– Нам хотелось бы, послав Гамзата в Кумух, кроме всего прочего, поставить в известность зарвавшегося правителя, что за твоей спиной есть те, которые не зависят от его воли, и чтоб впредь он не смел оскорблять или унижать твоё достоинство, – заметил Шамиль и добавил: – Один из мудрецов писал: «Деревья, обрубленные топором, растут, мясо и кости, иссеченные мечом, оправляются, но раны, нанесённые языком, не заживают». Разреши Гамзату поговорить с ханом.
– Прошу, оставьте это намерение. Хан был вправе обижаться на меня. Обиды мне особой он не нанёс, только сказал: «Нечестивый друг и помощник подобен змее, которая платит укусом даже тогда, когда её ласкают». Я ответил ему, что, если змея кусает его, она поступает правильно и что худшим из правителей является тот, кого боятся. Тогда Аслан-бек сказал: «Страх, внушённый волей правителя, может возыметь большую силу, нежели благосклонность, которая зависит от воли подчинённых». – «Власть, как и жизнь, даётся временно. Есть многое, что может разрушить её», – возразил я. Хан молчал. Тогда я добавил: «Правителю не подобает презирать доблести человека, хотя бы незначительного по сану, ибо даже ничтожный может стать великим и почитаемым». Знание восточной мудрости помогло мне победить в споре. «Лучше уйди», – сказал хан. Я этого и ждал. Утром вместе с семейством покинул Кумух. Когда мы ступили на цудахарскую землю, жена моя показала кисет, наполненный золотом. «Это дала нам благородная ханша Гульсумбике», – сказала она. Мы решили никому не говорить об этом, чтобы не возбудить гнев в сердце Аслан-бека. Поэтому требовать наше имущество не следует.
В заключение устад Джамалуддин-Гусейн сказал:
– Мы соберём в Аварии большой совет учёных, на котором обсудим то, что предлагает светлейший шейх, но прежде следует перевезти учителя вместе с семейством поближе, в Чиркей или Унцукуль.
Глава вторая
Магомед с чиркеевским Амир-ханом через несколько дней после возвращения из Кулпы отправились в Табасаран. Эта маленькая страна расположена на вершине южных предгорий Дагестана, недалеко от Дербента. Правил ею когда-то майсум[37], после него – кадий. Дорога шла меж однообразных плешивых бурых холмов, с вершин которых была видна бесконечно далёкая, сливающаяся с небом синева Каспия.
Но чем выше поднимались путники, тем чаще стали попадаться кустарники и ярче казаться зелень. Вскоре серая лента дороги повернула за гору и затерялась в густых зарослях векового леса. Далеко протянулась просека, путаясь в дремучих дебрях. Сыро и мрачно в лесу. Беспокойно шуршат сухие листья под копытами коней. Наконец показалась пологая лощина, по дну которой, весело журча, бежала речка. Лес стал редеть, за лоскутами изумрудных лужаек показались сады и белые сакли Табасарана.
Ярагский шейх вышел навстречу ученикам. Он обнял их, говоря:
– Хвала Аллаху создающему людей, непоколебимых в вере, преданных, совесть которых чище снегов Шах-Дага и Базар-Дюзи.
Табасаранцы, узнав о цели приезда койсубулинских узденей, огорчились. С тех пор как в их ауле нашёл убежище святой старец, к ним потянулись из окрестных аулов сотни ходоков за советами и любопытства ради. Значительно увеличились пожертвования, выделяемые для мечетей.
Несмотря на тёплый приём, участие и гарантии безопасности, оставаться в Табасаране шейх не мог. Он спешил претворить в жизнь свои планы. Не задумываясь, ярагский шейх покинул Табасаран.
Ему была приготовлена в Унцукуле сакля, похожая на орлиное гнездо. Здесь ждали учителя тариката новые ученики и последователи, независимые и гордые.
