Рассветы над Вавилоном

– Камо грядеши?

Давид остановился от аборигена на расстоянии вытянутой руки и окинул того удивленным взглядом.

– Поляк? – наконец спросил он.

– Сам ты поляк, – получил Буров в ответ. – Я Вася Светлогоров.

– А почему разговариваешь по-польски?

– Это польский? – удивился Вася.

Судя по его не очень четкой дикции, Вася Светлогоров был немного подшофе.

– Польский, – улыбнулся Давид. – Скажи, Вась, видел ты что необычное за последние пару часов? Может, проезжал, проходил кто? Туда, по просеке…

Буров показал рукой в сторону, откуда только что пришел. Васек задумался, а потом, видимо, надумав что-то, хитро улыбнулся и посмотрел на Давида.

– Видел.

– Расскажешь?

– Нет.

– Почему? – невозмутимо продолжал диалог Буров.

– А ты уйдешь сразу, и все.

– А ты чего хочешь, Вася? Чтобы я остался? – рассмеялся Давид.

– Ну не навсегда, конечно… – смутился мужчина. – А так… По рюмочке-то можно выпить?

– По рюмочке? – задумался Буров.

– Ага… У меня самогоночка двойной очистки. Слеза! Или коньяк на рябине… Что будешь?

Вася, покряхтывая, поднялся и кивнул в сторону спрятавшегося за невысоким деревянным забором и парой яблонь дома. Давид, оглянувшись по сторонам, направился вслед за ним. Двухэтажный, старенький и очень небольшой с виду домик начинался с маленькой летней веранды, куда и пригласил зайти Бурова гостеприимный хозяин. Вася кивнул на деревянную, покрытую потрескавшейся от времени зеленой краской скамейку.

– Присядь. Я мигом.

Буров присел и пристроил рядом рюкзак и вырытый десять минут назад черный пакет с одеждой девчонок. Мигом не мигом, но все-таки очень быстро на небольшом столе оказалась запотевшая литровая бутыль самогона, две рюмки, миска с вареной картошкой, лук и банка соленых огурцов. Василий налил по первой и предложил следующую сентенцию в качестве тоста:

– За встречу.

– За встречу, – согласился Давид.

Буров выпил, слегка коснувшись своей рюмкой рюмки Светлогорова, и поставил ее, опустевшую, на стол. Вдруг он осознал, что голоден. Ухватил вилкой большую картошину и потащил ее в рот, ощущая, как самогон Василия растекается по его телу теплом летнего солнышка.

– Хорош? – задал риторический вопрос хозяин.

Давид, промычав в ответ нечто утвердительное, кивнул в знак абсолютного согласия.

– Ну вот, я же говорил – хорош. У меня берут многие себе. Говорят, лучше в деревне никто не гонит. Говорят, секрет знаю… А какой тут секрет… С любовью делаю!

Он налил еще, предложив Бурову выпить за удачное выступление наших футболистов на стартующем через несколько дней чемпионате мира по футболу. Мужчины опрокинули рюмки, и Светлогоров продолжил монолог, скакнув от темы самогоноварения к своей профессиональной занятости.

– Я ведь все, что делал, старался выполнять именно так – с любовью. Сорок пять лет отработал на заводе – аэромобили немецкие собирали – от разносчика материалов до начальника участка. Так ни одной претензии, ни одного штрафа! На пенсию уходил два года назад – всем заводом провожали. Директор часы именные подарил, под старину…

Василий кивнул на свою правую руку, на которой болтался большой красивый хронометр.

– В Бокситогорске…

– Что в Бокситогорске? – переспросил Давид, дожевывая вторую картошину.

– Завод в Бокситогорске. Чуть за. Мне удобно было ездить.

Василий еще раз обновил рюмки. Давид с огромным трудом удерживал себя в руках, чтобы не сбить Светлогорова с плавного течения мысли на выгрузку той информации, которая была необходима детективу как воздух. Он понимал, что его вмешательство может привести к нужному результату, а может, наоборот, обидеть скучающего в одиночестве аборигена. Тогда единственным возможным выходом из ситуации останутся угрозы. Эту методику Буров не любил и использовал в своей практике крайне редко. Совокупность известных ему на данный момент фактов могла, конечно, погрузить любого человека в противный туман паники. Любого, но только не Бурова, который научился не пропускать эту неприятную вязкую субстанцию в сосуд своего сознания уже за первые пять лет профессиональной деятельности – их он провел в отделе по расследованию особо важных преступлений Следственного комитета России по Санкт-Петербургу. Да и после, на детективной работе, ему часто приходилось сталкиваться с историями, леденившими кровь обывателей, но чем более сложными и страшными казались факты, тем спокойнее и расслабленнее становился Давид. Возможно, именно это и позволяло ему доводить до успешной развязки любое начатое дело. А здесь даже факты при более глубоком их анализе не выглядели очень уж устрашающими. То, что пакет с одеждой девчонок оказался именно в том месте, откуда он его успешно двадцать минут назад выкопал, говорило об одном: кто-то затеял некую игру с непонятной пока целью и правилами. Может быть, это были сами девчонки, а может, кто-то еще.

