Рассветы над Вавилоном

Карина, открыв рот и округлив глаза, слушала Кирилла Августина, а Буров, повернувшись к Вале и Глебу, приказал им:

– Быстро в машину!

Затем обратился к Кириллу.

– Во сколько это произошло? – спросил Буров, разглядывая синяки парня.

– Между четырьмя и пятью вечера.

– Кто из службы безопасности считает возможной версию покушения?

– Рейнгольд.

– Артур?

– Да.

– Карина, все, в машину.

Буров взял ее под локоть и потащил назад к открытым воротам. Она не сопротивлялась, находясь в состоянии абсолютного непонимания происходящего.

– Вы куда? – крикнул Кирилл, но ответом ему стали стремительно удалявшиеся спины.

– А мама твоя где? – спросил у Карины Буров, усаживаясь обратно в аэротакси.

Карина молчала. Спустя минуту за нее ответила Валя:

– Они разведены с ее папой. Она ее даже не помнит. Ничего, что я?

– Куда едем-то? – обреченно выдохнул пилот.

– Куда едем-то… – задумчиво повторил за ним Давид.

Подумав пару секунд, Буров назвал адрес. Пилот так же быстро, как и в прошлый раз, внес его себе в бортовой компьютер и, включив автоматическое управление, спокойно наблюдал за людьми в салоне.

– А что это за адрес? – поинтересовалась Валя.

Реакции не последовало, поэтому подождав немного, Валентина повторила заход, уже чуть более конкретно:

– Это ваше жилище?

– Нет, – ответил Буров, – ко мне в текущей ситуации лучше не соваться.

– Куда же мы летим?

– В квартиру моей бывшей жены, – тихо проговорил Давид.

– Она нас пустит? – не отставала Валя.

– Ее там не будет. Она в Москве живет. У меня есть ключи. Разрешила оставить.

Буров, усмехаясь, посмотрел на Валентину и неожиданно добавил:

– У нее на балконе растет супердорогая плодоносящая пальма, выращенная где-то на Карибах.

– И что? – не поняла девушка.

– Ты умеешь поливать супердорогие плодоносящие пальмы, выращенные где-то на Карибах?

– Мне кажется, это не очень сложно, – произнесла Валя, – для человека, только что поступившего в одно из самых престижных высших учебных заведений страны.

– Но не на аграрный факультет же, – продолжал пустую болтовню Давид, стараясь вывести девчонок из напряжения возникшей ситуации.

Тут в дело вмешался Глеб, спросив у Бурова:

– Вы разве не поедете в офис? К тому секьюрити, который что-то подозревает?

– Глеб, не стоит засыпать меня вопросами. Я же сказал: мы едем в квартиру к моей бывшей жене Елизавете, женщине столь красивой, сколь и умной…

– Все сожалеете? – перебила его Валентина.

– Нисколько, милая. А то, что она подала на развод, лишь подтверждает верность второй части моего высказывания.

– Умная, – буркнул Глеб.

– Да, Глеб. А Артуру, кстати, я уже написал и очень попросил заглянуть в то место, куда мы, собственно говоря, и приедем через каких-нибудь десять – пятнадцать минут.

И действительно, через пятнадцать минут таксист пошел на плавное снижение, а еще через минуту аккуратно посадил машину на крышу высоченного жилого комплекса. Буров, а за ним и его молодые попутчики выбрались из такси и, спасаясь от сильнейшего ветра, друг за дружкой быстро устремились к входу в здание. Давид шел первым, и его мимика говорила лишь о недовольстве порывами воздуха, бившими прямо в лицо. Валентина бежала за ним и, улыбаясь чему-то, щурилась от того же самого. За ней следовал Глеб, и на лице его читались напряжение и глубокая задумчивость. Карина же, замыкавшая отряд, бледная и расстроенная, угрюмо смотрела в спину студенту. Через несколько секунд группа исчезла внутри огромного кондоминиума, затем, миновав большой красивый холл, на лифте спустилась вниз и оказалась в маленькой, но уютной квартире – сразу и не определишь, что жилец приезжает сюда нечасто. Квартира делилась на три зоны: кухонную, гостиную и спальную; вход во все эти зоны осуществлялся из общего, достаточно широкого коридора, по стенам которого были размещены различные встроенные шкафы. Давид усадил Карину на диван в гостиной, а Валю и Глеба отправил на кухню с репликой:

– Поищите там, может, найдете что поесть…

Сам он также приземлился в гостиной на кресло и первым делом залез внутрь встроенного в стену бара, завуалированного под репродукцию Мане. Давид вытащил оттуда уже далеко не полную бутыль виски и два стакана и, поставив все это на журнальный столик справа от кресла, открыл книжку. Карина сидела молча, уставившись в одну точку, а ребята затихли на кухне: похоже, действительно нашли что-то вкусное.

