Но на пути исследования проблемы стоят не только политические и социально-психологические препятствия, но и методологические. Дело в том, что исследование этого вопроса требует комплексного и междисциплинарного подхода, иначе мы получим социально ограниченное исследование социальных ограничений. Так произойдёт потому, что любая частная гуманитарная или социальная наука ограничена (социально!) полем и предметом своего исследования и господствующей научной парадигмой, предполагающей определённую теорию и методологию познания и исследования. Следовательно, при разработке темы необходим синтез философских, культурологических, социологических, политологических и исторических методов исследования и подходов при преобладании философского.
Степень разработанности проблемы определяется с одной стороны тем, что эксплицитно, явно она не выступала в качестве темы специального исследования, но имплицитно и фрагментарно она находила своё выражение в разных аспектах в трудах очень многих мыслителей и учёных прошлого и настоящего.
Найти исследований по социальным ограничениям в каталогах ведущих научных библиотек РФ – РГБ, ИНИОН РАН и других автору в 2006г., на момент второго издания монографии, не удалось. Даже такого словосочетания как «социальные ограничения» в систематических каталогах этих библиотек не было, что свидетельствовало о выпадении из общественного сознания данной категории. Иные названия данной темы закономерно скрывали и иное её раскрытие и понимание. Даже простое переименование социальных норм в социальные ограничения не является всего лишь словесной игрой, но открывает новые ракурсы и смыслы в видении проблемы, показывая нормальное ограниченным.
Это означало, что не было не только соответствующих исследований, но и сама проблема фактически не была поставлена. Сходную ситуацию мы имели (и во многом и сегодня имеем) и в предметных указателях к собраниям сочинений Аристотеля, Гегеля, Т. Гоббса, И. Канта, К. Маркса и Ф. Энгельса, Платона, В. С. Соловьёва, Шеллинга и других авторов. Особенно пикантным и странным это выглядит в случае К. Маркса и Ф. Энгельса, тем более что очевидно присутствие у них этой темы.
Получалось, что с одной стороны, например вся законодательная деятельность, представляет собой изменение структуры социальных ограничений, а с другой стороны такой проблемы в сочинениях крупнейших социальных философов как бы нет. Такая ситуация сохраняется и сегодня, так как несмотря на публикацию и неоднократные переиздания авторской монографии «Социальные ограничения: структура и механика подавления человека» (2008, 2011, 2016 гг.) и защиту автором докторской диссертации «Сущность и система социальных ограничений» в 2007г. должного внимания эта тема к себе не привлекла и не стала базисом для соответствующих социологических, исторических, политологических, экономических и прочих социально-гуманитарных исследований, как это могло бы быть. Более того, автор сам стал с 2015г. объектом социальных ограничений и гонений за свои публикации и взгляды…
Принципиальную ограниченность социального бытия отмечал Лао-цзы и его школа, где идеалом выступал максимально приближенный к природе, живущий в гармонии с Дао человек. Напротив, поддержанием социального порядка и созданием для него систем социальных ограничений были озабочены конфуцианцы и легисты. Подобные системы социальных ограничений в рамках описания идеальных и оптимальных социальных устройств выстраивали многие авторы утопий и социальных проектов: Платон, Аристотель, Данте, Н. Макиавелли, Т. Мор, Т. Кампанелла, Т. Гоббс, Б. Мандевиль, К. Маркс, Ф. Энгельс, О. Шпенглер, К. Поппер, Д. Ролз и другие. В тесной взаимосвязи с социальным проектированием и утопизмом находилась и находится традиция критики различных социальных неурядиц и проблем, выступающих де-факто в роли социальных ограничений, которые следует преодолеть. Социальную критику, помимо уже перечисленных авторов можно найти в трудах Цицерона, Э. Роттердамского, Б. Спинозы, Ш. Монтескье, социалистов-утопистов, М. Вебера, В. И. Ленина, Т. Веблена, Г. Зиммеля, В. Зомбарта, Р. Генона, К. Н. Леонтьева, Н. А. Бердяева, С. Л. Франка, И. Л. Солоневича, Г. Дебора, Г. Маркузе, Дж. Голдберг, М. Фуко, Ю. Эволы и многих других авторов.
