Христиане прозвали Аттилу «Бичом Божьим». Разумеется, за грехи человеческие! Он ослабил Византию настолько, что та едва дышала к концу его правления. Рим трепетал перед ним. Свободолюбивые германцы – десятки грозных племен! – стали его рабами. Славяне покорились ему. Аттила смешал многие народы в Европе! И многие забыли, где их настоящий дом, где могилы отцов.
Именно такая судьба постигла и жителей Русколани.
Но вот что любопытно: едва Аттила умер, как империя его развалилась! Она распалась в течение считаных лет – и уже скоро только тень и грозное имя великого завоевателя устрашающими призраками носились в воздухе! А земли перешли в руки его многочисленных потомков, боевых вождей и вассалов. И каждому, уставшему от рабства сурового тирана, больше жизни хотелось независимости!
Только не суждено было вернуться славянам в родные места – привольные степи Причерноморья и Азова заняли отныне азиаты.
Но, может быть, это и помогло им в будущем? Ведь жаркие степи между тремя морями были великим перекрестком для всех кочующих народов Евразии! Мимо никак не пройти! К своему счастью, не иначе, под жестокими ударами гуннов русколане уходили все дальше на север, пока не оказались там, куда свирепые степняки уже никогда бы не сунули нос. В тех краях кочевым псам оказалось бы и холодно и голодно! Не было там бескрайних степей и сочной травы для их резвых коней, не было горячего солнца и дармовой еды! Ведь гунны не сеяли хлеб и не ловили рыбу! Они отнимали чужое, а в случае голода ели своих лошадей! Тут же все надо было делать своими руками! А кочевники этого и не любили, и не умели, и не желали тому учиться! Тут, на севере, поднимались дремучие леса и сверкали великие студеные озера, похожие на моря. Но в тех дремучих лесах в изобилии водилась дичь, а в озерах – рыба. А поля можно было вспахать и посеять пшеницу. Тут был север, край суровый, но богатый и радушный. Наконец, именно отсюда, с севера, и шли когда-то предки славян на юг, уходя от подступавшей вековой зимы.
Это было возвращение спустя тысячелетия на родные северные просторы!
Жители Русколани, уцелевшие после нашествия гуннов, обживали новые края. Сотни новых городков поднимались на заново открываемой земле славян.
Именно так и рождалась земля севернорусская, Новгородская!
Одновременно с Русью северной, Новгородской, возникла и Русь южная, Киевская, на реке Днепре. Потомок Буса Белояра князь Кий основал на реке, именуемой греками Данаприс, на месте древнего поселения славян новый великий город. Он и стал называться по его имени – Киев-град!
Северный Кавказ и кубанские степи, колыбель древних русичей, был оставлен своими свободолюбивыми детьми раз и навсегда. Это и спасло их. Немногим оставшимся грозила неволя! Там, в теплых краях, где жили их предки, одно азиатское нашествие сменялось другим. Только распалась гуннская империя, на тех же землях возникла новая – Хазарский каганат. Это был осколок от Великого тюркского каганата, занявшего когда-то половину Евразии. Случилось это уже в седьмом веке. И оказался Хазарский каганат куда могущественнее и опаснее, чем гуннская империя степняков! Такие государства не рассыпаются в одночасье! Хазары прочно обживали когда-то славянские земли и безжалостно тиранили всех соседей, кто боролся за свою независимость. Тысячи славян, оставшихся на своих землях – ведь не все же утекли в свободные края! – стали хазарскими данниками. Почти невольниками! А хазары становились год от года только сильнее. Они разбили арабов на юге и подступили к Византийской империи на западе. Чтобы умирить воинственных тюрков, император Византии Лев Третий Исавр женил своего сына Константина на хазарской принцессе Чичак – будущей благочестивой христианке Ирине. Это спасло Византию от новых потрясений.
Что до вольной, древней Русколани, она ушла в легенды и песни о великих предках! Страна былого могущества оставалась лишь в сердце каждого славянина.
Время шло, северная Русь и южная крепли потомками князей Буса Белояра и Кия. Правнуками князей и богатырей русской земли!
Когда же славяне за три века утвердились на севере, и к ним пожаловали гости. Попросились жить! Свои же братья-славяне – венеды! Это пришло время Карла Великого и рокового наступления германцев на славянские земли вдоль Балтийского моря, звавшегося в ту пору Славянским или Венедским морем.
