Что же тогда произошло? Было ли это и правда касание Бога?
Быть может Бога, а быть может и дьявола. Это нам с вами предстоит узнать.
Ирреальность/Планетарий
Об одной и той же вещи утром мы думаем одно, вечером – другое. Но где истина – в ночных думах или в дневных размышлениях?
Альбер Камю
В такси ее немного потряхивало. Водитель довольно лихо выруливал по серпантину. Все казалось нереалистичным и незнакомым: пейзажи за окном, ее внутреннее состояние, этот вечер, в конце концов.
– Откройте, пожалуйста, окно. Мне нехорошо, – сказала Фелиция.
– Да, минутку, мисс.
Голова была тяжелая и туманная, кончики пальцев неприятно кололо, она поежилась от холода. «Нужно непременно лечь спать как можно раньше» – подумала она.
Телефон. На экране появилось какое-то оповещение. Стало и не по себе и одновременно радостно. Как-то двойственно.
Надо сказать, у Фелиции существовали два непременных показателя тревожности, которые работали всегда: холодная скользкая рыба, отчаянно бьющаяся и трепещущая внутри и молоток, стучавший в висках, отбивая стройный ритм. В то мгновение ощущалось нечто смешанное: и ледяное существо внутри, и стук в голове. «Успокойся, это наверняка преувеличенная реакция. Просто оповещение» – размышляла она.
Наконец, Фел решилась, взяла в руки телефон и увидела сообщение:
Фелиция Бёрди, это было не так трудно и без наводок. Вы – портал в иную Вселенную, а разве не все, что мы ищем в жизни – это ощущение ирреальности от другого человека?
Сердце заколотилось в горле, она ещё раз взглянула на свои окоченевшие тонкие пальцы, потёрла виски, посмотрела в окно на зловещую январскую мглу.
Мысли были лихорадочны, они напоминали хаотичное броуновское движение. «Неужели? Неужели мне не показалось, что он – та самая главная опасность, о которой предупреждают. Неужели не просто незнакомец, проходной и непримечательный. Да что вообще такое примечательный? Можно ли отождествлять сиюминутную беседу, пусть и такую близкую, с чем-то поистине стоящим и судьбоносным? Нужно все тщательно проверить», – эти мириады размышлений заполняли ее голову.
Дорога до дома была слишком долгой, чтобы Фелиции удалось подумать о нем ещё несколько десятков раз.
«Глаза, кажется, с гетерохромией. Да, точно, вкрапления оранжевого и желтого на основном фоне цвета переливчатого моря. И руки. Руки были слишком привлекательны» – вновь думала она.
Отчаянно хотелось на чем-то сосредоточиться и успокоиться. Но получалось лишь вновь и вновь мысленно относиться к их встрече. Поскольку Фелиция вела книжный канал, ей подумалось, что надо бы непременно отобразить что-то, связанное с этой странной ночью, полной яркого света, который не дает разглядеть лицо как следует и все же перемещает нас в пограничное состояние между реальностью и некой выдумкой. Эффект прожектора. Межпространственный континуум, где мозг самостоятельно дорисовывает образы, делая их гораздо более привлекательными, позволяя нам с удовольствием добровольно самообманываться и пребывать в иллюзиях. Ведь согласитесь, нам же в жизни надо на что-то ссылаться? Должны же быть некие точки опоры?
Чтобы как-то зафиксировать этот странный и нескончаемый мысленный пласт, Фелиция начала читать подборки русских авторов прямо на экране телефона.
Ее мама была русской и относилась к тому разряду женщин, которые воспитывают детей в строгости, читают им Достоевского сызмальства и непременно имеют абонемент на концерты симфонического оркестра.
Что ж, русские писатели. Фел листала некие выжимки из вереницы романов, пока, наконец, на глаза ей не попался абзац, отозвавшийся в ее душе так сильно, что сердце ее громко ухнуло.