Таким образом, имеется очень обширная литература, посвящённая как социальному проектированию в целом, так и его критике и критике наличной социальной реальности, но прямо и отчётливо о системах социальных ограничений там, как правило, не говорится, что затрудняет правильное их понимание. Обычной в подобной литературе является следующая установка: раскритиковать «чужую» систему социальных ограничений без определения её именно как системы социальных ограничений и представить свою как гарантию процветания и свободы без указаний на её теневые, ограничительные аспекты (такой рекламно-маркетинговый ход). Однако следует отметить, что любая социальная критика, так или иначе, направлена против каких-то социальных ограничений, поэтому на основе её анализа и синтеза выявляются содержание и структура тех ограничений, против которых она направлена7.
Существует весьма значительное количество отечественных и зарубежных работ, затрагивающих проблему социальных ограничений. Какие-то её аспекты, так или иначе, рассматриваются и исследуются во всех работах, представленных в списке литературы по монографии. Но далеко не везде ясно осознаётся сама проблема, а тем более её системный характер. Например, Ю. М. Шейнин писал: «Свобода в человеческом обществе не может носить абсолютный характер. Она всегда ограничена – в ущерб одним и на благо другим. Ограничение свободы имеет двоякую природу – социальную и естественноисторическую. Что касается социальных ограничений, то в антагонистическом обществе они отнюдь не совпадают с „категорическим императивом“ Канта» (454, с.64—65). «Тенденция развития коммунистического общества состоит в том, чтобы вплотную приблизить социальные ограничения свободы человека к естественноисторическим ограничениям» (454, с.66). На этом рассуждения автора о социальных ограничениях заканчиваются. Как видно словосочетание «социальные ограничения» у Ю. М. Шейнина есть, а определения его как понятия нет. Данное словосочетание аналогичным образом иногда употребляют и другие авторы, что делает актуальным более основательный его разбор и изучение, тем более что подобное определение отсутствует и в словарях.
Среди исследований современных российских авторов, косвенно затрагивающих проблему социальных ограничений можно выделить работы Ю. П. Аверина, Л. Ф. Авилова, А. А. Агамова, О. Г. Антоновой, В. Э. Багдасарьяна, Ю. К. Бегунова, М. Б. Бекова, Л. Е. Бляхера, А. П. Большакова, В. И. Бородкина, А. В. Бузгалина, И. М. Быховской, И. В. Василенко, К. С. Гаджиева, Я. И. Гилинского, И. А. Гобозова, Э. Н. Грибакиной, Н. И. Даниловой, Б. А. Диденко, Г. Г. Дилигенского, А. Г. Дугина, Ю. А. Ермакова, А. А. Зиновьева, С. П. Золотарёва, А. Г. Зуба, А. А. Кара-Мурзы, С. Г. Кара-Мурзы, О. Карпухина, Р. Х. Кочесокова, О. Л. Краевой, В. В. Крамника, А. И. Кугая, Е. С. Курбановой, В. А. Кутырёва, В. А. Лисичкина и Л. А. Шелепина, С. П. Лужницкого, Э. Макаревича, В. П. Макаренко, С. А. Макеева, С. А. Модестова, К. Х. Момджяна, Л. С. Николаевой, А. В. Новикова, А. С. Панарина, Э. А. Позднякова, А. Г. Погоняйло, В. С. Полосина, П. А. Сапронова, Н. И. Сидоренко, Э. Г. Соловьёва, С. С. Сулакшина, В. Г. Тахтамышева, Ж. Т. Тощенко, Г. Л. Тульчинского, Е. М. Харитонова.
В них разобраны, в частности, такие непосредственно связанные с социальными ограничениями вопросы как социальная монополия (М. Б. Беков), социальный хаос (Л. Е. Бляхер), социальная деградация (А. А. Кара-Мурза), социальное неравенство (Э. Н. Грибакина), социальная мобильность (И. В. Василенко, С. А. Макеев), социальный контроль (О. Г. Антонова, Я. И. Гилинский, О. Карпухин, Э. Макаревич, А. В. Новиков), социальные нормы (Н. И. Сидоренко), бюрократизм (В. П. Макаренко), глобализация (А. В. Бузгалин, В. А. Лисичкин, Л. А. Шелепин, А. С. Панарин), идеология (А. А. Зиновьев, С. П. Золотарёв, В. Г. Тахтамышев), манипуляция сознанием (Ю. А. Ермаков, С. Г. Кара-Мурза), свобода (А. А. Агамов), самозванство (Г. Л. Тульчинский), власть (Ю. П. Аверин, П. А. Сапронов, Е. М. Харитонов), политика (Ю. К. Бегунов, И. А. Гобозов, Э. А. Поздняков), биополитика (А. Г. Зуб), тоталитаризм (К. С. Гаджиев, А. А. Зиновьев, Р. Х. Кочесоков), либерализм (С. П. Золотарёв), насилие (А. И. Кугай), информационная война (В. А. Лисичкин, Л. А. Шелепин), традиция и современность (А. Г. Дугин, В. Г. Федотова), «четвертая политическая теория» (А. Г. Дугин), психофизический потенциал человека и общество (И. М. Быховская, О. Д. Гаранина, О. Л. Краева, В. И. Столяров), фашизм и качество государственного управления (С. С. Сулакшин) и другие. Однако проблема социальных ограничений в целом в них не ставится, что свидетельствует о наличии существенного, но восполнимого, с учётом уже проделанных исследований, пробела в социально-философском знании.
