Сонница. Том первый
Бардин резко обернулся. Ия сидела на гостевой скамье, как в детском саду положив ладони на плотно сдвинутые коленки, обтянутые синей джинсой. Как вы вошли, спросил Бардин, я вас совсем не заметил. Давно вы тут. Нет, я увидела, как выходят ученики и вошла. Они придержали мне дверь. Хорошие ребята, вежливые. Да, согласился Бардин, действительно хорошие, умненькие. Это старшая группа, спросила Ия. Нет, что вы, ответил Бардин, старики тренируются по другим дням, с девяти вечера в малом зале. А как вы меня нашли, спросил он, спохватившись и ловя себя на том, что совершенно неприлично разглядывает гостью. Словно поймав его взгляд, она встала со скамейки и просто ответила: я помню, как Кромм рассказывал про этот клуб. Он в нём уже не тренировался, ответил Бардин. Да, но он часто собирался возобновить тренировки, один раз даже сумку собрал, но позвонил важный клиент и ему пришлось ехать на встречу. Он даже не звонил мне ни разу за десять лет, я думал его и в городе-то нету, ответил Бардин. Мы и не жили в городе, мы за городом дом купили, помните, я рассказывала вчера, сказала Ия. Простите, я наброшу что-нибудь, внезапно засуетился Бардин. Не обращайте нам меня внимания, вы совершенно меня не смущаете, ответила Ия. Кроме того, вы отлично выглядите, правда. Спасибо, покраснел Бардин. Скажите, а ваши клиенты не пугаются того, что у вас все руки в татуировках, спросила Ия, подходя ещё чуть ближе. Бывало поначалу, ответил Бардин, но у меня хорошая репутация. Сейчас уже такое не повторяется. Ия провела горячим, словно раскалённым пальцем по плечу Бардина, повторяя ногтем прихотливый узор. Бардин неожиданно для себя дёрнулся как от удара. Она заметила это движение, отняла палец, но не отступила, а наоборот, придвинулась ещё чуть ближе и сказала: я просто вспомнила, что не оставила вам свой номер, а вы могли забыть его. Да-да, разрешите, я сейчас принесу бумагу и ручку, ответил Бардин и поспешно ретировался в тренерский кабинет, чувствуя, как противоестественно колотится сердце. Что ты делаешь, что ты, я тебя спрашиваю, делаешь, мудак, спросил он себя шепотом. Немедленно возьми себя в руки.
Я хотела извиниться за то, что так позорно расплакалась у вас вчера, сказала Ия, входя в кабинет. Не стоит извинений, ответил Бардин, оборачиваясь на голос, это нормально, вы же столько натерпелись. О, да, согласилась Ия, пришлось нелегко, да и сейчас порой приходится тяжеловато. Ия опустила взгляд чуть ниже, в район завязок поддерживавших потемневшие от пота бардинские штаны и сказала: ого, да у вас быстрое зажигание.