Пышную встречу организовали известному шейху кадии, муллы и знатные уздени Койсубу. Со дня его приезда к Ансатлю, как совсем недавно к Табасарану, потянулись верные мусульмане с думами, чаяниями, жаждущие истины и знаний. Особенно в четверг, после базара, все двери унцукульских саклей гостеприимно распахивались для кунаков, желавших в пятницу послушать проповеди светлейшего шейха. На очарах негде было присесть. Толпы разнаряженных людей расхаживали по улицам, как в праздничные дни. Возле каждого дома у коновязей переступала, дожидаясь хозяина, не одна лошадь. Никогда в Унцукуле не бывало такого оживления. Негде было ступить в соборной мечети в часы молитв. Лучшие места у кафедры отводились для знатных гостей – учёных и чалмоносных хаджи, совершивших паломничество к святыням ислама-Мекку и Медину. Духовные и светские главы свободных обществ Аварии не отходили от шейха. Его приглашали для чтения проповедей в другие аулы. Шейх не отказывался и непременно брал с собой верного ученика Магомеда. В один из четвергов, после того как разошлись торговцы, менялы и покупатели с базарной площади, до позднего вечера не прекращался поток едущих в Унцукуль. Здесь созывался съезд учёных, духовенства и старейшин койсубулинских и других вольных обществ.
Магомед представлял учителю молодых сверстников, умудрённых знаниями:
– Кебед-Магома Телетлинский, Галбац-Дибир Каратинский, Омар из Анкратля, Абакар из Агвали, Газияв из Анди…
Прибыл на съезд из Цудахара и устад Джамалуддин-Гусейн в сопровождении Аслан-кадия.
Гамзат-бек из Гоцатля пригнал сотню овец для пожертвования служителям мусульманских храмов и делегатам.
В этот день пять раз, после каждой молитвы, выступал с проповедью устад Джамалуддин-Гусейн Казикумухский.
Среди мёртвой тишины огромного здания его слова звучали как торжественный гимн, перерываемый периодически громкими возгласами: «Ла-илаха-иллалах!» («Нет Бога, кроме Аллаха!»)
Ночью, когда была окончег молитва и прочитана последняя проповедь, на кафедру поднялся маленького роста старичок, в длинном белом халате и огромной чалме. Короткие тонкие пальцы его с окрашенными хной ногтями заметно дрожали, поглаживая седые пряди бороды. Только узкие желтовато-коричневые глаза из-под полуприкрытых век смотрели спокойно. Это был шейх Мухаммед Ярагский.
Держа обе руки перед собой, обратив взоры к потолку, он прошептал:
– Бисмиллахи рахмани, рахим («Во имя Аллаха милостивого, милосердного»). Да поможет Аллах всем, кто следует по верному пути. Мир посланникам и хвала владетелю миров. Амин!
– Амин! – гулом откликнулась толпа стоящая на коленях.
– Пойдёмте вперед, проповедуя в пути шариат, указывая колеблющимся и заблуждающимся на их нестойкость, – продолжил ярагский учитель тариката свою речь. – Судьбы стран и народов зависят от тех, кто правит, в чьи руки попадут законы. В Коране лежат законы шариата, которые служат основанием ислама. Мы должны не только почитать эти законы, но и упрочить их в своём вилаете, давая отпор тем, кто посягает на святая святых. Не сомневайтесь в преимуществе и успехе. Люди истины не должны забывать, что простые смертные, имея даже незначительные понятия о цели, могут делать большие дела, когда увидят, что тот, кто ведёт их, сам делает то, что требует от других. Правитель должен жить жизнью народа, преуспевая в труде и в даровании благ и свобод. Те, кто пребывает в неволе, больше ценят и возвращают добром тем, кто дарует им свободу. Наша мечта – создать великую силу, способную противостоять гяурам. Да поможет нам Аллах в этом!
– Амин! Амин! – вновь послышались дружные возгласы в тишине храма.
Шейх Мухаммед Ярагский, откашлявшись, вновь заговорил:
– Но прежде чем начать сплачивание жаждущих истины, необходимо избрать имама[38]. Он должен быть ученым, сильным телом и духом и почитаемым народом. Есть такой человек, который достойно будет нести до конца зелёное знамя Пророка. Он уже принял ахд[39]. По воле Всевышнего он был назван именем посланника. Сын мой, подойди ко мне. – Шейх обратился к человеку, сидящему впереди с низко склоненной головой.
На него обратили взгляды все присутствующие. Человек поднял голову. Многие узнали в нём Магомеда Гимринского.
– Иди, да поможет тебе Аллах, – шепнул сидевший рядом Шамиль.
Магомед поднялся, подошёл к шейху.
– С этого часа к имени твоему будет прибавлено слово «гази»[40], – сказал ярагский проповедник. Затем он повернулся, подошёл к стене, снял с гвоздя саблю и со словами «Бисмиллахи рахмани, рахим», которыми начал свою речь, опоясал Гази-Магомеда.
