меня проводить туда?
Дворецкий опять поклонился и пошёл вперёд, указывая гостье дорогу.
Сад оказался даже лучше, чем Сатура представляла вчера. От идеального полукруга внутреннего двора, в центре которого благоухала клумба с розами самой невероятной расцветки, разбегались шесть аллей, мощёных каждая своим камнем – белым, красным, голубым, жёлтым, зелёным и антрацитово–чёрным. Вдоль каждой аллеи были посажены свои, свойственные только ей, деревья и кустарники, многие из которых сейчас были в цвету. Дома, наверное, тоже цветут сады. Хотя, нет. Нет теперь ни дома, ни цветущих садов. Всё уничтожил дикий дракон-убийца. Ненависть к драконам вспыхнула с новой силой. Казалось, что сейчас она сама, голыми руками, смогла бы придушить его. Как же хорошо, что тётушка живёт не в самой столице Нерайде, и у Сатуры не будет возможности повстречать кого-нибудь из этих чудовищ. Подруги в пансионе говорили, что в столице можно запросто встретить драконов. Более того, каждая из них мечтала о такой встрече. А вдруг кто-нибудь из записных красавцев и сердцеедов обратит на них внимание? Заключать брачные союзы они, к сожалению, предпочитают только внутри своего вида, так как это связано с проблемой рождения наследников мужского пола. Но любовь, она такая, ей же все преграды нипочём.
Сама не замечая куда идёт, она свернула на чёрную аллею. Дорожка соответствовала настроению. Хотелось чего-нибудь мрачного, чтобы ничто не мешало предаваться скорби. Но ошалевшие от солнечного денька птицы совсем не понимали её скорби и на свой лад славили весну. Немного поодаль, в поросшей диким виноградом беседке послышался заливистый женский смех и уверенный мужской говорок. Странно, кто там может быть? Неужели слуги в отсутствие хозяйки любуются красотами сада и, подверженные влиянию весны, флиртуют, пока есть такая возможность. Впрочем, это не её забота, не нужно людям мешать, может, именно здесь и сейчас решается судьба загадочного Гвидо и молчаливой горничной. Сатура спешно повернула обратно. Она села на одну из изящных скамеечек, расставленных по полукругу двора, и прикрыла глаза. Таким образом можно было мечтать, что находишься дома. И рядом играет Даль. Разговаривает с садовником мама. Благодушно попыхивает сигарой папа. Сейчас он откашляется и скажет: «Солнышко, а ты не боишься, что на твоём очаровательном носике появятся веснушки?». Сатура и мама одновременно спохватятся и спрячутся в тень, а Даль категорично заявит: «А я не боюсь, потому что я, как и ты, папа, жгучий брюнет!». Папа захохочет, а мама потреплет мальчишку по голове, чмокнет его в макушку и скажет: «Ты у нас папин сын, милый». Потом папа сгребёт первого, кто ему попадётся, в охапку и тоже чмокнет. К сожалению, ничего этого никогда уже не будет, но помечтать-то можно?
– Очаровательно! Уж не само ли солнце снизошло к нам на землю? Только почему в таких мрачных одеждах? – Сатура узнала голос мужчины, ворковавшего в беседке, память на голоса, как и на многое другое, у неё была отменная.
Пришлось открывать глаза, расставаться с родными, которые так явственно пригрезились в мечтах, и смотреть, кто же потревожил покой. Вернулась тётушка, и с ней приехал кто-то из гостей? Напротив стоял странно одетый молодой человек в свободной белой блузе и обтягивающих бежевых лосинах, на его шее был повязан чересчур пышный красный шёлковый бант. Каштановые волосы искусно уложенной свободной волной сбегали до самых плеч. Сатура никогда не видела живых художников, но именно так она подумала, рассматривая стоящую напротив пару. Художник и его натурщица – хрупкая изящная девушка, в данный момент презрительно морщившая свой прелестный носик.
– Умоляю, молчите! – воскликнул молодой человек, падая на колени. Впрочем, сначала он успел бросить мимолётный взгляд под ноги, а так ли чисты плитки, чтобы коснуться их светлыми штанами. – Я угадаю, кто вы. Вы – нимфа, скорбящая о потери возлюбленного! Да, так и есть! Умоляю, позвольте мне написать с вас картину! О, это будет шедевр! Белое заснеженное поле, посреди поля кровать, застеленная чёрными шёлковыми простынями, а на кровати – златокудрая обнажённая нимфа!
– Милый, но ты ещё не дописал шедевр со мной! – капризно заявила его спутница. – И баронесса ждёт не дождётся, когда же ты закончишь её портрет.