Бардин даже не успел смутиться, она уже стояла рядом, поглаживая его набухший член. Очорт, прошептал Бардин, чувствуя, как горячий водоворот поднимается от паха и начинает заворачивать в груди крутую спираль. Ты даже не представляешь себе, как долго я не видела голого мужчину, шепнула Ия и дёрнула грубую верёвку, удерживающую штаны на бёдрах Бардина. Они рухнули, похоронив склонность Бардина порассуждать и погрызть самого себя. Он весь превратился в осязание. Тело внезапно подняло бунт, забившись дрожью, зайдясь мелкими судорогами. Не спеши, сказала Ия и аккуратно толкнула его на обшарпанную кушетку, какие раньше стояли в школьных медкабинетах. Бардин покорно сел. Ия медленно сбросила короткую кожаную куртку-бомбер, стянула через голову чёрную водолазку и её отливающие ржавчиной локоны, тёмные в свете жиденькой лампочки, тяжёлой волной волной пролились на светящуюся медную кожу. Она смотрела прямо в глаза Бардина беззащитно и шкодливо, стягивая джинсы и рывком сбросив кроссовки. Ему показалось, что такого тела он не видел никогда в жизни. Чёрное бельё скрывало некоторую часть тайн, но то, что оставалось открытым жадному бардинскому взору, казалось ослепительным. Очорт, повторил он. Скажи что-нибудь другое, ответила она и шагнула к нему. Что, спросил он. Ты меня хочешь. О, да. Как сильно. Больше жизни, ответил Бардин, удивившись не столько смыслу своего ответа, сколько его правдивости. Ему подумалось, что он даже не подозревал о том, как сильно он может хотеть женщину. Ох, милый, сказала она, чуть сдвигая трусики в сторону и садясь на Бардина верхом. Нет, сказал Бардин, и попытался вывернуться из-под неё, но она крепко сжала его бёдрами и сказала: не спеши, милый, потом, всё потом, ты успеешь, я обещаю тебе, что ты успеешь всё, чего бы тебе ни захотелось. Она вскрикнула, с силой насаживаясь на него и чуть поводя тазом из стороны в сторону. Бардин чувствовал как его втягивает чудовищное магнитное поле, словно бы он вдруг превратился в крохотную лодку на краю гигантского водоворота, и бросил вёсла в виду явной бесполезности усилий, Ия прижала его лицо к своей груди, обдавая жарким дыханием его коротко стриженую макушку. Ну же, шепнула она, ты же хочешь, не сдерживайся, ну. Прямо так, спросил Бардин. Прямо так, милый, прямо в меня. Давай же, ну.
Дальше с ним приключился некоторый провал. Он пришёл в себя, возвышаясь над Ией на кафельном полу душа, яростно входя в неё и завороженно глядя на мерное колыхание её груди, покрытой капельками воды и залитой в ложбинке его спермой. Бардин тяжело всхрипнул и рухнул на неё, на эту гостеприимную, ароматную бархатную грудь, чувствуя как запах его собственного семени смешивается с терпким щекочущим ноздри запахом ииной кожи. Он перевалился набок, рухнув спиной в горячую лужу, натёкшую вокруг водостока. Ия проворно наклонилась к его паху, плотно обхватила губами то, что ещё пыталось сохранить боеспособность, и чмокнув, словно на прощание, игриво сказала: мой до последней капельки.
Они лежали, крестом раскинув руки и ноги, держа друг друга за руки и глядя на волны пара, поднимающиеся от многочисленных мелких струй и милосердно скрывающие убогий растрескавшийся кафель. В металлическом навесном потолке отражались их расплывчатые и удлинённые очертания, которые можно было бы признать за фотографию двух подростков, сделанную подвыпившим хипстером на старую плёночную камеру. Какой же ты здоровенный, сказала Ия. Мм, промычал в ответ Бардин: мы как дети, честное слово. Это плохо, спросила Ия. Это какая-то литературщина, ответил Бардин: сначала я читаю о тебе в дневниках твоего мужа, ты читаешь обо мне, а на другой день мы с тобой уже занимаемся сексом. Сексом, или любовью, спросила она. Не знаю, ответил Бардин, точнее, не помню. Ия засмеялась: признайся, ты тоже не слишком избалован обилием сексуальных приключений. Я не хочу говорить об этом, ответил он. Значит, я права. Возможно, сказал Бардин. У тебя нет чувства, что мы знакомы всю жизнь, спросила женщина. Увы, есть, ответил Бардин. Почему увы, спросила она. Потому, сказал Бардин. Ты имеешь в виду тот факт, что ты женат, прямо спросила Ия. Бардин сел. Меня это совершенно не парит, сказала Ия, хмыкнув. Вообще-то я тоже замужем. Хорошо, сказал Бардин. Ты чувствуешь себя нагрешившим, спросила Ия. Бардин встал и поднял её на руки. Ты слишком много говоришь об этом, сказал он, вынося её из душа и пронося по коридору в кабинет.