– Если бы кто-то был одержим желанием нанести им вред, то не одежду мы бы с тобой нашли, Дава, а их самих, не очень, правда, ясно, в каком виде, но их самих… – бормотал голос у него в голове.

Буров был полностью согласен с ворчуном и именно поэтому сидел и терпеливо слушал истории Василия, разделяя с ним трапезу. Пробило половину седьмого вечера.

– Один живешь? – спросил у Василия Буров.

– Да. Жена моя, Любка, уехала пять лет назад. К дочке своей. От первого брака. На юг. Говорила, мол, климат ей здесь надоел. А сын наш с ней все по заграницам колесит. Деньгу сшибает. Редко видимся. Да мне и хорошо одному. Привык.

Видно было, что выход этой информации из Василия произошел гораздо сложнее, чем предыдущей, поэтому Давид переключил Светлогорова обратно.

– Что делал-то? На заводе в смысле.

Василий вновь напомнил рюмочки своим зельем.

– Что-что… Сборкой занимались. Собирали машины немецкие. Давай за здоровье?

– Давай!

Мужчины выпили, и Светлогоров наконец соизволил обратить внимание на изначальный интерес Давида.

– Ты вот давеча меня спрашивал, не видел ли я чего необычного, не ходил ли кто по дороге в лес.… Отвечаю: видел, ходил.

– Кто?

Давид оставался невозмутимым.

– Пряхин. Незадолго до тебя. Сначала ко мне зашел за самогоном. Я ему выдал. Он говорит: пакет дай какой-нибудь, неудобно. А у него в руках вот этот черный, который ты держишь. Я ему, мол, в свой положи… А он: не могу, это мусор, выкину сейчас, не жадничай, дядя Вася. Дал ему.

– У него лопата или что-то такое было?

– Как заходил – нет. Видимо, у забора оставил. Я выглянул из дома, когда он ушел. Он в правой руке два пакета держал – тот, что у тебя сейчас, и мой, – а в левой маленькую саперную лопатку.

– А кто он такой вообще, Вась?

– Прохин?

– Да.

– Да хороший, в общем-то, парень… В Питере живет. Здесь ему от отца дом достался, вот он и приезжает раз в полгода выпить как следует. Он таксист. Лицензия, говорил, у него общая: и на Питер, и на Москву. Но в основном в Москве работает.

– Аэро?

– Да.

– А сейчас он где?

Давид доел остатки картошки и закусил луком.

– Как где… В доме отцовском… Своем теперь. Там, посередке…

Василий мотнул головой влево.

– Пьет?

– Я думаю, спит.

– Как? Он же только приехал?

– Ну да. Поэтому и спит. Он когда со смен прилетает, то выпивает обычно грамм двести или триста, не больше. И дрыхнет часов десять. А как проснется, так и начнет эгегей! Он у меня два литра купил. Завтра и будет оприходовать. А послезавтра снова ко мне придет.

Давид посмотрел на Василия.

– Пошли, проводишь меня к нему.

– Еще по одной выпьем – провожу, – пообещал гостеприимный хозяин.

Василий наполнил опустевшие рюмочки. Мужчины выпили, на этот раз без тоста, и, выйдя на улицу, направились по дороге к началу деревни. Пройдя метров пятьсот, Василий повернул направо (Давид вслед за ним), и почти сразу слева они уткнулись в небольшое, очень по виду старое строение, одноэтажное, из красного кирпича, над цветом и состоянием которого сильно покуражилось время.

– Вот его дом, – тихо проговорил Светлогоров.

– Твой посвежее смотрится… – улыбнулся Давид.

Деревянное жилище Василия тоже не выглядело новостройкой, но по сравнению с тем, что предстало перед ними сейчас, дом Светлогорова был великолепным примером содержания пусть и не нового здания в очень хорошем состоянии.