В этом потоке беженцев и пришел на северную Русь жрец бога Сварожича – Ярило Ган со своей семьей. И в ближайшие десятилетия земля вокруг озера Ильмень стала им новой родиной.
И должен был появиться настоящий вождь славян, чтобы двинуться в далекий великий поход. Этим вождем стал внук Бравлина Первого – князь Бравлин Второй. При нем и поднялся Ягайло Ган до верховного жреца. И стал идейным вдохновителем похода славян на греческие и готские колонии Тавриды. Ведь уже столетия, как Византия боролась со славянами – и борьба эта была крайне жестокой. Константинополь манил всех язычников своими богатствами! И каждому языческому князю хотелось повторить победоносный поход Аттилы – поставить Византию на колени! Тем более что на Тавриде расположилось небольшое готское княжество, вассальное Византии, оно процветало, и первыми из этих городов были Керчь, Сурож, Феодосия.
Что и говорить, Ягайло Ган мечтал отомстить христианам! Не мог он простить им ни старшего брата Ярилы, ни младшего Любима, ни своего дяди Клаврата. Ни оставленной родной земли, дорогого сердцу Старгарда. Не мог простить позора, который выпал на долю его изгнанного отца! И потому изо дня в день внушал Бравлину, что тот должен выступить в поход на греков.
В тот день преисполненный духа откровения переступил Ягайло Ган порог княжеской залы. Бояре и дружинники расступались перед ним. И вот ему открылся княжеский трон. Его занимал владыка Бравлин в ярко-красной рубахе, расшитой золотом, подпоясанной золотым кушаком. Князь сжимал подлокотники крепкими руками, на пальцах его сверкали перстни.
– Говори, Ягайло, ты говорил с богами? Ты слышал их голоса? – спросил князь Бравлин. – И если да, что сказали тебе наши боги? О чем поведали? Великий Сварог, родитель всех славян, его сын Сварожич, наш небесный кормитель? Защитник воинов Перун, Матерь-Сва и мудрый Велес? Что сказали они нам, их преданным сыновьям?
Это был важный для всех славян день! Три дня и три ночи Ягайло Ган не выходил из храма Рода, праотца всех богов. Всюду горели лампады, огонь неровно освещал деревянные лики идолов, курились травы; и жрец слушал голоса, которые из тьмы и света, из Вышени и Прави доходили до него. Великие голоса! Грозные голоса…
На Ягайло Гана смотрели и первые воеводы Бравлина. Его слова ждали три долгих дня! И сейчас от жреца зависело: идти им великим походом, драться и умирать, побеждать и терпеть бедствия или остаться дома и пить сладкий мед. Но никто не желал сидеть на печи! Воеводам хотелось битв не меньше, чем князю. Греки – извечные враги славян так и манили к себе!
– Ну же, не томи нас, жрец! – потребовал ответа Бравлин.
Верховный жрец Ягайло Ган выжидал не просто так! Все торжествовало внутри его! Сердце пело! Сбывались мечты и пророчества! Он поклонился.
– Да, мой князь, я говорил с богами, – сказал он своему повелителю. – И они открылись мне…
Бравлин Второй с великим трепетом ждал ответа прорицателя. И еще с большим трепетом ждали слова жреца бояре и дружинники.
Исполненный достоинства Ягайло улыбнулся:
– Они открыли мне, что пришло время совершить поход на юг – великий поход! – и отомстить за наших братьев! Объединить всех славян! Покарать греков и готов и встать против хазар, если понадобится.
Именно этого ответа и ждали все! Бравлин поднялся со своего трона.
– Это великая радость, жрец! – кивнул он. – Слава Сварогу и хвала Перуну! Великая радость нам!..
Уходя от князя, Ягайло Ган был задумчив. Он действительно слышал голоса и, закрыв глаза, видел отдаленные всполохи молний. Они точно чертили ему картину будущих битв. Голоса сказали ему: «Веди своего князя в Грецколань! В Тавриду! Там ждет его великая победа! Победа и немеркнущий свет!..»
«Но каким странным был тот голос!» – думал Ягайло Ган. Прежде он ни разу не слышал его…
В следующие недели Бравлин Второй по прозвищу Буревой, что означало Водитель бурь, собирал в северных землях огромное войско из подвластных ему славян, а также ильмеров и жмуди. Ручейками стекались к Ильменю воители разных племен!
– Смотри, Ягайло, сколь велико мое войско! – сказал Бравлин своему жрецу. – С таким войском можно идти на сам Константинополь! А мы еще послали гонцов к венедам и словенам! Когда мы будем в граде Киеве, и они подойдут сюда!