Бардин легко перевалил женщину через плечо, освободившейся рукой доставая из шкафа чистое банное полотенце. Потом поставил Ию на кушетку и начал аккуратно вытирать, промакивая цветастым махровым полотнищем её светящуюся медную кожу. Она гладила покрытую шрамами бардинскую голову, робко касаясь каждого шва, а он дошёл до аккуратно подбритого треугольника на на её лобке, взъерошил его пальцами и подмигнул женщине: рыжая-бесстыжая. Бардин, серьёзно сказала она, мне нужно тебе кое-что сказать. Хорошо, ответил он. Сядь, попросила она. Хорошо, повторил он и сел в кресло. Она скрестила ноги по-турецки и спросила: ты можешь серьёзно отнестись к тому, что я сейчас скажу. Ты меня пугаешь, попытался пошутить Бардин, но лицо Ии оставалось сосредоточенным. Бардин, я хочу, чтобы ты понял, сказала она, ты – офигенный. Очень ласковый, сильный, красивый мужик. Но я прошу тебя вернуть к жизни моего мужа, я прошу тебя, помоги мне. Ты прекрасен, правда. У меня такого секса не было давным-давно. Но я люблю мужа, больше некому помочь ему, понимаешь. Понимаю, сказал Бардин.
Хорошо, кивнула Ия. Не очень хорошо, возразил Бардин, мне нужна какая-то зацепка. Каким образом я должен их искать, по-твоему. Мне нужно хоть что-то, кто такой этот Макоед ты рассказала, что никакой Лили в природе нет, ты тоже упомянула. Но что-то же тут есть какое-то реальное зерно. Может быть, эти костюмы, может, он работал на фсб. Ия засмеялась: прости, но с этой частью задачи проще всего, самые частые случаи помешательства обязательно включают в себя параноидальные идеи по поводу спецслужб. Нет никаких «костюмов». Но как я тогда должен искать, нахмурился Бардин. Ия, всё ещё абсолютно голая, подошла к нему и потрепала жёсткий ёжик на его макушке: не знаю, мой хороший, если бы знала – зачем бы я пришла к тебе. Я уверена, что массовые случаи нарколепсии – какая-то эпидемия. Я знаю, что ты умный, и ты найдёшь источник этой странной болезни. А если ты найдёшь его, значит ты найдёшь и машину снов. Я не думаю, что тут обошлось без неё. Она уселась к нему на колени и спросила: ты веришь в магию. Нет, я верю только в физиологию, биологические процессы, химию, физику и здравый смысл, ответил Бардин. Значит, тебе скоро придётся пересмотреть свой взгляд на мир, только и всего, ответила Ия с пугающей серьёзностью. А если я не захочу его пересматривать, подмигнул ей Бардин. Фу, не будь занудой, шлёпнула Ия его по руке. Она встала, подняла с пола невесомый лифчик, в одно движение нацепила его, повернулась к Бардину задом и наклонилась, чтобы поднять трусики, бросив быстрый взгляд, чтобы убедиться, что он смотрит на неё. Он смотрел, еще бы. Конечно же, он смотрел.
Куда тебя довезти, спросил он, облизнув пересохшие губы. Она натянула водолазку, джинсы, легко надела кроссовки и сказала: я уже вызвала такси. Когда ты успела, удивился он. Пока ты был в туалете. Ия набросила куртку, взяла лицо Бардина в свои ладони и поцеловала его. И снова он удивился этому ощущению водоворота, которое всякий раз вызывали её прикосновения. Он потянулся к ней, но она соскочила с его коленей и засмеялась: не провожай меня, застудишь своего малыша, а он мне ещё понадобится. Бардин с некоторым смущением вспомнил, что он совершенно раздет, но когда поднял глаза, увидел только темнеющий дверной проём и услышал шелест лёгких подошв в коридоре у входа в клуб. Он не спеша оделся, вслушиваясь в полутьму. Проверил рубильники, отключил лишнее электричество, запер тренерский кабинет, проверил, не бегут ли краны, щёлкнул последним выключателем, и вышел на улицу, заперев сложный замок. Она мной играет, подумал он. Но мне это нравится, сказал он вслух и усмехнулся, прислушиваясь к ноющему ощущению в паху.