Учёные, побывавшие в столице Турции, знали, что таким образом «коронуют» султанов в мечети Эйюба в Стамбуле.
– Именем Пророка повелеваю: иди, собери народ, вооружи его и с помощью Аллаха начинай газават!
– Газават! Газават! – раздались восклицания среди сидящих.
Устад Джамалуддин-Гусейн Казикумухский поднялся с ковра, подошёл к Гази-Магомеду.
– Да прославится имя твоё! – сказал он, положив руки на плечи ученика.
– Амин! Амин! – раздалось вокруг.
Когда народ умолк, Гази-Магомед сказал:
– Благодарю вас, мусульмане! Все собравшиеся здесь – люди, возвышенные надо мной в знании наук и жизни, мои учителя и наставники, заботящиеся о судьбе чистой религии и народа. Как вы, так и я отныне буду неустанно изыскивать своим умом пути к упрочению шариата и очищению земли нашей от неверных и отступников. Быть тому, что Аллах желает, а то, чего он не желает, не будет!
– Во имя газавата! – воскликнул молодой мюршид[41], извлекая лезвие сабли из ножен.
– Во имя газавата! – хором повторили правоверные. Они тоже оголили лезвия сабель.
– Ла-илаха-иллалах! Ла-илаха-иллалах! – стал восклицать ярагский шейх.
– Ла-илаха-иллалах! – стали повторять хором все, кто был в мечети.
Эти возгласы напевным гулом с нарастающей силой торжественно звучали под сводами квадратного здания, раздвигая стены, множа голоса.
Весть об избрании имама разнеслась быстрее ветра по всем аулам Койсубу, всюду шёпотом и громогласно произносилось заклинание – «Ла-илаха-иллалах!».
Но делегаты съезда разъехались не сразу после возведения Гази-Магомеда в сан имама.
На заре следующего дня унцукульская Джума-мечеть вновь наполнилась народом. Шейх Ярагский вновь поднялся на кафедру.
– Слава Аллаху великому, превышающему все ожидания! – начал он. – Аллах сказал через Пророка: «Сражайтесь на пути верном с теми, кто сражается с вами. Но будьте справедливы, потому что Аллах не любит несправедливых». Отныне мы будем преследовать неверных там, где их настигнем. Изгоним их оттуда, откуда они изгоняют нас. Не поводырем для ослепших, а предводителем прозревших будет наш избранник-имам Гази-Магомед. Слушайте его, следуйте за ним! Разделяйте его мечты и душевные желания, начинайте газават! Нас окружают со всех сторон, сбивая слабых с пути истинного. Царь России грозит нам, подкупая вождей племён и колеблющихся мусульман. Воспротивимся этому, станем на защиту своей родины. Наших северных соседей из года в год оттесняют с плодородных земель к бесплодным вершинам гор. Этим Белый царь лишает нас хлеба и зимних пастбищ. А те, кто покорились царю, обнищали и стонут от непосильного труда и непомерных податей. Малейшее их неповиновение властям или несвоевременная уплата податей ведут к жестоким наказаниям, позорному унижению и разорению имущества. Избавление можно найти в газавате!
Шейх Ярагский был наделён мягким баритоном, блестящим красноречием и необычайной притягательной силой.
– Есть у нас и второй враг, внутренний, а потому не менее опасный, – продолжал он. – Ханы, шамхалы, майсумы. Они продались неверным во имя сохранения прав и привилегий. Более опасными я их называю потому, что они, зная особенности страны, сильные и слабые стороны, нравы, обычаи, владея местными языками, могут соперничать с нами и противостоять нам вместе с силой и оружием гяуров. Но нет силы, превышающей силу Аллаха и тех, кто следует по его пути. Поднимайтесь! Поднимайте всех, кто стоит рядом и способен нести разящий меч! На газават!
– На газават! – повторили прихожане.
В эти дни по всем дорогам и тропам ручьями стекались к Унцукулю горцы из ближайших и отдалённых аулов.
Муллы, кадии и сельские старшины обществ, свободных от власти местных владык и царского наместничества, наперебой уговаривали ярагского шейха посетить их мечети, выступить перед их соплеменниками. Шейх обещал уважить просьбы, хотя и без того заранее решил объехать самые крупные аулы, чтобы мобилизовать людей в отряды молодого мюршида, которого благословил на ратные дела.