– Мой дом батя перекладывал. Да и я пару раз кое-что подделывал. А это прохинское жилище… – Светлогоров кивнул в сторону дома. – Как двести лет назад его прапрадед построил, так оно и стоит, не тронутое ничем, окромя времени. Зачем сейчас к нему идти? Он спит, говорю тебе.

– Разбужу.

– Крик поднимет!..

– Ничего. Вопрос к нему важный.

– Ладно, – сдался Светлогоров. – Коли делать нечего будет, заходи ко мне…

Василий посмотрел на свой красивый хронометр.

– Времени – семи нет. Я еще часа три точно не засну. Приходи.

– Хорошо, Вась, спасибо, – улыбнулся Давид.

Буров направился к двери в дом, Василий же, дождавшись, когда гость исчезнет в стареньком жилище Прохина, постоял еще минуту и побрел обратно к себе.

– Ты уверена? – спросила Валя, задумчиво накручивая на указательный палец правой руки прядку своих веселых дредов.

– В чем? – якобы не поняла подругу Карина.

– Ну… У тебя точно были жучки, так?

– Стопудово.

– У меня, возможно, тоже. В одежде. Мы от нее избавились, так?

– Факт.

– Теперь нас вряд ли найдет ищейка твоего папаши, да?

– А что это твой папа такой внимательный? – спросил у Карины Глеб, отхлебнув немного кофе из маленькой белой кружки.

Карина не отреагировала на вопрос парня, зато ответила Валентине:

– Найдет или не найдет – его дело, главное, мы показали им свою однозначную позицию по поводу нашего возраста. Мы уже не дети. И не надо нас обвешивать электроникой. Нужно требовать уважения к своему личному пространству.

Троица сидела в кофейне все на том же Казанском вокзале, только этажом выше, чем несколько часов ранее Давид.

– Эй, народ! – снова попытался привлечь к себе внимание Глеб. – Наш поезд, кажется, объявили…

Валя, Карина и их новый попутчик поменяли и билеты, и направление движения, чтобы запутать гипотетическую слежку, причем девочки это сделали из соображений собственной независимости, а парень из простого любопытства.

– Ну пошли, значит… – сказала, поднимаясь с места Карина.

За ней потянулись и двое других участников путешествия, и через три минуты ребята загрузились в точно такой же двухэтажный состав, какой не так давно примчал их из Санкт-Петербурга в Москву. Он тоже быстро вез их по направлению к выбранной точке маршрута, за окном же тем временем начинало темнеть: солнце садилось, так и не дав себя лицезреть сквозь мощные слои облаков и туч. По вагону прокатилась бортпроводница, разнося прессу, прохладительные напитки и закуски. Она была одета в темно-зеленую форму железнодорожной корпорации, на которой белым прямоугольником красовался бейджик, несший информацию о ее имени и фамилии. Глеб, вспомнив предыдущую, утреннюю, поездку, попросил себе кальвадоса. Проводница с надписью «Мария Степанова» на груди недоверчиво глянула на студента.

– А тебе лет-то сколько, кальвадос?

Глеб немного обиделся и достал карточку, где содержались основные сведения о его замечательной юной личности. Мария приложила ее к небольшому устройству, вмонтированному в тележку-холодильник, с которой она передвигалась по салону.

– А выглядишь моложе… – буркнула она и, вернув карту, налила ему бокал. – Вот бы и мне так…

Она перевела взгляд на сидевших рядом с Глебом девчонок и, подозрительно осмотрев каждую в порядке живой очереди, спросила:

– Будете что-нибудь?

Девушки попросили чаю и, получив два стакана, от которых тянулся ароматный пар, поставили их на появившиеся из подлокотников кресел выдвижные столики. Карина нажала на одну из множества кнопок на том же подлокотнике, и часть столика трансформировалась в маленький экран. На нем по умолчанию возникла карта перемещения их поезда, и Карина, вглядевшись в нее, проговорила, посмотрев на Валю:

– Через Нарим идет.

Та непонимающе подняла брови.

– И что, Кариныч?

– Да так… Странный город…

Нарим был самым молодым городом-миллионником. Основанный всего лишь пятьдесят лет назад, в две тысячи шестьдесят седьмом, вокруг одного из самых крупных на планете месторождений кобальта, он за считанные годы привлек к себе огромное количество жителей.

– Почему?