Нелюбовь
День третий.
Четверг, 17-е мая
08:35
Бардин проснулся легко, словно подброшенный пружиной, из гостиной еле-еле доносился приглушенный звук телевизора. Собираясь на работу, жена любила слушать всю эту болезненно-жизнерадостную утреннюю пургу, которой окормлял электорат первый канал. Она говорила, что это придаёт ей правильное настроение. Смысл слова «правильное» в этой фразе Бардин предпочитал для себя не уточнять. Он вышел из спальни, слегка потягиваясь, жена привычно спросила, будет ли он завтракать, хотя знала, что до утренней разминки он не завтракает никогда. Сейчас дождётся её ухода, потом начнёт «выкобенивать свои коленца», как она называла это в разговорах с тёщей. Ты вчера совсем поздно пришёл, сказала жена, помешивая кофе. Что-то случилось? Бардин сел рядом, окинул расставленные по столу принадлежности для макияжа, и рассеянно ответил: я завёл любовницу. Не мели чушь, ответила жена, если ты задерживаешься на работе, мог хотя бы смску прислать, я тебя ждала, ужин остыл. Ты же знаешь, я не пользуюсь смсками, ответил Бардин, кроме того, я звонил. Да, но ты звонил ещё днём. Что-то случилось, спросил Бардин и обнял её за плечи. Да. Бардин сел, ему стало слегка нехорошо. Что, спросил он шёпотом.
Ты знаешь, когда ты начал рассказывать про эти случаи массовой летаргии, которые якобы скрывают, я тебе не очень поверила, тихо сказала жена, глядя ему прямо в лицо. Но… Ты же помнишь Таисью Семёновну из первого подъезда? Такая приветливая, крашеная хной женщина. Мы вчера вечером стояли с ней в магазине в очереди у кассы и так мило болтали, ни о чём, так, знаешь, бабские разговоры, внуки-погодки у неё окончили первый и второй класс, она хотела с ними на Азов ехать, я всё ей кивала-кивала, а потом вспомнила, что кошелёк у меня на самом дне сумки, полезла доставать, поднимаю голову и смотрю – а она на бок так заваливается, так… мееедленнннно, словно у неё ноги ватные. И прямо лицом об пол так ударилась, очки разбились, бровь рассекло, мы, конечно, переполошились все, полный магазин народу, думали сердце, а она, ты только представь, Бардин, ты только представь, она храпит. Мы её давай тормошить, а она только почмокала губами и дальше спит. Лежит, я ей плащ поправила, а то он задрался неприлично так, кровь течёт прямо лужицей такой, а она лежит в этой лужице и спит. И почему-то я до сих пор вспоминаю, как её волосы в этой лужице плывут, такие оранжевые, крашеные, а она… Жена замолчала, Бардин, приобнял её, почувствовал как она дрожит. Он прижал её к себе. Мне страшно, Бардин, сказала жена. Мы вызвали скорую. Приехала скорая, а вместе с нею какой-то неприметный человек в костюме. Милиция приехала. Оцепили магазин, ничего не говорят, вышли двое одетых в скафандры, как марсиане, знаешь, как в кино показывают, в целлофановых таких костюмах голубых, на лицах маски, на голове береты, вот как в душе моются, представляешь, и они её прослушали, сразу же сняли кардиограмму, таким интересным приборчиком переносным, потом к голове подсоединили, я не знаю, такие блестящие датчики, приборчик им выдал какой-то график, они кивнули, потом уже подошли медики, погрузили её в карету скорой помощи. А Люба из четырнадцатой говорит, у неё дочь живёт недалеко, подождём, может. А человек в костюме и говорит, нет, необходима госпитализация. Люба ему: мол, что дочери-то сказать, а он ей: сердечный приступ. Да какой сердечный приступ, возмутилась Люба, все зашумели, видно же, что человек-то спит! А тут выходит врач и говорит, в целях социальной безопасности убедительно просим не распространяться о данном случае, больная, мол, была на учёте по редкому заболеванию, подробную информацию мы можем только дочери выдать. Ну мы посмотрели на него, как на дурака, мы же с Таисьей лет триста живём бок о бок, как она с Молдавии тогда приехала, в начале девяностых. Ну какие у неё болезни, мы же все бабские секреты друг другу рассказываем, уж про болезни-то она бы бабкам-то у подъезда в первую очередь бы сказала.