Буров открыл файлы Стаса и вчитался в его завершающую информационную справку. В отличие от предыдущих сообщений в последнем документе сведений о пропавших не было, просто текст, написанный, по всей видимости, Стасовым. Если дословно, то документ гласил следующее. «Про Барбару Доллс ты уже знаешь, хронологически она четвертая. Но есть еще кое-что. Точнее, кое-кто. Об этом факте не писали в СМИ, его сразу засекретили. Подобный случай зафиксировали впервые, а исчезнувший парень оказался сиротой, поэтому трубить в трубы Иерихона о нем было некому. Произошло все двадцать пять лет назад. Семнадцатилетний воспитанник детского дома пытался переместиться из Петербурга в «Артек». Короче, в Крым. Вместе со своими однокашниками. Подарок такой им сделали. Местные власти да один религиозно настроенный бизнесмен. До «Артека» добрались все, кроме него. Инцидент замяли, а все данные о нем засекретили до такой степени, что теперь их нет даже у нас. Имени – и того не осталось. Короче, это тебе просто для информации, по нему не работай, смысла нет. Только время потеряем. Восемь целей у тебя, две из них точно в России. По крайней мере, яйцеголовые убеждены в этом. Добро?»

Давид дочитал файл и критически посмотрел на свою книжку. Затем взгляд его остановился на бутылке виски, и Буров, взяв ее, аккуратно налил светло-коричневую жидкость в стоявший тут же стакан, наполнив его как минимум наполовину. Потом посмотрел на Карину, которая по-прежнему сидела на диване, словно оцепенев.

– Ты когда-нибудь пробовала двадцатилетний шотландский… – попытался расшевелить ее Буров.

Вопрос его прервал звуковой сигнал из коридора, означавший, что кто-то хотел попасть в их временное пристанище. Давид отправился в прихожую и на засветившемся экране в верхней правой части входной двери увидел хмурое небритое лицо Артура Рейнгольда, сотрудника службы безопасности Фатахова. Он открыл и жестом пригласил Рейнгольда в гостиную. Артур невозмутимо оглядел Карину, затем бутылку виски, а Буров все так же молча наполнил и второй стакан до половины и, протянув его вновь прибывшему, кивнул в сторону дивана. Карина, не меняясь в лице, подвинулась, освобождая место для гостя. Артур взял стакан, сел и провел левой ладонью по немного взъерошенным каштановым волосам.

– Удобно ли говорить? – спросил Рейнгольд, косясь на Карину.

Буров сделал небольшой глоток виски и, улыбаясь, ответил:

– Неправильно, мой друг, как мне кажется, что-либо скрывать от нее. Она уже взрослый человек.

Карина по-прежнему хмуро молчала, а Рейнгольд, тоже отпив немного, сказал:

– Ну неправильно так неправильно. Факты таковы: ему стало плохо вчера около четырех часов вечера.

– Потерял сознание?

– Да. Шухер подняла его секретарь Ангелина. Вызвали эскулапов. Те прилетели минут через десять. Сразу забрали.

– Обедал?

– В том-то все и дело, что нет.

– Посетители?

Давид отпил еще немного виски.

– В первой половине дня. Часов в десять приехали поставщики из Нидерландов. Беседовали минут тридцать.

– Чаи гоняли?

– Нет. Те от кофе отказались.

– А около двенадцати приехала незнакомая никому дама и просидела у него примерно десять минут.

– Как выглядела?

– Маленькая, худенькая, темненькая. Лет сорок.

– Имя есть?

– Наверняка есть. Но нам оно неизвестно. Для нее он попросил кофе.

– А себе?

– Себе нет. Дама уехала, а Гариф вышел из кабинета только один раз – в районе двух – и попросил Ангелину принести ему информацию по продажам за текущие сутки. Она принесла. А потом около четырех к нему постучалась: юристка ломилась на аудиенцию. А он без сознания на полу. Она в скорую…

– Значит, когда это случилось, точных данных нет? – спросил Буров.

– Точных нет.

– А с чего ты взял, что имеет место внешний фактор?

– Баба эта…

– А что с ней не так?