Проблема социальных ограничений затрагивалась и в советской литературе. Были исследованы такие её проявления и сопряжённые вопросы как тоталитаризм (С. А. Гомаюнов, С. Н. Зимовец) и фашизм (А. А. Галкин), организация общества (А. А. Богданов), социальная мобильность (Т. М. Алпеева, С. А. Макеев), социальный контроль (А. А. Рябов), стандартизация (Г. В. Кончаков), принуждение (В. П. Фёдоров), деидеологизация (Л. Н. Москвичёв), личные и общественные интересы (В. В. Заплетин) социальные нормы (Л. А. Андреев, С. А. Даштамиров, Е. М. Пеньков).
В ряде исследований изучались различные фрагменты системы социальных ограничений. Например, Н. И. Сидоренко предпринял попытку исследовать социальные нормы (368). Однако, камнем преткновения для этого автора стала проблема происхождения социальных норм. В разделе «научная новизна» своего автореферата Н. И. Сидоренко утверждает: «выявлен источник генезиса социальных норм в первобытном обществе, заключающийся в необходимости фиксации усложняющихся стереотипных операций (курсив мой) в развивающемся сознании людей для упорядочивания их деятельности по поддержанию жизни» (368, с.7). Сразу же возникает вопрос, какие стереотипные операции фиксируют любые запретительные нормы, например табу или «не убий», «не укради»? Из утверждений Н. И. Сидоренко также логически следует, что эти стереотипные операции совершались изначально вне норм, автоматически – бездумно, стихийно, сами по себе, что, мягко говоря, сомнительно. Далее ещё интересней: «выяснено, что действие детерминант, обуславливающих человеческую деятельность, в состоянии фиксироваться с помощью социальных норм, которые служат средствами подчинения проявлений необходимости определенному нормами порядку» (368, с.7). Человеческую деятельность, как известно, обуславливают разные детерминанты, например природно-климатические. Из утверждения Н. И. Сидоренко можно сделать вывод, что допустим, социальная норма сначала фиксирует наступление зимы (1 декабря), а если зима наступает по видимости раньше, то она её подчиняет, как бы говоря «зима стой, ещё рано», «Солнце вперёд» и т. п. Ещё Н. И. Сидоренко полагает, что «анализ накопленных сведений убеждает, что появление норм – это результат, возникающего в процессе взаимодействия человека с миром осознания необходимости, целесообразности, последовательности и упорядоченности деятельности людей для гарантированного удовлетворения потребностей» (368, с.16)8. На самом деле анализ накопленных сведений совершенно в этом не убеждает. Нормы очень часто создаются господствующими классами и группами в целях удовлетворения их корыстных потребностей и интересов, зачастую разрушительных для целесообразности, последовательности и упорядоченности в деятельности людей. Как неработающий закон, который, кстати, тоже является нормой, соотносится с осознанием необходимости, целесообразности, последовательности и упорядоченности деятельности людей для гарантированного удовлетворения потребностей? Работа Н. И. Сидоренко и аналогичные ей исследования свидетельствуют о серьёзнейших пробелах и недостатках в исследовании социальных ограничений и норм9.
Прямо рассматривались проблемы правовых ограничений (имплицитно данный вопрос ставится практически в любой правоведческой работе, т. к. любая норма является ограничением) в работах А. В. Малько, А. А. Подмарева, С. А. Денисова, В. А. Коннова. В диссертационных исследованиях данных авторов было введено и обосновано понимание права как инструмента ограничения: прав и свобод граждан (В. А. Коннов, А. А. Подмарев), бюрократии (С. А. Денисов). В диссертации А. В. Малько разработана концепция правовых стимулов и ограничений, как способов реализации основанного на двоичном коде социального управления. В этих работах отмечается, что в советской правоведческой литературе вопрос о правовых ограничениях, об ограничительной функции права прямо не поднимался. Перечисленные работы не являются единственными, в которых изучены правовые ограничения, их особенностью являются вынесение темы ограничения в заглавие, что делает её ключевой10.