Бардин не нашёлся, что ответить. Жену продолжало потряхивать, она сделала небольшой глоток, и, потупившись, призналась: нас милиция, ой, то есть теперь уже полиция, стала разгонять из магазина, но мы с бабами-то обошли квартал, собрались во дворе, и эта Венерка, живёт в сороковом доме, у неё ещё дочь вечно у нашего подъезда торчит, с этим тощим Володькой с третьего этажа, вот Венерка и говорит, мол, у неё на работе точно так же женщина уснула позавчера. И точно также приехала бригада в целлофане, с полицией, а потом с них даже подписку хозяева предприятия брать хотели, но все так перепугались, что встали вот так стеной и говорят, не дадим и всё тут. И одна женщина рассказала, что слышала в очереди, как один мужчина рассказывал, что у него брат так же уснул. Шел-шел по улице и уснул. Точно так же разбил голову о бордюр при падении, думали, пьяный, а он язвенник, вообще никогда не употреблял. И, мол, также бригада забрала его, тоже одеты были все как ликвидаторы где-нибудь в Чернобыле.
Женька, ничего не бойся, сказал Бардин. Я понимаю, сказала жена, но это какой-то иррациональный страх, я понимаю, что тут, в сущности, бояться нечего, но я всё равно боюсь. Бардин погладил её светлые волосы и прижал к плечу. Бардин, ты рассказывал про этого мальчика, который у тебя учился. А что если они все очнутся и так же потеряют память, что если это действительно эпидемия, а власти нам ничего не говорят, как обычно.
Женька, прекрати, сказал Бардин. И поцеловал её. Она внезапно для него ответила на поцелуй, щекотнув его десну упругим язычком, от чего Бардин чуть не потерял сознание. Он хотел отслониться, но жена крепко прижалась к нему, не отнимая губ. Он начал гладить её по щеке, по шее, она жарко отвечала на поцелуи, прижимаясь всё теснее. Не было ни гроша, да вдруг алтын, подумал Бардин. Его рука скользнула к груди жены, на секунды ему показалось, что она оплела его бедро своей ногой, но нет, этого не произошло. Она лишь протиснулась между столом и плитой, легко толкнув Бардина в грудь со словами: не надо, Серёжа. Он стоял, опустив голову, и чувствуя, как топорщится его член в глубине тёртых-перетёртых домашних джинсов. Ты же только что отвечала на мой поцелуй, подумал он. Но она лишь застегнула расстегнувшуюся пуговку и уже повернулась, чтобы уйти. Внезапно Бардин схватил её за талию и с силой притиснул к себе, нет, еле слышно шепнула жена, но он впился в её губы сухим ртом, надеясь ощутить встречное движение языка, но нет. Безвольные губы не отвечали. Он вдруг легко повернул её и в одно движение сдёрнул с неё джинсы и трусики. Она вроде бы что-то кричала, но он не слышал, вырванная с мясом пуговица его собственных джинсов покатилась по полу, громко звеня на кафельном полу. Бардин повалил жену животом на стол, она попыталась сопротивляться, но он легко раздвинул ей ноги и ворвался в неё с яростью человека, мстящего за давнюю обиду. Она не сопротивлялась и не помогала, просто лёжа как труп, и это пассивное сопротивление ещё больше разозлило Бардина, он чувствовал, что она всё больше и больше намокает, но не слышал никаких изменений в дыхании, тогда он перевернул её на спину, чтобы видеть её глаза и заломил ноги жены кверху, наваливаясь на кряхтящий под тяжестью двух тел массивный дубовый стол. Он смотрел на неё со странной смесью нежности и злости, но её глаза не выражали ничего.