Но ярагский шейх считал, что одних проповедей с призывами к священной войне мало. На сознание людей нужно было воздействовать повседневно и разными способами. Один из таких он видел в письменных воззваниях, обращённых к народу. В Унцукуль для этой цели были собраны все грамотные люди. Сюда были доставлены пачки чистой бумаги, флаконы с чернилами, гусиные перья. Лучшие каллиграфы старательно выводили арабской вязью аварские, даргинские, лакские, кумыкские слова воззвания, составленного шейхом Ярагским и устадом Джамалуддином-Гусейном Казикумухским.
Первый друг имама Гази-Магомеда Шамиль был признан лучшим писарем.
Воззвание было такого содержания:
«Мусульмане! Жизнь земная не есть постоянное место пребывания человека. Она только указатель стези, ведущей путника к небесным высотам, к Аллаху, ибо только ему известно, кто пришёл в этот мир и кто покинул его.
Не думаете ли вы, что павшие на войне есть мертвы? Нет! Они воистину живы перед Аллахом! Обитают и блаженствуют в раю! Принимающие участие в войне за Бога и веру – да не убоятся они ни боли, ни страданий, ибо они есть избранники Всевышнего!
Да свершит Владыка свой суд над упорствующими и придерживающимися обычаев, противных истинным законам.
Тот, кто желает спасти свою душу от вечных мук, будет усердно следовать требованиям шариата.
Начинайте войну с неверными, не щадя ни жизней, ни имущества. Кто оставит дом свой и не пожалеет жизни, по примеру Пророка, и удалится от мест угнетения или умрёт на пути своём, того за труды и послушание Аллах не оставит без наград.
Так спешите же, мусульмане, под знамя святой веры!
Спасайте же себя, своё Отечество и религию от неверных!»
Сразу же после окончания съезда имам Гази-Магомед со старым учителем шейхом Ярагским, с юным другом Шамилём Гимринским и другими приближенными стал объезжать дагестанские аулы, неподвластные ханам и царским наместникам.
В каждом селении они создали надёжную опору из представителей духовенства и выборных старшин, поставленных во главе собираемого ополчения.
С минаретов всё чаще и чаще звучали призывы к газавату.
Мятежный дух начал витать над мирными аулами Аварии. Мрачные думы теснились в народе. Призывные речи шейха, имама, их сторонников будили в горячих сердцах воинственный пыл, страсть уничтожения зла и пороков.
Но были те, кто не хотел проливать ничьей крови. Были и те, кто подобен в своём безразличии угрюмым скалам, и не хотели ничего знать, кроме привычного ритма, неизменного покоя. Нашлись и такие, которые готовы были стать поперёк начавшегося движения во имя сохранения адатов, утверждённых предками. Такие не хотели перемен, с тревогой прислушивались к первым толчкам мюридизма[42], основанного на законах ислама и грозящего потрясти привычные устои.
– Пора от слов перейти к делу, – сказал, наконец, ярагский шейх молодому имаму Были названы предводители будущего ополчения, которых вместе со старейшинами, муллами, кадиями пригласили снова в Унцукуль, но теперь на военный совет.
Это были молодые учёные-уздени, лучшие джигиты, способные увлечь людей на славные подвиги. Гамзат-бек Гоцатлинский, Амир-хан Чиркеевский, Омар Анкрат-линский, Али-Султан Унцукульский, шейх Шабан Белоканский, Аслан-кадий Цудахарский, мулла Ахмед Табасаранский и многие другие. Этим людям, утверждавшим шариат в своих селениях, было приказано к определённому сроку закончить мобилизацию сил и явиться по первому зову имама Гази-Магомеда на сборный пункт.
Совет старшин наметил план действий. Этот план должны были обсудить на военном совете.
Его представил имам Гази-Магомед.
– Поистине успехи будут сопутствовать тем, кто взялся за оружие! Койсубулинцы, андалальцы, гумбетовцы уже готовы к выступлению. Каждые три дома выставляют вооруженного воина с конем и провизией на десять дней. Место сбора – Чумескент. Действия будут начаты в двух направлениях. Первый отряд поведу я на шамхальство Тарковское, княжества Аксаевское и Эндери, чтобы привести к покорности кумыков, а также изгнать гяуров из крепостей, расположенных в этих вилаетах. Второй отряд во главе с Гамзат-беком и шейхом Шабаном пойдёт в направлении Джаро-Белокан, чтобы поднять всё тамошнее население против военных чиновников, поставленных наместником. Отряд Гамзата отрежет пути сношения хана Кюра-Казикумухского Аслан-бека со штабом гяуров, расположенном в Тифлисе.