– Ты понимаешь, во-первых, ее никто не знает и никто никогда не видел у него. Такого, чтобы к Гарифу Зарифовичу приходил некто совершенно незнакомый, такого ну ни разу не было. А тут на тебе! И через какое-то время после ухода обморок…

– Никто не знает! – проворчал Давид. – Так давай узнаем! У вас там, как я помню, камера на камере и камерой погоняет. У меня сейчас в связи с особым поручением есть карт-бланш и допуски почти ко всем базам. Показывай ее фото.

Рейнгольд ухмыльнулся:

– По ходу движения от паркинга снизу (кстати, она приехала по земле) до кабинета Гарифа ее зафиксировали четыре камеры. Вот снимки, смотри.

Сотрудник службы безопасности Фатахова протянул Бурову свою книжку, на экране которой были размещены одновременно четыре фотографии женщины. На первой она шла к входу в здание по подземному паркингу и, наклонив голову, казалось, что-то рассматривала у своих черных, на высоком каблуке туфель. На второй, в приемной, стояла спиной к камере. В лифте тоже спиной. И наконец, перед входом в кабинет Гарифа что-то сосредоточенно искала в сумочке. Ни на одной из картинок не было видно ее лица.

– Интересно… – протянул Давид. – Машина?

– Черный «порше»…

– Номера, Арчи, номера? – перебил его Буров.

Тот вновь ухмыльнулся и показал ему еще одну картинку, на которой красивая спортивная машина была припаркована так, что обе камеры, в которые она теоретически могла попасть, не захватили даже кусочка ее номерных знаков.

– Припарковалась так, как будто новичок. Тяп-ляп, – усмехнулся Давид.

– Ага, – согласился Артур. – Санек на вахте тогда сидел. Он что-то подобное про нее и пробубнил, мол, дура дурацкая, машину купила навороченную, а парковаться не умеет.

Возникла пауза, во время которой мужчины сделали по глотку из своих стремительно пустевших стаканов. Карина рассматривала правый кроссовок. Наконец, прервав молчание, Буров пошел на последний заход, спросив:

– Арчи, у вас при входе, по-моему, у гостей считывают идентификационные номера? Раньше, по крайней мере, так было.

– Было, – невозмутимо согласился Рейнгольд. – И сейчас есть. Но это не касается личных гостей Гарифа. По его звонку мы пропускаем людей без фиксации и досмотра.

– А он по ней звонил?

– Так точно. Он по ней звонил. Как раз в тот момент, когда она стояла спиной к нашим автоматическим операторам.

– Очень любопытно… – задумчиво произнес Буров.

– И я о том же, – согласился с ним Рейнгольд.

– Ладно, Арчи. Ты рассказал свою историю, а теперь слушай мою. Карину, – Буров кивнул в сторону девушки, – ее подругу Валю и случайно прибившегося к ним студента, которые сейчас находятся на кухне в замечательной, уютной, хоть и пустой квартире моей бывшей жены Лизы, сняли с поезда в Нариме два интересных юноши. Юноши эти при более внимательном рассмотрении оказались наемниками некоего Рори, который, в свою очередь, работает на некую Викторию Викторовну. Я имел честь оказаться в их апартаментах в Нариме, откуда, собственно говоря, мне и пришлось извлечь нашу принцессу и ее свиту. Они были заперты в помещении три на три, и их скорое освобождение, поверь мне, ну никак не планировалось. Думаешь, это совпадение?

– Вряд ли, – сухо отозвался Рейнгольд.

– Я тоже думаю, что вряд ли. Теперь дальше. В Нариме, как я понял, командовал парадом Рори, так как Виктория Викторовна, которую они все боятся там как огня, бледнея только при упоминании о ней, находилась в отъезде.

– Ты думаешь, что… – начал Артур.

Закончить ему не удалось. В дверном проеме неожиданно показалась голова Глеба.

– Я тоже хочу скотча, – попросил студент.

Реплика его осталась без внимания.

– А ты представь, что имеет место какая-нибудь иная версия, – ответил на незаконченное предложение Давид. – Можешь?

Артур помолчал, косясь на Карину, а потом сказал, набравшись необходимого для этого духа:

– Хорошо. Если мы предполагаем, что таинственная посетительница Гарифа Зарифовича и есть демонизированная в некоторых кругах Виктория Викторовна, то тогда почему он сейчас в больнице, а не в крематории?