Станислав Родионов «Шестая женщина»
«Я это состояние знаете как называю? Не с кем смотреть на звезды. Да-да, не спорьте! Вам есть с кем пойти в кино, в театр, в ресторан. Вам наверняка есть за кого выйти замуж. Но вам не с кем смотреть на звезды. Кто-то хорошо сказал, что мы все копаемся в грязи, но некоторые из нас смотрят на звезды. Вам не хватало этого «некоторого». И всегда будет не хватать».
Фелиция добавила этот необыкновенный мета-текст в избранное и опубликовала на своей странице без каких-либо мешающих, совершенно ненужных комментариев, только прикрепив фото. Даже в три часа ночи текст получил большое количество комментариев и одобрения в целом. Но ей было не до того, чтобы их читать, честно говоря. Скорее хотелось просто сделать отметину для себя, а не для других.
За окном уже алел дымчато-розовый рассвет, когда они почти подъехали к дому; ее настроение заметно улучшилось, как и всегда, когда находилась литературная реликвия или же просто крупица филигранного текста, касавшаяся самой сердцевины. Эта хрупкая, похожая на трепыхавшуюся птицу девушка стояла на пороге большого путешествия, а ее интуиция и проницательность позволяли это предвосхитить и почувствовать.
Фел поблагодарила водителя, осторожно вышла из такси и пошла к дому. Она вдохнула морозного воздуху поглубже, открыла входную дверь, наспех разделась, растянулась на узенькой кушетке-жердочке в гостиной – и через несколько минут провалилась в сон, как в мягкий рыхлый сугроб, абсолютно убежденная в том, что завтра ее жизнь совсем переменится. А вот каково это направление – конечно, никому не было известно. Да и заворачиваться в кокон совсем не хотелось, хотелось, наконец, поддаться совершенно нерациональному и неведомому доселе чувству, у которого вовсе не было суррогатной природы или привкуса пластмассы.
Во сне она блуждала по сказочному лесу, припорошенному снегом, а вдали видела затылок черноволосого мужчины. Ей все время нестерпимо хотелось его окликнуть, но ее голос растворялся в глубине лесной чащи.
Лишь Фелиция открыла глаза, телефон нещадно затрезвонил – она беспечно отклонила вызов и взглянула на часы. Было еще довольно рано, снег продолжал валить большими шуршащими хлопьями. В это время года на Аляске всегда так.
Вот и сейчас вокруг стояла почти оглушительная тишина, в доме Фелиции было слышно только посапывающего кота. «Почему все так загадочно и неоднозначно?» – думала она. Вдруг в ее воображении появилась их встреча, казалось, что она отчетливо видела лицо перед собой. Всего-навсего мираж.
Хотя она сама ведь и не давала наводок, а напротив, любила любые методы дешифровки, прохождения увлекательных ментальных лабиринтов. Так ведь существенно интереснее. Тем не менее, он справился слишком быстро. Даже чересчур.
Фелиция решила взглянуть на экран телефона, вспомнив о пропущенном вызове. Номер телефона был полон загадочных комбинаций из девяток: напоминало массовый обзвон или службу такси. Мало кто перезванивал по подобному номеру.
И все же Фел решила набрать:
– Кхм. Да. Алло, – отозвались на другом конце провода.
– Здравствуйте. Я получила ваш вызов…
– Фелиция, – прервали ее голос, —это я. Роб. Хотел убедиться, что вы не померещились мне вчера. Если не возражаете, жду вас в пять вечера у Собора, – отрезал он.
– Что ж, Роб… – она почувствовала легкую тошноту, – да, давайте в пять. До встречи, – вымолвила она, – надеюсь… надеюсь, вам хорошо спалось.
– Да, спасибо. До вечера.
Стоит сказать, что Фелиция обычно не была сговорчивой и столь послушной, но ей казалось чрезвычайно естественным согласиться с ним и просто покладисто следовать его инструкциям.