К чёрту, сказал Бардин и прекратил всё. Поднял разорванные джинсы, попытался их надеть, но ничего не вышло, без пуговицы они снова падали. Он пошёл в спальню, достал спортивные штаны с растянутыми коленями, критически осмотрел их, убрал обратно, достал байковые, слишком тёплые для весны, штаны от пижамы и натянул их, вслушиваясь, не щёлкнул ли замок входной двери. Но нет, жена не ушла, она всё также лежала на столе, приподнятые расстёгнутой блузкой молочно-белые полушария, похожие на взбитый крем, увенчанный бледно-розовыми ягодками сосков, торчали вверх, постепенно наливаясь изнутри прозрачным розовым светом. Она смотрела прямо на него. Смотрела странно, ничего не говоря, не отводя глаз, смотрела, как могла бы смотреть дурацкая детская кукла. Бардин подумал, что никогда не сможет ничего с ней сделать, потом он вспомнил, как шальная мысль убить её как-то пришла ему в голову и показалась такой привлекательной, что он даже испугался. Но… Он любил её. По-настоящему любил, хотя и не понимал, за что именно. Сначала Бардину казалось, что это привычка, но чем больше он размышлял на эту тему, тем больше понимал, что попал в ловушку несправедливой, несчастной и никчёмной любви. Она по-прежнему глядела на него, а потом вдруг начала работать рукой. Быстро и грубо. И всё глядела. В глаза. Захрипела. Выгнулась. Он подошёл к ней, пока она билась на столе, мотаемая вверх-вниз волнами оргазма, взял за голову, вложил ей в рот член и почувствовал, как она обхватила его губами и пальцами, мокрыми от её собственных соков. Они кончили одновременно, как в старые добрые времена, под чёрным куполом крымского неба, когда залившись по самые брови сладким местными портвейном, купались в светящейся воде, и просыпались поутру на смятом распахнутом спальнике, переплетя ноги крендельком, как у тех смешных маленьких булочек, что продавались в детстве, такие мягкие, сбрызнутые сверху сахарным песком.
По лицу Бардина текли слёзы. Он не трогал их, мокрые дорожки струились сами по себе, не подчиняясь приказам, не унимаясь, просто текли и всё тут. Жена встала со стола, расхристанная, встрёпанная, не счастливая и не несчастная, с безучастным лицом, неизменным как фотопортрет для паспорта, без единой эмоции. Голые бёдра блестели от влаги до самых колен, сохранивших точёность, которая так нравилась Бардину. Женя взяла полотенце и промокнула мужу лицо. Ну-ну-ну, прошелестел её голос. Что у нас не так, спросил Бардин. Дело во мне, ты тут не при чем, ответила она. Она подхватила с пола разбросанную одежду и скрылась в спальне. Господи, всё мятое, донёсся её голос. Через несколько минут она вернулась на кухню, пшеничные волосы с редкими серебряными нитями забраны в тугой узел, макияж с глаз смыт, только губы жгут ярко-алой помадой, кричащей с бледного нервного лица. Она обняла Бардина, поцеловала его негнущуюся гордую шею и сказала: прости меня Серёжа. Не за что, буднично ответил он. Когда-нибудь всё наладится, сказала она. Скоро, спросил Бардин. Скоро, совсем скоро, ответила она таким нарочито тёплым тоном, что он скривился от этой фальши, словно съел что-то горькое. Ты меня любишь, хотя бы немного, спросил Бардин. Немного, ответила она. Звони мне, если что, хорошо, попросил Бардин, погладив её по щеке.
Обязательно позвоню, пока, шепнула она, чмокнула его в щёку и убежала. Пока, сказал он щёлкающему дверному замку.