– А мы что, ее планы знаем? – мгновенно отреагировал Давид. – Карина вон тоже жива-здорова, сидит кроссовки свои рассматривает, хотя в помещениях принято разуваться. Может, у Виктории Викторовны и не было планов по устранению! Мы же не знаем. Пока.

– Не знаем, – согласился Артур.

– Мне можно стаканчик скотча? – не сдавался студент.

– Можно, – разрешил Буров, – возьми в баре бокал. Два, слышишь, два возьми.

Глеб вытащил из бара бокалы, поставил на стол, а Давид быстро наполнил их виски. Студент схватил свой и отошел в угол гостиной, видимо, не до конца поверив в свое счастье, а Буров поставил второй перед Кариной и повторил вопрос, который уже пытался задать ей некоторое время назад:

– Карина, ты когда-нибудь пробовала двадцатилетний шотландский скотч?

Та упорно молчала, рассматривая кроссовки.

– Выпей, – спокойно гнул свою линию Давид, – чуть полегче будет. Знаю, двадцати одного тебе нет, но я бывший полицейский, Артур тоже, поэтому под нашим присмотром – можно.

Тем временем в гостиную подтянулась и Валя. Буров на секунду отвлекся от Карины, рассматривая прическу Валентины, а Фатахова вдруг схватила бокал с огненной водой и, в два глотка осушив его, поставила обратно на стол. Давид молча покосился на Карину, а Рейнгольд пробормотал в ее сторону:

– Лучше помаленьку, детонька.

Буров потянулся к бутылке – там оставалось еще немного скотча – и чуть-чуть освежил свой стакан и стакан Артура, а остатки вылил Карине.

– Ты, Кариныч, действительно, давай потихонечку. Слушай дядю Арчи. Более известного как Артура Рейнгольда. Он мужик головастый, хотя внешне и не скажешь.

Буров критически осмотрел Артура.

– А что тебя в моем внешнем виде не устраивает? – ухмыльнулся тот.

– Какой-то ты несуразный. Неопрятный.

– Ох, извините, пожалуйста, – иронично пропел Рейнгольд.

Карина тем временем сделала еще один глоток, поменьше, и, поставив бокал обратно, вдруг произнесла громко, четко и ясно, вызвав тем самым всеобщее внимание:

– Это из-за меня все. Я виновата. Думала часто: чтоб ты сдох! Прямо так и думала. Он меня на вечеринку не пускает, так от злости лопалась. Сижу у себя и бешусь: лучше уж сиротой быть круглой, чем под такой вот опекой. Ну вот, а теперь сирота почти. Из-за меня все! Я виновата.

Буров, улыбаясь, посмотрел на нее.

– Кариныч, ты действительно очень влиятельная персона, но не приписывай себе лишку. Я думаю, здесь-то как раз все и наоборот. Давай отталкиваться от фактов. Папа твой жив, хотя на данный момент и без сознания в больнице лежит. Но жив. Бог – он сильнее дьявола. А любовь – она сильнее ненависти. Папа твой жив, а это значит, что твоя любовь – она сильнее этих дурацких эмоций. И никакая ты не сирота. Понимаешь? Ну какая же ты сирота при живых матери и отце? Пусть одна и неизвестно где, а второй пока еще без сознания под капельницами.

Карина молча сделала глоток виски. В повисшую над гостиной тишину вновь вмешался студент. Он спросил, аккуратно опуская свой опустевший бокал на стол:

– А еще есть?

И тут вспыхнула Валентина.

– Ты что, Глебка, нажраться решил? Зачем? Страх приглушить? Все-таки думаешь совершить первое перемещение через вертушку? Хочешь довести себя до состояния амебы? Чтобы не так страшно было?

– Что ты разоралась? – попытался урезонить девушку студент. – От двух бокалов хорошего скотча еще никто во Вселенной в амебу не превращался!

– Ты что, никогда не перемещался? – вцепился в информацию Буров.

– Никогда… – с показной усталостью ответил Глеб.

– Почему? – спросил Давид, сверля его темными от виски глазами.

– Налейте еще стаканчик – расскажу!

– Тьфу ты! – фыркнула Валя. – У него дядя исчез, не добравшись до Сингапура. И он дрейфит. Думает, что и его засосет.

Буров встал и молча направился к бару. Вынул оттуда девственную в своей полноте бутылку такого же скотча, открыл ее и наполнил бокал студента.

– Дядя, говоришь? – спросил Давид, протягивая Глебу алкоголь. – Родной брат твоего отца? Василевич?

– Откуда вы знаете?