– Что?

– В чем странность?

– Я фотки его видела… Архитектура там, конечно, та еще…

– Ну а что ты хотела? – удивилась Валя. – Нью стайл… У нас в стране очень мало таких молодых городов…

– Девчонки, я был в Нариме.

И Карина, и Валя с интересом повернулись к Глебу. Тот же, видя, что привлек внимание девушек, немного поважничал и только через минуту продолжил мысль:

– У меня там дружок живет. Витька. Я к нему ездил в гости. Два раза. В феврале. И два года назад летом.

– И?

Валя иронично посмотрела на парня.

– Там не все так однозначно… Внешне – да, все новое. Но есть там парочка мест…

– Ты про подделки? – спросила Карина, сделав глоток уже немного остывшего чая.

– Подделки? – не понял Глеб, а потом рассмеялся, сообразив, о чем она. – Ты так это называешь… Будет время – посмотри… Это не подделки. Это – произведения искусства! Так считается…

– Какие? Огромная копия Зимнего дворца? Или Казанский кремль в виде отеля? Это?

– Или высоченные семисотметровые жилые массивы, из-за которых аэротаксисты жутко не любят там работать? – подлила масла в огонь Валентина.

– Девчонки, – устало выдохнул Глеб, глотнув кальвадоса, – старайтесь не делать выводов из информации, полученной из внешних источников. Идеальный вариант – побывать самим и затем уже, основываясь на собственных переживаниях, составить впечатление.

– Мы там останавливаемся? – спросила Карина, всматриваясь в небольшой экран.

– Десять минут, – ответил студент, – выйдем подышим… Через час будет, по-моему.

Карина еще несколько секунд вглядывалась в монитор и, наконец увидев то, что искала, проговорила:

– В двадцать тридцать.

Сверившись со временем, добавила:

– Через полчаса…

– Ну через пол, – согласился Глеб, делая еще один глоток. – Какая разница?

Карина ничего не сказала, а Валентина фыркнула в ответ на последнюю реплику парня.

– За тридцать минут много чего может случиться.

Студент молча смотрел на вчерашнюю школьницу, видимо, ожидая продолжения, а та тоже не произносила ни слова, держа интригу. И только минуты через три, когда Глеб уже оставил надежду, что она пояснит, что имела в виду, и потянулся за бокалом, на дне которого еще болталось немного напитка, Валя проговорила, задумчиво покручивая косичку:

– Можно взлететь до небес. А можно бухнуться в тартарары.

– А-а-а… Спасибо за пояснения, – ответил Глеб и допил остатки кальвадоса.

Валя сделала вид, что не очень-то оценила иронию попутчика и ехидно показала тому язык, пока он слизывал последние капельки крепкого яблочного напитка.

До Нарима состав остановился не более чем на две минуты на каком-то полустанке, а в половину девятого вечера прибыл в этот так заинтересовавший ребят населенный пункт. Большинство пассажиров дремали, превратив кресла в некое подобие коек, и вместе с их троицей из поезда вышли только двое мужчин, сидевших в самом конце вагона, видимо, с целью перекура. Перрон представлял собой что-то похожее на тоннель. Потолок у него был очень низкий, с большим количеством ламп, заливавших все пространство ярко-желтым электрическим светом.

– А где город? – удивленно спросила Карина.

– Не знаю… – обиженно протянул Глеб, – я оба раза авиасообщением пользовался, когда сюда ездил…

– Город выше, – сказал кто-то из-за плеча Глеба.

Голос был низким, очень красивым – он сразу привлек к себе внимание девушек. И Карина, и ее подруга мгновенно повернулись к Глебу, и взгляды их уперлись в лица двух мужчин, вышедших вместе с ними из вагона. Им было лет по тридцать пять – сорок. Говоривший, высокий и широкоплечий, стоял чуть ближе к ребятам. Лицо его, очень красивое, чуть загорелое, привлекало к себе внимание не меньше, чем голос, а глаза светились смехом и радостью. Его попутчик оказался чуть ниже ростом, но гораздо объемнее во всех частях тела; впрочем, светлый – немного помятый модой, а вовсе не временем – костюм не давал возможности определить, следствие это тренировок и спорта или переедания. Волосы второго мужчины растрепались, а глазки, маленькие и зеленые, бегали, как будто не так давно он совершил нечто постыдное и теперь всеми силами пытался скрыть это.

– В смысле выше? – спросил Глеб.