Спустя месяц войско Бравлина Буревого маршем вошло в Киев. На коне, рядом с князем и его телохранителями, ехал и верховный жрец Ягайло Ган. Жрец держался не хуже самого князя. Ведь он, а не Бравлин, был проводников воли богов! Он вдохновил и князя, и все его окружение на этот поход!
В ближайшие недели стали подходить с запада и полки венедов. Бравлин Буревой готов был выдвинуться в сторону Черного моря и Азова, в сторону легендарной древней Русколани…
– Это будет великий поход! – кивнул Ягайло Ган. – Боги всегда помогали тебе, Бравлин! В этот же раз они отдадут тебе всю Тавриду! А потом… потом…
– Говори, мое сердце пылает и ждет твоего ответа! – вновь потребовал князь славян. – Я жду этого слова! Ну?!
– А потом мы пойдем на Царь-град! – молвил Ягайло Ган.
Но что-то томительно сжимало его сердце и заставляло тяготиться сомнением. Но что это было? Откуда пришло это чувство к нему? Что таким образом ему хотели сказать боги?! Ведь они, чувствовал Ягайло Ган, пытались достучаться до него!..
В те судьбоносные дни войско из многих десятков тысяч славян – северных, западных и южных – вышло из града Киева и двинулось на юг – к Тавриде и Понту Эвксинскому.
Так начинался великий поход князя Бравлина Второго на ненавистную славянам Грецколань… Это был освободительный поход против греков и готов, договорившихся с хазарами. Но не только! Это был поход старых славянских богов на греческого Бога, о котором они много слышали, но силу которого не понимали и не желали понимать.
Уже через пару месяцев стало ясно, за кем сила. Бравлин победным маршем прошелся по окраинным землям Византии. Весь полуостров, который позже назовут Крымом, был занят воинственными славянами. Только южное побережье Тавриды оставалось последним оплотом греков! И то не все! Были уже захвачены и Херсонес, и Керчь! Око за око, зуб за зуб! Славяне сторицей платили за прежние унижения. Кто не хотел сдаваться, те уничтожались. Города дымились в развалинах, кругом лежали трупы. Десятки тысяч плененных греков – мужчин, женщин и детей – готовились быть проданными в рабство.
Греки укрепились на последнем своем рубеже – на прибрежной линии, в городе Суроже[6].
К нему князь Бравлин и подкатил осадные машины. День и ночь камни и горшки с горящей смолой летели через крепостные стены. Огромные камни били и в сами стены города. И те дрожали, сыпались! Но стояли! Как стояли и сами защитники на стенах. Христианский город оказывал достойное сопротивление Бравлину. Но князь был неукротим! Теряя людей, штурмующие все ближе подбирались к воротам. Кипяток и смола выливались из медных ковшей на головы славян. Тучи стрел летели в обоих направлениях. Но ближе, ближе подходили атакующие! И вот уже бревно-таран с языческой бараньей головой разносило ворота. Трещали дубовые бревна, окованные железом!
– Скоро мы прорвемся в город! – сидя на белом коне, на вершине холма, говорил Бравлин Буревой своим полководцам. – Скоро мы покараем непокорных греков и покараем жестоко! А затем нам будет открыта дорога на Царь-град! Никого не окажется за нашей спиной! Наши боги верят в нас, как мы верим в них!
Рядом с Бравлином сидел на коне и Ягайло Ган – он смотрел, как погибает греческий город. Но почему его сердце не трепетало от восторга? Не ликовало? Не пылало радостью? Как пылали сейчас подожженные смолой дома в Суроже. Весело и ярко! Почему его сердце – против воли! – сжималось от отчаяния!
– Сварожич и Перун помогают нам! – восхищенно говорил Бравлин. – Я вижу их над моим войском! Они точно сами посылают стрелы на головы непокорных греков! Скажи, Ягайло, ты тоже видишь это?
– Может быть, может быть, – глядя на город, охваченный пламенем и дымом, шептал тот. – Мне так хочется верить в это!
Десять дней бомбардировки города сделали свое дело. Гарнизон и жители были на две трети истреблены. Сурож ослаб и дрогнул. Баранья голова тарана разнесла ворота. И князь Бравлин, уже поджидавший с гвардией неподалеку, ворвался в греческий город.
Началась уличная резня. Кругом пылали дома. Многие горожане забились в храме, надеясь, что Господь не позволит осквернить свой дом!