– Так ты же фамилию называл.

– Свою, – парень отхлебнул виски, – не дядину.

– Да. Но дядина есть у меня в списках. Фамилия красивая, белорусская. Не очень-то редкая. Поэтому я и помалкивал до поры.

– В каких еще списках? – не понял Глеб.

– В списках потеряшек, – улыбаясь, ответил Буров, – лостменов.

– А вы-то здесь при чем?

– А я, мой юный друг, тот, кого государство наняло, чтобы найти этих вот самых лостменов.

Над гостиной некоторое время повисело тягостно-удивленное молчание. Затем обязанности спикера вновь взял на себя Давид.

– Причем не просто наняло, а еще взяло подписку о неразглашении, так что теперь и вы должны хранить государственную тайну. А еще получаете официальный статус моих помощников и информаторов. Иначе говоря, дорогие мои, преклоните колени, я посвящаю вас в рыцари.

Хмурое молчание продолжало витать над комнатой. Через пару минут его прервал немного захмелевший Глеб:

– Мне кажется, я видел его. Как будто привидение какое-то.

– Кого? – спросил Рейнгольд, разглядывая свой стакан.

– Дядю.

На этом месте Буров закашлялся от попавшего не в то горло виски. Затем переспросил:

– Кого?

– Дядю. Только он как-то совсем изменился. Как привидение, говорю. А может, не он.

– Где?

– В Нариме. Когда в такси садились. Он пешком куда-то топал. С портфелем. А может, не он все-таки. Даже точно не он! Показалось.

– Нет, не показалось, – серьезно ответил Давид, глядя на улыбнувшегося после этой реплики Артура.

– Над чем смеешься? – обратился он к Рейнгольду.

Тот отхлебнул виски, а Глеб возмущенно уставился на Бурова.

– Это почему вы так уверены? Я видел человека, слегка смахивающего на моего пропавшего давным-давно дядю, и вовсе не могу гарантировать, что это он, а вы так безапелляционно утверждаете…

– Его поэтому и наняли, – продолжал улыбаться Артур. – У него талант поисковика. Мощный. И там, где зацепок никаких нет, ему тут же начинает благоволить удача. Был свидетелем.

– Дядя Арчи, прекращай свою демагогию. Я вас поздравляю, леди и джентльмены, мы снова едем в чудный город Нарим. В эту жемчужину русской архитектуры. В город демонов, стекла и бетона. В город-сказку…

– Хватит, а? – прервал его Рейнгольд. – Сам-то что демагогию развел? Кто едет? И когда?

– Завтра утром. Сегодня – отдых. А кто едет? Хороший вопрос. Отвечу так. Кариныч, ты поедешь потому, что у меня обязательства перед твоим отцом. Правда, предполагалось, что я буду сопровождать тебя в твоих исканиях, но, видишь ли, получается наоборот. К тому же что-то подсказывает мне, что ты еще внесешь свой вклад в эту непростую, на первый взгляд, задачу. Глеб, ты поедешь потому, что никто лучше тебя не опознает твоего утерянного родственника, когда мы найдем его. Арчи, ты должен ехать потому, что, возможно, я не смогу следить за Кариной все двадцать четыре часа в сутки. И тут мне очень даже пригодится твой профессионализм. К тому же это твои прямые должностные обязанности. Гариф в больнице как, нормально охраняется?

– Более чем, – ответил Рейнгольд.

– Ну и славно.

Буров остановил взгляд на Валентине.

– А вот тебе причин ехать с нами нет.

– Как нет? – разволновалась та.

– Нет. Возвращайся домой. Начинай готовиться к учебному году. Ты информатор в резерве.

Валя с надеждой посмотрела на Карину, но та ушла в себя, раздумывая над словами Давида.

– Тебе такси вызвать или сама доберешься?

– Сама, – проворчала Валя на ходу.

– Все, – улыбнулся Буров, – так и делаем. А теперь, друзья, все разбредаемся по комнатам и отдыхаем. Из квартиры никому не выходить. Я вызову такси на самое раннее утро. Часов на пять. Поэтому ложитесь спать пораньше.

Буров поднялся с дивана и медленно направился в спальню. Компания осталась в гостиной и, когда дверь за Давидом закрылась, начала очень горячо обсуждать что-то. Буров же, не раздеваясь, лег на аккуратно заправленную кровать бывшей жены и, закрыв глаза, без особого рвения попытался сосредоточиться. Однако два стакана скотча сделали свое дело – Давид провалился в сон.