Голос студента прозвучал чуть более вызывающе, чем того требовали правила вежливости. Красивый незнакомец, однако, не обратил на это никакого внимания.

– Мы под землей. Видишь выход вон там?

Он показал рукой в сторону хвоста состава, где метрах в двухстах от них прямо в стене тоннеля угадывались очертания стеклянной раздвижной двери.

– Оттуда наверх на подъемнике. Там и город, – объяснил мужчина.

– А когда мы успели оказаться под землей? – не поняла Валя.

– По наклонной ехали последние минут десять. Не заметили?

Ребята промолчали, а мужчина, увидев, что его вопрос, по всей видимости, был оценен как риторический, продолжил:

– А за километр до прибытия вошли в тоннель.

– Мы разговаривали, – буркнул Глеб, – нам что тоннель, что нет тоннеля – одна фигня.

– Отсюда город не увидишь, – резюмировал красавчик. – Чтобы увидеть город, наверх надо.

Внезапно он резко повернулся к другу и вбросил в его скрывавшуюся за капельками пота на висках и бегавшими глазками систему вопрос:

– А что, Димон, пошли в город? Давай сойдем? А потом на аэротачке догоним через пару часов…

Глазки у Димона забегали еще сильнее, а красавчик тем временем обратил тот же вопрос к девчонкам:

– А вы? С нами?

Те замерли от неожиданности, зато решительные действия предпринял Глеб. Он схватил под локоть удивленно покачивавшую дредами Валентину и практически прошипел в ее адрес:

– А ну-ка, быстро в вагон!

Та дернулась было в сторону открытой двери, но красавчик, ласково улыбаясь, остановил ее фразой:

– Да погоди ты…

Валя вновь замерла, а мужчина вынул из внутреннего кармана пиджака какой-то черный прямоугольный плоский предмет и показал его девушкам. Из торца прямоугольника на ребят смотрела маленькая трубочка, немного напоминавшая указательный палец.

– Знаете, что это?

Те непонимающе молчали, рассматривая незнакомый предмет, а Глеб побледнел и отступил на шаг в сторону пока еще открытой двери поезда.

– О, ты знаешь! – все так же ласково и по-доброму воскликнул красавчик. – Я тогда расскажу девчонкам, если не возражаешь… Смотрите, хорошие, это устройство называется РГ-3. Реструктуризатор Гримберга. Версия обновленная, третья. Новинка ижевских мастеров. Во всем мире ценится. Всего лишь несколько месяцев назад поступила на вооружение в части особого назначения. Видите кнопку?

Мужчина погладил наманикюренным пальцем красный бугорок на металлической поверхности устройства. Девочки кивнули.

– Знаете, что будет, если ее нажать?

Теперь Валя и Карина выразили отрицание, а Глеб побледнел еще больше и еще на шаг приблизился к вагону.

– Ты знаешь! – продолжал улыбаться мужчина. – Расскажи им!

Студент испуганно замотал головой, переводя взгляд со спокойного красивого лица говоруна на молчавшего до сих пор толстяка с бегавшими туда-сюда глазками. Тот, как будто почуяв что-то, в первый раз вступил в разговор, огласив тоннель перрона диким, очень высоким визгом:

– А ну, говори!

Глеб в изумлении открыл рот, но почти сразу захлопнул его. Потом снова открыл и затараторил, глядя куда-то вниз, в пол:

– Если вы нажмете на эту вот красную кнопку, то, в зависимости от радиуса действия механизма, установленного по умолчанию или введенного вами заранее вручную, поток элементарных частиц, вылетевший из отверстия, превратит любое находящееся в указанном радиусе твердое тело в набор таких же вот частиц, как те, которые только что выпустил РГ-3, и растворит их во Вселенной в абсолютно хаотичном порядке.

– Умничка, – сладко пропел красавчик и навел оружие на компанию, отойдя немного назад.

Девочки стояли как вкопанные, испуганно уставившись на прибор, а Глеб, вернувший себе мужество, спросил, глядя в добрые глаза мужчины:

– Вы что, хотите нас реструктуризировать?

Тем временем голос в вагоне пригласил всех вышедших подышать пассажиров немедленно вернуться в поезд в связи с тем, что до его отправления осталась одна минута. Однако никто из находившихся в тоннеле перрона станции Нарим не побежал обратно на свое место. Валя и Карина, равно как и Глеб, завороженные черным указательным пальцем реструктуризатора, совсем не торопились вернуться в вагон, несмотря на настойчивые просьбы диктора-автомата.