В тот день волна неутолимой ярости и слепой ненависти, которая обуревает любого захватчика, получившего достойный отпор, тащила воинов князя Бравлина по городу. Люди прятались в домах, но уже знали, что конец близок. Двери разлетались в щепы. Мужчины, защищавшие свои дома, умирали сразу же. Умирали и те, кто прятался в разных уголках дома. Отряды ревущих солдат волчьими стаями прокатывались по домам, ища матерей, жен и дочерей. Измученные во время похода и осады, они желали взять свое! Их не трогали мольбы о пощаде! Иссеченные камнями, которые летели на них со стен, десятки раз ошпаренные кипятком и маслом, искалеченные, но сохранившие звериную силу, они требовали отплаты! Возмездия! Воины Бравлина убивали стариков, часто – детей! Их интересовали только две вещи: золото и женщины. Но ведь именно поэтому христианские города оборонялись до последнего, когда варвары подходили к их стенам.
Звериная жажда разрушения, желание истребить все чужое, а потому непонятное и враждебное, сама вынесла гвардию Бравлина в центр города Сурожа, который уже пылал с разных концов. В центре города стоял прекрасный белого камня храм святой Софии.
Князь Бравлин, его военачальники и телохранители взбежали по ступеням.
– Откройте мне двери! – крикнул Бравлин. – Слышите, греки?! Открывайте же!.. Нет?! – Бравлин обернулся с паперти к своим солдатам. – Страх завладел их душами! Но что с них взять – они же греки!
Вокруг храма уже стояло сотни две лучших воинов Бравлина, которые никогда не оставляли своего князя. Несколько ординарцев Бравлина заколотили рукоятями в двери.
– Открывайте, христиане! – кричал его первый воевода и друг Медведь. – Хозяин пришел к вам! Ваш господин! – Рыжебородый, он обернулся к князю. – Да они плюют на тебя, князь!
Свирепая гримаса исказила лицо князя Бравлина. Он вытянул руку с мечом:
– Я хочу, чтобы кровь христиан была повсюду! Я хочу стоять по колено в крови! Я хочу, чтобы этот храм стал одной кровавой бадьей! Гоните сюда таран!
Именно тогда Бравлин, как и его воины, непроизвольно посмотрел вверх. Над Сурожем собирались тучи, и так быстро, точно кто-то своей волей сводил их сюда…
– Я вижу: бог Перун, мой покровитель, благословляет меня! Крушите ворота!
И вдруг громыхнул гигантский засов внутри, и двери храма открылись. Медведь даже отступил: кто знает, какой отпор в самом конце приготовили им горожане? А князь Бравлин, напротив, шагнул в сторону дверей.
– Князь! – предостерег его Медведь.
Гвардия Бравлина тоже подалась вперед и окружила ступени. Все знали, что храмы христиан полны золота и серебра, драгоценных каменьев, и гвардия готовилась к великому грабежу.
И вот двери поползли вперед – их отворяли послушники, бледные и до смерти напуганные. Но ничем не желавшие выдать свой страх! И уже приготовившиеся к мученической смерти. Отворяя ворота храма, они боялись даже посмотреть в сторону вопящей гвардии князя. А те ревели, направляя в сторону ворот храма мечи, копья и топоры. Скажи только слово – иссекут в мгновение ока!
И тут из сумрака храма на порог вышел белобородый старик с черной сутане, подпоясанный бечевой[7].
– Ты хотел войти, князь Бравлин, – сказал он. – Так входи же в дом Господа моего – Он сам призывает тебя!
– Я не нуждаюсь ни в чьих приглашениях, старик, – сказал князь. – Твоего Господа в первую очередь! Он мне не хозяин!
Медведь направил меч в сторону храма, и два десятка бойцов взбежали по ступеням и нырнули в прохладную тишину собора. И только потом туда проследовал сам князь.
– Я отберу у твоего Бога золото, а на его алтаре со своими воинами устрою пир! – изрек князь Бравлин. – Вот так я поступлю, старик!
В отдалении сверкнула молния и прокатился гром. Редко так быстро наступает непогода. Свет устрашающе померк за спиной князя Бравлина, когда он переступил порог храма святой Софии. Его избранные воины вновь потянули головы вверх. Туда же, в грозовое небо, смотрели и послушники храма. Все небо заволакивало над Тавридой. Только пронзительно сверкали золотые купола! Бравлин оглянулся на сгущающийся сумрак за спиной, но он не смутил его.