Когда имам Гази-Магомед окончил, ярагский шейх обратился к присутствующим:
– Мусульмане, усомнился ли кто-либо в успехе того, что мы хотим осуществить?
– Нет, – ответили многие.
Только Шамиль не поднял глаз. Устад Джамалуддин-Гусейн, обратив внимание на бывшего ученика, заметил:
– Сын мой, ты безразличен к тому, что доложили, или не согласен с изложенным?
Шамиль ответил:
– Я внимательно слушал то, о чём говорил Гази-Магомед. Мне хотелось склониться в сторону намеченного и согласиться со всеми, но некий голос во мне начинает противиться. Натянув узду, я стараюсь удержать язык за зубами, ибо мой возраст моложе и знания скуднее всех тех, кто собрался здесь.
– Не всегда в молчании есть благоразумие, как иногда нет пользы в молчаливом согласии тех, с кем советуемся… Поведай нам, о чём говорит голос, протестующий в душе твоей.
– Мне думается, – начал Шамиль, – не следует начинать дело с наружных концов. Зачем идти за Кумыкскую плоскость и отдалённую землю Джаро-Белокан, оставляя позади себя владения врагов-отступников? Вы знаете, что Авария, простирающаяся от южной подошвы Койсубулинского хребта по долине Аварского Койсу, от устья Андийского Койсу до устья Казикумухского Койсу, разделена на зависимые и вольные общества. Рядом с нами – владения хана Мехтулинского, выше – резиденция хунзахских ханов. Южнее – Кюра и Кази-кумухское ханства. Ниже – шамхальство и княжества кумыков. Не лучше ли было бы предотвратить сначала возможные удары в спины наши, умножить ряды за счёт освобожденных от зависимости и тогда, не оборачиваясь назад, идти вниз – на плоскость?
– Сын мой, – сказал в ответ ярагский шейх. – Слова твои не лишены смысла, однако целесообразнее сначала идти вниз.
– Почему? – спросил Шамиль.
– А вот почему. Когда мы покажем себя в деле с гяурами и с теми, кто переметнулся на их сторону, оставшиеся подумают и, возможно, с большей уверенностью и большим числом перейдут к нам. Если же мы начнём наступление на близлежащие Мехтулинское и Хунзахское ханства, неизбежные схватки приведут к возникновению вражды между народами. Причём кровники будут мстить нам до конца и своим внукам накажут делать то же самое. Междоусобица будет на руку главному врагу – царю гяуров. А нам необходимо крепить союз соплеменников и единоверцев против общего врага.
– Светлейший шейх, убедительность твоих слов навсегда развеяла мои сомнения, – сказал Шамиль.
Имам Гази-Магомед назначил Шамиля своим помощником по снабжению и строительству оборонительных сооружений.
Саид-кадий Араканский, обойдённый вниманием правящих кругов Койсубу, узнав о съезде учёных, духовенства, старейшин в Унцукуле, а также о готовящемся выступлении горцев, поспешил в Темир-Хан-Шуру к командиру Отдельного Кавказского корпуса генералу барону Розену.
Григорий Владимирович Розен знал араканского учёного, а потому любезно принял его. С помощью переводчика кадий сообщил Розену:
– Шейх – человек, известный не только в Дагестане, но и в Азербайджане. Этот возмутитель спокойствия, будучи арестованным Аслан-беком Казикумухским, бежал в Табасаран, затем нашел убежище в Унцукуле. Как учитель тариката он имеет большое влияние на наше духовенство. В Унцукуле недавно состоялось сборище влиятельных людей вольных обществ. На этом сборище избран имам, который возглавит повстанцев.
Шейх Магомед Ярагский
– Шейх откуда родом? – спросил Розен.
– Лезгин, из аула Яраг Касумкентского округа.
– Как зовут его?
– Шейх Магомед.
– Возраст?
– За шестьдесят.
– Одинокий?
– Нет, имеет дочь, жену.
– Как зовут избранного имама?
– Магомедом, только к его имени теперь прибавилось слово «гази» – воитель за веру.
– Значит, Гази-Магомедом называют… Кто он по национальности?
– Аварец из Унцукуля. Отец родом из Гедатля, мать – из Генучутля.
– Он тоже стар?
– Нет, напротив, очень молод.
– Как же могли молодого человека назначить предводителем? Я знаю, что восстание в Чечне возглавляли убелённые сединами шейхи, как, например, Мансур… Гази-Магомед из влиятельной семьи?