Это было бы вполне обыденное утро воскресенья, если бы не его звонок с этого загадочного номера. Возможно, кто-то бы начал рассуждать о том, куда именно они пойдут, почему именно у Собора, что следует надеть на эту встречу и обдумывать прочие внешние факторы; но Фелиция попросту решила не терзать себя подобными измышлениями, потому что от них обыкновенно пропадало то самое ощущение тайны, которое уже между ними появилось. Именно эта мистерия казалась столь удивительной и одновременно пугающей.
Фелиция погладила Шредингера, развалившегося на белом пушистом ковре. Кот всегда спал у нее в ногах и дожидался ее прихода, во сколько бы это ни происходило. Выходит, они вдвоем были семьей.
– Милый мой милый! – сказала Фел. Глаза будто игрушечные: как с картинки.
У кота и правда были удивительно ясные золотисто – зеленые глаза, такие чистые, как будто из стекла. Было в нем что-то от персонажей Миядзаки. Наверное поэтому Фел дала ему такое необычное имя.
Она уткнулась в его мягкую шерсть и вдохнула запах шампуня; лапой он мягко коснулся ее щеки. Фел подумала, что все-таки совсем неспроста назвала его Шредингером. Да и вообще: нам ведь всегда приходится балансировать между двумя пограничными состояниями. Ясность – замешательство – ясность; смирение – отторжение – смирение. И это не квантовая физика, а простая истина человеческого бытия.
Встреча, которая была назначена на 5 часов вечера, тоже, конечно, вызывала некое смятение, ту самую рыбу или медузу на худой конец, бьющуюся о внутренности, но не ледяную, а просто холодную. Но была неизбежна. Ибо anything that can go wrong will go wrong.
Итак. На электронных часах 16:04. До Собора на Площади добираться не более двадцати минут. Фелиция распахнула створки ее высокого шкафа, затем открыла высокие сводчатые окна, чтобы проветрить комнату. Полки были полны свитеров из деликатной пряжи. Она выбрала кофейный пуловер из шерсти альпаки – его для нее связала бабушка на окончание школы. Пуговицы тогда Фелиция выбирала сама – лазурные, с переливами – они украшали горловину свитера, придавая ему немного девичьего изящества. Бережно надев пуловер и темно-синие грубоватые джинсы, Фел взглянула в высокое зеркало. Оставалось сделать что-то с волосами. У Фелиции были темные каштановые кудри до поясницы, которые она частенько собирала в хвост или неброский пучок. «Пожалуй, распущу сегодня» – подумала она.
Мама с детства весьма холодно относилась к подобной прическе, называя это примитивным простоволосием, но сегодня Фел искренне хотелось легкости и свободы. Волосы рассыпались по плечам, почти сливаясь с оттенком шерсти, из которой был связан свитер. Ее карие глаза оттенял голубоватый пигмент на веках, сочетавшийся с пуговицами, напоминавшими перламутр. Губы были покрыты блеском с запахом ментола, создававшим влажный эффект. Создавалось ощущение облака из мельчайшей пудры.
Фел накинула теплую дубленку, сердечно попрощалась с Шредингером и наконец, вышла из дома. Ее металлически-синий миникупер не сильно запорошило снегом – так что ей не пришлось его расчищать. Она включила в машине одну из самых любимых своих песен, которая не мешала думать, но при этом и не позволяла мыслям лихорадочно разбредаться – Space Dementia Мэттью Беллами – и отправилась в путь. С двенадцати лет этот музыкант был ее личной панацеей и вдохновителем.
Дорогу совсем замело, пришлось ехать еле-еле. Над городом виднелся густой туман, похожий на парное молоко, небо походило на дымящийся котел, приходилось пробираться через эти препятствия. Собор уже виднелся, и она неторопливо подъехала на парковку.
Конечно, он уже ждал. Фел махнула ему рукой и затаила дыхание. Дверь его отполированного иссиня-черного автомобиля распахнулась.
– Добрый вечер, мисс альтернативное видение.