Бардин переоделся, подчиняясь давно заведённому ритуалу, сдвинул кресло в сторону, размялся, чувствуя оледенелость перетруженных связок, пару раз сделал тэнсё, выволок из шкафа чиши, привычно поднял её и понял, что тело не хочет сейчас никакой нагрузки, поэтому он убрал инструмент обратно, сел в поперечный шпагат, лёг, вытягивая руки вперёд и застыл так, по миллиметру продвигая ослабелые кисти вперёд, предоставив энергиям тела течь туда, куда им хочется.
Я знаю, сказал он про себя, вытягиваясь вдоль пола. Я знаю, почему так вышло с Ией. Ведь я же знал, к чему всё идёт. И знаю, к чему всё идёт сейчас. Но я хочу разлюбить. Я хочу чем-то вытравить это проклятье, этот нелепый крест, который не могу вывезти, эту ношу, превращающую меня в тряпку, в бабу. Я хочу выместить свой грех, заменив его другим грехом, если это возможно.
В его памяти всплывали давно похороненные картины прошлого, и смерть дочери, и последовавший за этим запой, и уход Женьки к этому мужику, как его бишь. И его унижение, новый запой, попытки убежать и от себя, и от Женьки, и от призрака дочери, улыбающейся во сне. Мама говорила, что разбитую чашку не склеить, да только я ж боец, я не мог сдаться. И Женька, хоть и вернулась, да не сдалась.
Бардин вывернулся, расшевелив бёдра, в полный шпагат, сдвинул стопы в стороны, поиграв тазом, подтянул ладони под себя и приподнялся на руках, поболтав стопами в воздухе. Достаточно этого бабства. Хотите видеть железного дровосека, значит, вы увидите железного дровосека. Он вышел в стойку на руках, заскрипев зубами от напряжения, плечи заныли под грузом тела, Бардин встал и глянул в зеркало, блестевшее в распахнувшейся дверце шкафа. Градом катившийся пот оросил вытатуированных драконов и змей, обвивавших торс и дрожащих от напряжения вместе с литыми плитами грудных мышц.
Он пошёл в душ, включил боковые струи, увеличил их диаметр, подставляя безжалостным горячим потокам подрагивающие крылья и поясницу, вспомнил кричащую в экстазе жену, Ию, косящую на него поверх спины медным ведьминым глазом, и кончил еще раз, прикусив до крови предплечье. Солёная кровь напомнила солёные рты тех немногих женщин, которые когда-либо были с ним. Он зло усмехнулся. Все, запомни, сынок, всё в этом мире от баб, и жизнь, и смерть, и добро, и зло, и даже скука – всё от них, говорил ему отец всякий раз, когда Бардин нёс его домой пьяного из гаража. Наконец-то я тебя понял, батя, сказал Бардин, и, не вытираясь, пошлёпал на кухню.
Он плюхнулся в кресло мокрой задницей, с удовольствием вспоминая, что, тем самым, нарушает правило, строго установленное женой. Взял со стола свой древний сотовый, внезапно вызвавший в нём отвращение своей обшарпанностью и скрипами корпуса, и набрал жену. Ты доехала, спросил он в трубку. Да, всё хорошо, я уже на работе, ответил голос Женьки. Ты как, почему-то задал он самый банальный и нелепый после всего случившегося, вопрос. Не очень, ответила жена. Из-за меня? Нет. Я всё ещё боюсь. Чего? У нас директор заснул, прямо на рабочем месте. Тебя забрать? Нет, не нужно. Мы здесь с девками сидим-дрожим, ждём скорую, попыталась пошутить жена, но её голос нехорошо похрипывал. Хорошо, что ты не одна, ответил Бардин. Я не одна, согласилась жена, спасибо, Бардин. Они немного помолчали, вслушиваясь в цифровые шумы. Послышался скрип открываемых дверей, хлопок, и приглушенный голос жены сказал: я хотела тебе сказать, что сумасшедшие часто бывают пророками. Что ещё говорил твой друг, этот, который память потерял? Он верит, что всё кончится хорошо, будет трудно, но всё закончится как в голливудском кино, соврал Бардин. Ты ему веришь, спросила жена. Конечно, Женька. Конечно.