И оказался на огромном каменном исполине, а внизу раскинулась все та же кроваво-красная прерия, завораживающая своей предрассветной красотой. Черная точка всадника появилась на горизонте и начала перемещение к нему. Буров привычным уже движением проверил карабин и, взяв его в руки, стал ожидать приближения гостя. В этот раз над прерией куражился ветер, гоняя песок и высохшую траву. Всаднику, однако, он только придавал ускорения. Наездник стремительно двигался к Давиду, становясь все больше и больше. Самосознание Бурова в минуты этого сна всегда вело себя одинаково: он помнил все, что было в предыдущих эпизодах (он называл их командировками), но не помнил ничего из того, что наполняло его жизнь вне сновидения. Всадник мчался во весь опор, надвигаясь все ближе и ближе, и Давид, встав на огромном куске камня, поднял карабин. Он не шевелился, напряженно вглядываясь в движение гостя, и с каждой минутой сердце стучало все сильнее, а наездник выглядел все более и более четко. Наконец он приблизился настолько, что Буров смог разглядеть все, кроме разве что лица, остававшегося скрытым за широкополой шляпой и платком, за которым прятались рот и нос всадника. Он остановился метрах в тридцати от камня и, подняв вверх правую руку, большим пальцем показал Давиду, что его карабин находится за спиной и не несет никакой угрозы. Буров попытался спросить у гостя, что ему нужно, но изо рта не раздалось ни звука, как будто кто-то ответственный за движение сигналов от мозга ко рту выключил передатчик. В небе появился кондор и, сделав пару кругов над озером, стремительно полетел в их сторону.

– Время подходит, – зашипел голос в голове у Давида.

Даже на таком расстоянии Буров увидел яркий блеск в наконец показавшихся глазах всадника.

– Какое время? – мысленно спросил он.

Кондор, паривший теперь практически над ним, отвлек на себя внимание гостя.

– Какое время?! – уже закричал Буров, впрочем, все так же беззвучно.

И вывалился из сна.

Он уперся взглядом в красивые светло-зеленые глаза своей бывшей жены Лизы, которая сидела на краешке своей же кровати и иронично рассматривала Давида.

– Ты еще что здесь делаешь? – нервно спросил он.

Она ухмыльнулась и кивнула в сторону двери.

– Это ты лучше мне скажи, что тут делаешь! И что тут делают все эти люди. По всем комнатам моей уютной питерской квартирки раскиданы какие-то тела, Буров! Что это еще такое, а? Кто-то спит, кто-то пьет! Что за цирк? Мы же вроде бы в разводе, нет? Что у тебя здесь за оргия?

Давид сел на кровати.

– А сколько времени?

– Час ночи.

– И что, ты выгонишь что ли, всех? Там женщины, дети, старики.

– Какие еще старики?! – завопила Елизавета.

– А Рейнгольд тебе что, юноша?

– Так, Буров.

Красивое лицо Лизы приобрело спокойно-рассудительное выражение.

– Я тебя одного, заразу, выгоню. А остальных потерплю до утра. Тебе назло.

– Господи, время идет, а ничего не меняется. Когда ты уже прекратишь свои чиновничьи замашки? Тебе назло… Что это вообще такое?..

Давид прервался.

– И кстати… – после непродолжительной паузы снова заговорил он. – Ты все-таки что здесь делаешь? Плуг отстегнули?

Вопрос застал ее врасплох. Не успев придумать какую-нибудь правдоподобную версию, она сказала:

– Я уволилась. Я более не государственный служащий.

– Ух! – отозвался на новость Буров. – И кто же ты?

– Угадаешь?

– Боюсь даже предположить, – улыбаясь, ответил Давид.

– Я теперь буду работать здесь, в Питере. В фирме, которая занимается дизайном интерьеров. У меня месячная стажировка. Затем по контракту.

– Поздравляю.

Буров по-дружески пихнул Лизу плечом и снова улыбнулся.

– Пока не с чем.

– Есть! Есть с чем, – сказал он и, добавив просительных ноток в звучание голоса, произнес: – Переночевать-то можно?

Лиза раздумывала, рассматривая маникюр.

– Только не здесь. Иди к своему старикану в гостиную. Господи, во что ты опять ввязался?

Рори угрюмо смотрел на Ахмеда, а тот с невозмутимым восточным спокойствием наблюдал за перемещавшейся по небольшому экрану бортового компьютера красной точкой электронного жучка Хоченкова.