Проблема экономических ограничений исследовалась в диссертационных работах Д. Ю. Васильева, Н. И. Ильина. Первый автор обнаруживает сам факт наличия экономических ограничений, а второй на основе изучения теневой экономики разрабатывает механизм её ограничения, в том числе и экономическими методами. Также экономические ограничения изучались, описывались и критиковались в публикациях Ж. Аттали, В. Э. Багдасарьяна, Д. Белла, Ж. Бодрийяра, С. Н. Булгакова, А. В. Бузгалина, Т. Веблена, С. Ю. Глазьева, А. Г. Дугина, А. А. Зиновьева, Г. Зиммеля, В. Ю. Катасонова, А. К. Крыленко, В. А. Кутырёва, Л. Ларуша, В. И. Ленина, К. Маркса, Г. Маркузе, Д. Неведимова, А. С. Панарина, А. П. Паршева, Д. Сороса, В. Г. Федотовой, Ф. Хайека, Ю. Эволы, Ф. Энгельса, Р. Эпперсона и других авторов.
Языковые ограничения, существующие в русском языке рассматривались в диссертации О. А. Михайловой. Проблема языковых ограничений поднималась также в работах Н. Т. Абрамовой, А. М. Анисова, Ж. Батая, Н. П. Безлепкина, Ж. Бодрийяра, С. Н. Булгакова, Н. Н. Вашкевича, Л. Витгенштейна, Г.-Г. Гадамера, В. Гумбольдта, А. П. Девятова, Ж. Делёза и Ф. Гваттари, Ж. Деррида, А. Г. Дугина, И. А. Ильина, С. Г. Кара-Мурзы, И. Г. Корсунцева, А. И. Кугая, Н. А. Купиной, А. Ф. Лосева, Г. Маркузе, Ф. Ницше, В. Д. Осипова, В. А. Смирнова, Р. А. Уилсона, П. А. Флоренского, М. Фуко, А. С. Хомякова, Ф. Г. Юнгера.
Исходя из разработанной автором модели системы социальных ограничений, можно выделить и другие их отдельные формы, исследованию которых (имплицитно и под другими названиями) посвящена обширная литература. В частности, это идеологические, этические, эстетические, политико-управленческие, информационно-образовательные, технико-технологические, структурно-демографические ограничения. Ситуация с их исследованием аналогична ситуации с экономическими и языковыми ограничениями: наличие большого массива литературы, где они рассматриваются изолированно от других элементов данной системы и в иных ракурсах, с иных идейных позиций чем в данной работе.
Ограничения, существующие на пути становления гражданского общества в России, показывает Л. Я. Орлова, откуда можно сделать вывод о наличии социальных ограничений, мешающих формированию гражданского общества.
Вопрос ограничения средств и методов ведения войны, наводящий на мысль о том, что сама по себе война является формой социального ограничения, которую следует ограничить поднимает Ф. Кальсховен.
Парадигмальные ограничения в социальных науках, развивая идеи Т. Куна, выявляет Г. В. Каныгин, подводя нас к мысли о взаимосвязи социальных и гносеологических ограничений.
Принцип ограничения возможных ходов и действий противника, как главную цель шахматной игры рассматривал А. А. Мацукевич. У З. Бжезинского подобный принцип становится основой глобальной политики США. Так происходит преобразование шахматно-игровых ограничений в социальные.
Все эти работы наглядно свидетельствуют об актуальности постановки самой проблемы социальных ограничений. С другой стороны их тематика и содержание показывают как отсутствие целостной модели социальных ограничений, так и необходимость её создания, хотя бы в целях обобщения и систематизации их содержания. Отсутствует в данных работах и чёткое определение социальных ограничений. Многие авторы лишь подходят к пониманию отдельных фрагментов социальных ограничений, что делает актуальной адекватную интерпретацию их публикаций, для которой отсутствуют теоретические модели. Обоснована и потребность в обобщающей модели социальных ограничений как инструменте выделения информации по данному вопросу из порой хаотических и несистематизированных высказываний того или иного автора (например, А. С. Хомякова) для историко-философской реконструкции его взглядов. Ясно, что подобная модель может быть использована для вычленения и структурирования соответствующей информации из любых информационных потоков. Кратко степень разработанности проблемы можно обозначить так: материала по данной проблеме очень много, но он не осознан, не обобщён, не структурирован.