– Нет, – ответил красавчик, – вовсе нет. Но сделаю это без малейшего сожаления. Если попробуете вернуться в поезд или начнете паниковать и звать на помощь.

– А что… нам делать? – спросила срывающимся голосом Валя.

– Ничего особенного. Поедем покатаемся по Нариму. Да, Димон?

Красавчик посмотрел на коллегу.

– Да, Павлуша! – взвизгнул тот и добавил, глядя на девчонок: – А ну-ка! Пошли к выходу! Бегом!

И троица засеменила к выходу в город.

Давид наполнил старое жестяное ведро, найденное им в сенях, холодной водой из-под крана (в доме был местный водопровод) и, пройдя в комнату, вылил его на голову спавшему Прохину. Буров привязал хозяина хаты к кровати его же собственным кожаным ремнем, предварительно снятым с его же брюк, брошенных рядом. Ведро он опрокидывал уже второй раз. Первое не разбудило Прохина, а сейчас тот немного зашевелился, открыл глаза и попытался сфокусировать взгляд на Бурове.

– Добрый вечер, – поздоровался Давид.

Перевернув ведро и устроив его рядом с изголовьем кровати Прохина, Буров сел на него. Хозяин в свою очередь ничего не ответил, а лишь подергал привязанные к железной перекладине руки, проверяя крепость узла. Кровать, древняя, как и весь дом, что удивительно, выдержала напор Прохина, и тот, успокоившись, снова посмотрел на гостя. Давид поднял с пола валявшийся там черный пакет с одеждой девчонок и повертел его перед глазами пленника.

– Как это у тебя оказалось?

Прохин молчал секунд, наверное, тридцать, а потом проговорил пересохшим от алкоголя и сна ртом:

– Дай воды…

Давид поднялся и через минуту вернулся в комнату с большой чашкой холодной воды. Несколько секунд он смотрел на Прохина, размышляя, а потом, поставив чашку на пол рядом с изголовьем, сел обратно на перевернутое ведро.

– Как это у тебя оказалось? – вновь спросил он, кивнув в сторону пакета.

Прохин закрыл глаза и повернул голову к стене, изображая гордость и предубеждения.

Давид отодвинул ведро в угол и, вытащив из-под Прохина подушку, кинул ее на пол рядом с кроватью хозяина. Затем, подумав немного, забрал и одеяло, постелил его и лег, устроившись головой на подушке. Так они и лежали в абсолютной тишине деревенского дома минут, наверное, пятнадцать, и Буров начал даже подремывать, но тут из пересохшей гортани Прохина раздалось шипение:

– Дай воды…

Звук вывел Давида из состояния полудремы.

– Как это у тебя оказалось?

– Девчонок двух и парня подвозил… – прохрипел пленник. – На Ленинградском подошли… Дай воды, будь человеком. Тяжело говорить…

Буров встал и поднес чашку к губам Прохина. Тот жадно осушил ее в три больших глотка и продолжил рассказ:

– Покатайте, просят, над Москвой. У нас, мол, еще два часа до поезда. Минут тридцать катал их. Потом на вокзал вернулись. На Казанский, правда. Там одна такая рыженькая была… Лысенькая почти… Она и говорит, подождите, мол, нас на стоянке минут пять, у нас к вам дело будет… Работа, мол… Ушли. Вернулись через десять минут. Одеты по-другому. Переоделись. Девчонки в смысле. Парень в том же… Пакет мне протягивают, вот этот… Повозите, мол, с собой… Что это, спрашиваю? Они честно ответили: так, мол, и так, родители бдительные, жучков понатыркали… За людей не считают… Денег дали… Рыжая эта… Щедрая девка. Ну я и взял пакет. А у меня смена-то как раз закончилась. Я в деревню и поехал.

– А зачем закопал?

– Не знаю зачем… Честно… Подумал, пусть в лесу будет, может, не найдут. Я-то обещал девчонкам, что покатаю их жучков. А меня Васек зацепил…

– А что за парень с ними?

– Парень как парень. Студент.

– Как зовут?

– Не помню. Честно. Они его называли как-то, но у меня на имена память вообще не фурычит. Дай попить, а?

– Еще что-нибудь запомнил? Может, говорили что, пока ты их катал? Вспоминай, Прохин, а то ведь не отвяжу… Так и останешься привязанным к кровати, без самогона и воды… Что хуже-то?