– Красивый дом у твоего Бога! – Он обвел взглядом храм. Тут жалось к стенам множество людей. – Гвардейцы! Гоните их прочь! – Он обвел пальцем храм. – Теперь они мои рабы! А потом берите и несите на улицу все, что ценно!
Людей вытащили на улицу. И солдаты Бравлина стали хватать церковную утварь. Они складывали серебро и золото у дверей храма. Послушники небольшой группой жались в стороне. Они с ужасом смотрели на разграбление и готовились к худшему. Но священник даже не посмотрел в сторону воинов, обдиравших стены храма. Точно этого и не происходило! Он смотрел только на князя, обходившего храм Святой Софии.
– Как тебя зовут? – спросил Бравлин у величественного старика в сутане.
– Архиепископ Филарет, – ответил тот.
Небо полоснула яркая молния, и второй раскат прогремел куда ближе.
– А ты хорошо держишься, архиепископ. Я таких не видал прежде… Ты грек? – взглядом варвара оглядывая росписи, спросил Бравлин.
– Именно так, – ответил архиепископ. – И я духовный отец всем божьим чадам Сурожа.
Тьма на улице становилась все гуще, но Бравлин только нахмурился норову гневливой стихии.
– Ты не так глуп, как твой наместник, – усмехнулся князь. – Если бы ты заставил меня сломать эти двери, и ты, и твои люди уже бы лежали в крови на этом полу! А так я еще подумаю, может быть, и помилую вас! Я же не зверь…
Князь Бравлин обошел храм и вскоре увидел богатую раку[8], украшенную золотом и драгоценными камнями.
– Что это? – спросил он у остановившегося в центра храма служителя.
– Это рака, где покоятся мощи великого Стефана-подвижника, епископа, моего предшественника, – ответил священнослужитель. – Сурожского святого…
– Богатый гроб! – воскликнул князь Бравлин. – Открой его!
– Он запечатан…
– Так распечатай его!
– Не могу – это не в моей власти, – покачал головой Филарет. – И тебе не советую трогать его.
– Я не нуждаюсь в твоих советах, – сказал князь. – Эй! – окликнул он своих воинов. – Нет, стойте! Я сам! – Он вплотную подошел к раке: – Сам!..
– Что ж, князь Бравлин, испытай судьбу, – смело молвил старик.
– Так тому и быть – испытаю! – кивнул Бравлин. И тотчас рассмеялся: – Но все, что я открываю и чего касаюсь, я беру себе.
Он ухватил крышку и рванул ее вверх. Первый раз, второй!..
– Хорошо спрятался твой святой! – громко рассмеялся Бравлин, и его гвардейцы, стоя по периметру храма, вторили ему смехом. Рассмеялся и начальник охраны Медведь.
Как непривычны были такие голоса для святого места!
А за дверями храма уже была такая тьма и тишина, точно ночь опустилась надо всем морем… Так бывает перед великой бурей!
– А ты потяни крепче, – вдруг посоветовал архиепископ.
– Будь по-твоему, – кивнул Бравлин.
Князь вцепился в крышку, узлы мышц вздулись на его руках, кровью налилась бычья шея. И на третьем рывке крышка оторвалась от гроба! И Бравлин увидел мощи старика, облаченного в золотые одежды…
Ослепительная молния рассекла небо над храмом, и тотчас раскат грома расколол небо. Гром прокатился такой, что сердца самых отважных замерли пред стихией. Точно силы небесные хотели расколоть этим ударом саму землю! Солдаты, снимавшие оклады, вдруг сникли. Даже Медведь оцепенел. Послушники истово крестились. Гром покатился над градом Сурожем и берегом Понта Эвксинского…
Бравлин оглянулся на двери храма. Туда смотрели сейчас все. Словно ждали гостя! Тогда и ударил обломный ливень. Оцепеневшие гвардейцы сами выпустили из рук утварь. Что-то подсказало им так поступить. И тут Бравлин повел носом. Что-то было не так! Но что?! Он обернулся к обезображенной раке и мощам святого. И все понял сразу! От покойника шел удивительный аромат, точно сотни цветов вдруг заблагоухали в храме!
– Что это? – спросил он. – Покойники так не пахнут! Они смердят! Так что это, старик? Что?!
Но Филарет не ответил ему. В ярости Бравлин склонился над мощами, и тут же удивительный аромат ударил ему в ноздри. А потом и в голову! Опьянил его! Одурманил! Бравлин сделал несколько шагов назад и вдруг ухватился за горло:
– Что со мной? – В его голосе и Медведь, и гвардейцы услышали испуг. – Что?! Священник, как тебя? Филарет! Что со мной, говори?!