Ясно, что проблема социальных ограничений диалектически связана с проблемой свободы, особенно социальной. «Всякое осуществление свободы может казаться в то же время её обеднением и в пределе – её самоотменой. Всякий акт выбора уже как бы отменяет свободу… ограничивает и обязывает выбравшего. Выбирающий волен в своём выборе до конца, выбрав же, он уже невольно становится рабом объекта выбора. Свобода тут материализуется, отяжелевает и тем самым становится необходимостью. Необходимость и есть ставшая свобода – свобода, ставшая бытиём» (233, с.136), – писал С. А. Левицкий. Значит проблема ограничений, в том числе социальных имплицитно ставится и решается именно в философии свободы, хотя понимается она различно.
«Но вот в чём вопрос: существует ли единая проблема свободы? Действительно ли о свободе во все века спрашивают одинаково? Разве глубокомысленный миф из платоновского сочинения о государстве, согласно которому душа в своём состоянии до рождения сама избирает себе жизненный жребий, …сводится к тому же самому, что и понятие свободы, которое господствовало, скажем, в нравственной философии стоиков, с непреклонной решимостью говорившей: единственный способ быть несвязанным и тем самым свободным – это не привязываться сердцем ни к чему, что не в нашей воле? …И та же ли самая это проблема, когда мы в нашу эпоху естественных наук ставим вопрос: как надо понимать возможность свободы перед лицом сплошной детерминированности природных процессов… Проблема, поставленная вообще, – это как вопрос, ни разу не заданный по настоящему. Каждый по настоящему заданный вопрос мотивирован» (90, с.32—33), – писал Г.-Г. Гадамер. Следовательно, вопрос о социальных ограничениях должен быть поставлен, введён в научный и философский дискурс, осмыслен и понят и, насколько это возможно в сегодняшних социальных и природных условиях Земли, разрешён. Разрешение вопроса социальных ограничений – это, на наш взгляд, освобождение человека, очень сильно скованного ныне наличной социальной системой. Осуществляется это, прежде всего, через снятие, а не наложение различных социальных ограничений на человека. Если современная бюрократия считает, что любые социальные проблемы решаются посредством наложения социальных ограничений на человека и общество, то мы придерживаемся диаметрально противоположной точки зрения. Все проблемы решаются не наложением, а, напротив, снятием ограничений. На традиционный для русской интеллигенции вопрос «Что делать?», мы отвечаем – «снимать ограничения», естественно продуманно, а не бездумно хаотично. То есть, чтобы разрешить любую социальную или иную проблему надо найти то, что ограничивает её субъекта, направления развития, процессы и снять эти ограничения…
Глава 1. Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
1.1. Сущность и определение социальных ограничений
Как уже отмечалось во введении, одна из проблем социальных ограничений – это проблема неопределённости данного понятия и, следовательно, непонятого и неисследованного явления, которое означенное понятие обозначает. Поэтому следует определить и укоренить его в языке, мышлении и бытии, для дальнейшего полноценного оперирования этим понятием и словосочетанием.
«Язык, – писал М. Хайдеггер, – есть дом бытия. В жилище языка обитает человек. Мыслители и поэты хранители этого жилища. Их стража – осуществление открытости бытия, насколько они дают ей слово в своей речи и тем самым сохраняют её в языке» (338, с.314). Приняв тезис Хайдеггера за аксиому, можно сделать вывод: определив, что есть социальные ограничения в языке, мы тем самым выясним и то, что они есть, то есть их онтологический статус11.
Однако на нашем пути к прояснению сущности социальных ограничений существуют определённые препятствия, осознать которые нам поможет Г.-Г. Гадамер. «Внутри слова – вот на самом деле способ, каким мы говорим… Самозабвение принадлежит к существу языка. По этой именно причине прояснение понятий… может быть всегда лишь частичным. Оно бывает полезным и нужным лишь там, где либо помогает раскрыть сокрытие, происходящее из-за отчуждения, одервенелости языка, либо заставляет разделить языковую нужду, достичь необходимой напряжённости в осмыслении чужой мысли… Только тот мыслит философски, кто перед лицом имеющихся в языке выразительных возможностей чувствует недостаточность…» (90, с.36).