– Наоборот, из семьи бедного узденя, к тому же рано осиротел.
– За что же такая честь? – спросил генерал.
– Он учён и смел, молод и здоров, то есть обладает всем тем, чего недостает его наставнику – ярагскому шейху.
– Известно ли вам, когда и в какую сторону собираются выступить мятежники?
– Этого я сказать не могу, но, если узнаю, сообщу.
– Благодарю вас.
Григорий Владимирович Розен (1782–1841) генерал-адъютант, командир Отдельного Кавказского корпуса
Розен протянул араканскому кадию кошелёк. Командующий корпусом не стал писать донесение и ждать особого распоряжения. Считая нападение лучшим способом обороны, он решил выступить в сторону Гимр.
С батальоном пехоты и пятью сотнями всадников Розен двинулся к Гимрам по дороге через Ишкатры-Каранай. Перевалив через Койсубулинский хребет, отряд остановился на горе Азалкач, расположенной напротив аула.
Гимринцы, обеспокоенные внезапным появлением русского отряда, выслали парламентеров на переговоры с генералом. Розен принял их и заставил гимринского старосту дать клятву верности императору России.
Имам Гази-Магомед в это время находился в Балахани у шейха. Шамиль сообщил ему о состоявшихся переговорах и уходе отряда гяуров. Тогда шейх Ярагский велел срочно созвать глав обществ, признавших шариат, в Гимры. Выступив перед ними в мечети, Гази-Магомед сказал:
– Аллах помог нам. Аскеры[43] гяуров не решились спуститься с Азалкача. Нам нечего бояться их. Возвращайтесь в свои селения и скажите тем, кто ещё не поплевал на ладонь, перед тем как взяться за оружие, пусть не сомневаются. Газават объявлен. Если хотят обрести лучшее место в раю, громкую славу на этом свете и часть большой добычи, пусть поторопятся. Я жду их в урочище Чумескент.
Возвышенность, пересечённую глубокими оврагами, крутыми рвами, обрывистыми уступами скал, отвесными стенами гор, поросших вековым лесом, Гази-Магомед избрал местом сбора ополчения. В этом месте, почти непроходимом, он с раннего детства знал каждый камень, каждую стежку.
Чумескентское урочище имам решил сделать ещё более недоступным, соорудив на высоких выступах гранита каменные стены с бойницами, сторожевые башни. Звериные тропы, на которые редко ступала нога человека, он преградил завалами, перед ними вырыл, замаскировав, ямы-ловушки.
Чумескент находился на расстоянии тринадцати-четырнадцати верст от Темир-Хан-Шуры, военного лагеря русских, где постоянно квартировали войска.
Бывшее маленькое селение Темир-Хан-Шура, раскинувшееся в неглубокой котловине Кумыкского холмо-горья, русское командование считало важным стратегическим пунктом в Дагестане. Это место с юго-запада было окружено невысокими горами, поросшими кустами боярышника, кизила, тёрна, а также дубовым лесом. На северо-востоке лежали плешивые холмы, чередовавшиеся с солончаковыми равнинами. Через это место, позднее превращенное в губернский город, пролегали пути, ведущие из общества Койсубу и Анкратль, ханств Казикумухского, Аварского, Мехтулинского к шамхальству Тарковскому, через княжества Аксая и Эндери к равнинной Чечне и на юг – к Дербенту.
Через Чумескент шла наитяжелейшая, но и кратчайшая тропа от Гимр к Темир-Хан-Шуре. Руководя строительством укреплений и преград в Чумескенте, Шамиль вспоминал, как в детстве он со своим другом Магомедом не раз спускался на заду, держа за хвост скользящего вниз ослика, навьюченного плетёными корзинами с фруктами. Так, сокращая путь, спешили мальчишки к туринскому базару.
Поздней осенью, когда дремучий лес Чумескента одевался в золотисто-багряный наряд, друзья, весело смеясь, скатывались вслед за торбами толокна, сброшенными с плеч. Они шли, а под ногами предостерегающе шептала опавшая сухая листва: «В мечетях на равнине ученых немного, они живут под строгим надзором гяуров, не ходите вниз…»
Шамилю хотелось, чтобы гяуров изгнали, но не было у кумыков такой силы. Они покорились. И только теперь, когда он стал взрослым, его другу было суждено возглавить эту силу, а ему, Шамилю, как и прежде, следовать за ним.