Ноги вдруг перестали слушаться его, и Бравлин упал на колени, руки повисли плетьми. И следом князь повалился на прохладный пол храма Святой Софии! А за распахнутыми дверями храма уже хлестал проливной дождь. И не знали воины Бравлина, куда укрыться от него. Многие рванули сюда, в храм…
– Взять его! – рявкнул Медведь, указывая на Филарета, и тотчас бросился к князю. – Бравлин! – взмолился он. – Бравлин, что с тобой?! Ответь мне!
Гвардейцы схватили архиепископа. Другие воины прихватили и служителей храма. В любую минуту они готовы были перерезать им глотки. Несколько человек побежали искать княжеского лекаря. Но где его было взять так скоро? Он был за городом! А за стенами храма бушевала настоящая буря! Филарета подтащили к Бравлину.
– Что со мной, говори? – под сверкающие молнии, чьи всполохи освещали храм вспышками, и новые раскаты грома слабым голосом повторил Бравлин.
На князя было страшно смотреть – он обессилел и стал бледен как смерть. Он лежал так, как лежит воин на поле боя со сломанной шеей. Неподвижный! Бессильный! Немощный! Как кусок сырой глины! Только и мог управлять речью!..
– Ты прогневил моего Бога, – ровным голосом сказал Филарет. – Я предупреждал тебя…
Медведь поднял голову князя, он держал ее в ладонях. Гвардейцы обступили своего вождя.
– Но ты знал! Ты все знал! – прошипел Бравлин. – Убейте его! Нет! – прохрипел он. – Излечи меня, старик!
– Не я наказал тебя, князь, – сказал тот. – Мой Бог наказал тебя за поругание могилы своего избранника – святого Стефана.
– Если ты не излечишь меня, я вырежу весь город, – прохрипел Бравлин.
– Тогда Господь не заберет тебя сразу. Ты долгие годы будешь жить вот так, как мертвая рыба, но с той разницей, что все будешь видеть и слышать, – глядя ему в глаза, сказал архиепископ. – Как скоро ты надоешь всем? Сколько пройдет времени, пока тебя перестанут замечать, как старого обезноженного пса, которого просто жалко убить?
– Позволь, хозяин, я лично зарежу этого негодяя, – гневно прорычал Медведь. Он схватил Филарета за грудки, вытащил меч и приставил лезвие к его горлу. – Позволь, князь!..
– Стой, – прошептал тот. – Позови ко мне Ягайло Гана…
Вскоре в храм вошел промокший до нитки верховный жрец новгородцев. Приблизился к своему князю. Встал перед ним на колени. Вслед за ним сюда же влетел и княжеский целитель. Они вместе осмотрели его. На князе не было ран! И он был почти мертвец.
– Надо положить князя в парное молоко, – глядя на Медведя, дрожащим голосом сказал лекарь.
Бравлин услышал эту рекомендацию.
– Уйди, – едва слышно сказал он лекарю.
Медведь зыркнул глазами, и лекарь испарился. Всем было ясно, что в этом замешаны высшие силы. Что сейчас сражаются родовые боги славян против христианского Бога. И недужное тело князя Бравлина – это поле боя, ристалище. Не более того!
– Ягайло, – срывающимся голосом прошептал Бравлин.
– Да, мой князь… – Тот приблизился к Бравлину и глаза в глаза посмотрел на него.
– Спроси наших богов, что со мной, – прохрипел Бравлин.
Легко сказать: спроси! Ягайло Ган был в замешательстве! Верховный жрец не мог понять той силы, которая превратила мощного телом и духом владыку в ничто.
– Вынесете его из этого дома, – сказал Ягайло Ган.
Бравлина взяли на руки и понесли, но буря за стенами храма стала еще сильнее. За спиной солдат с носилками, на которых уложили князя Бравлина, встал архиепископ Филарет.
– Неужели вы не видите, что мой Бог не хочет, чтобы ты покидал его дом, князь Бравлин, – сказал архиепископ Филарет. – Он не отпускает тебя…
– А что Он хочет? – хрипло спросил Бравлин. – Что хочет твой Бог?
На князя жалко и страшно было смотреть. Никогда он не был так ничтожен! Но сейчас ничтожными были и его воины, которые стали свидетелями необъяснимого действа.