Понимая невозможность абсолютно точного и однозначного определения социальных ограничений (с этим согласны не все – См. 50), которые, существуя как словосочетание в языке уже как-то определены через предрассудочное предзнание и понимание которых зависит от контекста, в котором они употребляются (как, впрочем, и контекст зависит от них) и от интерпретации интерпретатора, автор не претендует на достижение полной ясности в своём определении. Вообще, определений любого понятия или явления может и даже должно быть много, так как разные определения выявляют различные аспекты и детали понятия (явления) лучше различаемые разными наблюдателями. Поэтому ситуация множества определений чего-либо – нормальна. В практическом плане можно выбрать и использовать уместное в данном случае определение или обобщить несколько определений в удобное одно. Как известно, Л. Витгенштейн, поставивший себе задачу предельного прояснения всех понятий, в итоге зашёл в тупик и в конце своего «Логико-философского трактата» признался: «В самом деле, существует невысказываемое. Оно показывает себя, это – мистическое» (80, с.72). Вероятно, что и в явлении социальных ограничений присутствует нечто подобное, невысказываемое. Однако это не значит, что мы можем ограничиться предрассудочным предзнанием в их понимании, так как в этом случае это понятие (и явление) станут в ещё большей степени жертвами интерпретационного произвола, который, тем не менее, и в случае определения понятия, к сожалению (а может быть к счастью) неизбежен.
В. Даль в своём «Толковом словаре живого великорусского языка» определяет понятие ограничения так: «Ограничивать, ограничить – означить межи, грани, границы, пределы, рубежи, удерживать в известных пределах, умерять, обуздывать, стеснять, останавливать… «Власть всякого ограничена законом». «Ограничительное распоряжение – стесняющее кого-либо» (127- Т.2, с.647—648).
А вот как В. Даль определяет слово граница – «рубеж, предел, конец и начало, межа, край, грань» (127-Т.1, с.390—391). Сходное понимание ограничений находим у Аристотеля. Для него ограничение – это конечное (19-Т.3); при этом ограниченное всегда граничит с чем-нибудь (19-Т.3, с.14). Целое для Аристотеля – непрерывное и ограниченное (19-Т.1, с. 175). Беспредельное для Аристотеля вне бытия, вне формы и, следовательно, вообще непознаваемо. То есть наличие ограниченности, а значит и формы является, по мнению многих исследователей, необходимым условием познаваемости явлений, хотя на наш взгляд, это не обязательно, потому что мы вполне способны наблюдать изменчивое бытие существующей в движении материи.
Понятие ограничения является очень важным в философии Николая Кузанского, «который в грандиозной форме объединяя духовные достижения античности и средневековья с основоположными замыслами нового времени, достиг такого синтеза, какой позднее уже никогда не удавался европейскому духу» (419, с.184). Согласно Н. Кузанскому безграничен только Бог, а тварный мир оказывается ограниченной эманацией Бога. «Творение получает от Бога свое единство, свою ограниченность и свою связанность со Вселенной…"(227, с.174). «Мир, или Вселенная, есть ограниченный максимум и единый, который опережает ограниченным образом противоположности, противоречия. Мир ограниченным образом есть то, чем являются все вещи, – он есть принцип ограничения во всем, ограниченная цель вещей. Ограниченное бытие, ограниченная бесконечность… Если правильно рассматривать ограничение, все станет ясно» (227, с.185). «Ограниченное бытие есть не что иное, как сама вещь» (227, с.187), … «Вселенная есть само ограниченное бытие в себе» (227, с.188), – отмечал Н. Кузанский. Принцип ограничения проявляется для Н. Кузанского и в категориальном аппарате, когда более частное понятие является ограничением общего, универсального, в иерархии явлений, когда индивид есть ограниченное проявление вида, а вид, соответственно, рода. Человек у Н. Кузанского тоже ограничен своей природой. «Человеческая природа есть вписанный в круг многоугольник, а круг – Божественная природа» (227, с.260). Совмещение человеческого с божественным, лишило бы человеческое своей природы (то есть собственной ограниченности, что многих почему-то пугает). Из онтологии Н. Кузанского логически вытекает и наличие социальных ограничений. К сожалению, его социально-философские работы, посвящённые достижению религиозного согласия12 малоизвестны в России и, конечно, не исчерпывают данной темы. Тем не менее, наследие Н. Кузанского является значимой предпосылкой и основанием для постановки и исследования проблемы социальных ограничений.